ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Привет, Писатель!

Павел сказал “стоп” цифровому диктофону и скосил глаза в сторону беззвучно распахнувшейся двери.

— Можно к тебе? — заглянул в палату Гнутый. За его спиной маячил еще кто-то.

— Привет! Заходи!

— А док где? Я не один.

— Не знаю, наверное, ужинать ушел.

В последнее время Гнутый всюду таскал с собой хота. Даже лейтенант Уотерхилл смирился с присутствием еще одного слушателя на своих занятиях, да и сержант Хэллер больше не ругался, окончательно признав хота штатной единицей своего взвода. Но док, день назад заметив высунувшуюся из-за пазухи посетителя острую морду любопытного зверька, немедленно выставил Гнутого за дверь своего стерильного царства, напористо и сердито сыпля заумными обидными словами. С той самой поры Гнутый старался избегать встреч с суровым, непреклонным доктором, пообещавшим в следующий раз конфисковать хота для лабораторных нужд.

— Как ты? — Гнутый переступил порог. Следом за ним вошли Цеце и Рыжий, кивнули Павлу, здороваясь.

— Нормально.

— Мы тут тебе скинулись, пива принесли в бутылке из-под колы. Вечером попьешь.

— Спасибо.

— Новости есть? — поинтересовался Цеце.

— Конечно, — усмехнулся Павел. — Сплошные новости: в джунглях Амазонии уничтожена крупная колония экстерров; наконец-то создана вакцина от китайской лихорадки; спецслужбами и особыми подразделениями UDF раскрыта еще одна тайная внеправительственная организация, занимающаяся изучением инопланетных технологий; город Гибб-Ривер в Австралии подвергся атаке пришельцев.

— Весь день смотришь эту чушь? — с легким укором спросил Рыжий.

— Не весь, — сказал Павел. — Только когда делать нечего.

— А дел тут у тебя хоть отбавляй, — хмыкнул Цеце.

— Хватает, — сказал Павел. — Уколы, процедуры и постоянные приемы гостей. Даже поспать толком не успеваю.

— Ладно, хватит болтовни, — сказал Гнутый. — Сегодня мы пришли к тебе не с пустыми руками.

— Что-то еще, кроме пива?

— Закрой глаза, — торжественно сказал Гнутый. — Протяни руку.

Павел послушно все исполнил. Почувствовал, что в подставленную ладонь легло нечто холодное, металлическое — браслет или наручные часы, или что-то подобное.

— Можешь посмотреть, — разрешил Гнутый. И провозгласил: — С этого момента ты стал настоящим солдатом.

Павел открыл глаза. Не сразу понял, что держит он в руке и почему эта безделушка делает его настоящим солдатом.

— Мы получили их только вчера, — сказал Цеце. — У меня это восьмой коммуникатор.

— У меня девятый, — сказал Рыжий.

— У меня двенадцатый, — сказал Гнутый.

— А у меня первый, — негромко сказал Павел. — Помогите мне его надеть…

Персональный коммуникатор, электронное устройство, похожее на массивные часы, выполнял множество функций. Прежде всего, он являлся индивидуальным устройством связи — на миниатюрный монитор коммуникатора выводились текстовые сообщения общей длиной до двух сотен символов, а через маломощный, управляемый голосом УКВ-передатчик велись переговоры на уровне тактического звена. Кроме того, в памяти коммуникатора содержалась максимально полная информация о бойце, в том числе и та, что хранилась на микросхеме титанового жетона. Также коммуникатор в любой момент времени был готов подсказать бойцу его точное местонахождение и даже вывести на экран подобие карты с указанием направлений на ближайшие Форпосты. По сигналам включенного в режим передачи коммуникатора командование любого уровня всегда могло получить информацию о том, где сейчас находится тот или иной боец, можно было узнать его пульс и сопротивление кожи. Офицерские коммуникаторы имели множество дополнительных функций, их невозможно было перепрограммировать, и выдавались они лишь однажды на неопределенный срок пользования. Солдатам же коммуникаторы полагалось иметь только на месте постоянной дислокации, и при смене места службы бойцы сдавали старые коммуникаторы, а взамен позже получали новые. Впрочем, новыми их можно было назвать с большой натяжкой. Электронные устройства обычно просто перепрограммировались, старые данные стирались из памяти, новые заносились. С солдатскими коммуникаторами было связано множество баек, примет и предрассудков. Например, часто рассказывали о “проклятых” коммуникаторах, хозяева которых обязательно погибали в первые же дни службы на новом месте. По царапинам на корпусе коммуникатора предсказывали будущее. По числу сегментов эластичного браслета гадали. И даже самые закоренелые атеисты допускали, что электроника коммуникатора хранит что-то от своих старых хозяев: в микросхемах могли жить призраки…

