18

Первому члену управления Честерс-Милла мет приглянулся, как комары – лягушке.

За выстроившимися в ряд горелками стоял старый скрипучий диван, и на нем устроились Энди и Шеф Буши под картиной Христа на мотоцикле (называлась картина «Твой невидимый попутчик»), передавая друг другу трубку. Горящий мет пахнул, как трехдневная моча, оставленная в закрытом горшке, но после первой осторожной затяжки Энди почувствовал правоту Шефа: продавая мет, ты работаешь на Сатану, однако сам продукт угоден Богу. Мир вдруг стал четким и ярким, каким Энди никогда раньше его не видел. Сердцебиение участилось, кровеносные сосуды на шее вздулись, в деснах ощущалось покалывание, яйца зашевелились, совсем как в юности. Но самое главное, исчезла усталость, тяжелой ношей лежавшая на плечах и путающая мысли. Он чувствовал, что может на тачке перевезти горы.

– В райском саду есть Дерево. – Шеф передал ему трубку. С обоих концов вился зеленый дымок. – Дерево Добра и Зла. Сечешь?

– Да. Это из Библии.

– Зуб даю. И на этом Дереве росло Яблоко.

– Точно, точно. – Энди сделал маленькую затяжку, как что-то пригубил. Хотел больше – хотел всё, – но боялся, что после глубокой затяжки голова оторвется от шеи и начнет летать по лаборатории, как ракета, на выхлопной струе из крови и мозгов.

– Мякоть этого Яблока – Истина, а кожура этого Яблока – Мет. – Шеф довел до конца свою мысль.

Энди посмотрел на него.

– Это потрясающе.

Шеф кивнул:

– Да, Сандерс. Так и есть. – Взял трубку. – Это хорошее дерьмо, или как?

– Потрясное дерьмо.

– Христос возвращается на Хэллоуин, – сообщил Шеф. – Может, несколькими днями раньше. Не могу сказать. Сезон Хэллоуина уже начался, знаешь ли. Сезон злогребучей ведьмы. – Он протянул Энди трубку, указал рукой, которая сжимала пульт: – Видишь это? В конце галереи? Над дверью со стороны склада?

Энди посмотрел:

– Что? Тот белый ком? Выглядит как глина.

– Это не глина. Это Тело Христа, Сандерс.

– Что за провода из него выходят?

– Сосуды с бегущей по ним Кровью Христа.

Энди обдумал эту концепцию и нашел ее блестящей.

– Хорошо. – Подумал еще. – Я люблю тебя, Фил. Шеф, я хочу сказать. Я рад, что пришел сюда.

– Я тоже. Послушай, не хочешь прокатиться? Где-то у меня есть машина, кажется, но у меня немного трясутся руки.

– Конечно. – Энди встал. Мир в первые мгновения закачался, потом вновь обрел устойчивость. – Куда хочешь поехать?

Шеф ему сказал.

19

Джинни Томлинсон спала за столом регистратора, положив голову на обложку журнала «Пипл» – Брэд Питт и Анджелина Джоли бегали в прибое на каком-то маленьком, сексуально возбуждающем острове, где официанты приносят напитки с маленьким бумажным зонтиком над стаканом. Когда что-то разбудило ее, уже в среду, без четверти два утра, она, открыв глаза, увидела перед собой странную личность: высокого худющего мужчину с завалившимися глазами и торчащими во все стороны волосами, одетого в футболку с надписью «ХНВ» и джинсы, которые едва не сваливались с его тощих бедер. Поначалу она подумала, что ей снится кошмар о ходячих мертвяках, но потом уловила идущий от личности запах. Ни в одном сне такого мерзкого запаха быть просто не могло.

– Я – Фил Буши, – представилась личность. – Я пришел за телом моей жены. Собираюсь ее похоронить. Покажи мне, где она.

Джинни спорить не стала. Она отдала бы ему все тела только для того, чтобы избавиться от них. Провела его мимо Джины Буффалино, которая стояла рядом с каталкой, подозрительно оглядывая Шефа. Когда тот повернулся к ней, она сжалась и подалась назад.

– Есть у тебя костюм на Хэллоуин, детка? – осведомился Шеф.

– Да…

– И кем будешь?

– Глиндой, – прошептала девушка. – Хотя, наверное, на вечеринку я не пойду. Она будет в Моттоне.

– Я оденусь Иисусом. – Шеф последовал за Джинни, грязный призрак в старых кедах. Потом обернулся, улыбаясь, с пустыми глазами: – И буду зол.

20

Шеф Буши вышел из больницы десятью минутами позже, неся на руках завернутое в простыню тело Сэмми. Одна босая нога, с облупившимся розовым лаком на ногтях, выскользнула из простыни и покачивалась. Джинни подержала ему дверь. Не посмотрела, кто сидел за рулем автомобиля, который стоял с работающим на холостых оборотах двигателем на разворотном круге перед больницей, что только порадовало Энди. Он подождал, пока Джинни закроет дверь, после чего вылез и открыл задние дверцы для Шефа, который очень уж легко управлялся со своей ношей, если учесть, что выглядел обтянутым кожей скелетом. Возможно, подумал Энди, мет еще и придает сил. А его силы явно шли на убыль. Депрессия возвращалась. Усталость – тоже.

– Готово, – подвел итог Шеф. – Поехали. Но сначала отдай мне это.

Ранее он передал Энди пульт на ответственное хранение. Энди вернул пульт.

– В похоронное бюро? – спросил он.

Шеф посмотрел на него как на безумца.

– Обратно на радиостанцию. Именно туда придет Христос, когда вернется.

– На Хэллоуин.

– Совершенно верно. Или, возможно, раньше. А пока ты поможешь мне похоронить это дитя Божье?

