Глава 8. Последний приют

Эша с особым наслаждением вдохнула густой, не успевший еще остыть запах пустынного города. Как же она была рада вынырнуть из каменных тисков старых тоннелей!

– Если уж и умирать, то не облегчая задачу могильщику? – улыбнулся Грав.

– Именно! Под небом или выше Него, но точно не в норах облезлых куфов, – кивнула элвинг.

Солнце уже нырнуло за Клыки, и весь город погрузился в серую дымку – словно накинул вуаль. Время, когда день и ночь сходятся, очертания улиц начинают дрожать и таять, а фонари еще не проснулись. В малом секторе, с востока примыкающем к лепестку ремесленников, было тихо. Как бы ни воспевали красоту Аббарра, но в тени белых стен шести основных секторов, на их задворках прятались заброшенные дома и бедные кварталы – все то, чему не было места на главных улицах. Чем дальше от центра, тем хуже. Словно правитель из своей Башни не мог дотянуться до этих мест ни взором, ни властью, ни заботой. Приют Маан располагался далеко от центра, но и до окраин от него оставалось еще приличное расстояние. Дети в него попадали отовсюду. Нежеланные дети служительниц богини утех, осиротевшие или брошенные бедными семьями, что не могли прокормить еще один рот, или слишком страшные даже для своих родителей. Причин было множество, а исход один.

Держась в тени домов, Эша и Клыкарь незамеченными пробирались к башне приюта.

– Знаешь, – обратилась полушепотом к приятелю Эша, – почему Гаруна называла приют Башней Веры? Она говорила, что без надежды и веры она бы давно бросила это дело. Когда вокруг пара десятков, а иногда и больше, вопрошающих, ждущих глаз, ты просто обязан верить, что сделаешь все, чтобы дать им новую жизнь. Надеяться и верить, словно упрямый гвар. Даже когда верить невозможно, приходится побороть отчаяние, темные мысли и вновь делать все, что в твоих силах. Для многих эта башня была последним приютом.

Клыкарь ободряюще улыбнулся:

– Тогда последуем ее совету.

Эша кивнула:

– Будем надеяться и сделаем все, что в наших силах. Вот и пришли.

Они замерли, прижавшись к стене дома напротив приюта.

– Ты видишь то же, что и я? – Грав задрал голову и прищурился.

– Я и забыла о твоей кошачьей родне, а ведь это явно сближает тебя с моим кайрином.

В бисте кроме дальней длинноухой родни с Парящих Островов действительно текла кровь ночных кошек, что не раз помогало в их совместных вылазках за «сокровищами».

Эша смотрела на потемневшие стены верхних этажей. Из мертвых глазниц башни, словно уродливый плющ, тянулись тонкие щупальца скверны. Черными ветвями они вытекали из окон, вгрызались в камень, исчезали и вновь появлялись, поглощая все на своем пути.

– Смотри, и тут тоже! – Элвинг показала на черные пульсирующие пятна у самой земли. – Это подвал, откуда меня вытащил Вэл Сту. Нам надо поторопиться, пока дом не превратился в монстра.

Прислушавшись, Эша не уловила никаких подозрительных звуков. Зловещая тишина напрягала.

«Странно, что стража не заметила, – подумала она. – Видимо, малые сектора у внешних стен патрулировали не так тщательно».

Эша взглянула на Клыкаря. На повязке проступили бурые пятна.

– Как рука?

– В норме, – отмахнулся бист. – Пошли.

Но стоило им выйти из тени здания, как сверху раздался пронзительный крик.

– Это что еще за такое? – Грав выругался и схватился за топор.

Эша посмотрела на балкон, удивленно прищурилась:

– Сварг?.. Сварг!

Увидев знакомые очертания, элвинг остановила руку Клыкаря и мысленно позвала пернатого друга.

– Это моя «птичка». Помнишь?

Кайрин спланировал и приземлился на все четыре лапы рядом.

«Долго ты, – проворчал зверь. – Дом пустой, в нем зло».

«Почему в Энхар не улетел?» – спросила Эша.

«Тебя ждал».

«Всегда улетай в безопасное место. Ты свободен».

«Значит, свободен решать, когда лететь, а когда остаться».

«Дурная голова! Вдруг бы с тобой что случилось?»

Кайрин только фыркнул в ответ.

