ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
6.07.2068
Лечение идет нормально. Мне уже позволено самостоятельно передвигаться на костылях. Должен сказать, это не лучший способ перемещения из возможных. С нетерпением жду, когда снимут гипс и железные оковы. Док говорит, что освободит меня не раньше чем через неделю. Если я выражаю недовольство темпами лечения, он ворчит. Утверждает, что в старые времена с такими травмами я провалялся бы в койке целый месяц.
Я рад, конечно, что медицина ушла далеко вперед, но это не примиряет меня с действительностью.
Сегодня меня навестили Гнутый и сержант Хэллер. Рассказали о первом (если не считать того, где мы уничтожили яйцо экстерров) боевом вылете.
Я слушал и завидовал.
В Монголии, неподалеку от селения Ханх, приземлился корабль экстерров. На его борту было около двух десятковкиберов и пять вызревших яиц. Корабль был обнаружен за несколько минут до посадки, и перехватчики не успели его сбить. На высокой скорости корабль пошел на снижение и практически врезался в землю. Тем не менее он остался невредим. Пилоты перехватчиков засекли точное место падения, и через двадцать минут на эту точку обрушились управляемые через спутник ракеты. Еще через десять минут на цель вышло звено бомбардировщиков. Корабль экстерров был уничтожен. Но его катапульты все же успели выбросить яйца. И киберы заняли позиции.
Ситуация осложнялась тем, что неподалеку от места приземления корабля экстерров располагалось крупное животноводческое хозяйство. Потому бомбить все прилегающие территории представлялось невозможным. Тем не менее, как выяснилось позже, основные силы врага были уничтожены именно в результате ракетных и бомбовых ударов. К моменту прибытия десантных отрядов раскрылись два яйца. Беременных самок охраняли четыре кибера и двенадцать недоразвитых самцов. Гнутый сказал, что это были крабоиды — не самые опасные твари, довольно медлительные, вооруженные лишь парой клешней, но очень живучие, защищенные хитиновой броней, которую сложно пробить даже из крупнокалиберного пулемета.
Схватка получилась скоротечной.
Штурмовые группы двух десантных рот — первой и четвертой — окружили место высадки экстерров и двинулись по направлению к разрушенному космическому кораблю, постепенно сжимая кольцо. Только что вылупившиеся экстерры еще не успели найти себе убежище. Их было видно издалека, и отряды Форпоста, не приближаясь, открыли плотный перекрестный огонь по копошащимся тварям. Киберы попытались защитить развивающуюся колонию, но после бомбежки их осталось не так много. Тем не менее, облаченные в броню, несущие на себе мощнейшее вооружение, боевые механизмы инопланетян сумели оттеснить с занимаемых позиций четвертую роту. Киберы вели себя словно разумные существа. Собрав все силы на одном направлении, они пытались разорвать плотное кольцо окружения, чтобы через образовавшийся коридор вывести из-под огня своих подопечных.
Но не успели. Не смогли.
Взрывы гранат повредили чувствительные сенсоры.
Кумулятивные ракетные снаряды прожгли броню, расплавили электронные потроха.
Киберы умерли не сразу — они никогда не умирают сразу. Но, получив серьезные повреждения, они уже не могли противостоять людям.
И в этот момент, словно почувствовав, что прикрытия больше нет, уцелевшие под обстрелом экстерры двинулись на десантников.
Колония, только начавшая развиваться, была обречена. Крабоиды еще не набрались сил. Их панцири не окрепли. Их шипастые клешни не могли дотянуться до солдат
Если бы экстерров было больше, если бы им дали время расплодиться, развиться во взрослых особей, они лавиной захлестнули бы ряды бойцов. И ни огонь, ни пули, ни рвущиеся гранаты не смогли бы их остановить.
Но их было совсем мало.
И люди, конечно же, победили.