— Умеешь с ним обращаться? — спросил Гнутый.

— Да, — ответил Павел. — Нас учили. Вроде бы ничего сложного — тут всего две кнопки.

— Дело не в кнопках, — сказал Цеце. — Ну да ничего Со временем разберешься. Самое главное…

— Есть еще кое-какие новости, — сказал Гнутый, жестом попридержав разговорившегося Цеце. — Зверь вернулся.

— Да ну! — Павел улыбнулся. — И как он?

— Не очень, — вместо Гнутого ответил Рыжий. — Теперь он больше похож на звереныша, а не на Зверя.

— Что с ним? — Павел чуть приподнялся.

— Ничего страшного, — сказал Гнутый, недовольно посмотрев на Рыжего. — Сняли с человека звание, лишили наград. Он больше не капрал. Обычный рядовой.

— Еще легко отделался, — пробормотал Рыжий.

— Так что я продолжаю командовать отделением, — сказал Гнутый. — Через полгода, если удержусь на месте, в чем я сильно сомневаюсь, дадут мне постоянное звание.

— Передавайте Зверю привет; — наказал Павел.

— Обязательно. Да мы его на днях самого сюда приведем. Пусть посмотрит на тебя в гипсе, может, тогда почувствует себя лучше.

— Кстати, — вспомнил Цеце, — ходили мы в четвертую роту, со всеми долгами расплатились. Так что, Писатель, с нас причитается. Как только отсюда выйдешь, обязательно отметим.

— А как там мой противник? — поинтересовался Павел, стараясь казаться равнодушным.

— Уж лучше, чем ты, — сказал Рыжий. — Ни синяков на нем, ни ссадин. Ходят слухи, ему хотят доверить отделение. Их капрал подал рапорт о переводе. Почему — никто толком сказать не может.

Павел вспомнил драку на пустыре возле складов. Человека, лежащего на земле. Его разбитое лицо, кровь, текущую из ноздрей, алыми каплями падающую в пыль. Какие у него были нашивки? Уж не капральские ли?

“Грязное солдатское белье должно оставаться в казармах…”

— Но мы сейчас на первом месте в Форпосте, — сказал Гнутый.

— На каком таком месте? — не понял Павел.

— Ну, счет у нас выше всех, несмотря на твой проигрыш в финальном бою.

— Какой счет? Ничего не понимаю!

— Да в Игре! — пояснил Цеце. — Мы уничтожили яйцо. За это получили сотню очков. Оторвались ото всех, ушли далеко вперед. Хорошее начало на новом месте — сержант наш страшно доволен.

— Понял, — сказал Павел. — А что за прок в этой Игре? Какой нам интерес?

— А ты что, не знаешь? — Гнутый с недоверием глянул на Павла.

— Салага! — хмыкнул Цеце.

— Зеленый! — усмехнулся Рыжий.

— Эй, хватит! — Павел завозился, поскрипывая койкой. — Лучше объясните все как следует.

— А чего тут объяснять? — сказал Рыжий.

— Каждый год победителям достается три миллиона, — сказал Цеце.

— И никаких тебе налогов, — добавил Гнутый.

— Три миллиона, — не поверил Павел. — Разыгрываете?

— Нет. Правила простые: в игре участвуют подразделения Форпостов не крупнее взвода. Сперва они подают заявку, потом им приходит письмо, где подробно изложены все правила и приведен устав. Первый взнос в призовой фонд составляет сто долларов с человека. Потом плата уменьшается в зависимости от того, на какой позиции находятся игроки. Мы сейчас отчисляем в фонд Игры по двадцать долларов каждую неделю. Каждый. И ты в том числе.