«Подожди нас, но на одной из соседних крыш. Это здание опасно. Только сиди очень тихо».

Грав наблюдал за девушкой и грифоном. Время от времени кайрин то поднимал, то опускал уши, встряхивал головой, издавал приглушенные звуки, похожие на клекот и рык. Ашри в ответ то улыбалась, то хмурилась. В определенный момент Клыкарь почувствовал себя бистом на свадьбе элвингов.

– Привет, крылатый! – Грав встал рядом с Ашри и смерил взглядом кайрина. – С последней нашей встречи ты явно похорошел.

Сварг наклонил голову и шумно втянул клювом воздух возле биста.

«В прошлый раз он пах иначе, – проворчал Сварг, обращаясь к Эше, – менее подозрительно. – Зверь заодно обнюхал Эшу. – И ты тоже пахнешь отвратительно!»

– Ладно, давай без оскорблений. – Элвинг потерла клюв кайрина. – Мы постараемся как можно скорее вернуться.

– Думаешь, он меня помнит? – спросил Клыкарь. – Это же правда, что кайрины помнят все сто лет?

Эша пожала плечами:

– Думаю, нам это не удастся проверить. А вот то, что от нас воняет куфом, – однозначно.

Грав наклонил голову к плечу, шумно втянул воздух и, нагнувшись к макушке Эши, понюхал.

– Да, подруга, ты подваниваешь, – резюмировал бист и улыбнулся.

– Ага, а ты благоухаешь розами!

Грав лишь пожал плечами и посмотрел на дверь приюта:

– Думаешь, Пожиратель будет возражать против нашего не совсем опрятного вида?

– Заперто. – Подергав ручку, элвинг нахмурилась. – Гаруна никогда не запирала двери, до того как вляпалась в это склизкое и темное дело.

Она потянулась к карману и достала отмычки.

– Серьезно? – Грав поднял бровь.

– Видишь, уже фонари зажгли. Действуем тихо, пока не окажемся внутри.

– Ага, тихо. Видимо, клекотать на всю улицу с птицей-переростком умещается в твое особенное пугатонское понимание тишины? – ворчал Клыкарь, наблюдая, как лимонные шары фонарей медленно разгораются, разгоняя мрак.

Улица была все так же пуста. Грав скользнул взглядом по крышам домов и на одном из них заметил силуэт кайрина.

– У нас еще есть шанс позвать стражу, – положив руку на плечо Эши, сказал он.

– Боишься не справиться?

Щелкнул замок, дверь открылась, и они вошли внутрь.

Эше показалось, что подъем на седьмой этаж занял лишь несколько мгновений. И вот она вновь стоит перед запертой дверью, из-за которой звучит механическая какофония.

– А вот тут можешь оторваться. – Она пропустила биста вперед. – Только не дай музыке залезть тебе в голову.

– Тогда, думаю, это пригодится. Держи. – Клыкарь достал что-то из кармана и протянул Эше. – Уж точно лишним не будет.

Это была пара восковых шариков. Эша посмотрела на биста, который старательно засовывал их себе в уши.

– Беруши – береги уши, – засмеялся Клыкарь. – Я же знаю, как твои тебе дороги.

– Какая предусмотрительность. – Эша остановила руку биста, пока он не ввинтил в ухо воск. – Помни: нам нужен приютский журнал. Так что давай уже прервем эту песню, которую я точно не стану напевать в ду́ше.

Грав выбил дверь. Стены, пол и потолок были покрыты черными призрачными растениями. Из десятков открытых шкатулок на все лады звучала музыка. Эша ощутила вибрацию от нее кожей и мысленно поблагодарила Клыкаря.

Бист поудобнее перехватил топор и со всей силы ударил по ближайшему музыкальному ящику. В стороны полетели щепки и детали механизма.

– Можно просто закрывать крышки, – развела руками Эша, запоздало вспомнив, что он ее не слышит. – Но так тоже пойдет.

Когда Эша закрыла последнюю шкатулку, вокруг стало непривычно тихо. Ушло противное ощущение, что по телу бегает сотня тысяч невидимых муравьев, от которых невозможно избавиться. Она даже не хотела думать, что было бы, войди она в комнату без «защиты».

– С воском ты отлично придумал. – Выковыривая из ушей беруши, Эша кивнула Граву.

– Да, мелкая, как всегда.