– Разумеется, – ответил Энди. Потом добавил: – А можем мы сначала немного покурить?

Шеф рассмеялся и хлопнул Энди по плечу:

– Тебе понравилось, так? Я знал, что понравится.

– Лекарство от меланхолии, – напомнил Энди.

– Именно, брат. Именно.

21

Барби сидел на койке, дожидаясь рассвета и всего, что могло последовать. Во время службы в Ираке он научил себя не волноваться о том, что последует, и, хотя не достиг в этом совершенства, обладал определенным навыком. В конце концов, существовали только два правила жизни со страхом (он пришел к выводу, что победа над страхом – миф), и он повторял их себе, лежа в ожидании: Я должен принимать как данность то, что не могу контролировать. Я должен обращать мои беды в преимущества.

Второе правило означало, что он должен тщательно собирать все ресурсы и планировать их возможное использование.

Один такой ресурс Барби засунул в матрас: швейцарский армейский нож. Маленький, всего лишь с двумя лезвиями, но даже короткого хватало, чтобы перерезать человеку горло. Ему невероятно повезло в том, что нож остался при нем, и он это знал.

Внутренние порядки, установленные Говардом Перкинсом, затрещали по швам после его смерти и назначения Питера Рэндолфа. Потрясения, обрушившиеся на город в последние четыре дня, выбили бы из колеи любой полицейский участок, полагал Барби, но этим дело не ограничивалось. Как выяснилось, Рэндолфа отличала не только глупость, но еще и безалаберность, а в любой бюрократической структуре подчиненные всегда берут пример с руководителя.

Барби откатали пальчики, сфотографировали, но прошло пять часов, прежде чем Генри Моррисон, с написанными на лице усталостью и отвращением, спустился вниз и остановился в шести футах от камеры Барби, далеко за пределом досягаемости.

– Что-то забыл, так? – спросил Барби.

– Выверни карманы и брось все в коридор, – приказал Генри. – Затем сними штаны и просунь между прутьями решетки.

– Если я это сделаю, дадут мне что-нибудь попить, чтобы не пришлось черпать воду из толчка?

– О чем ты говоришь? Младший принес тебе воды. Я сам видел.

– Он насыпал в нее соли.

– Абсолютно правильно. – Но не выглядел Генри очень уж уверенно. Возможно, какая-то часть его мозга сохраняла способность думать. – Делай, что я говорю, Барби. То есть Барбара.

Он вытащил из карманов все: бумажник, ключи, монеты, несколько сложенных купюр, медальон святого Христофора, который носил с собой как амулет удачи.

– Если хочешь, можешь звать меня Барби и надевая мне на шею веревку, чтобы повесить. Такие у Ренни мысли? Казнь через повешение? Или все-таки расстрельная команда?

– Заткнись и просунь между прутьями штаны. Рубашку тоже. – Говорил он, как типичный тупой служака из маленького городка, но Барби подумал, что выглядит Моррисон все более неуверенно. Хорошо. Какое-то, но начало.

Двое новых копов-подростков спустились в подвал. Один с баллончиком «Мейса», второй с электрошокером «Тазер».

– Нужна помощь, патрульный Моррисон? – спросил один.

– Нет, но вы можете постоять у лестницы и наблюдать за ним, пока я не закончу.

– Я никого не убивал, – говорил Барби спокойно, но с максимальной искренностью, на которую был способен. – И я думаю, ты это знаешь.

– Я знаю, что тебе лучше заткнуться, если не хочешь получить тазерную клизму.

Генри ощупал одежду, но не попросил Барби раздеться догола и раздвинуть ягодицы. Столь поздний обыск результата дать не мог, но Барби записал в актив Моррисона несколько очков, потому что тот все-таки вспомнил о необходимости обыска, тогда как остальные – нет.

Закончив, Генри ногой отбросил джинсы, с пустыми и вывернутыми карманами, к решетке.

– Могу я получить медальон?

– Нет.

– Генри, подумай об этом. С чего мне…

– Заткнись.

Моррисон прошел между парнишками-копами к лестнице, неся в руках личные вещи Барби. Юные копы последовали за ним, но один задержался, чтобы усмехнуться, глядя на Барби, и провести пальцем по горлу.

С того момента он оставался один, лежал на койке и смотрел на маленькое узкое окошко из матового армированного стекла, ждал рассвета и гадал, действительно ли они собираются подвергнуть его водяной пытке или Сирлс только его пугал. Если эти парни все-таки попытаются и окажутся такими же умелыми, как и при аресте, они его попросту утопят.

Еще он задавался вопросом: зайдет ли кто к нему до рассвета? Кто-то с ключом. Кто-то мог подойти слишком близко к решетке. Нож оставался при нем, так что вероятность побега не равнялась нулю. Может, ему следовало попытать счастья с Младшим, когда тот просунул между прутьями стакан с водой… да только Младшему не терпелось пустить в ход оружие. Конечно, особых надежд на успех Барби не питал и чувствовал, что еще не готов на отчаянный поступок. Тогда чувствовал, что не готов.

А кроме того, куда мне идти?

Даже если бы он сбежал и его не сумели поймать, он мог подставить своих друзей под удар. После допроса с пристрастием такими копами, как Мелвин и Младший, те считали бы Купол самой меньшей из своих проблем. Большой Джим сейчас был на коне, а подобные ему, дай им волю, гонят во весь опор. Иногда – пока лошадь не падает замертво.

Он забылся некрепким тревожным сном. Снилась ему блондинка, сидевшая за рулем старого фордовского пикапа. Снилось ему, как она останавливает автомобиль и они вместе уезжают из Честерс-Милла до появления Купола. Она расстегивала блузку, чтобы показать лавандовые чашечки бюстгальтера, когда голос произнес:

– Эй, хрен моржовый! Просыпайся.