* * *
Барак Йоханнон бен Малахи был бледен, и это сразу лишило кардинала желания кричать. Вито молча подошел к генетику, и тот, к полной неожиданности всех присутствующих, опустился на колени и поцеловал край алой мантии.
— Вижу, ваше неверие пошатнулось, — натянуто произнес кардинал.
Йоханнон сглотнул.
— Падре… Я не знал. Я не верил ни на секунду, но… то, что происходит…
— Расскажите мне все. Исповедуйтесь.
Йоханнон содрогнулся.
— Я клонировал сына божьего, падре.
— Об этом я догадался, — Вито глубоко вздохнул.
— Но он поросенок!
— Ч-ч-что?!
— На плащанице была свиная кровь, падре, — тяжело сказал Йоханнон. — Я говорил вам об этом, но вы не желали слушать. Вы обвинили меня во лжи, и тогда, чтобы доказать вам правду, я решил завершить работу и клонировать того, чьей кровью была пропитана плащаница.
Кардинал почувствовал, как почва уходит из-под ног.
— Свинья? — спросил он слабеющим голосом.
— Да, падре, — подтвердил генетик. — Я не властен менять факты. Из ДНК свиньи мог родиться только поросенок, он и родился.
Потеряв силы стоять, Вито грузно рухнул на стул. Йоханнон присел рядом.
— Расскажите подробно, — выдавил кардинал.
— Хорошо, — генетик сглотнул. — Сегодня, оглядываясь на последние шесть месяцев, я вижу, что знамения начались давно. Естественно, мы не придавали им внимания, пока число «совпадений» не вышло за всякие рамки. Я… я очень давно не читал евангелия, падре, а когда перечитал, то ужаснулся. — Йоханнон огляделся, будто чего-то боялся. — Падре… Три месяца назад желтая пресса писала, будто в пустыне якббы объявился говорящий верблюд. Но подобные статейки появляются регулярно… Затем в бокс, где содержалась беременная свиноматка, ударила молния, и животное убежало. Мы нашли ее через сутки, падре, за ней гнались дети и кидали в нее камнями!
Вито покачнулся.
— Господи… Господи…
— Это еще не все, падре, — мрачно заметил Йоханнон. — Вы видели звезду? Вчера вечером, едва поросенок родился, в лабораторию вбежал охранник и сообщил, что у ворот стоят три белых верблюда. Я не поверил, выскочил посмотреть — падре, они стояли на коленях!
— Волхвы?! — с ужасом спросил кардинал.
— Очевидно.
Повисла страшная тишина. Наконец, содрогнувшись всем телом, Вито Дори заставил себя встать.
— Покажите его мне.
— Кого? — не понял Йоханнон.
— Поросенка!
Люди переглянулись. Вперед, нервно перебирая пальцами, шагнул Хукер.
— Падре… Мы не можем.
— Что еще вы расскажете? — слабым голосом спросил кардинал.
— Сегодня утром… Один из сотрудников… — Хукер сглотнул. — Падре, поймите, это рождение… рождество… произвело на всех нас колоссальное впечатление…
— Что стало с поросенком? — оборвал Вито. Его немного трясло.
— Поросенка похитили, — сказал Йоханнон.
Тишина.
— Повторите.
— Сегодня утром один из наших сотрудников исчез вместе с поросенком, — убитым голосом доложил Хукер. — Он оставил записку, что не позволит второй раз зарезать Сына Божьего.
Вито недоверчиво переводил взгляд с одного на другого.
— Вы… — Он задохнулся и начал снова: — Вы… известили полицию?
— Конечно, падре.
— Неужели человека с поросенком в руках так трудно найти?!
Йоханнон и Хукер вновь переглянулись.
— Его быстро нашли, падре, — сглотнув, сообщил американец. — Он повесился на смоковнице.
Кардинал молчал целую вечность.
— Йоханнон! — сказал он внезапно. — Сколько сотрудников в вашей лаборатории?
Генетик побледнел прямо на глазах.
— Было двенадцать… — выдавил он.
Вито решительно встал.
— Может ли новорожденный поросенок выжить самостоятельно?
— Нет, падре, — Хукер помотал головой. — Очевидно, похититель его продал. Долларов за тридцать…
— Теперь слушайте, — кардинал стиснул зубы. — Всего этого никогда не было. Хукер, Йоханнон: немедленно организуйте мою встречу с вашим Синодом. Потребуется оцепить район и перебить всех поросят в возрасте до года, которых удастся найти.
— Перебить?! — в ужасе воскликнул Йоханнон.
— И немедленно, — жестко оборвал Вито Дори. — Животное не может быть Сыном Божьим. Все, что происходит, — козни Сатаны. Он пытается подорвать нашу веру, окружив жалкую свинью знамениями, похожими на описанные в Библии. Истинно сказано: отец лжи может лишь извращать реальность! Всех подходящих по возрасту поросят в округе — зарезать и сжечь. Любые материалы, оставшиеся от опыта, уничтожить. — Резко обернувшись, кардинал направился к двери, но замер на пороге. — И разгоните скот, — бросил он гневно. — Здесь воняет хлевом!
Дни летели за днями, принося все более ужасные вести. Спустя четыре года после Рождения появление Существа в любом городе начало походить на ночной кошмар. Все животные, от воробьев до цирковых слонов, спешили на встречу с Ним. Люди были бессильны помешать; весь мир облетела история о том, как Он вошел во двор скотобойни, и ни один человек не сумел поднять на Него топор.
Повидав Его, звери не становились враждебны людям, однако менялись так, будто Он давал им новые сердца. Огромные толпы животных покидали города и присоединялись к своим лесным сородичам, медленно и неуклонно двигавшимся в сторону Вифлеема. Звери не убивали друг друга; Он давал им незримую пищу и лишал усталости.
Иногда люди, теряя рассудок от страха и ненависти, принимались расстреливать толпы животных из автоматов и пулеметов, давили их танками. Тогда, словно из-под земли, появлялся Он. И появления Его было достаточно; там, где был Он, оружие падало из рук людей, а мертвые, растерзанные звери поднимались, и раны сами исчезали с их тел.
Человеческие религии день за днем теряли приверженцев. Вскоре толпы людей уже следовали за животными, поклоняясь и молясь Ему. А Он не делал разницы между видами; тот, кто шел за Ним, становился блажен…
…Вскрикнув, Вито Дори проснулся. Дрожа, нащупал очки, включил лампу. Привычная обстановка слегка успокоила сердце; кардинал уронил голову.
— Господи, я знаю, что грешен, — прошептал он. — Ты посылаешь мне этот кошмар уже год. Прости меня, Господи… Прости…
Рука привычно нащупала телефон. Трубку долго не снимали.
— Слушаю, — раздался наконец заспанный голос.
— Это я, — тихо сказал кардинал.
На другом конце линии связи тяжело вздохнули.
— Да, падре.
— Нет ли известий от поисковых команд?
— Увы, падре. Его ищут.
— Прошел уже год, Йоханнон…
— Я знаю.
— Вы говорили, биологические часы свиньи в шесть раз быстрее человеческих.
— Так и есть, падре.
— То есть когда ему исполнится пять лет…
— Да, падре. Для человека это будет аналог тридцати.
Кардинал судорожно вздохнул.
