ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Надрывно, словно падающая бомба, взвыла сирена. В казармах вспыхнул и замигал яркий свет. Загудели устройства громкоговорящей связи, запищали коммуникаторы.

— Тревога! — Очнулись вялые дежурные.

Одновременно во всех казармах взвились в воздух откинутые одеяла, заскрипели, заскрежетали металлические кровати, сбрасывая с себя людей.

Было пять часов утра. Обычное время для учебных тревог.

Но эта тревога не была учебной.

— Взво-о-од! — Сержант Хэллер, как всегда, был уже одет. — Три минуты на сборы, полное облачение, построение перед казармой!

Стук пяток о пол, лязг оружия, разноязычная привычная ругань.

Павел спал в хэбэ, чтобы не тратить лишнее время на одевание. Он, не придя еще в себя, свалился с кровати точно в свои ботинки, вслепую затянул шнуровку, завязал крепко. Налепил на ноги суставы наколенников, отработанными движениями закрепил их. Натянул высокие чулки, в два счета пристегнул их к наколенникам. Вскинул на плечи бронированный корсет, похожий на древнюю кирасу, но несравненно более легкий и прочный, надел его, словно свитер, через голову. Подбородком утопил широкую кнопку на ошейнике — зашипела пневматика, и корсет плотно, но мягко обхватил тело. К плечам корсета Павел пристегнул жесткие щитки, дернул изо всех сил, проверяя, крепко ли они сидят, не оторвутся ли, случись за что зацепиться. Натянул беспалые перчатки, армированные бронепластиковыми волокнами, раскатал их по руке до локтевого сгиба. Поверх надел массивный браслет коммуникатора, застегнул его, нахлобучил шлем. Уже убегая, подхватил винтовку и упакованный в пластик сухпай. Вместе со своим отделением, со всем взводом — ни раньше, ни позже — выкатился на улицу. Подумал радостно — успел! Не сплоховал!

Капралы уже докладывали сержанту:

— Первое отделение — отсутствующих нет!

— Второе отделение — все на месте!

Некко замешкался, пересчитывая по головам своих подчиненных.

— У нас все! — крикнул, обращаясь к сержанту, Зверь. Откуда-то выскочил лейтенант Уотерхилл, неузнаваемый в костюме “Оса”. Прокричал:

— Двадцать минут до вылета! Все на месте?

— Да, сэр! — козырнул сержант Хэллер.

— Тогда за мной! Бегом! Марш!

— Марш! — рявкнул сержант, дублируя команду взводного.

И они побежали. Стуча окованными подошвами, громыхая оружием. Не разговаривая, дыша ровно, глядя только вперед.

Мимо столовой. Мимо библиотеки. Мимо штаба. Мимо бара и бани. Мимо ангаров и складов.

К посадочной площадке, где уже готовился к взлету огромный “Пеликан”.

Корабль складывался, словно титаническая головоломка. Поднимались трапы, закрывались трюмы, втягивались внутрь грыжи грузовых отсеков — гремел, скрежетал, лязгал металл. Под дюзами грохочущих двигателей горел бетон. Вибрирующие турбины с воем гнали обжигающе горячий воздух.

Три человека с высоты следили за взлетом корабля. По толстому стеклу струилась вода, и огни разметки расплывались, превращаясь в яркие праздничные кляксы.

— Дождь, — задумчиво сказал полковник.

— Да, сэр, — с готовностью откликнулся его подтянутый заместитель — начальник отдела информации.

— Две минуты до старта! — объявил главный инженер, посмотрев на мониторы. Он не принимал участия в запуске корабля, он, как и все в этой вознесенной над Форпостом комнате, похожей на аквариум, был простым зрителем.

Они уже сделали все, что полагалось. Теперь им оставалось лишь наблюдать.

— Я должен быть с ними, — сказал полковник.

— Нет, сэр, — покачал головой брехун. — Это невозможно, вы знаете.

— Там мои люди.

— Это наши люди, сэр.

— Ваши? — Хмурый полковник повернул голову, глянул в лицо своего заместителя.

— Да, сэр. Наши.

Полковник отвел тяжелый взгляд. Повторил негромко:

— Я должен быть с ними.

— Мы будем с ними, — заверил брехун. — Мы примем участие в управлении операцией. Связь с оперативными штабами уже установлена, Центр только что говорил со мной. Все необходимые данные получены. Мы увидим все. Мы будем с ними.

Полковник снова посмотрел на заместителя. Покачал головой. Спросил:

— Ты знаешь, Уинслоу, что солдаты тебя не любят?

— Да, сэр. Но я нормально к этому отношусь. Таковы издержки моей работы.