– Вернуть катышки? – Эша оскалилась.

– Оставь себе, можешь пожевать. Говорят, голод уменьшает.

– Всенепременно, но лишь после тебя.

Они осмотрели комнату, отодвигая столы и разгребая деревянные останки ящиков.

– Это мы искали? – Клыкарь поднял с пола журнал и стряхнул с него черную пыль.

Эша кивнула. Она бережно взяла в руки потрепанную книгу, быстро пролистала замасленные временем страницы, убедившись, что список на месте.

– Для многих сирот это единственные сведения о том, кто они и откуда.

Грав кивнул и критически осмотрел разбитые музыкальные шкатулки. Подняв один из фрагментов, бист повертел его в руках, любуясь тонкой резьбой мастера. Выточенный цветок был словно живой: каждый лепесток выполнен с ювелирной точностью, миниатюрные прожилки и шипы вызывали восхищение. Увидев, что Эша стоит у стола и тоже рассматривает последнюю целую шкатулку, он подошел и встал рядом.

Шкатулка с легкостью умещалась на ладони девушки, крышка была плотно закрыта. Клыкарь взял ящичек из рук элвинг и поставил на стол.

– Такая красота, и все во зло, – вздохнул бист и занес топор.

– Постой, – остановила его Эша. – Давай возьмем ее и изучим.

Грав прищурился, нехотя опуская руку:

– Тебя разве не учили не давать злу второго шанса? Вот с таких маленьких поблажек потом и рождаются новые витки в отношениях с тьмой.

И в подтверждение своих слов Грав перехватил топорик и быстрым движением разбил шкатулку обухом. Предсмертно звякнув, она брызнула во все стороны щепками.

– Без обид.

Эша вздохнула, сожалея о гибели истинного произведения искусства, но тут же напомнила себе, какую беду принесли эти резные ящички, и коротко кивнула бисту.

Они уже почти вышли из зала, как элвинг остановилась.

– Слышишь?

Клыкарь прислушался. Едва различимая мелодия доносилась из дальнего конца этажа.

Эша повернулась и пошла на звук. С каждым шагом ноты звучали все отчетливее. И вот она стоит возле стены.

– Тут ничего нет, – удивленно осмотрелся Грав. – Но я тоже слышу музыку.

Эша зажгла огонек и посветила. Фиолетовый отблеск заиграл на медной трубе. Эша потянулась и сняла заслонку. И тут же из трубы вырвалась печальная песня, волной захлестнувшая элвинг.

Грав выхватил заслонку из рук девушки и вернул на место. Эша пришла в себя и потерла виски.

– Ты как? – Бист заглянул ей в глаза.

– Все в порядке. Это труба для связи с этажами. Маан мне рассказывала. Где-то в башне есть еще одна шкатулка.

* * *

Они нашли ее в маленькой каморке этажом ниже. Грав легко выбил дверь, зажег висевший на стене фонарь и запоздало развернулся, чтобы удержать Ашри.

Элвинг, побледнев, смотрела на то, что осталось от ее подруги. Запертая в чулане, словно ненужная вещь, обвитая черным цветком, Маан была похожа на куколку бабочки.

– Гаруна? – прошептала Эша, не веря своим глазам.

Клыкарь схватил Ашри за запястье, окинул комнату взглядом, увидел злополучный музыкальный ящик, из которого ползли мрачные плети, и, не задумываясь, разбил его в щепки. Теперь музыка окончательно стихла, и элвинг почувствовала, как пелена спала, обнажив все чувства.

К горлу подступил комок. Злость и бессилие прочертили дорожки на щеках. Часть ее все еще отказывалась принять правду. Это не Гаруна. Это не может быть она. Это кто-то другой, просто похожий, просто оказавшийся в приюте. Это не ее подруга. Ее Уна всегда отличалась крепким телосложением – в меру пышные формы привлекали восторженные взгляды не одного аббаррца. Сейчас же перед ней кто-то иссохший как мумия. Словно куф вытянул из этой «другой Уны» всю жизнь, оставив только высушенную почерневшую оболочку.

Выдернув руку, Эша бросилась к подруге и, выхватив нож, начала вспарывать смертельный кокон.

Клыкарь наклонился к аллати, пытаясь нащупать на шее пульс.

– Это невозможно, но она еще жива!