— Вы… По-прежнему полагаете…
— Я ничего не полагаю, падре, — мрачно сказал Барак Йоханнон. — Я жду. Осталось не так уж много времени.
Вито закрыл глаза.
— Четыре года.
— Верно, кардинал, — Йоханнон усмехнулся. — Хватит ли вам четырех лет, чтобы замолить грехи?
— Я думаю не о себе, Барак! — оборвал Вито. — Я думаю о людях!
Йоханнон вздохнул.
— Людям, падре, четырех лет не хватит. Их не хватило бы и четырехсот.
— Господь милостив…
— Я не думаю, что в этот раз Господа интересуют люди, — спокойно отозвался Йоханнон. — Ведь Он всемилостив. Пора бы Ему вспомнить и о братьях наших меньших.
— Но… — кардинал беспомощно дернулся. — Но…
— Второе пришествие состоялось, падре. Все логично. Людям был послан мессия, его зарезали. На сей раз мессию послали тем, кто остался.
— Вы думаете… Полагаете, Христос больше не явится за людьми?! И вторым пришествием Сын Божий спасет… зверей?!
— Я думаю, падре, — сухо сказал Йоханнон, — что людям Спасения больше ждать неоткуда. А звери — они ведь чисты перед Господом.
Кардинал содрогнулся.
— Значит, близится конец…
— А вы не заметили? — удивился Йоханнон. — Впрочем, в Ватикане понять это труднее, чем здесь. Да, падре. Все как говорил Иоанн. Прошло две тысячи лет, конец света близок, и новый Мессия спустился на землю, дабы забрать в царствие небесное тех, кто не согрешил. Тех, кто принимал мученическую смерть… — В трубке раздался смешок. — Впрочем, шанс у вас еще есть. Попробуйте договориться с Мессией. Быть может, он смилостивится и пустит людей вместе с их жертвами в рай…
— Но это звери!!! — закричал кардинал.
— А мессия — поросенок, — ответил Йоханнон и повесил трубку.
Василий Головачев
Не верю!
Статья получилась содержательная, интересная, возбуждающая мысль, и Белов с удовольствием поставил точку. Для газет он писал редко, но эту статью его попросил подготовить приятель, редактор «Известий», поскольку и среди антропологов, и в более широких кругах уже долгое время шла дискуссия — родственники мы обезьян или нет? Сам Белов ортодоксом себя не считал, с оглядкой, но принимая теорию Дарвина о происхождении видов. Тем не менее у него, палеоантрополога с десятилетним стажем работы, кандидата биологических наук, сложились свои взгляды и на теорию, и на багаж фактов, ставших достоянием ученых.
К примеру, он давно искал настоящего предка человека, будучи уверенным в том, что им не могла быть обезьяна. Это доказывало строение ее стопы. После находок костей австралопитека, жившего четыре миллиона лет назад, стало окончательно ясно, что хотя он и вовсе не слезал с дерева, чего вроде бы требовала эволюционная теория, однако стопу имел гораздо больше похожую на человеческую.
В дверь позвонили.
Белов, занятый своими мыслями, оторвался от компьютера, глянул на часы. Пора было ужинать. Интересно, подумал он, кто мог прийти, не предупреждая о визите? Неужели Александра? Это было бы славно.
Белов невольно поморщился, так как чувствовал себя неуютно после вчерашней ссоры, хотя начал разговор не он, а Саша. Понять девушку было можно, так как встречались они уже три года, а о семье речь не шла. С другой стороны, чем ей не нравилось нынешнее положение? Живут же люди без свадеб.
Может, жениться, в конце концов, пришла неожиданная мысль. Как там говорили сатирики? Женись, несмотря ни на что: попадётся плохая жена — станешь философом, хорошая — будешь исключением.
Белов усмехнулся, глянул в зеркало в прихожей: крутой лоб, серые глаза, прямые губы, не урод, однако. Хотя все равно непонятно, что в нем нашла красавица Александра.
Он открыл дверь.
Гостем оказался старый школьный приятель Боря Вистунов. В отличие от Белова он окончил физтех и работал теперь в каком-то из институтов Академгородка под Долгопрудным. Белов же окончил МГУ и стал биологом-анималистом, а потом и палеоантропологом.
— Привет, — буркнул Боря, зябко потирая руки. — Примешь продрогшего и голодного физика? На улице ноль и ветер. Хорошо хоть дождя нет.
— Осень, — пожал плечами Белов, отступил в глубь прихожей. — Проходи.
— Ты один? — спохватился Вистунов; в школе его дразнили Свистуном или Свистом.
— Один, один, как раз собирался пойти ужинать. В холодильнике шаром покати. Составишь компанию?
Борис заколебался, потом махнул рукой:
— Хотел посидеть в тепле…
— Ну и посидим, здесь рядом, на набережной, кафешка открылась приличная, «Кузя» называется. Готовят по-домашнему, вкусно. А можем и в киноклуб сходить, в тот же «Фитиль», там и поесть можно, и кино посмотреть.
— В кино я не хожу, я есть хочу и погреться.
— Тогда пошли в «Кузю». Что-то случилось? Напряженный ты какой-то.
— Да как сказать… — Борис поскреб макушку. — Есть одна идея, хочу поделиться.
— Валяй.
— Не, сначала поедим. Как у тебя самого дела? Не женился?
— Нет. — Белов начал одеваться.
Вистунов с завистью посмотрел на его мускулатуру: невысокий, но плотный Белов занимался спортом — ходил в школу тенниса и держал себя в хорошей физический форме.
— Я тоже. А над чем работаешь?
— Я вычислил предка человека, — серьезно сказал Белов.
Вистунов с недоверием прищурился.
— Шутишь?
— Ничуть. Строение стопы самых умных обезьян, — Белов вытолкал гостя из квартиры, — орангутана, шимпанзе и гориллы, сильно отличается от строения стопы человека.
— Ну и что?
— А то, что обезьяны изначально не были способны к прямохождению. Вот, к примеру, медведь мог бы.
Вистунов взялся за верхнюю губу. Он был высок, худ, имел узкое лицо с крупным носом, и этот жест делал его беспомощным и смешным.
Белов засмеялся.
— У тебя такое лицо, будто ты увидел привидение. Ладно, не бери в голову, я пошутил. Хотя в двухтысячном году ученые нашли кости сахелантропа чадского, жившего семь миллионов лет назад, так вот по особенностям прикрепления затылочных мышц к основанию черепа выяснилось, что он был прямоходящим. Смекаешь?
— Н-нет.
— Сахелантроп больше был похож на человека, чем даже австралопитек, которого считают нашим предком, а уж тем более обезьяны. Они наши родственники, но не предки.
Приятели спустились во двор старой двенадцатиэтажки, вышли на набережную и вскоре поднялись по ступенькам небольшого современного кафе «Кузя», которое Белов называл «стекляшкой»: стены кафе были полностью стеклянными.
Сели за столик в глубине зала. Был понедельник, тринадцатое ноября, но в кафе было полно народа. В зале играла тихая приятная музыка. Вкусно пахло.
Подошел официант.
Белов заказал салат оливье и блинчики с мясом, добавил зеленый чай. Вистунов выбрал пиццу, потом поколебался и присовокупил к ней овощное рагу и пирожки с капустой.
Белов снова обратил внимание на его вид.
— Что произошло, Боря? Я же вижу, ты не в себе.