Люди всегда побеждали…
А потом, как обычно, прибыли мусорщики в скафандрах, и десантникам-победителям был дан приказ немедленно отойти и организовать оцепление…
У нас никто не погиб. Только три человека из четвертой роты были ранены. И один из них — тяжело…
Обо всем этом рассказали мне сегодня капрал Ягич, которого мы называем Гнутым, и сержант Хэллер, которого мы называем сержантом Хэллером.
1
Сперва в палате Павла появились две койки. Их притащили угрюмые санитары, поставили в свободных углах и молча удалились. Потом пришла незнакомая сестра, молодая и некрасивая, поздоровалась сухо, принялась стелить белье. На секунду в дверь заглянул чем-то озабоченный док и тут же исчез.
— Пополнение ко мне? — спросил Павел у сестры. Она ответила не сразу. Она делала ответственную работу — взбивала подушки. Лишь закончив, отозвалась.
— Да.
— Двое? — решился уточнить Павел.
— Да
— А третьего куда?
— Не знаю.
— Он жив?
Сестра недовольно посмотрела на Павла, словно спрашивала: ну чего ты ко мне привязался? Ответила все же:
— Жив.
Разговаривать с ней больше не хотелось. И Павел молча смотрел, как она поправляет уже заправленные постели, разглаживает морщинки на свежих простынях.
Соседей привезли вечером, когда Павел собирался укладываться спать Все те же санитары, только ставшие еще угрюмей, вкатили в проем хромированные тележки, обвешанные капельницами, опутанные проводами. Быстро, в четыре руки, переложили пациентов на койки, повесили в изголовье таблички с фамилиями бойцов и исчезли.
— Привет, ребята, — неуверенно сказал Павел.
Его новые соседи, укрытые простынями, никак не отреагировали. Они даже не шевелились. Лежали, словно покойники в морге.
— Вы что, спите? — Павел спустил ноги на пол, подтянул к себе костыли, стоящие возле стены, оперся на них, поднялся. Шагнул к ближайшей койке. Прочитал на табличке.
— Живич… Эй, Живич! Ты жив?
Несомненно, боец был жив. Он дышал — грудь его поднималась и опускалась, ноздри, забитые черной щетиной, чуть заметно раздувались. Павел взял солдата за руку, потряс.
— Эй, друг, слышишь меня? Спишь, что ли? — Павел нащупал пульс на запястье. Сердце бойца билось ровно и уверенно.
— Должно быть, вкололи вам что-то, — вслух предположил Павел. — Ну, ладно. Давайте тогда спать, раз уж разговор не клеится.
Он доковылял до своей кровати, тяжело опустился на нее задом, отставил костыли. Посидел немного, пытаясь разглядеть фамилию другого своего соседа Но шрифт на табличке был слишком мелкий, и Павел мог разобрать лишь первую букву — “А”. Что там дальше? Ар… Арн.. Или Арх…
А не все ли равно…
— Не спишь еще? — Доктор появился незаметно. Вошел на цыпочках, тихо прикрыл за собой дверь.
Павел вздрогнул, чертыхнулся.
— Поседеешь тут с вами, док! Являетесь, словно привидение.
— А я и есть местное привидение, — усмехнулся пожилой доктор. — Как настроение?
— Нормально, — сказал Павел. — А кого это вы ко мне подложили?
— Уже слышал про бой под Ханхом?
— Да.
— Эти двое оттуда.
— Мне говорили, что раненых три человека.
— Один сейчас в реанимации. Состояние стабильное, организм молодой — должен выжить.
— А с этими что?
— У одного проникающее ранение брюшной полости, поврежден кишечник, сильная кровопотеря, у другого контузия, задет глаз, лопнула барабанная перепонка. Ничего особенного.
— Да уж… — Павел опрокинулся на подушку. — Мне просто повезло по сравнению с ними. Но я имел в виду другое: что с ними сейчас? Лежат, словно в коме.
— Побочное действие ряда препаратов, — сказал доктор. — Завтра они придут в себя.