— А знаешь почему? — Полковник словно не слышал брехуна.

— Люди не любят, когда их поучают и воспитывают, сэр. Они не любят, когда им указывают. Не любят, когда…

— Они терпеть тебя не могут, потому что ты никогда не врешь. И никогда не говоришь правду. Ты скользкий, словно угорь, и многоязычен, как политик. Твоя голова полна дерьма, но дерьмо это пахнет духами. Я понятно выражаюсь, Уинслоу?

— Да, сэр. Понятно. Мне все понятно. В том числе и то, почему вы оказались здесь. И я уверен, что даже на пенсию вы уйдете полковником, хотя давно могли бы получить генерала.

Они смотрели друг на друга, неприязненно и беззлобно. Один слишком устал. Второй был уверен в себе.

— Тридцать секунд до старта! — объявил увлеченный зрелищем инженер.

Огромный корабль дрожал и чуть заметно покачивался.

Рыжее пламя рвалось из дюз, растекалось по бетону. Скрипели рессоры шасси.

— Там мои люди, — повернулся, к окну полковник. — И я хотел бы сейчас быть с ними. А не здесь с вами, Уинслоу…

Корабль ходил ходуном. Трясся пол, вибрировали стены, дрожал потолок. Красный мерцающий свет затопил отсек, ярко пламенели предостерегающие транспаранты.

— Тридцать секунд до старта, — объявил лейтенант, глянув на коммуникатор. — Всем проверить ремни. Кто еще не проглотил антирадин, советую поскорей это сделать. Иначе ваши дети будут похожи на соседа.

— Сэр, почему не раздали боекомплект? — обратился к взводному Цеце.

— Все получите на месте после посадки, — уверенно сказал лейтенант, хотя точного ответа не знал и сам.

Павел еще раз подергал ремни, удерживающие его в глубоком, утопленном в стене кресле. Свесив руку, взял винтовку, закрепленную в специальной нише, потянул, проверяя, крепко ли она там сидит. Давясь, проглотил нестерпимо горькую таблетку антирадина, уже наполовину рассосавшуюся. Подумал о Тинке и о соседе дяде Мише — пятидесятилетнем спившемся мужике, вечно небритом, немытом, нечесаном. Усмехнулся, представив их вместе.

Корабль сильно тряхнуло. И лейтенант объявил:

— Старт!

Внизу что-то лопнуло, треснуло, засвистело. Рев двигателей сделался громче, отчетливей — словно бы ближе. Заскрежетали кресла, проседая под увеличивающейся тяжестью тел, изменяя угол наклона.

— Сколько будем лететь, сэр? — прокричал Гнутый.

— Примерно час! — отозвался лейтенант, хотя сам точно не знал. — Отдыхайте!

Они спали.

Досыпали.

Почти весь взвод. Все бывалые.

Только Павел не спал. И Курт. И капрал Некко. И бледный Рене из первого отделения. И отдувающийся, вытирающий испарину Паровоз из второго.

Бодрствовал лейтенант Уотерхилл. И сержант Хэллер, конечно, тоже не спал. Им двоим не положено было сейчас спать.

Огромный плоскобрюхий корабль летел где-то совсем рядом с космосом, а может, и вовсе за пределами земной атмосферы. Было слышно, как рычит и грохочет радиоактивное пламя — совсем рядом, если задуматься. Металлический остов корабля дрожал, будто уже разваливался, терял куски термостойкой обшивки. Что-то шипело, посвистывая, словно закипающий чайник, — уж не воздух ли выходил из потерявшего герметичность отсека?

А они все спали. Отрубились с первой минуты полета, развалились в креслах, словно обесточенные андроиды.

Спали все двадцать пять минут полета.

И наверняка проспят еще столько же…

Мелодично пискнул офицерский коммуникатор. Лейтенант поднял руку, посмотрел на подсвеченный экран. Довел до всех:

— Спускаемся!

Его услышали лишь несколько человек.

Хмурым ранним утром они приземлились на плоской вершине безымянной столовой горы.

Вынырнувший из облаков корабль встал на пламя, завис, медленно снижаясь, примериваясь к сложной посадочной площадке, потом выпустил из брюха лапы и осторожно сел на них, скрежеща металлом о камни, скрипя амортизаторами, мощной гидравликой выравнивая крен.