Вистунов взбодрился.
— Что ты знаешь о времени?
— О чем? — удивился Белов.
— Что такое время, по-твоему?
Белов взялся за чашку с горячим чаем; он любил перед едой «промывать желудок» полезным напитком.
— Честно говоря, никогда об этом не задумывался. Насколько мне помнится институтский курс физики, каждая живая система живет в своем времени. Точнее, со своим темпом времени. Вирусы успевают прожить жизнь, эквивалентную жизни целого организма…
— Забудь институт, — отмахнулся оживший Вистунов. — Все намного сложнее и масштабней. Существует по крайней мере пять непротиворечивых научно проработанных концепций времени.
— Целых пять? — озадачился Белов. — Я помню две… физическая, энергополевая… и… э-э…
Борис допил чай и заказал еще.
— Субстанциональная, реляционная, динамическая, статическая и статистическая.
— Ух ты! Красиво звучит — реляционная.
— В этой концепции время является отношением между физическими событиями. Уточняю — универсальными устойчивыми отношениями, что немаловажно. Потому что событие событию рознь.
— Ты так говоришь, будто занимался теорией времени специально.
— Именно. Мягкотвердого Знака помнишь?
Белов улыбнулся.
— Как же его забудешь?
Мягкотвердым Знаком они дразнили меж собой учителя физики, пустившего в ход десятки странных сравнений. Свое прозвище он получил за то, что уподобил электрон, имевший двойственную структуру, твердому и мягкому знакам одновременно.
— Я встретил его полгода назад.
— Как он себя чувствует?
— Бодр, активен, хоть и лыс как колено. Так вот он подсказал мне одну идею. А временем я занимаюсь уже давно, года три.
— Ты мне об этом не говорил.
— Нечего было.
— А теперь есть?
— Понимаешь, — Борис снова оттянул пальцами верхнюю губу, — тебе первому рассказываю. Интересно, как ты к этому отнесешься.
— Ну-ну. — Заинтригованный Белов отложил вилку. — Это как-то связано с твоей работой?
— Напрямую.
— То есть ты прорабатываешь какую-то теорию времени, а Мягкотвердый Знак подсказал тебе вариант. Так? Небось колдуешь над статической концепцией? Кстати, чем она отличается от статистической?
— Обе нереальны.
— Почему?
— Статическая предполагает скольжение сознания человека разумного вдоль мировой линии, где события расположены как в пространстве объекты и формы. В статистической концепции время есть понятие статистическое, а его необратимость связана с огромным количеством процессов Вселенной, направленных в одну сторону по законам теории вероятности и создающих так называемую «стрелу времени».
— А как же процессы, идущие обратно?
— Мы их просто не в состоянии увидеть.
— Бред. Это уже не физика, а психология.
Взгляд Бориса загорелся.
— Верно, хорошо подмечено. Что из этого следует?
Белов доел блинчики, налил себе еще чаю.
— Вечером голова у меня работает слабо, да и то лишь на прием пищи. Кстати, а другие концепции чем лучше?
— Динамическая теория воспринимает время как изменение порядка событий: будущее превращается в настоящее и прошлое, то есть это по сути процесс. Субстанциональная предполагает, что время — особого рода физическое поле, субстанция, наряду с пространством, веществом и электромагнитным полем. Не буду загружать тебя понятиями, что такое метавремя и энтропийное время.
— Почему же, загрузи.
— Мета-время — нелинейное необратимое движение Пространства от Хаоса к Порядку и обратно. Энтропийное…
Белов засмеялся.
— Сдаюсь, не обращай на меня внимания, а то до утра будешь вешать лапшу на уши в надежде, что я пойму. Так над какой идеей ты работаешь?
Вистунов залпом допил кофе, заказал еще.
— Есть очень интересная гипотеза, которую мне подсказал… — Он пожевал губами, не спуская глаз с собеседника. — В общем, не буду повторяться. Мой руководитель заинтересовался, и теперь мы готовим эксперимент.
— Кто твой руководитель?
— Профессор Беллинсгаузен, Леонард Феоктистович, доктор наук. В общем, никто толком не знает, почему время идет вперед. Существует много точек зрения, но все они уязвимы.
— И Мягкотвердый Знак с этим разобрался? — хмыкнул Белов.
— Можешь иронизировать сколько угодно. Я рассказал о его предположениях Леонарду Феоктистовичу, и послезавтра мы ставим первый опыт. Ты где будешь послезавтра?
— Сегодня ночью в Питер еду, читать лекцию в университете о последних открытиях палеоантропологов.
— Жаль, хотел пригласить тебя к нам, в Академгородок.
— Отказаться от лекции уже не смогу.
— Вот я и говорю — жаль.
— Может, успею? Если не задержат, конечно. Так в чем идея-то?
Борис допил вторую чашку кофе, заказал третью. Глаза его заблестели, будто он хватанул коньяку. Белов осуждающе покачал головой.
— Сердце загонишь.
— Да хрен с ним, с сердцем, — рассеянно сказал физик, — ничего с ним не случится. Я привык пить по двадцать чашек кофе в день. Ты уже говорил о психологии применительно ко времени. А что ты скажешь, если время — действительно явление психологическое? А вперед оно идет только потому, что мы — все люди — загадываем желания, строим планы на будущее, стремимся узнать, что будет, мечтаем? А?
Белов сунул в рот жвачку.
— Ты хочешь сказать, что…
— Стрелу времени создаем мы, коллективно! Шесть с лишним миллиардов человек! Время становится зависимым, статистически и психологически одномерным, направленным в будущее. А теперь представь, что все люди одновременно, на один день, да что там день, хотя бы на одну минуту «выключат» мечты и планы. Что случится?
Белов недоверчиво покачал головой.
— Это невозможно. Во-первых, никто не согласится. Во-вторых, как это сделать материально?
— Предложить всем думать о прошлом, о вчерашнем дне, о каком-нибудь знаковом для всех событии.
— Представляю, — улыбнулся Белов. — Мне бы позвонили и предложили.
— И все-таки?
— Ну, не знаю, несерьезно это. Да и эксперимент этот ваш… вы что же, уговорили всех людей? Меня никто ни о чем не предупреждал.
— Пока эксперимент готовится локально. Все жители городка послезавтра в двенадцать часов дня настроятся на прошлое. Датой выбрано шестое ноября тысяча девятьсот семнадцатого года.
— Канун Октябрьской революции? — догадался Белов.
— Не нравится?
— Почему? Какая разница? — Белов скептически покачал пальцем. — Хотя не маловат ли масштаб? В вашем городке всего-то пара тысяч жителей.
— Три тысячи шестьсот. Для прикидочной оценки достаточно.
Белов засмеялся, похлопал приятеля по плечу.
— Желаю успеха. Успею — заскочу к вам в институт. Идем, поздно уже, мне собираться надо. Поезд отходит в два часа ночи.
Возбужденный, раскрасневшийся Вистунов остыл не сразу. Продолжая бормотать о каких-то прошлых попытках магов остановить время в эпоху атлантов и арктов, владевших этим секретом, он хотел было заказать вина, но Белов не дал ему возможности напиться. Вывел из кафе, предложил переночевать у него. Хмельной от собственных мыслей и предположений, Борис согласился.
