Глава 35

Дэниел

Звезды смотрели на Дэниела сверху вниз и мерцали.

Одна за другой они пропадали с неба, скрываясь в тучах, дожде и мраке.

Дэниел опустился на мостовую, глядя, как жадная темнота пожирает Крейдже. Магия и истина рыскали по городу и забирали то, что нужно было забрать.

Вокруг него грохотали шаги.

Миростражники, словно охотники, окружали мужчину. Когда они увидели, что Дэниел покрыт кровью, а глаза у него совершенно черные, в ночи загремели противоречивые выкрики:

«Отойди назад!»

«Не двигайся!»

«Руки вверх!»

«Брось на землю все свое оружие и всю магию!»

Они не замечали, что темнота начинает рассеиваться. Что теперь есть свет и цвет, под которыми погребен Дэниел, пытающийся прокопать себе путь наружу.

Дэниел Эмильсон. Сын Маргарет и Эмиля. Еще Дэниелу казалось, что он когда-то состоял в браке и что у него был сын. Или, может быть, дочь. Мужчина не мог вспомнить точно, но не сомневался: они присутствовали здесь, в самых ярких уголках его разума, которые теперь были надежно спрятаны – из страха, что их сотрут.

Дэниел повертел в пальцах нож и стал выковыривать кончиком лезвия кровь и грязь из-под ногтей.

– Мы тебя предупреждаем, – сказал миростражник. – Сдавайся или умри.

Дэниел был уже мертв, поэтому не стал сдаваться. Не оттого, что не хотел, а потому что действительно не мог. Голоса слушали и смотрели – если, конечно, голоса могут это делать. Если бы Дэниел посмел сделать хотя бы вдох без их приказа, то ощутил бы боль. Их крик кровью потек бы у него из ушей. Мужчина снова забыл бы, как отличать правильное от неправильного.

Лучше он не будет шевелиться.

– Послушайте, – сказал Дэниел. – Вы их слышите? Они все еще внутри?

Молчание.

Миростражники держали его на прицеле своих винтовок, широко и прочно расставив ноги. Зеркальные визоры, закрывавшие половину лица каждого из них, не давали Дэниелу увидеть, что читается в их глазах: решимость или милосердие.

Не было ничего, кроме тишины и закона Крейдже, от которого его отделяла лишь длина винтовочного ствола.

Дэниел засмеялся.

Мужчина провел большим пальцем по уголку своего рта, сдирая сгусток крови. Больше ему ничего не оставалось делать.

– Бегите, – сказал им Дэниел. Это была не угроза, а мольба. – Бегите от безумного короля и его безумных истин.

Дэниел ощутил, как приклад винтовки впечатался ему в живот. Мужчина согнулся пополам. Второй удар пришелся в спину, заставив его рухнуть на колени. Он упал с размаху, ударившись ладонями о брусчатку. Дэниел хватал ртом воздух, словно это был «Клеверье».

Было больно. Не больнее шепота – ничто не могло быть больнее, – но больнее, чем большинство других ощущений.

Холодный металл дула прижался к виску Дэниела. Тот приготовился.

– Погоди. – Миростражница положила ладонь на винтовку своего товарища. – Дуайенна захочет увидеть его. Она желает изучить то, что он собой представляет.

Тот, что приставил ствол к голове Дэниела, вздохнул.

– Пусть изучит другого. Их полно по всему городу. Сомневаюсь, что ей нужен именно этот.

Дэниел моргнул, глядя на них. Миростражник отвел ружье, уперев его в подмышку. Его лицо затенял визор так, что стража было трудно отличить от сослуживцев. Но судя по щетине на подбородке и тембру голоса, он был практически ровесником Дэниела.

– Ты хочешь умереть? – спросил миростражник.

Дэниел поднял взгляд к спрятавшимся звездам. Потом снова посмотрел на свои руки в раздумиях: не имеет значения, чего он хочет. Кровь на костяшках пальцев уже почти засохла. Пятна. Мужчина знал, что избавиться от них нет ни малейших шансов.

Дэниел уже некоторое время не помнил себя. Однако кое-что он точно знал. Пепельный король придет. Он принесет с собой смерть, магию и новый мир.

– Вы предатели, – произнес Дэниел.

Он тоже был предателем.

Предателями являлись все – а предатели должны были умереть.

Все должны умереть. Это оказалось лучшее, что они могли сделать, прежде чем наступит новый мир.

Миростражник снова прижал дуло к виску Дэниела.

Дэниел закрыл глаза. Кроме этого мужчина не сделал ни одного движения. Он даже не пытался думать или бежать.

Он больше не боялся.

Дэниэл с радостью ждал тьму и окончательный покой, который она принесет.