— А ваши владения начинают оживать, док, — сказал Павел. — Работа закипит — прощай, скука.
— Даже и не знаю, стоит ли этому радоваться…
Они еще какое-то время разговаривали о всяких пустяках. Потом распрощались тепло, словно очень старые друзья. Припозднившийся док, оставив свои владения на попечение дежурной сестры, направился домой, в небольшую холостяцкую квартирку, набитую книгами и нестираной одеждой, а Павел выключил свет и завалился спать.
Неподалеку сопели новые соседи, и ночь теперь казалась не такой черной и пустой.
2
Рядовой Живич был плешив, невысок ростом, кривоног и пучеглаз, но, несмотря на все эти внешние недостатки, он оказался на удивление жизнерадостным и общительным человеком. Его окривевший сослуживец по фамилии Арнарсон, мускулистый рослый блондин, напротив, держался замкнуто, был мрачен и вроде бы даже озлоблен на жизнь.
Рядовой Живич в первый же день на новом месте достал из потайного кармана крохотную плоскую фляжку с хорошим коньяком и предложил выпить за знакомство.
Рядовой Арнарсон в ответ на утреннее приветствие Павла уныло хмыкнул и отвернулся к стене.
Рядовой Живич носил прозвище Живчик.
Рядового Арнарсона все называли Викингом.
Но, несмотря на абсолютное несходство характеров, они были закадычными друзьями.
— …Ты только представь — два огроменных кибера прут прямехонько на нас! Земля буквально кипит от ударов пуль! Пламя, пыль, дым! Кто-то из наших вопит — отходим! А куда отходить? Подготовленных позиций позади нет: шаг назад сделаешь — и покатишься без остановки до самого рая. Ну, я хватаю гранатомет…
— Не было у тебя гранатомета, — буркнул Арнарсон, — не ври.
— Эх! — Живич обиженно махнул рукой. — Такую историю испортил!
— Еще придумаешь. — Арнарсон зевнул.
Павел сполз с подоконника. Он только что закончил выгонять сигаретный дым в открытую форточку — Живчик, не считаясь со строгим запретом врача, курил в палате.
— Я никогда не видел киберов живьем, — поделился Павел. — Только тренажеры и модели. Ну и в фильмах, разумеется.
— А экстерров видел? — спросил Живич.
— Я видел, как открылось яйцо. Внутри было несколько этих тварей, но я толком ничего не успел разглядеть. Мы их разнесли в клочья.
— А, конечно же! Группа сержанта Хэллера, помню. Вам здорово тогда повезло… У тебя контракт на сколько?
— На пять лет.
— Самый оптимальный срок! — одобрил Живчик. — За пять лет всякого насмотришься. И от жизни гражданской отвыкнуть не успеешь.
— Да я уже вроде бы отвык, — неуверенно сказал Павел.
— Это тебе только кажется! — заверил Живич. — Вот у нас с Викингом уже третий срок скоро закончится. Мы-то знаем, каково это — чувствовать себя солдатом до мозга костей. Вот, например, идешь ты по улице с девушкой под ручку и ловишь себя на мысли, что какую-то неловкость испытываешь. Начинаешь разбираться почему — и понимаешь: девушка-то не в ногу с тобой идет, не подстраивается. Отсюда и неудобство.
— Это ерунда, — сказал Арнарсон. — А вот когда идешь с девушкой под руку и думаешь: зачем она мне сдалась? У меня же карабин после стрельб не чищен, один такой стоит в пирамиде!
— Нет, — фыркнул Живчик. — Пример неудачный. Как раз это не военный образ мыслей. Это старость в тебе говорит.
— Да я моложе тебя!
— На месяц!
— Но все думают, что лет на пять!
— Пускай думают! А вот девчонки точно знают, кто из нас двоих еще о-го-го, а кто — э-хе-хе!
— Ты его не слушай, — обратился к Павлу Арнарсон. Он уже сам не рад был, что ввязался в разговор. — У меня с этим делом все в порядке.