Но и поздним вечером он все еще пытался рассуждать о теориях, разрабатываемых учеными, и успокоился только после того, как Белов налил ему сто граммов коньяку. Сам Белов ничего крепче кофе не пил, но всегда держал в баре алкогольные напитки — для гостей.
Вистунова он уложил спать в гостиной, на диване. Собрался и, оставив ключ и записку, в которой объяснял гостю, чем он может позавтракать, уехал на Ленинградский вокзал. В поезде он напрочь забыл о теме бесед со школьным приятелем и вспомнил о ней только по возвращении, следующим вечером, вполне довольный собой и аудиторией, перед которой ему удалось блеснуть стройностью и изяществом собственной гипотезы о происхождении человека. Разумеется, ни о каких медведях-предках речь не шла, зато Белов позволил себе пошутить на эту тему, завел аудиторию и долго отвечал на вопросы слушателей, среди которых было немало, к его удивлению, симпатичных девушек.
В Москву он приехал в семь часов утра, еще раз вспомнил о приглашении Свистуна, махнул было рукой, а дома, позавтракав, вдруг решил поехать в Академгородок, где располагалась лаборатория профессора Беллинсгаузена, то ли потомка знаменитого русского путешественника, то ли просто однофамильца.
Он опоздал, ненамного, минут на двадцать, но опоздал. Электричка высадила его без пятнадцати минут двенадцать, то есть за пятнадцать минут до «часа X», и пока Белов искал транспорт и ехал, время перевалило за полдень.
Ничего, успею, подумал он, выходя из маршрутки, физики не математики, никогда не начинают в точно назначенный срок.
Бросив взгляд на улицу, запруженную машинами, он начал переходить ее, двигаясь к парку, за которым располагалось здание лаборатории, и вдруг уловил — не слухом, сознанием — внезапно упавшую на городок тишину.
Замедлил шаг, огляделся.
Поток машин на глазах редел, таял, будто они испарялись одна за другой. Сами автомобили изменялись, трансформировались, приобретали странные угловатые формы.
Белов узнал в одной старый-престарый «Хорьх», в другой, грузовой, — легендарную полуторку.
Он потряс головой, протер глаза кулаками. Ничего не изменилось. Вернее, изменения продолжались и коснулись уже городского ландшафта.
Высотки по обеим сторонам улицы съежились, словно ушли под землю. На их месте выросли сначала зыбкие, но все более уплотняющиеся старинные дома, чаще одноэтажные, краснокирпичные и деревянные. Магазины и «стекляшки» пропали вовсе, на фасадах домов появились удивительные вывески вроде «Мануфактура МПР» и «Краснопролетарские пряники».
Улица тоже претерпела изменения, стала уже, но свободнее, а главное — потеряла асфальт! Еще один старый грузовик, появившийся на ней невесть откуда, поднял снежную пыль, от которой прохожие отворачивались и прижимались к зданиям и заборам.
Да и прохожие превратились в массовку, какую использовали режиссеры, снимая исторический фильм. Белов растерянно проводил глазами мужика в полушубке и сапогах, за которым торопливо семенила женщина в непривычного покроя пальто с большим меховым воротником, смешных ботах и в шляпке.
— Эй, берегись! — зычно крикнули ему.
Он отскочил в сторону. Мимо проскакали двое в серых шинелях и синих фуражках с красными звездами на околышах.
Белов вдруг сообразил:
— Бог ты мой! Свистун?!
Вистунов не обманул. Лаборатория Беллинсгаузена действительно проводила эксперимент, и он удался! Время в городке повернуло вспять.
Он сглотнул, помотал головой.
— И все равно не верю!
Припустил бегом через разросшийся парк, в данный момент и не парк уже, а настоящий лес, но стоило ему сделать шаг, как начались обратные метаморфозы города. Всадники исчезли. Грузовики тоже. Пока Белов искал калитку в красивом решетчатом заборе, путаясь в густой траве, присыпанной снежком, Академгородок вернулся в свое прежнее состояние, превратившись в современный город с густыми потоками машин на улицах и толпами прохожих.
Белов остановился, хватая воздух ртом, разглядывая городской пейзаж, отдышался и побрел к зданию института, проступившему сквозь поредевший строй деревьев парка. Но внутрь его не пустила охрана. Кстати, судя по оживлению и ошеломленным лицам парней, они тоже испытывали шок. Пришлось вызывать Бориса по мобильному.
— Сейчас спущусь! — отозвался физик через минуту.
Появился он только через четверть часа. Лицо лучилось от удовольствия, глаза сияли.
— Ты не представляешь! — начал он, стиснув ладонь приятеля двумя руками.
— Очень даже представляю, — проворчал Белов. — Сначала подумал — галлюники! Но длилось это не одно мгновение…
— Так ты видел?!
— Конечно, видел. Шел к вам от остановки маршрутки, вдруг все начало плыть, изменяться. Хорошо, что длилось это всего пару минут. Кстати, почему так мало? Если все жители подумали о семнадцатом годе…
— Потому что возврат в прошлое оказался неустойчивым, многие сразу испугались, перестали думать о конкретной дате, запаниковали, и время вернулось в свою колею. Нет, ты понимаешь?! — вскричал Вистунов, хватая Белова за руку. — У нас получилось! Пойдем в наш бар, выпьем за победу!
Белов хмыкнул.
— Вообще-то ваш эксперимент опасен.
— Не пори чепухи! Представляешь, если все люди на Земле вдруг подумают о прошлом? Вот это будет грандиозный успех!
Белов покачал головой, пребывая в неуверенности насчет грандиозного успеха: все могло закончиться и полным провалом в прошлое! С другой стороны, заставить людей поверить в подобное путешествие во времени было сложно, и он успокоился.
Полчаса они сидели в кабинете, пили вино, Вистунов вещал о Нобелевской премии, Белов терпеливо слушал, вспоминая недавний «спуск» в прошлое. Потом за физиком прибежал лаборант.
— Борис Сергеевич, мы сделали замеры…
— Ну? — оглянулся хмельной Вистунов.
— Остаточная хроновибрация на тридцать процентов превысила расчетную. Время колебалось туда-сюда больше трех минут, пока не успокоилось. Хотя резонансные хвостики прослеживаются и сейчас. Идёмте, Леонард Феоктистович зовёт.
Вистунов залпом допил вино.
— Подождешь?
— Подожду, — сказал Белов, к которому вернулись дурные предчувствия.
Но он был оптимистом и вскоре забыл о своих ощущениях, подчинясь атмосфере праздника, которая заполнила лабораторию.
* * *
Ровно сто лет спустя звездолет «Благая весть» возвращался к Земле после похода к центру Галактики, где он провел несколько месяцев, изучая центральную черную дыру.
Человечество уже научилось летать в космосе со сверхсветовыми скоростями, используя суперструнные технологии, но еще было достаточно сильно привязано к родной планете, покрытой к этому времени почти сплошным мегаполисом. Центральные космопорты имели все демократионы, как назывались государства, и «Благая весть» собирался приземлиться в космопорте Русогории на Урале.
Для струнных звездолетов порталы старта и финиша не требовались. Корабли сами представляли собой порталы, превращаясь в суперструны и разворачиваясь в реальные материальные объекты после преодоления гигантских расстояний в десятки тысяч световых лет.