Они были здесь не одни. Еще один корабль высился в отдалении. Судя по обгоревшему номеру, принадлежал он шестьсот восемьдесят девятому Форпосту. Соседи прибыли раньше. Они успели развернуть небольшой палаточный лагерь — или этот лагерь уже был здесь? Несколько шагающих роботов разбирали груду тюков и перетаскивали их под брезентовый навес. Из разверзшегося корабельного брюха, лязгая гусеницами, выползали боевые машины десанта. Какой-то краснорожий капрал кричал на водителей так, что заглушал рев дизельных двигателей. Группа дезактивации в серебристых костюмах с желто-черными знаками радиоактивной опасности на спинах кропотливо обрабатывала остывшие дюзы корабля…

Время знакомиться с соседями еще не пришло. Даже как следует осмотреться не было возможности.

— Становись! — орали сержанты, пытаясь навести подобие порядка среди толпящихся солдат. Сосредоточенные офицеры отсылали доклады о прибытии, поглядывали на коммуникаторы, на мобильные компьютеры, ожидая дальнейших распоряжений от командования. Деловитые связисты, которые всегда были сами по себе, проверяли свои системы, тянули кабели, разворачивали какие-то антенны, устремляли их в небо. Бегали пахнущие соляркой и маслом техники, все выспрашивали у ротных, пора ли выводить машины или еще рано.

Неразбериха длилась недолго.

Сержанты отвели солдат подальше от корабля, выстроили поротно, провели перекличку, короткий инструктаж: “Всем стоять, никуда не двигаться, ждать команду”. Доложили взводным о наличии личного состава, о готовности подразделений выполнять поставленные боевые задачи.

Связисты развернули высокоскоростную цифровую сеть, получили через спутник всю необходимую информацию, загрузили ее в офицерские компьютеры.

Пришел приказ начинать разгрузку трюмов. Через секунду еще один — раздать боеприпасы.

В брюхе корабля заурчали дизели, загремел металл. Одна за одной стали выползать на свежий воздух окутанные сизыми клубами дыма боевые машины десанта: приземистые и широкие, словно бы сплющенные, дула спаренных крупнокалиберных пулеметов “Рокот” победно задраны вверх, броня размалевана яркими красками — глаза, пасти, когти, клыки. У каждой машины свое имя, написанное на борту: “Волк” — готическим шрифтом, “Дьявол” — пламенеющими буквами, “Рысь”, “Зевс”, “Супермен”.

— Первая рота — получить боеприпасы! — прогремел искаженный мегафоном голос ротного.

— Первый взвод — выполнять! — отвлекся от своих Дел лейтенант.

— Первое отделение — марш! — вскинулся сержант.

— За мной, бегом! — ожил капрал.

Черным ручьем развернувшаяся лента транспортера выносила из корабельного трюма запаянные цинки с патронами, ящики с гранатами и гранатометными выстрелами, коробки со взрывателями. Обслуживающие транспортер роботы подхватывали тяжелый груз, относили на несколько метров в сторону, распечатывая прямо на ходу, выкладывали металлические контейнеры квадратом — словно возводили фундамент из строительных блоков.

Солдат никто не ограничивал — патронов брали сколько душе угодно, гранат — сколько можно унести. Получив боеприпасы, бойцы возвращались на место и сразу же принимались набивать магазины патронами, вворачивать запалы в ручные гранаты, заряжать оружие — звенели гильзы, щелкали рычажки предохранителей, лязгали передергиваемые затворы. А боеприпасы тем временем получали бойцы следующего подразделения — набирали горстями из ящиков и цинков, распихивали по карманам и подсумкам, трамбовали, подпрыгивали, проверяя вес.

Дружно чихнув, остановились дизели десантных машин. Водители выскользнули из люков, спрыгнули на каменистую землю, сошлись, закурили, посматривая то на снаряжающихся бойцов, то на палаточный лагерь соседей, то на небо.

В небе барражировали двухвинтовые геликоптеры “Пегас”. Возможно, именно там сейчас находились неведомые командиры, именно оттуда — сверху — управляли они подразделениями двух Форпостов.

Офицеры, оставив солдат на попечение сержантов, собрались вместе. У них была последняя возможность выяснить то, что еще оставалось неясным. И они раз за разом просматривали уже наизусть вызубренные карты, еще раз уточняли маршруты движения, в подробностях разбирали боевые задачи, поставленные командованием перед их подразделениями.

— Кому еще что неясно? — Планшетные компьютеры работали в режиме конференц-связи. Шесть человек — два генерала, два полковника и двое гражданских — были готовы ответить на любой вопрос,

— Все ясно, сэр, — нестройно отозвались ротные, глядя в маленькие глазки видеокамер.

— Тогда заканчивайте подготовку и выдвигайтесь на исходные позиции, — приказал один из генералов. — Конец связи!

— Удачи! — пожелал своим командирам старый полковник, так ничего и не сказавший за все время конференции.