Они переглянулись, и Эша, продолжая резать черные нити тьмы, с надеждой вглядывалась в осунувшееся лицо подруги.

– Очнись, Уна, вернись к нам.

Веки аллати дрогнули, и Гаруна приоткрыла глаза. Во взгляде мелькнуло узнавание, Маан с трудом улыбнулась и накрыла руку Эши своей – черной от прикосновения Пожирателя.

– Спасибо, Ашри. Ты спасла их. И меня, – прохрипела аллати.

– Береги силы, Уна, все будет хорошо. – Голос предательски дрожал, а на глазах элвинг выступили слезы.

– Прости меня, Ашри…

– Не думай об этом.

– У меня мало времени. Я рада, что ты пришла… освободила меня. Я должна… сказать…

Каждое слово давалось ей с трудом, в уголке рта выступила кровавая пена, что напомнило Эше видение. Сердце сжалось, но элвинг знала, что упрямства ее подруге хватит даже в борьбе со смертью.

– Твоя… на той стороне… Она просила передать… – еле слышно хрипела Маан.

Паузы между словами становились все длиннее, а слова тонули в оглушительном стуке сердца. Эша почти не слышала их. Время для нее остановилось и начало растягиваться как капля смолы. И еще этот стук. Будто шаман бьет в барабан. Глухо. Размеренно. Совсем рядом. У самого уха.

Эша поняла, что это ее собственная кровь стучит в висках, отказываясь принимать услышанное. Не желая отдаваться в дырявые руки надежды. Отказываясь верить.

– О ком она говорит? – спросил Грав. – Аббис? Она жива?

Ашри сильнее сжала руку аллати:

– Но это невозможно…

– Зверь Бездны… стережет врата… – Силы покидали Маан, слова путались и звучали еле слышно. – Не пуская… не выпуская… Ключ…

– Как мне помочь ей? – Эша уже трясла Уну и кричала, пытаясь получить ответ.

Клыкарь попытался оттащить Эшу.

– Успокойся, ты так лишь ускоришь ее конец!

Эша оттолкнула его, но слова биста подействовали. Размазывая слезы одной рукой, второй она продолжала держать аллати за руку.

– Уна, ты должна попытаться…

– Он обещал… пламя… сожги здесь все дотла…

– Но кто он, Уна, и где его искать?

– Он сам найдет. – И тут глаза Маан заполнились черной масляной слизью. Поймав отблеск фонаря, они зловеще блеснули, и четким не своим голосом аллати произнесла: – Тьма в каждом из нас, Ашри. Не позволяй своей вырваться наружу…

Эша отпрянула. Слизь, словно черные слезы, вытекла из уголков глаз Гаруны, побежала по заострившимся скулам. Большие карие глаза, блеснув, погасли. Пелена заволокла их, и Эша почувствовала, как ослабла рука Маан и жизнь навсегда покинула ее. Одна лишь улыбка так и осталась на лице аллати. Улыбка, что вселяла веру и надежду в лучшее во всех, кто переступал порог приюта.

– Ответь, Уна!

Эша продолжала трясти бездыханное тело, по щекам бежали слезы бессилия.

– Отпусти ее. – Клыкарь разжал пальцы элвинг. – Это ее выбор.

– О чем ты? – зло прохрипела Ашри.

Бист кивнул на сломанную щеколду с внутренней стороны двери.

– Это был ее путь избавления от оков Пожирателя.

Эша сжала кулаки, замахнулась.

– Уходи! – крикнула элвинг. – Пока не закончил, как она. Как Аббис, как Рэд… Как все, кто мне дорог…

Но бист крепко держал ее за запястья и, притянув, прижал к себе.

– Никуда я больше не уйду, глупая. А то угробишь кого-нибудь другого.

– Тогда отпусти, чтобы я ушла.

– Не сегодня, – грустно улыбнулся Клыкарь и погладил Эшу по спине.

Эша всхлипнула и обмякла:

– Не сегодня.