«Благая весть» вылупился в пространстве, замкнув струну сверхсветового движения, между Луной и Землей. Затем, используя антиграв-тягу, спикировал к промежуточной — карантинной — орбите, как называли эту орбиту космены: все корабли, возвращаясь из дальних звездных экспедиций, проводили сутки на орбите, пока шел процесс дексеногизации, чтобы не занести на Землю смёртельно опасные вирусы.
— Вижу вас, двести первый, — раздался в рубке управления голос посадочного инка; все звали этот интеллект-компьютер Санни. — Процедура обычная?
— Стандарт, Санни, — ответил командир корабля. — Мы не высаживались на другие планеты.
— Тогда начинайте… — Голос инка прервался.
Первый пилот звездолета подождал продолжения, не дождался, удивленно посмотрел на командира. Его кокон-кресло располагалось рядом с креслом командира.
— Как это понимать?
— Внимание! — заговорил инк корабля. — Наблюдаю парадоксальные изменения в инфраструктуре планеты!
— Видео на стены!
Стены рубки растаяли.
«Благая весть» шел на высоте шестисот километров над поверхностью Земли, пересекая линию терминатора. Дневная сторона планеты, покрытая блестящей мозаикой мегаполиса, вдруг задымилась, а ночная, усеянная огнями и скоплениями световых узоров, начала гаснуть.
— Что происходит?!.
Командир вызвал центральную диспетчерскую, но в эфире царила странная шелестящая тишина. Никто не отозвался. Молчал даже оператор космопорта в Русогории.
Метаморфозы ландшафта между тем продолжались.
Было видно, как геометрически правильные поля построек, скопления зданий, сооружений, международных технических систем исчезают, а вместо них по поверхности Земли расползаются леса, поля, степи и пустыни. Пропали и плавучие острова, усеивавшие моря и океаны, растворились плавающие в атмосфере причалы, поселки и башни космолифтов, соединявшие базы на земле и орбитальные станции.
Через минуту процесс закончился.
Земля перестала быть мегаполисом, на котором проживало более десяти милшардов человек.
Нет, города на ней сохранились, видимые через телескопы систем дальновидения звездолета, но они изменились настолько, что ум отказывался воспринимать их облик как реальность.
— Не верю! — хрипло выговорил начальник экспедиции; он единственный из всей научно-исследовательской группы занимал кресло в рубке. — Я сплю!
Зрачок телескопа выхватил на улице одного из городов скачущих всадников. Под ними были лошади! Сами улицы, предназначенные для прогулок и давно освобожденные от наземного транспорта, превратились в потоки пыли, по которым сновали пролетки, конные экипажи и редкие уродливые автомобили.
— Такое впечатление, что мы провалились в прошлое, — пробормотал первый пилот.
— Куда? — не понял командир.
— В прошлое, — повторил пилот.
— И что же нам теперь делать? — по-детски спросил начальник экспедиции.
— Не мы провалились, — сказал командир, обладавший острым умом. — Это Земля провалилась. Не знаю, в чем дело, но что-то действительно случилось со временем. И пока мы далеко от поверхности, мы живы.
— Тогда надо срочно улетать подальше! И сообщить всем в Солнечной системе, что произошло!
Инк вдруг поймал чей-то вызов. Говорили на хинди:
— Земля, я «Чандрагупта», возвращаюсь из поиска. Почему молчите? Санни, в чем дело?
Экипаж «Благой вести» обменялся взглядами.
— «Чандрагупта», — ответил на вызов командир корабля, — ждите на промежуточной! Близко к Земле не подходите, до особого распоряжения!
— Кто это?
— Рогов, «Благая весть».
— Что произошло, Рогов?
— Сами разбираемся. Но не суйтесь на Землю! Выясним больше — свяжемся.
Командир выключил связь, оглядел обращенные к нему лица экипажа.
— Возможно, это коллективная галлюцинация.
— Бред! — поморщился начальник экспедиции.
— Дай бог, чтобы это была галлюцинация! Если же нет…
— Не верю! — прошептал первый пилот.
Все разом посмотрели на видеообъемы рубки, показывающие пейзажи Земли.
А командир подумал, что, может быть, это единственный шанс — не верить тому, что произошло. Единственный шанс вернуться в свое будущее.
Виталий Абоян
Богу — Богово
Ритмичные сполохи света вырывали сознание из небытия, на короткий миг окунали его в мир громкой музыки, дергающихся в такт стучащим барабанам соблазнительных девичьих ножек, затянутых в колготки с неимоверным количеством дэн, и густого запаха коньяка. Особенно донимал благородный аромат.
Страшно хотелось оказаться в теплой постели и заснуть. Или — бог с ней, с постелью. Достаточно просто тишины. И заснуть. И чтоб никто не трогал. Никто!
И за плечо трясти не нужно. И вот эти колючки, впившиеся в щеки. Что им нужно, откуда они?
Откуда-то издалека доносился знакомый голос. Вроде бы Сашкин.
— Серый, Серый, проснись! — увещевал голос. — Ты как? Все нормально?
Серый с трудом разлепил глаза — вокруг продолжалась все та же кутерьма. Ног в дэнах меньше не становилось. И прямо под подбородком обнаружилась размазанная по столешнице бледно-коричневая лужица — так и есть, он все-таки опрокинул бутылку с «Хеннесси». Вот откуда благородный аромат. Ага, а колючки в щеках — это Сашкины пальцы. Тощий стервец трясет его голову, впился своими щупальцами. Да больно же!
Он вяло двинул рукой, оттолкнув Сашкины пальцы. Вместе с пальцами исчезла опора, и он со всего размаха снова плюхнулся в коньячную лужу.
— Нормально, — не открывая глаз, сказал он, — спать хочу.
Запах китайской лапши приятно щекотал ноздри. Он втянул носом азиатские испарения и, не открывая глаз, улыбнулся. Сашка, как обычно, поднялся первым. Он всегда так — все вдрабадан, а ему хоть бы хны. Пил он наравне со всеми, просто, как любил говорить, здоровья много. И вон, уже завтрак готовит. Или что сейчас должно быть? Серый с трудом разлепил веки. Вокруг было светло. Может, уже и обед.
Он резко поднялся. Перед глазами поплыло, ком пустоты подкатил к горлу.
Из кухни с корытцем «доширака» в руках вынырнул Сашка. Из его рта тянулись кудряшки лапши. Азиатским ароматом пахнуло сильнее. Желудок свернулся в приступе голодного спазма. Сашка усмехнулся, глядя на друга, шумно втянул висящие у подбородка концы лапши и протянул корытце Серому:
— Э-эх, до чего же вкусен с похмелья «доширак»! И вообще вкусен. Особенно когда есть больше нечего.
— А девчонки где? — спросил Серый. Он точно помнил, что вчера девчонки были. Во всяком случае, они с ними точно знакомились. Дальше воспоминания были отрывочными.
— Дык ушли, — ответил Сашка.
— М-м, — промычал Серый, на всякий случай бросив быстрый взгляд ниже пояса. Штаны были на месте. Значит, девчонки ушли раньше времени. Или раньше отключился он. — А давно?
— Еще вчера. Водку пить не стали.
Тогда понятно — ушли они раньше.
— Ну, чего? — спросил Серый, — Прошвырнемся?
Жаркий, острый «доширак» приятно расползался по организму. Уже хотелось жить. Хотелось свернуть горы и совершать подвиги, один за другим.