Шесть строгих лиц исчезли с плоских мониторов.

Время кончилось.

— Заводи! — прокатилась команда. И механики-водители, побросав окурки, разбежались по машинам.

— Первая рота! На броню!

— Первый взвод, выполнять!

— Первое отделение, марш!

Взревели мощные дизели, окрасили воздух сизыми выхлопами, и бронированные машины дернулись, словно испугавшиеся норовистые кони, сдерживаемые крепкой рукой.

— На броню! — передавалось от одного подразделения к другому. — На броню!

Бойцы, подсаживая друг друга, цепляясь за скобы и выступы, карабкались на боевые машины, кому не хватило места сверху — забирался в десантный отсек, темный, душный и тесный, где вместо окон были маленькие щели триплексов и закрывающиеся поворотными пластинами шарниры бойниц.

— А соседи наши что-то никуда не торопятся, — сказал Зверь, вглядываясь в сторону палаточного лагеря.

— Нагонят, — уверенно сказал Гнутый.

— Эх, — вздохнул Цеце, устраиваясь на броне. — Не успел я к соседям сбегать, не дали. У меня ведь в шестьсот восемьдесят девятом старый товарищ служит. Мы с ним вместе Кок-Таш зачищали.

— Может, еще доведется — встретитесь, — успокоил его Рыжий, поправляя сбившуюся амуницию.

Рычащие боевые машины двигались колонной по бездорожью, вспарывая гусеницами тонкий слой почвы, подминая кусты, ломая невысокие березки. Водители словно приклеились к рычагам, припали к стереомониторам внешнего обзора.

Тяжелые машины прыгали по кочкам, с разбегу пересекали русла ручьев, переползали на плоском днище заболоченные участки. Маршрут для них уже был проложен, и бортовые компьютеры следили за действиями водителей, постоянно сверялись с картой, давали подсказки и прямые указания.

Сбиться с пути было невозможно.

Разве только специально свернуть с маршрута.

Но это будет расценено как дезертирство. А дезертирство в бою — преступление, равное предательству…

Боевые машины двигались в два ряда. Правый ряд следил за правым флангом, левый — за левым. Небольшие округлые башни, прозываемые колпаками, целились спаренными пулеметами в отведенный для контроля сектор — у каждой машины свой. Стрелки расчетов словно приклеились к турелям, они держали пальцы на гашетках, готовые в любую секунду открыть огонь.

Вероятность встретить противника на марше — полтора процента.

Не так уж и мало. Позади башни, на плоской, чуть притопленной площадке, огражденной жесткой проволокой в палец толщиной, жались к броне и друг к другу бойцы. Их болтало, качало, било, они цеплялись за все, за что можно было уцепиться, упирались во все, что могло послужить опорой. Бойцы, оседлавшие боевые машины, словно стали участниками родео. И они ругались, крепко сцепив зубы, потому что, открыв рот, могли откусить себе язык. Непрекращающийся дождь их почти не беспокоил — костюмы “Оса”, конечно, не закрывали все тело, как боевое облачение типа “Жук”, но туловище, голова, ноги и руки даже в легкой “Осе” всегда оставались сухими.

Бойцы хотели бы приклеиться к своим местам. Потому что свалившись с брони, они становились либо трупами, либо дезертирами.

Тем, кто находился внутри, было чуть комфортней. Они сидели в креслах, словно в седлах, крепко пристегнувшись ремнями, вцепившись в подлокотники, их не мочил дождь — они даже могли снять шлемы. Они их и снимали, чтобы взболтавшееся содержимое их желудков выплескивалось на грудь, на колени или, если повезет, под ноги, а не на бронированное стекло шлема, не на решетку радиомикрофона. Они не боялись выпасть из машины на полном ходу — некуда было падать, кругом сталь и пластик. Они могли бы быть довольны своим положением, если бы не одна известная каждому вещь, не одно неписаное правило.

Настоящий десантник всегда ездит верхом.

И это не глупое лихачество, не демонстрация удали.

Чистая прагматика.

Если кумулятивный снаряд вражеского кибера попадет в борт десантной машины, то внутри не выживет никто — там будет кровавая каша. Если машина провалится в болото, завязнет в зыбучем песке, нырнет под лед или угодит в ловушку экстерров, шансов спастись у людей на броне больше, чем у тех, кто сидит внутри.

Значительно больше…

Почти полтора часа двигались боевые машины десанта единым строем, преодолев за это время более шестидесяти километров бездорожья.

Потом колонна стала распадаться — отдельные машины сворачивали, покидали строй, меняли маршрут.

У каждого подразделения была своя позиция, своя задача.

Но вместе они делали общее дело.