— Три миллиона на взвод… Это же по сто тысяч на человека!

— Примерно так и есть, — согласился Цеце. — Неплохой куш, не правда ли? И делать ничего не надо — лишь лучше всех выполнять свою работу.

— И за что начисляются очки? — поинтересовался Павел.

— За все, — сказал Рыжий. — Но в основном за убитых экстерров. Если тебе интересно, завтра принесу правила.

— И неужели никто не пытался приписать себе побольше баллов?

— Обмануть систему непросто, — сказал Гнутый. — Конечно, приписки бывают. Но редко, и в основном по мелочам. Уж больно велик риск. Если обман будет раскрыт, позор на весь мир обеспечен, да и с Игрой можно навсегда распрощаться.

— Три миллиона… — пробормотал Павел, прикидывая, на что можно было бы потратить такую сумму. — Сто тысяч на человека…

— Дело не только в деньгах, — сказал Гнутый — В прошлогодней Игре победил взвод сержанта Шишеля — я встречался с ним в Новой Зеландии. И знаете, где сейчас эти ребята?

— На Ямайке, — сказал Цеце, вздохнув, и мечтательно закатил глаза. — Земной рай!

— Победители Игры могут сами выбирать место службы, — сказал Рыжий.

— Если захотят служить дальше, — добавил Гнутый. Они замолчали, думая об одном и том же, мечтая…

Первым очнулся Гнутый.

— Ладно, нам пора, — сказал он. — А то как бы док не пришел.

— На днях обязательно заглянем еще, — сказал Цеце. Рыжий просто кивнул.

Они ушли, не затягивая прощание. Тихо закрылась дверь, и в палате снова стало пусто и одиноко.

Павел полежал чуть-чуть, глядя в потолок, собираясь с мыслями, потом вздохнул, заставил себя улыбнуться, громким голосом велел диктофону включиться и, выдержав паузу, стал размеренно, обдумывая каждую фразу, надиктовывать полученные от товарищей новости.

Три дня прошло, а казалось, что целая неделя.

Павел уже стал привыкать к новому распорядку. Он много спал. Ел, когда хотел и сколько хотел. Делал дневниковые записи. Разговаривал с навещающими его друзьями, с мамой и девчонками, с доктором. Он много думал, особенно жутковато тихими ночами, когда сон не шел и просыпалась боль. Мысли его были аморфны, неконкретны. Часто он грезил, теряя связь с реальностью, и тогда какие-то странные непознаваемые образы наводняли его сознание.

С первого июля все системы, все службы и подразделения Форпоста начали функционировать в нормальном режиме боевого дежурства, но для Павла перемены эти прошли незамеченными. Разве только товарищи стали приходить чуть реже. И новости, которые они приносили, несколько изменились: меньше стало бытовых подробностей, больше разговоров об оружии, о предстоящих рейдах, о разведывательных данных по зоне ответственности Форпоста.

Слушая рассказы товарищей, Павел чувствовал себя заключенным. Он был заперт в четырех стенах, они отгораживали его от настоящей жизни, и он ничего не мог с этим поделать.

Док, терпеливо выслушивая жалобы пациента, говорил, что лечение продлится никак не меньше двух недель.

Две недели в заключении, и это в то самое время, когда Форпост только начинает работу! Это была самая большая несправедливость в жизни Павла. По крайней мере так считал он сам.

Дни, проведенные на больничной койке, изменили его.

Павел стал более раздражительным, возбудимым. Теперь он почти не улыбался, а шутки его стали колкими. Впрочем, Павел этого не замечал. И только когда приходила Тина, он снова становился собой

— Мы уезжаем завтра, — сказала Тина, глядя Павлу в глаза. — Рано утром. Зайти к тебе не будет возможности.

Мама, стоя за кроватью, украдкой вытирала слезы. Серьезная Наташа сидела на постели, осторожно держала брата за пальцы, высунувшиеся из гипсовой скорлупы.

— Я вам буду писать, — сказал Павел. — Вы за меня не волнуйтесь, я поправлюсь.

— Доктор сказал, что у тебя все будет в порядке, — сказала Тина, чуть улыбнувшись. — Даже нос твой останется прямым.