Улица встретила смрадом выхлопным газов от близкой автострады и проливным дождем. Впереди был почти целый день и вся ночь. Было воскресенье, и было хорошо!
Ужасно болела голова, желудок содрогался в судорогах, норовя вырваться наружу, во рту — словно вчерашние носки жевал. И отовсюду несло коньяком. Дорогим благородным «Хеннесси», будь он неладен.
Сергей моргнул, под веками будто песка насыпали. Сейчас бы «доширак». Но запаха Дальнего Востока, всепроникающего и навязчивого, не было. Не было и Сашки.
Прямо перед ним в кресле сидела Ольга, поджав под себя ноги и обняв диванную подушку. Ее глаза бегали из стороны в сторону. Она нервно покусывала губы.
— Ну, говори, — проскрипел Сергей. Было ясно, что она хочет что-то сказать, но не решается. — Что у тебя там?
Ольга вскочила на ноги, швырнула в него подушку, на секунду замерла, затем схватила со стоящего рядом стола красивую тарелку из сервиза с остатками яблока и запустила ее в пол. Фарфор разлетелся вдребезги, Ольга зарыдала в голос.
— Я больше не могу, понимаешь? — завопила она, размазывая слезы по щекам. — Я больше не могу выносить твои выходки…
Она продолжала рыдать, заводя себя все сильней и сильней. Сергей слушал подробный рассказ о своих недостатках. Его взгляд был прикован к осколкам от тарелки. Тарелку было жаль. Красивая, из сервиза. А вот Ольгу жаль не было. По поводу нее было все равно. Все равно, любит ли она его, что она думает о нем, его работе, о его друзьях. Хотя какие друзья?..
После очередного Ольгиного «я не могу» Сергей прервал ее тираду:
— Не можешь — уходи. Никто не держит.
В его голосе не было ни раздражения, ни тоски. Только глубокое безразличие.
От неожиданности Ольга замолчала на полуслове и даже перестала рыдать.
— Ах, так!.. — воскликнула она и рванулась к шкафу. Выхватив из недр полированного левиафана несколько вещей, она стремительно выбежала из спальни.
— Спешить не обязательно! — крикнул ей вслед Сергей. Собственный крик отозвался уколом боли в затылке. — Можешь аккуратно собрать вещи.
Ольга ушла через три часа. Все вещи собрать так и не удалось — все не влезло в два огромных дорожных чемодана. Потом она все равно вернется. Наверняка будет делать вид, что ничего этого не было. Только он вид делать больше не будет.
Серый лежал на кровати со спазмами в желудке, с носками во рту, источая аромат благородного коньяка невиданного долголетия, и ему было наплевать. Странно: от тебя вроде бы уходит любимая женщина, а тебе все равно. Или правильней было бы сказать — уходит вроде бы любимая женщина? Впрочем, какая разница.
Все вокруг стало вроде бы — любимая женщина, интересная работа, верные друзья. Мир планомерно скатывался к красочно-пластиковому состоянию. До одури красивая девчонка, а пощупаешь — пластик. Дорогой, качественный. Максимум — силикон.
Все время кривишь душой — то не так, это не эдак. А уровень жизни растет, попробуй спрыгнуть на ступеньку ниже. Нет-нет да и захочется бросить все и сигануть не то что на ступеньку… к самому подножью. Туда, где были веселые вечеринки. Сашка с неизменным «дошираком» по утрам после них. И работа. Тогда они считали это работой. Опасной, престижной и прибыльной. Но это все ерунда. Главное — в этом был драйв. Да они жили только ради этого!
Старенький, с торчащим вперед стеклянным пузом кинескопа монитор гудел от натуги и страшно грел воздух. На экране множились черные прямоугольники, в каждом бежали тысячи значков. Сашка жадно всматривался в убегающие вверх столбцы, то и дело протирая заляпанные жирными пальцами очки. Он все время мычал что-то вроде «угу-угу» и повторял «давай, давай, еще можно».
Серый давал. Изо всех сил. На втором компьютере тут же, за соседним столом. Черви, вирусы, трояны — все шло в ход. Они проводили короткие, но точные удары по мелким, особо ничем не примечательным хостам. Просто из интереса. Были и продолжительные многоходовые комбинации. Во втором случае главным было не увлечься. Везде работали профессионалы, и нужно было вовремя уносить ноги. Именно за этим следил Сашка. Так сказать, стоял на стреме.
Но были и сверхсложные задачи. Как сейчас. Этот хак они раскручивали несколько месяцев. Отправляли десятки писем с разнообразными мифическими запросами, якобы официальными; заваливали сервер спамом; имитировали неумелые атаки.
Время шло, сотни внедряемых троянских коней уничтожались высококлассными программистами. Но один все-таки пробрался.
Зачем они полезли на сервер госбезопасности, он не знал. Были какие-то мечты о продаже глубоко секретных данных за реально большие бабки. Только кому они их собирались продавать? Под дверью прямо очередь выстроилась. Нет, не было никакой конкретной цели. Просто дурачество, желание почувствовать себя всемогущим.
Понимание идиотизма этой затеи возникло в голове в тот момент, когда Сашка заорал дурным голосом «Они нас накололи!» и зачем-то свалил монитор на пол. Полетели стеклянные брызги разбитого кинескопа. Только подняв свезенное о жесткий палас лицо, Серый понял, что дисплей сбросил не Сашка, а комната быстро наполняется людьми в черных масках. Их было так много, будто они ожидали встретить роту бойцов Аль-Каиды, а не двух студентов.
Когда спецназовцам стало некуда наступать, вдруг стало тихо, и, резко хрустя рассыпанными осколками, в комнату вошел человек, одетый в аккуратный костюм-тройку. Человек мистическим образом просочился сквозь плотный строй бойцов.
В тот момент, когда носки черных начищенных туфель замерли перед Серёгиным носом и человек в тройке широко улыбнулся, в голове стучало только одно слово: «Попали».
Сервер не хотел сдаваться. То и дело выпрыгивали новые преграды, пароли-логины, коды и скрытые страницы. Что внутри — сие Сереге не ведомо. Не его ума это дело. Содержимым другие люди заниматься будут. В костюмах.
Скукота. Ломаешь непонятно что неизвестно зачем. И все — в команде. Обрыдло.
Непонятно, что здесь. Вроде бы заходи и бери. Ан нет. То ли кодировка какая хитрая, то ли не туда заходится. Хотя никто не торопит.
Авралы бывают, но редко. Так, рутина одна. Ломают, выдергивают куски, отдают спецам. Те склеивают куски обратно. Серый давно понял, что люди, которые читали целые версии, давно пересчитаны по пальцам одной руки.
Ладно, пусть борются. Серый вынул трояна, красиво упаковал и отправил по адресу. Вероятность, что трояна выкинут мгновенно, приближалась к ста процентам. Ну и пусть. Вода точит камень не силой, а частотой падения. Что-нибудь да пропустят. Устают и ошибаются даже суперспецы. Правда, были сомнения насчет этих, в костюмах.
Сергей пролистал папки на жестком диске, нырнул в одну с замысловатым названием. В ней пусто. На первый взгляд. Во второй через специальную лупу (энкриптор с генерацией ключа любого порядка) видна аккуратненькая папочка. «Моя», — гласит надпись под ней.