— Просто случай один был, — встрял Живчик. — Называется Большая Осечка!
— Хватит уже!
— Да ничего! — Живчик заерзал на койке, совершая недвусмысленные телодвижения. — С кем не бывает! Это возраст, привыкай.
Арнарсон, похоже, всерьез обиделся. Он отвернулся к стене, с головой накрылся одеялом. Затих — притворился спящим.
— Слушай, а тебе долго здесь еще обитать? — спросил Живчик у Павла.
— Еще неделю, наверное.
— Да… Здорово тебя наш Титан отделал. Хорошо, что совсем не убил… Странный он какой-то. Слышал что-нибудь об этом?
— Нет.
— Еще услышишь, — уверенно заявил Живич.
— А что именно?
— Да так… Разное…
— И все же…
— Ну, за все поручиться не могу, но сам видел, как он на спор задерживает дыхание на пять минут. Представляешь! Пять минут не дышит! Веришь? Я бы не поверил!
Павел вдруг отчетливо вспомнил:
…Лицо Некко налилось кровью, опухло. Шея вздулась, проступили сквозь кожу сизые жуткие вены. На серых губах пузырилась пена, густая слюна текла по щеке…
— Верю, — сказал Павел. — Я ведь душил его на ринге. По всем правилам.
…Некко не дышал. Он не мог дышать…
— Сам он утверждает, что может отключать боль. Я пару раз видел, как он иглой протыкает себе ладонь. Вот здесь. Насквозь.
— Зачем? — спросил Павел, невольно поежившись и вспомнив, как Некко выкручивался из болевых захватов.
— Не знаю. Мне кажется, он получает от этого удовольствие. Не от самоистязания, конечно, а от того, что на это смотрят другие люди. Он ненормальный. Я не понимаю, как он прошел медкомиссию… — Живич помолчал. Добавил: — А еще я слышал, что он режет себя ножом и каким-то образом останавливает кровь, а потом и вовсе заживляет рану. Не знаю, сам не видел. Но допускаю, что это правда. Ты ведь сильно помял его тогда на ринге, правда? Сразу после схватки я видел его разбитую губу и синяк на скуле. А утром его лицо было чистое. Никаких следов драки! Как такое возможно? Я не знаю.
— Ты не сказал, что он видит в темноте. — Забыв обиду, повернулся к товарищам заинтересовавшийся разговором Арнарсон.
— Да! — вспомнил Живчик. — Некко видит в темноте. Как кошка. Или как летучая мышь. Человек-летучая мышь. Бэтмен. Может быть, стоило дать ему это прозвище?
— Скоро ты будешь обращаться к нему по званию и фамилии, — сказал Арнарсон. — Капрал Некко — вот его единственное имя.
— Ему доверяют отделение? — спросил Павел.
— Да, — вздохнул Живич. — Наше отделение. Не понимаю только, за какие такие заслуги.
— У него есть связи там. — Арнарсон, понизив голос, ткнул пальцем в потолок. — Наверху. На самом верху!
— Ты-то откуда знаешь? — недоверчиво спросил Живич.
— А ты подумай получше. Некко явно кто-то продвигает.
— Думаешь, он чей-то родственник?
— Вполне возможно…
— Да… — Живич почесал затылок. — Лучше с этим Некко не связываться. Как бы чего не вышло…
Тема исчерпалась.
Живич вытащил из-под матраца еще одну сигарету, попросил Павла выглянуть в коридор, не видно ли доктора. Закурил, пуская дым струей в сторону форточки, глухо покашливая в кулак.
Близилось время ужина, потом должны были начаться вечерние процедуры.
Разговор зашел о лечении, как-то незаметно превратился в обсуждение достоинств молоденьких медсестер. Говорил в основном Живич, он всегда находил, что сказать, он в любой области был знатоком.