— Вы уж извините меня, что так получилось, — вздохнув, сказал Павел. — Испортил вам весь отдых.

— Ну что ты, сынок. — Мама положила мокрую от слез руку ему на лоб. — Мы очень рады, что побыли у тебя. Вчера твои товарищи приходили к нам в гостиницу, рассказывали о тебе много хорошего… Ты все сделал правильно. Не переживай.

Наташа сжала ладонь брата.

— У меня для тебя подарок. — Она расстегнула свою маленькую сумочку, сунула в нее руку.

— Что там у тебя? — улыбнулся сестренке Павел.

— Это тебе на счастье. — Наташа зажала что-то в руке. — Месяц назад мы классом ездили в Крым, и на пляже я нашла это… — Она разжала кулак. На маленькой ладошке лежала старинная монетка. — Учитель сказал, что раньше была такая примета — бросать деньги, чтобы потом вернуться на это место… — Наташа вложила монетку в руку брату. Сказала с нажимом: — Я хочу чтобы ты вернулся.

— Спасибо, — сказал Павел. — Может быть, мне скоро дадут отпуск. И я приеду к вам.

— Будем ждать…

Они говорили еще долго, все никак не могли наговориться, не могли расстаться. Они понимали, что сегодняшний разговор последний и не известно, когда еще доведется встретиться. Наконец мама поманила за собой дочку:

— Пойдем, Ната. Подождем Тину на улице.

Они поцеловали Павла, прижались к нему на прощание, потом одинаково отстранились, словно оторвались, и вместе вышли из палаты, синхронно оглянувшись на пороге.

Павел и Тина остались наедине.

Какое-то время они напряженно смотрели друг на друга, словно хотели запечатлеть в памяти этот момент. Потом Тина, разом обмякнув, потянулась вперед, всхлипнула, выдохнула:

— Паша!

Он приобнял ее, чувствуя себя страшно неловким.

— Помнишь, что ты мне обещал? — спросила она, уткнувшись в его плечо.

— Когда?

— Ночью. Возле гостиницы. Ты обещал вернуться. Что бы ни случилось. Ты слово давал! Помнишь?

— Да.

— Ты вернешься?

Павел ответил не сразу. Тина подняла голову, посмотрела ему в глаза:

— Обещай, что вернешься!

Павел кивнул осторожно.

— Постараюсь. Я сделаю все, что в моих силах. Обещаю!

Она снова припала к нему. Прошептала горячо:

— Я люблю тебя!

— Я всегда тебя любил, — сказал он.

Вечером следующего дня ему рассказывали, как они уезжали.

Рейсовый автобус немного задержался, и мама волновалась. Тина несколько раз выходила за КПП, смотрела на дорогу. Наташа сидела на единственном чемодане, играла стреляной гильзой, которую подарил ей Шайтан.

Проводить их пришел лейтенант Уотерхилл. Он стоял чуть в стороне, прислонившись к смолистому стволу высокой сосны и все приговаривал:

— Вы не волнуйтесь. Мы Павла в обиду не дадим. Не волнуйтесь. Все будет хорошо ..

Когда бус наконец-то пришел, на остановке появились запыхавшиеся Гнутый и Цеце. Несмотря на раннее время, они все же сумели покинуть казармы и даже смогли проникнуть в закрытый для посещений медицинский модуль. С собой они принесли диктофон.

— Привет, ма. — Голос Паши звучал немного сонно, запись была сделана несколько минут назад. — Я очень хотел бы вас проводить, но кровать моя далеко не уедет, хоть она и на колесах. Я рад, что вы меня навестили. Ма, ты не переживай. Я буду часто писать. И мы скоро увидимся, я уверен… Натаха, выше нос! Твой подарок сейчас у меня в руке… Тинка, ты слышишь меня? Я вернусь. Я обязательно вернусь. Обещаю…

Опаздывающий водитель ругался, грозился бросить не желающих занимать свои места пассажиров. Гнутый взывал к его совести. Цеце просто угрожал расправой. Лейтенант Уотерхилл на всякий случай прошел в КПП, наказал дежурным пока не открывать ворота.

— …Я вас всех люблю, — последние слова Павла. — Счастливого пути.

Шипение и щелчок — словно жирная точка.