Внутри всего один файлик. Небольшой. По экрану побежали столбцы букв и цифр — запись в шестнадцатеричной системе. Машинные коды. В последнее время Серый находил удовольствие в общении с компьютером на его родном языке. Без посредничества компиляторов и ассемблеров.
Пальцы быстро двигались от клавиши к клавише, оставляя на экране строки непонятных символов. Полгода назад, когда Сергею только пришла в голову эта идея, приходилось подолгу сидеть над таблицами, отмечать переходы и ответвления программы. Он часто путался, возвращался назад. Приходилось переписывать целые куски. Но это раньше. Сейчас, стоило прочесть пару строчек, написать новую, и он, казалось, больше не понимал никакого другого языка, кроме языка цифр. Коды рождались из небытия, складываясь в новую, не известную никому структуру. Эта структура была идеальной. Так должно было быть, так он задумал. И, раз за разом перечитывая коды, Серый понимал, что это ему удается.
Дело шло легко и споро. Отсюда программа вернется назад, попробует другой ход, если сочтет нужным… вот этими четырьмя строками и сочтет, — вернется назад.
Серый пробежал глазами по ровным строкам и понял: осталось совсем немного. Он еще раз перечитал коды, но не нашел ни одного изъяна. Идеальное решение.
Сергей улыбнулся, и его пальцы снова забегали по клавишам.
Его не били. Только, что называется, оказывали психологическое давление. Спроси как — а черт его знает. Все-таки спецы. Но давление чувствовалось.
Дня через три (может, и не через три — окон и часов не было, так что время шло как-то само собой) пришел этот, в тройке. Принес навороченный ноутбук. Дал в руки. Сказал только одно слово: «Пробуй». Потом сел на стул напротив Серегиной кровати и молча уставился на хакера. С гаденькой такой улыбочкой. Ясно было, что знает он все наперед, что предвидит каждый Серегин шаг.
Тонкий жидкокристаллический экран тускло светился. На черном фоне ряды значков. Известное дело.
Серый пожал плечами и стал вчитываться. Значки менялись. Местами действие было знакомым, местами — что-то совершенно ему непонятное. Хотя если вот тут…
Он ввел несколько команд. Ноут послушно отзывался на его действия. Губы Серого сами собой начали складываться в усмешку. Почти такую же, как у мужика в тройке.
А компьютер подключен к сети. На всякий случай Серый покрутил ноут — так и есть, никаких проводов. Это ж сколько стоит — беспроводная связь? Похоже, у этих ребят в костюмах деньги водились. Хотя он давно уже догадывался, куда влип. Везли его в фургоне без окон, дороги он не видел. Но чего тут гадать — ясно же, на чей сервер ломились. Оттуда ребятки из маски-шоу и повылазили.
Их с Сашкой увезли по отдельности. С того дня, как в их квартиру вторгся спецназ, Сашку он не видел. Наверное, где-нибудь в соседней камере сидит. Тоже небось ноутбуком его развлекают.
В тот момент он совершенно забыл и о Сашке, и о квартире, и вообще о том, где находится. Пальцы порхали над клавишами, как майские пчелы над цветами. Он проникал в суть. Он врывался на закрытый сервер, как ветер врывается на площадь, преодолев заслоны из тысяч небоскребов огромного мегаполиса.
Последнее движение и… На экране крупными белыми буквами значилось: «Молодец». На секунду Серый замер в недоумении. Потом — захохотал.
Мужик в тройке безмолвно улыбался. Только улыбка стала шире.
— Вы предлагаете мне работать в команде? — спросил Сергей.
Мужик молча кивнул. Он был удивительно немногословен.
— А если я не согласен?
В ответ тот развел руки в стороны. И так ясно, нечего задавать идиотские вопросы.
— А условия? — спросил Серый.
Мужик тихо засмеялся и наконец заговорил:
— А условия здесь будем ставить мы. Но, если их соблюдать, нуждаться ни в чем не будешь.
Серый задумался на несколько секунд, покосился на лежащий рядом ноутбук и протянул руку. Вкрадчивым рукопожатием человек в костюме-тройке подтвердил сделку.
На следующий день Серый увидел небо и узнал, что Сашка от сделки отказался.
Это был особенный день. Он добавил только три строки. Немного поразмыслил, что делать дальше, и понял, что дальше делать нечего. Программа была завершена. Больше ни один код не мог улучшить ее.
Серый еще раз внимательно перечитал все сначала. Да, так и есть. Ни одного изъяна. Настало время действий. Он навел курсор на иконку. Сергею казалось, что его программа просто изнывает от нетерпения ринуться в бой, проверить свои силы. И если задумка удалась, то сил в ней должно быть бесконечно много.
Перед глазами проносились картины апокалипсиса. Большого цифрового конца света. И ничто не могло его остановить.
Указательный палец замер над кнопкой мыши. По лбу стекали крупные капли пота. Тело едва заметно дрожало. Вот он, настоящий адреналин. Это не какие-то непонятные стены рушить.
Палец то опускался, почти касаясь кнопки, то вновь взмывал вверх. Что-то мешало Сергею запустить программу. Неужели кишка стала тонка? Неужели ему теперь никогда не выбраться из этого болота? Наверное, прав был тогда Сашка, что не согласился на их условия. Деньги, возможности, надежность. Это все теперь у него есть. Только нет интереса, дружбы, любви. Нет вкуса к жизни. Отшибло вкусовые сосочки на большом жизненном языке. Испортились они примерно в то самое время, когда тощая длань Филиппыча, мужика в тройке, вяло обхватила его ладонь. Вот тогда пути назад не стало.
А сейчас появилась развилка. Дороги было две — одна прямо, по той же улице, где он прозябал до сегодняшнего дня. Вторая — резко поворачивала. Но куда? Там было темно, даже горизонта не видно.
Все-таки страшно. Черт, и палец прямо судорогой свело. Может, не надо? Может, ни к чему это все? Ведь солидный мужик, не мальчик уже. Ну, подурачились — и хватит. Файлик в корзину, корзину очистить. И все, и не надо переживаний.
Серый почти убедил себя, что программу нужно уничтожить. Его взгляд зацепился за значок корзины, когда сзади, из дверного проема его окликнул Филиппыч.
Словно подросток, рассматривающий на мониторе порнуху, которого застали родители, Сергей машинально кликнул мышкой, чтобы закрыть окно.
Филиппыч поинтересовался, как идут дела, и, вполне удовлетворенный быстрым ответом, удалился в свои апартаменты в конце этажа. Серый повернулся к монитору и только тут сообразил, что никакого окна на рабочем столе не было. Вернее, его не было раньше. Сейчас прямо посреди черно-зеленых обоев с «Матрицей» висело аспидно-черное пустое окно. Его программа работала.
Он сидел и тупо смотрел на экран, словно заядлый поклонник «Черного квадрата» Малевича. Возможно, еще можно было остановить процесс, может быть, червь еще не успел выползти за пределы его компьютера и достаточно только выдернуть провод из гнезда сетевой платы. Но он как зачарованный не сводил взгляд с черного квадрата. А через три минуты компьютер заглох. Совсем. На нем не осталось ни бита информации.
Музыка грохотала так, что приходилось кричать до хрипоты, чтобы сидящий рядом собеседник тебя услышал. Серый взахлеб рассказывал о новой жизни, о бабках, что появились у него с тех пор, как он согласился работать на официальные структуры, о том, что он теперь может себе позволить. И за бабки, и потому, что есть определенные связи.