Она уткнулась лбом в плечо биста и на миг, закрыв глаза, почувствовала себя в безопасности. Словно и не было Пожирателя. Будто все это был лишь дурной сон. Жилет Грава пах дымом и воском. Его уверенность и тепло заставили Эшу поверить в иллюзию. На миг усомниться, что реальный мир существует. Забыть, что за спиной лежит почерневшее тело подруги, а весь город закрыт на карантин, что где-то черные ветви вытягивают жизнь из детей и Бездна пожирает все, что дорого Ашри. Всего лишь миг, но такой упоительно-притягательный. Словно Песня Черного Цветка звучала внутри ее самой, обещая тепло и покой. Эта слабость испугала девушку. Казалось, еще немного, и она не сможет больше найти силы, чтобы пережить потери и идти вперед. Стоит еще дать волю этой фантазии, и так долго сдерживаемые слезы будет не остановить. Ее страшило утратить силу, и, сделав шаг, Ашри разорвала объятия.

Клыкарь молчал, в его взгляде были понимание и сожаление. Ашри моргнула и, повернувшись к телу Уны, провела рукой по волосам подруги.

– Я прощаю тебя, Уна. – Элвинг закрыла глаза аллати. – Но простишь ли ты меня?

Осмотревшись, на полу Ашри заметила ключик – тот самый, что видела на шее Маан. Нагнувшись, она подобрала его и показала Граву:

– Наверное, выпал из шкатулки, когда ты ее разбил. Смотри, как он сделан. Словно миниатюрный символ Хранителей Бездны.

Клыкарь повертел ключ в руке.

– Но кто мог это сделать? И что будем делать с приютом?

– Это был ее дом. – Ашри прикоснулась к шнурку со звенящими лепестками перламутровых ракушек, висевшему на роге Гаруны, и повязала рядом с ним свой – с белыми перьями. – Мы должны исполнить ее просьбу. Пусть этот дом станет ее последним приютом. И пусть эта башня сгорит дотла. Надежда и вера не дают силы, они лишь делают нас слабее.

Когда она повернулась к бисту, то не чувствовала ничего, кроме жажды мести и холодной решимости. Словно лед и пламя сплелись в ней воедино.

– Ашри. – Клыкарь хотел было взять девушку за руку, но, увидев, как разгораются пламенем сжатые кулаки и огонь расползается до самых локтей, не рискнул. – Давай вызовем псов. Ты же знаешь, что никому, кроме них, нельзя применять Пламя в Аббарре.

Элвинг улыбнулась, но в этой улыбке не было радости, как и в холодных горящих глазах.

– И оставить им все веселье? Вот уж нет!

Ашри вышла в коридор и прикоснулась к стене. На миг черный налет растаял, полумрак рассеялся, и вокруг зазвучал детский смех. Призраки воспоминаний полупрозрачными иллюзиями заскользили вокруг. Играющие в салки дети. Зурри, декламирующий очередную историю, в бумажной короне и плаще из наволочки. Сиола, рисующая цветными мелками сказочных драконов. Уна, заваривающая сбор из ароматных трав. Ашри шла по дому, с этажа на этаж, из комнаты в комнату, прижимая ладонь к стене, прощаясь с этим маленьким кусочком себя.

Сколько она ни пыталась, считать воспоминания с деревянных шкатулок так и не смогла. Словно невидимый барьер отбрасывал ее назад.

Клыкарь шел следом, нахмурившись и не выпуская из руки топор. Он знал, что Ашри видит то, что ему недоступно. Понимал, что для нее это был не просто пустой дом. И что почерневшая мертвая аллати когда-то была ее подругой. Может, поэтому он и не задавал вопросов. Он явно не одобрял действий Ашри, но и не мешал.

В спальне Маан Ашри подошла к ажурному, выточенному из белого дерева столику. Прикоснувшись к полированной столешнице, уставленной коробочками с разными побрякушками, Ашри взглянула в зеркало. В отражении на нее смотрела неунывающая Уна. Беззвучно напевая, она заплетала косы. В ее больших карих глазах, как всегда, горели тепло и забота. Элвинг застегнула перчатки: хватит с нее воспоминаний. Открыв ящички столика, Ашри нашла аптечку. Порывшись, она достала бинты и мазь. Дверца ящичка, хлопнув, отозвалась легким хрустальным перестуком. Ашри подняла взгляд. На зеркале блестела цепочка с круглым золотым медальоном. Потянувшись, Ашри осторожно сняла украшение. С одной стороны было потертое изображение крылатой кошки, а с другой – надпись.

– «Гар ми уна ма солти ма ан». Что это значит? – Ашри показала медальон Клыкарю.