Глава 36

Тавия

«Клеверье» пили все важные шишки в Крейдже. У Уэсли было запасено достаточно бутылок этого напитка, чтобы насмерть споить небольшую армию. Тавия задумывалась, не могут ли они действительно использовать этот запас против Главы.

Она не знала, зачем юноша озаботился первым делом загрузить на борт столько «Клеверье» и кого заставил таскать этот груз. Озирая коллекцию Уэсли, она наполовину подозревала: парень намеревается сделать поезд новой Кривдой.

– Это особое увлечение смотрящих? – спросила Тавия, подняв брови. – Приобретать бутылку «Клеверье» после каждого очередного трупа?

Смех Уэсли звучал монотонно.

– Вижу, Саксони научила тебя правильно шутить.

Тавия удержалась от фырканья.

Отношения Уэсли и Саксони застряли где-то на полпути между отметками «смертельная вражда» и «дурацкое соперничество». Хотя за ними забавно было наблюдать, это вряд ли поможет выиграть войну.

Уэсли протянул Тавии стакан. Однако она покачала головой и вместо этого схватила бутылку.

– Если нам предстоит умереть, не следует ограничивать себя в выпивке.

Она сделала глоток горького напитка и сразу вспомнила, почему редко пьет. А конкретно – почему она редко пьет «Клеверье». Быть может, богатым и безжалостным он и нравился своей престижностью, но вкус у напитка отвратительный.

Тавия скорчила гримасу и практически швырнула бутылку обратно в руки Уэсли.

– Во имя Сонма Богов, – произнесла она, вздрогнув. В тот же самый момент, когда Уэсли сказал:

– Ты всегда такая утонченная!

Он налил себе стакан «Клеверье» и улыбнулся, отчего Тавии стало невероятно тяжело ответить парню злобным взглядом.

Фокусница уселась напротив него и уставилась на океан за окном – бескрайний и такой невероятно синий.

Они продолжали мчаться через море. Но когда Тавия опустила окно и глубоко вдохнула пропахший солью воздух, она ощутила мир и покой. Девушка почти могла вообразить себе, будто они просто путешествуют без какой-либо цели – от нечего делать. Просто пара почти смертельно уставших странников, желающих найти место, где заканчивается мир.

Тавия не знала, сколько времени прошло после. Они передавали бутылку друг другу. Уэсли смаковал каждый глоток, а Тавия вздрагивала, когда спиртное обжигало ей горло. Вскоре мир сделался расплывчатым. Девушка ощутила, как ее тело расслабляется. Напряжение утекало из ее мышц в воздух и уносилось по ветру. Тот завывал снаружи поезда.

В какой-то момент Тавия пересела, устроившись рядом с Уэсли и закинув ноги на противоположное сиденье. Он сделал то же самое. Теперь они сидели в расслабленных позах, параллельно вытянув ноги и откинув головы назад. Песнь войны звучала слишком далеко, чтобы ее можно было расслышать.

– Еще по одной? – спросил Уэсли. Он поднес бутылку к стакану Тавии. Однако поезд подскочил на волне, и «Клеверье» выплеснулся юноше на ботинки.

– Я и забыла, какой ты неуклюжий, когда пьяный, – промолвила Тавия. Уэсли нахмурился:

– Не забывай, что я твой…

– Смотрящий, – подхватила Тавия. – Да, но ты вдобавок идиот. Поздравляю, ты блестяще справляешься со многими задачами разом.

Уэсли, похоже, воспринял это как комплимент. Тавия покачала головой.

– Дай сюда. – Она снова выхватила у него бутылку. – А то опять прольешь.

Хмурые морщины залегли на лбу Уэсли, точно шрамы.

– Ты всегда говоришь мне что-нибудь ужасное, – произнес он и вскинул голову. – Я ужасен со всеми, кроме тебя – говорю на тот случай, если ты этого сама не заметила.

Тавия моргнула.

Невероятно обиженное выражение лица Уэсли вызвало у девушки желание то ли засмеяться, то ли стукнуть его.

– Ты заслужил свое место отнюдь не тем, что относишься к людям хотя бы с минимальным уважением, Уэсли. Именно так тебе и полагается себя вести.

Уэсли ответил ей ребяческим фырканьем.

– Зато ты всегда так любезна со всеми!

Тавия хмыкнула:

– Быть может, мы отложим войну, чтобы ты мог как следует оплакать свое уязвленное самолюбие?

Он выпрямился.

– Могу заверить тебя, мое самолюбие совершенно не пострадало.

– Непогрешим, – проворчала Тавия. – Еще с тех пор, как мы были детьми. Ты помнишь, как тебе в первый раз пришлось выйти на магический рынок? Ты был самым маленьким из фокусников. У тебя даже не было еще своего места, и тот мальчишка… во имя Сонма Богов, как же его звали? – Тавия помотала головой, как будто это не имело значения. – Он был одним из самых старших и подошел к тебе во время твоего выступления, пытаясь испортить твой трюк прямо на глазах у толпы. А ты просто отряхнулся, словно от дождя, и продолжил. Как будто его вообще там не существовало. Словно он не стоил того, чтобы обращать на него внимание.

