17

– Фил! – позвал Энди. – Фил!

Он возвысил голос, чтобы его услышали. Бонни Нанделла и «Ридемпшн» во всю мощь динамиков пели «Моя душа – свидетель». Весь этот грохот немного дезориентировал. Даже яркий свет в радиостудии ХНВ дезориентировал. Только оказавшись под этими флуоресцентными лампами, Энди осознал, каким темным стал Милл. И как он привык к приглушенному свету.

– Шеф?!

Ответа не последовало. Энди посмотрел на экран телевизора (канал Си-эн-эн, без звука), потом через большое окно – в саму студию. Свет там тоже горел, оборудование работало (у него мурашки побежали по коже, хотя Лестер Коггинс, раздуваясь от гордости, объяснил ему, что всем заправляет компьютер), но никакого Фила.

Внезапно он ощутил запах пота, затхлый и кислый. Обернулся – перед ним стоял Фил, словно выскочил из-под пола. В одной руке держал что-то похожее на пульт дистанционного управления гаражными воротами, в другой – пистолет. Дуло пистолета смотрело в грудь Энди. Костяшки пальца, лежащего на спусковом крючке, побелели, мушка пистолета чуть подрагивала.

– Привет, Фил. То есть Шеф.

– Что ты здесь делаешь? – Ядреный запах пота Шефа валил с ног. Джинсы и футболка с надписью «ХНВ» на груди от грязи изменили цвет. К ногам (он был босиком, потому-то, вероятно, Энди и не услышал его шагов) прилипла земля. Голову он, наверное, мыл в последний раз год назад. Может, и не мыл. Но больше всего пугали глаза, налитые кровью, безумные. – Говори быстро, старина, или ты больше никому ничего не скажешь.

Энди, который совсем недавно в самый последний момент обманул смерть, вылив в унитаз розовую воду, встретил угрозу Шефа хладнокровно, можно сказать, даже с улыбкой.

– Поступай, как считаешь нужным, Фил. То есть Шеф.

Шеф удивленно вскинул брови:

– Правда?

– Абсолютно.

– Почему ты пришел?

– Я принес дурную весть. Извини.

Шеф обдумал его ответ, улыбнулся, обнажив считаные оставшиеся зубы:

– Дурных вестей нет. Христос возвращается, и это хорошая весть, в которой растворяются все дурные. Это очень хорошая весть. Ты согласен?

– Да, и я говорю аллилуйя. К сожалению – или к счастью, наверное, ты скажешь, к счастью, – твоя жена уже с Ним.

– Что?

Энди протянул руку и толкнул мушку к полу. Шеф не пытался его остановить.

– Саманта мертва, Шеф. Должен сообщить тебе, что этим вечером она покончила с собой.

– Сэмми? Мертва? – Шеф бросил пистолет в лоток для исходящих документов на ближайшем столе. Опустил и руку с пультом; последние два дня не выпускал его даже во время становящихся все более редкими периодов сна.

– Я сожалею, Фил. Шеф.

Энди пересказал обстоятельства смерти Сэмми, как он их понимал, закончив более радостной новостью: с ребенком все хорошо (даже в отчаянии Энди Сандерс помнил, когда и что надо говорить).

Шеф отмахнулся от благополучия Литл Уолтера пультом.

– Она уложила двух свиней?

Энди напрягся.

– Патрульных, Фил. Хороших людей. Она сошла с ума, я в этом уверен, раз совершила такой плохой поступок. Ты должен взять эти слова назад.

– Какие слова?

– Я бы не хотел, чтобы ты называл наших полицейских свиньями.

Шеф задумался.

– Д-да, ладно. Беру их назад.

– Спасибо тебе.

Шеф наклонился (рост у него был немалый, но теперь казалось, что наклонился скелет) и всмотрелся в лицо Энди:

– Храбрый маленький ублюдок, да?

– Нет, – честно ответил Энди. – Просто мне все равно.

И Шеф вроде бы уловил, что Энди и сам в печали. Схватил его за плечо:

– Брат, ты в порядке?

Энди разрыдался и плюхнулся на офисный стул под плакатом с надписью: «ХРИСТОС СМОТРИТ КАЖДЫЙ КАНАЛ, ХРИСТОС СЛУШАЕТ НА ВСЕХ ВОЛНАХ». Привалился затылком к стене под этим странным, зловещим слоганом и плакал, как ребенок, которого наказали за кражу джема. Причиной стало слово брат, это совершенно неожиданное слово.

Шеф выдвинул стул из-за стола управляющего радиостанцией и смотрел на Энди, как натуралист, наблюдающий за каким-то редким животным в его естественной среде обитания. Через какое-то время спросил:

– Сандерс, ты пришел сюда, чтобы я тебя убил?

– Нет, – ответил Сандерс сквозь рыдания. – Возможно. Да. Не могу сказать. Но все в моей жизни пошло не так. Мои жена и дочь погибли. Думаю, Бог наказывает меня за продажу этого дерьма…

Шеф кивнул:

– Такое возможно.

– …и я ищу ответы. Или смерть. Или что-то. Разумеется, я также хотел сказать тебе о твоей жене, это важно, поступать правильно…

Шеф похлопал его по плечу:

– Ты так и поступил, брат. Я это ценю. На кухне проку от нее не было, за чистотой в доме она не следила, но иногда, обкурившись, трахалась фантастически. А чего она так рассердилась на этих парней в синем?

Даже горюя, Энди не собирался говорить об обвинении в изнасиловании.

– Думаю, она сильно расстроилась из-за Купола. Ты знаешь о Куполе, Фил? Шеф?

Тот махнул рукой, вероятно, отвечая положительно.

– Насчет мета ты говоришь правильно. Продавать – это плохо. Служение дьяволу. А производить – нет, это Божья воля.

Энди опустил руки и уставился на Шефа опухшими глазами:

– Ты так думаешь? Потому что я не уверен, что это правильно.

– Ты когда-нибудь пробовал?

– Нет! – воскликнул Энди, будто Шеф спросил его, наслаждался ли он соитием с кокер-спаниелем.

– Ты принимаешь лекарство, которое прописывает тебе врач?

– Ну… да, конечно… но…

– Мет – это лекарство. – Шеф очень серьезно смотрел на него, потом для убедительности постучал пальцем по груди Энди. Все ногти Шеф обглодал. – Мет – это лекарство. Повтори.

– Мет – это лекарство. – В голосе Энди слышалось согласие.

– Совершенно верно. – Шеф встал. – Мет – лекарство от меланхолии. Это из Рэя Брэдбери. Ты когда-нибудь читал Рэя Брэдбери?

– Нет.

– Брэдбери – это голова. Он знал. Написал эту злогребучую книгу. Скажи «аллилуйя». Пошли со мной. Я изменю твою жизнь.