– Это на древнем языке бистов. «Храни мою душу и мое тепло». Обращение к шаати-кошке при защите младенца-сироты.

– Мы все приходили к ней со своими заботами и не спрашивали о ее, – вздохнула Ашри, забирая медальон. – Она никогда не говорила о своем прошлом, не искала своих родителей. Этот приют и все, кто в нем жил, были ее семьей. Мамауна. А у мам не бывает матерей, только дети.

Элвинг замолчала. Клыкарь не решался прервать ее мысли. Вот Ашри, поведя носом, направилась к шкафу и распахнула дверцы.

– А все мамы держат заначку подальше от детей. – Порывшись, Ашри достала пузатую бутылку из зеленого стекла.

– В самый раз, – открыв и понюхав содержимое, подытожила девушка и, вернувшись, протянула бутылку Граву.

– Садись, – кивнула она на стул. – И не перечь.

Клыкарь молча уселся. Сделал несколько глотков и, подумав немного, повторил, прежде чем вернуть.

Ашри начала осторожно разматывать тряпку на плече биста. Повязка насквозь пропиталась кровью и гноем, засохла, превратившись в струп.

– Не гарантирую, что больно не будет, – сказала Ашри и резко дернула, оторвав присохшую ткань.

Сладковатый запах ударил в нос. Ашри поморщилась. Сердцевина раны расползлась и ушла еще глубже.

– Неужели все так плохо? – попытался отшутиться Клыкарь, следя за выражением лица подруги в зеркале. – Может…

Не успел он договорить, как Ашри плеснула содержимое бутылки на рану, и бисту осталось лишь крепче сжать зубы и до хруста дерева вцепиться в край стула.

– Никаких гарантий, – повторила Ашри и, сделав глоток, передала бутылку бисту.

Он молчал, пока элвинг обрабатывала рану мазью и накладывала свежую повязку. Бутылка почти опустела.

– Жить будешь, – закончив, сказала Ашри и, встав за спиной друга, неожиданно обняла его, прижавшись своей щекой к его.

Элвинг встретилась взглядом с бистом, что сидел по ту сторону зеркала:

– Спасибо тебе, Гравмол.

Клыкарь лишь кивнул, глядя в глаза отражению Ашри, и положил свою руку поверх ее. Может быть, в том, другом, зеркальном мире тот, другой, Грав не позволил маленькой ладошке выскользнуть из его руки. А после, повернувшись и глядя прямо в фиолетовые глаза с необычным зрачком-крестиком, сказал все, что накопилось на душе за этот год.

Но в этом мире они смотрели лишь на отражение друг друга.

Выходя из комнаты вслед за Ашри, Клыкарь не оборачивался. Вдруг и правда в том, другом мире тот, другой Грав не спустил под хвост гвару свой шанс.

* * *

Они перенесли тело Маан в ее спальню, пару минут молча постояли рядом, думая каждый о своем.

Выходя, Ашри остановилась и взглянула в пустое зеркало.

– Все в порядке? – спросил Грав.

– Настолько, насколько возможно в сложившейся ситуации.

Уходя из последнего приюта Маан, они оставили дверь открытой.

Внизу, у самого выхода, Ашри остановилась, пропуская биста вперед:

– Подожди меня снаружи.

Клыкарь молча вышел, в этот раз не предупреждая о страже, псах и законах.

Дождавшись, когда за Гравом закроется дверь, Ашри сняла перчатки и опустила руки, прикоснувшись к полу.

– Прощай, Уна. Да хранит Пламя твою душу и твое тепло.

Тонкие ниточки молний вырвались из-под ладоней и побежали по полу, заползли на стены и, преодолевая ступеньки лестниц, растеклись по Башне Веры. С маленькими хлопками они взрывались крохотными фиолетовыми огоньками и через мгновение превращались в еле заметные язычки алого Пламени. Голодные огоньки вгрызались в дом, сливались друг с другом, разрастаясь и заполняя пространство. И где-то в треске огня, за мгновение до того, как покинуть приют, чтобы уже больше никогда в него не вернуться, Ашри услышала еле различимое «спасибо».

Черный дым валил из окон, а золотое пламя лизало стены. Ашри и Грав смотрели, как в погребальном огне исчезает Башня Веры. Когда прибыли стражники, спасать было уже нечего. Комендантский час и перекрытые ворота сделали свое дело.