– Мы вроде бы в Эйм-Вотен, а не на вечере воспоминаний, – сказал Уэсли. Тавия закатила глаза и сделала вид, будто не услышала его слов.

– Ты подсыпал яду в паек того мальчишки, и он проболел целые две недели.

– На самом деле, – возразил Уэсли, – это ты подсыпала яд в его паек.

– Он назвал тебя и всех твоих друзей хвастунами с мусорной магией, – заявила Тавия. – Я была твоим другом. Этот мерзавец оскорбил меня без всякого повода. Желудочные колики – это самое меньшее, чего он заслуживал.

Уэсли прижал руку к груди и промолвил:

– Как это мило!

Тавия сделала еще глоток «Клеверье».

– Как ты думаешь, Глава предвидел, что это случится? – спросила она, выглядывая в окно и вздыхая. – Что именно ты, из всех, кто есть на свете, пойдешь против него?

Уэсли покачал головой. Это движение выглядело бы как твердое отрицание, если бы от него юношу слегка не повело в сторону. Вместо этого смотрящий выглядел очень мило. Даже приятно, что было совершенно не в духе Уэсли, зато вполне соответствовало его возрасту – и это тоже абсолютно не в его духе.

– Это ужасно, верно? – сказал Уэсли. – Он доверял мне. Самый худший человек в мире, да и не человек на самом деле. Я находился ближе всех к тому, чтобы стать для него чем-то вроде семьи.

«Иногда приходится выбирать», – подумала Тавия.

– А тебе не будет трудно? – спросила она. – Ну, когда настанет момент…

– Официально предать человека, который дал мне все? – Уэсли издал странный звук – наполовину смех, наполовину вздох – и ответил: – Нет.

Он сделал еще один глоток. Тавия не знала – стало ли это попыткой скрыть ложь или утопить горькую правду.

– Самое забавное то, что он не увидит в этом предательства. Глава будет гордиться мной, – сказал Уэсли. – За то, что я зашел так далеко.

– А что насчет той девушки?

Да, той юной Мастерицы из его сожаления.

Тавия не могла понять, каким образом она столько времени ничего не знала об этом. Ни о дружбе Уэсли с Мастерицей, ни о том, что та пробралась в его разум, – и уж точно не об ее призраке, который все еще жил там.

Тавия непрестанно думала об этом. Тысячи различных вопросов роились у нее в голове. Однако девушка не была уверена, что Уэсли ответит хотя бы на один. Поэтому Тавия выбрала самый важный – просто на всякий случай.

– Ты слышишь ее сейчас?

Уэсли поднес пальцы к своему запястью. Сначала Тавии показалось, будто он трогает свои шрамы, рассеянно прижимая руку к старым ранам, скрытым под линиями татуировки. Или, быть может, ищет клочок кожи, не испещренный изображением кварталов Крейдже. Малую часть себя, нетронутую, незапятнанную.

Потом она увидела складку между его бровями. Она появилась, как только пальцы юноши коснулись кожи. Девушка сразу поняла: на самом деле он тянулся к своим запонкам, желая поправить эти маленькие кусочки металла; расположить их в безупречном порядке, чтобы на манжетах не осталось ни складочки, ни асимметрии. Подарить себе немного уюта среди хаоса.

Но сейчас уюта найти не удалось. Пиджак Уэсли аккуратно повешен на спинку ближайшего стула, а рукава рубашки закатаны до локтей, открывая руки на всеобщее обозрение. Вид у Уэсли был встрепанный. Волосы, когда-то аккуратно подстриженные, отросли. Черты лица заострились. Татуировки изображали карту города, который он собрал воедино. Они покрывали его руку и спину, достигая самого горла и заходя под нижнюю челюсть, словно лезвие бритвы. Зрачки темно-карих глаз были расширены. Развязанный галстук небрежно свисал с шеи. В этом хаосе невозможно было найти ни порядка, ни уюта.

Уэсли прикусил губу и нахмурился еще сильнее. Тавия едва не расклеилась, видя, как из лощеного смотрящего он становится тем мальчишкой, которого девушка когда-то знала.

– Мертвые не могут говорить, – ответил он. – Она всего лишь эхо, которое напоминает мне, чтобы я знал свое место.

– Свое место?

– Место худшего мерзавца в Крейдже.

Его усмешка была настолько опустошенной, что Тавия сделала еще один большой глоток «Клеверье».