— Он утверждает, что способен предугадывать будущее, — невпопад сказал Арнарсон. Живич, потеряв нить рассуждений, замолчал, недоуменно уставился на товарища. Павел тут же подумал о Курте, о нескладном моложавом немце. Вспомнил его исполнившееся пророчество:
“…Я чувствую, там что-то случится. Что-то нехорошее… Там будет кровь. Будет много крови…”
Холодный голос немца отчетливо звучал в голове: “…Будет много крови… И кто-то умрет…”
— Кто? — спросил Живич.
— Ниецки, — прошептал Павел.
— Некко, — сказал Арнарсон. — Этот сукин сын всех обыгрывает в карты.
3
Разжиревший Некко, возлежа на подушках, показывал карточные фокусы. Он, ухмыляясь, тасовал колоду, совал ее Павлу под нос, требовал вытащить одну карту, запомнить ее и вернуть на место, не показывая. А потом он с первой попытки находил ее и предъявлял, словно ордер на арест. Цеце и Рыжий, ставшие рабами за карточные долги, сидели за спиной Некко, беззвучно шептали одними губами, предостерегали: не играй с ним! А сержант Хэллер азартно подталкивал Павла в бок: давай, попробуй! Вдруг выиграешь! Ты можешь!
Но Павел знал, что не может.
Если кто-то и может выиграть в карты у Некко, так это Курт. Неуклюжий, неловкий немец, выглядящий моложе своих лет.
Но Курт стоял в стороне. Он не хотел участвовать в игре.
Он был заодно с Некко.
А карты все тасовались. Мелькали перед глазами картинки-фотографии.
Какая карта следующая?
Десятка червей — сержант Хэллер. Крестовый валет — лейтенант Уотерхилл. Бубновый туз — старый полковник. Пиковая дама — Тина…
Павел бросился на Некко, попытался выхватить карту, которую только что держал в руках. И проснулся.
Форточка была открыта, тянуло свежим воздухом. В полумраке тлел огонек сигареты.
— Не спишь? — спросил Живич с кровати и чуть приподнялся, глядя в сторону Павла. — Вот и мне не спится… — Он выдохнул клуб дыма, плавно поводил перед собой рукой, с интересом наблюдая за текучими метаморфозами седого облака. — Как думаешь, это нарушение дисциплины — не спать в отведенное для сна время? Молчишь? Не знаешь? Вот и я не знаю…
Всхрапнул и завозился на своей койке Арнарсон, забормотал что-то быстрое, невнятное, пугающее.
— Надо спать, — сказал Живич и вздохнул. Спать он не хотел и не собирался. Он продолжал курить, отгоняя ладонью дымных призраков, вьющихся возле его лица. — Ты спишь? — спросил он у Павла и, не получив ответа, кивнул удовлетворенно: — Спишь. Вот и хорошо.
4
Утром Павел связался со своей ротой, сказал дежурному, чтобы тот передал Зверю просьбу дойти до медицинского модуля, как только представится возможность. И Зверь появился сразу после обеда, привел с собой Шайтана и Гнутого, чтоб не скучно было.
— Привет! Времени у нас немного, зачем звал?
Гости обошли хозяев палаты, обменялись рукопожатиями.
— Расскажи мне про первое столкновение с экстеррами. Про то самое, за которое с тебя сняли погоны, — попросил Павел.
— Ты позвал меня ради этого ? — нахмурился Зверь.
— Да.
— Я уже все рассказал. И не собираюсь больше повторяться.
— Меня интересует, как себя вел Курт, — настаивал Павел. — Ты говорил, что он что-то почуял за мгновение до атаки, закричал, предупредил. Если бы не он…
— Если бы не он, меня бы срезало первой же очередью, — сухо сказал Зверь. — Это ты хотел услышать?
— Что почуял Курт?
— Откуда мне знать?
— Он что-то услышал? Уловил какое-то движение?
— Послушай, дорогой, — вмешался Шайтан. — Твой разговор очень похож на допрос. Не надо так.
— Извините. — Павел поднял руки. — Я не хотел… Просто я хочу выяснить одну вещь… Не знаю, как и сказать… Мне кажется, что Курт немного странный. Вы знаете, что он предсказал смерть Ниецки? Он не хотел идти на ринг, говорил, что там кто-то умрет. Он вещал — я не могу назвать это иначе. Если не верите мне, спросите сержанта Хэллера. Он тоже это слышал.
Шайтан и Гнутый переглянулись. Зверь нахмурился еще больше. Он действительно сильно изменился, он лишился обычной своей уверенности, твердости, во взгляде его сквозило подозрение — и этим он стал похож на Рыжего.
— Было ли что-то необычное в поведении Курта? — спросил Павел.
И Зверь осторожно кивнул:
— Да… — Он замолчал, глядя себе под ноги, то ли вспоминая что-то, что ли стараясь что-то забыть.
— Ну?.. — поторопил его Павел.
— Он не хотел идти с нами, — сказал Зверь. — Он требовал, чтобы мы остановились и вызвали подкрепление. Я подумал, что он просто испуган, это часто бывает с новобранцами. Он говорил что-то о смерти, о стрельбе… Да, он вел себя странно… Я наорал на него, ударил. Я заставил его идти вперед. А потом, за секунду до первого выстрела, он крикнул: “Справа!” — и сбил меня на землю.
— Сбил? — у Гнутого вытянулось лицо. — Тебя?
— Да, — сказал Зверь. — Сбил. Он просто толкнул меня, и я отлетел. И в это мгновение появившиеся киберы открыли огонь. Я почти уверен: в тот момент, когда Курт толкнул меня, киберы ничем себя не выдавали. Иначе я первый бы их увидел.
— Ты хочешь сказать, — Гнутый попеременно смотрел то на Павла, то на Зверя, — что он предугадал появление киберов?
— Похоже, он с самого начала что-то чувствовал, — неохотно признал Зверь.
— Да он же находка для нашего взвода! — саркастически буркнул Гнутый. — Как бы нам его переманить к себе?
— Это еще не все… — медленно проговорил Зверь, обводя взглядом лица товарищей, словно раздумывая, надо ли продолжать. — Когда меня допрашивали… Со мной говорили не только люди из спецотдела и службы внутренней безопасности… Ко мне несколько раз приходили другие. Одетые в серое, в дымчатых очках. У них круглый белый шеврон на рукаве… Я так и не понял, откуда они. Так вот, их совсем не интересовало мое дело. Они спрашивали лишь о Курте. О том, как он себя вел. Не заметил ли я чего-то странного в его поведении… Они задавали твои вопросы, Писатель. Ты случайно не знаешь, что это за люди? Ты с ними не знаком?
— Белый круглый шеврон? — переспросил Гнутый, наморщив лоб. — Я что-то слышал… Видел… Да, я встречал этих людей. Однажды. В Неваде. Мы сопровождали какой-то груз. И на месте нас встретили эти люди: в серой одежде, в очках, с белыми кругами на рукавах. Мы тогда решили, что это какие-то яйцеголовые умники.
— И теперь эти самые яйцеголовые умники из Невады зачем-то прибыли к нам, — задумчиво сказал Зверь. — Для чего? У тебя есть какие-то мысли по этому поводу, Писатель?
Павел молча пожал плечами.
— Ты точно не хочешь ничего добавить? — Зверь пристально смотрел на него.
— Я сам пока ничего не понимаю, — сказал Павел.
— Не нравится мне все это. — Гнутый усиленно тер лоб, словно у него болела голова. — Помнишь колдуна-африканца, с которым мы служили в Малинди? — обратился он к Зверю. — Тот тоже что-то предсказывал. Потрошил петухов и лягушек. А потом распотрошил себя… Вот и теперь: во второй роте маг-пуэрториканец объявился. У нас немец-прорицатель… Ох, не к добру все это.