– Теперь уже я отказываюсь пить, – сказал Уэсли, несколько приходя в себя. – Но тебе не кажется, что талисман грез оказался бы лучше в этой ситуации? – Голос его был хриплым, улыбка – ленивой и чуть растерянной. – Мы могли бы упасть в звезды и на одну ночь сбежать из этого мира.

Тавия закусила краешек губы.

В прошлый раз, когда они вместе воспользовались этим талисманом, разделявшая их завеса дружбы сделалась тоньше паутинки. Она почти исчезла совсем, готовая растаять и смениться чем-нибудь другим – если друзья осмелятся. За минувшие дни эта завеса сильно истончилась, и потому – что могло остановить их теперь, когда в жилах играло ощущение бесконечности, а на горизонте маячила война без надежды на победу?

«Я бы лучше тебя поцеловал», – сказал Уэсли, когда пройденное испытание все еще стояло у него перед глазами. Когда юноша находился достаточно близко, что Тавия чувствовала от него запах соли и перечной мяты.

И сейчас Уэсли неловко пошевелился рядом с ней. Его глаза были влажными от опьянения. Опасными. Этот взгляд казался невероятно опасным.

Он придвинулся ближе и положил ладонь поверх ее руки. Сердце Тавии сбилось с ритма.

Не важно, каким ужасным был Уэсли: даже когда он являлся самым хладнокровным мерзавцем в Крейдже, от него всегда исходило тепло.

От парня всегда исходило ощущение дома.

После того как Уэсли сделался смотрящим и покинул общежития фокусников, Тавия съехала оттуда, как только смогла. Все забавы и все воспоминания стали казаться ей жестокой шуткой – ведь друг бросил ее. Она не являлась частью его планов по захвату власти в стране. И хотя девушка, в отличие от Уэсли, не желала делать карьеру в преступном мире, ей было неприятно, что Уэсли не желает видеть ее рядом с собой. После его ухода общежития больше не казались ей домом.

А сейчас она очутилась в этом поезде, с краденой магией на поясе. Уэсли улыбался так, словно время было лишь созданной ими иллюзией, а от всего остального мира спутников отделял бесконечный океан… и как ни странно, Тавия ощущала покой.

Она чувствовала себя дома.

И девушка знала тому причину. Она понимала: дом может быть где угодно. Ведь это не место – это чувство. Дом – это люди, а не кирпичи; дом – то, что ты сам создаешь для себя. Так же, как и семью.

«Иногда приходится выбирать», – говорил Уэсли.

Он сжал ее руку.

– Тавия…

Ее имя, но не совсем имя. Скорее мольба, нежели что-то еще.

Тавия встала так резко, что едва не потеряла равновесие. Фокусница вырвала свою ладонь из пальцев Уэсли. Тепло испарилось с ее кожи, как только их руки разъединились.

Тавия постаралась не тосковать по этому теплу.

– Пойду поищу Саксони, – сказала она, но не сдвинулась с места. Голос девушки звучал слишком нежно… и почему она никуда не идет?

Уэсли сглотнул. Хотя он больше ничего не сказал, взгляд юноши обжигал ее, крича о тысяче разных вещей.

«Останься, – умолял этот взгляд. – Пожалуйста, останься!»

И проблема была в том, что Тавия хотела остаться.

Не только здесь, в эту самую минуту, но в Крейдже. Изрядная часть ее существа желала сбежать и быть свободной. Однако равная – или, быть может, даже бо́льшая – часть жаждала остаться. С Уэсли, с Саксони; с той магией, которую они могли сотворить вместе.

Тавия слышала учащенное дыхание Уэсли. С каждым его вдохом решимость девушки ослабевала – пока она почти осязаемо не представила, как вновь подходит к нему вплотную, как их руки соединяются. Все ужасные, жуткие вещи становятся прекрасными…

Тавия схватила бутылку со столика между ними и метнулась к двери, игнорируя перестук своего сердца. Девушка не оглядывалась и не видела, сделал ли Уэсли хоть шаг вслед за ней. Тавия не слушала – на тот случай, если смотрящий вздумает окликнуть ее. Она не являлась той, кем он хотел ее видеть.

Если бы Тавия позволила ему, юноша приблизил бы ее к себе и оставил рядом с собой, в Крейдже, в закоулках Кривды. В мире, который постоянно напоминал девушке кошмарную правду о смерти ее мамы и обо всем, что она, Тавия, сделала с тех пор. Уэсли подарил бы ей этот мир, хотя Тавия не заслуживала такого подарка. Он дал бы ей силу, хотя фокусница ее не желала. И среди всего этого таилась самая жуткая мысль: страх, что ей может понравиться этот мир и эта сила; что Тавия привыкнет игнорировать все плохое и всех хороших людей, с которыми происходит это плохое.

И потому Тавия покинула Уэсли. Хотя чудесная, ужасная часть ее существа так отчаянно желала остаться.