— А я тоже гадать могу, — сказал Шайтан. Гнутый глянул на него, усмехнулся:
— Помню-помню. Никогда не забуду, как нагадал ты мне добрую новость из дома. И что я получил? Известие о разводе!
— Разве я ошибся?
— И приглашение на свадьбу! От моей жены и моего лучшего друга!
— Если бы ты не был так завистлив, ты радовался бы, что два этих человека наконец-то встретили друг друга.
— Если бы я был ближе к ним на пару тысяч километров, я бы явился на торжество в полной боевой выкладке и устроил бы такой салют в честь молодоженов, какой и экстерры не видывали!
— Ладно, пора, — оборвал Зверь разговорившихся товарищей. И уже в дверях вспомнил:
— Да, вот еще что… — Он обернулся. — Эти люди в серой одежде советовали мне помалкивать.
Павел понимающе кивнул:
— Хорошо.
— Но я не люблю, когда мне советуют, — ощерился Зверь. И Павел подумал, что разжалованный капрал все же нисколько не изменился.
5
Шли дни. Что-то менялось, что-то оставалось неизменным.
С левого глаза Арнарсона сняли повязку. Зрение удалось сохранить, а вот со слухом у Викинга по-прежнему были проблемы — ухо воспалилось, загноилось, острая боль простреливала череп.
Живич, оправдывая свое прозвище, уже вовсю бегал по палате. Доктор ругал непоседливого пациента, грозил, что специально распустит швы на животе, и тогда рядовой будет вынужден ходить, руками придерживая свои вываливающиеся кишки. У доктора был своеобразный юмор.
Павел уже почти освободился от гипсовых и титановых оков. Ключица была в порядке, колено не беспокоило, ребра вроде бы тоже, хотя снимать плотный, мешающий дышать корсет еще не позволялось. Доктор обещал оформить выписку через пару дней. Но настоятельно велел в течение двух последующих недель ограничить физическую нагрузку.
Забот у медицинского персонала прибавилось. В соседней палате лежал переведенный из реанимации рядовой Тил. Он, как Арнарсон и Живич, попал под пули киберов, но ранения его были куда более серьезны: док говорил, что военная служба Тила закончена. После выписки и увольнения ждут его медаль, инвалидность, разовое пособие и пенсия.
В палате напротив вот уже два дня обитали два угрюмых бойца из четвертой роты. У одного была сломана челюсть, у другого пробита голова. На вопросы, что с ними случилось, они давали один и тот же ответ — упали. Павел, да и не только он, догадывался, благодаря кому они упали так неудачно.
“Грязное солдатское белье должно оставаться в казармах…”
Капрал Некко устанавливал свои порядки…
В тихом конце коридора, в палате-одиночке, что рядом с операционной, лежал уорент-офицер из вещевой службы — ему на днях вырезали аппендицит.
Каждый день заглядывал в процедурную неестественно веселый сержант из второй роты. Он лечил что-то венерическое, все никак не мог вылечить. Получив порцию уколов, он обязательно забегал в палату к своему новому другу Живчику, чтобы обсудить прелести сестер.
А сестры стали чуть более радушны. Они уже знали пациентов по именам, принимали от них скромные подарки, с улыбкой выслушивали комплименты. Но оставались неприступны.
Госпиталь жил по своим правилам, отличным от правил казарменного Форпоста. Здесь многое позволялось и многое прощалось. Кормили здесь сытнее и вкуснее, чем в солдатской столовой, и не заставляли делать бесполезную работу. Здесь можно было весь день валяться в постели и смотреть развлекательные передачи. Здесь никогда не звучал сигнал тревоги и не надо было вскакивать ни свет ни заря и бежать сломя голову, не зная куда, получая подзатыльники от сержантов, тычки от товарищей.
Здесь можно было неплохо отдохнуть.
Но пациенты почему-то стремились поскорей отсюда выйти.