Он рассказывал, будто и сам в это верил. Сашка беспрерывно курил и молчал. Он только качал головой, не всегда в такт Серегиным рассказам. Только пару раз Серега поинтересовался, как дела у Сашки. И как было «там».
— Нормально, — каждый раз отвечал Сашка, выпуская в душную атмосферу ночного клуба очередную порцию табачного дыма.
Сашка неделю назад вышел из зоны. Серый узнал это в первый же день, но неделю раздумывал, стоит ли встречаться. Все-таки он теперь «из органов». Не скомпрометирует ли это его? Но потом, день за днем, былая дружба восставала из небытия памяти, нажимая на потаенные кнопочки где-то в самой глубине его души, включая механизмы, которые бездействовали последние семь лет.
Сейчас они сидели рядом — тощий, с ввалившимися глазами и беспрерывно курящий что-то безбожно дешевое Сашка, и одетый с иголочки, гладко выбритый, постриженный в престижном салоне Серега. Несмотря на то что жизнь так сильно их изменила, одна общая черта у них была: безграничная печаль во взгляде. Только у Сереги не было темных кругов под глазами.
Серый уже изрядно набрался. Сашка, как обычно, был как огурец, хотя пил наравне с Серым. Только пил он теперь как-то безрадостно — безо всякого выражения на лице опрокидывал в рот рюмку за рюмкой дорогой «Хеннесси», заказанный другом. Или бывшим другом? Пожалуй, на этот вопрос сейчас не мог ответить ни один из них. Сергей то и дело начинал рассказывать о работе, потом спохватывался, вспоминал, где работает, и неловко менял тему. Разговор не клеился.
Только однажды он вдруг будто вспомнил что-то важное, встрепенулся и сказал:
— А помнишь нашу старую шутку про всемогущего бога? Ну, ту — если бог всемогущ, то может ли он превзойти самого себя?
Сашка молча кивнул, не меняя мрачного выражения лица. Потом затушил окурок, сильно вдавив его в стеклянное дно пепельницы.
— А если бога кто-то превзошел, пусть даже он сам, — то всемогущ ли он? — закончил он фразу.
— Ну, точно, — заулыбался Серый. Потом он наклонился к другу, к самому его уху, и тихо, шепотом произнес: — Знаешь, мне кажется, я близок к разгадке этой системной ошибки. — Он отодвинулся на свое место и энергично закивал.
Сашка медленно засунул обратно в помятую пачку очередную сигарету, которую вытащил только что, внимательно посмотрел на Серегу и улыбнулся. Единственный раз за весь вечер.
— Ты не поверишь, но я, по-моему, тоже.
В управлении царил хаос. Упали все компьютеры. Сисадмины свирепо давили клавиши, дергали провода, хватались за головы и беспомощно разводили руками. База данных, архив и оперативная информация — все кануло в небытие.
Информация таяла на глазах. Испарялась. Стиралась. Исчезало все — от документов до оперативных систем.
Где-то через час червя поймали. Спецы, жизни положившие на борьбу с компьютерными вирусами, не нашли ни одной дыры в его программном ядре, ничего, что помогло бы его остановить. Они говорили, что этот вирус, пожирающий все, не имеет изъянов. Через секунду сообщали, что такого не может быть, рвали на себе волосы, вгрызались в ряды цифр на распечатках и снова разводили руками.
Еще через полчаса нашли, откуда выполз неуловимый червь. Выполз нагло, ничем не прикрываясь. Примерно в то же время стало ясно, что такой же ужас происходит по всему миру — вирус вырвался на свободу.
Все это время Серега просидел перед пустым экраном своего монитора. В голове было пусто. Он никак не мог осмыслить того, что совершил. Он создал монстра и выпустил его в мир. Только — зачем? Ради бездумного ребячества? Чтобы доказать всем? Что он собирался доказать таким способом? Что непревзойден?
Он потерял счет передуманным вариантам уничтожения созданного им червя. Осталось только отчетливое понимание, что решения нет. Он создал безупречный вирус. У него не было слабых мест, его невозможно было распознать и обезвредить. Он размножался со скоростью света, встраивался во все мыслимые варианты файлов и разрушал систему изнутри.
Да, он, Серый, законный хакер, стал всемогущим. Ничто не может остановить его создание. Он превзошел всех. Только самого себя он превзойти не мог — он не знал, как остановить созданного им самим монстра. Так что вопрос о всемогуществе богов оставался открытым. Богу — богово, а кесарю — кесарево.
Их было пятеро. Все в форме и при оружии. Стволы тут же нацелились на Серегу. С ними был Филиппыч. Таким Серый его еще не видел — без пиджака, в распахнутом жилете, волосы всклокочены, по лицу стекают капли пота.
Филиппыч влетел в комнату и ударом в челюсть сшиб Серого на пол. Боли Серега не почувствовал. И удивления не было. Именного этого он и ждал. Еще он ждал, что в следующий момент последует пять точных выстрелов, но услышал лишь злобное шипение Филиппыча:
— Ты, тварь, что удумал?! Быстро рассказывай, как червя остановить.
Серый посмотрел на своего наставника снизу вверх, вытер рукавом сочащуюся кровь и виновато улыбнулся.
— А остановить его нельзя, — сказал он.
Он восхищенно смотрел, как исчезают цифры. Одна за другой. И тут же появляются в другом месте.
Они воровали деньги. Подключившись к серверу банка через Интернет. Они теперь настоящие хакеры.
Глаза у обоих горели. Нет, не украденные деньги вызывали восхищение. Сознание того, что они могут сделать это. И если они сломали защиту этого заштатного банка, то почему бы не замахнуться и на более крупную рыбу?
Они сразу решили работать в паре. Роли выбрали не сговариваясь — Серега ломает, Сашка прикрывает. Пока Серый пыхтел над троянами и червями, ломая защиту сервера, Саша усердно делал вид законопослушного пользователя, внимательно наблюдая за реакцией объекта атаки.
— Червь задел систему безопасности. Секьюрити подбираются, — сказал Сашка.
Серый посмотрел на него, в глазах был испуг:
— Надо валить оттуда. Засекут.
— Не дрейфь, — усмехнулся Сашка, — мы же команда. Ты рушишь, я строю. Не засекут. Я давно твоего червя под местную охранную программку урезал. Как там и родился. Секьюрити и не заподозрят, что это засланец.
Серега улыбнулся.
— Без тебя как без рук. Мы с тобой работаем прямо как один организм.
— Да ладно, — отмахнулся Сашка, — ты же у нас бог виртуальных сетей, всемогущий гений Интернета.
— Но, если я всемогущ, кто же сможет превзойти меня?
— Нас, — не совсем понятно поправил его Саша.
Через пару секунд сотня виртуальных зеленых мирно покоилась на отведенном им счете. Они состригли эту сумму по паре-тройке центов с нескольких сотен счетов. Коннект был разорван, следов никаких.
— Только мы и сможем, — пожав плечами, сказал Сашка.
Серега тупо тыкал пальцем в клавишу «Enter». Было ясно, что уже ничего не случится. И на этом компьютере червь вышел победителем.
— Но должен же быть какой-то выход! — орал Филиппыч. — Можно же его как-то поймать!
Серый пожал плечами.
— Такой вариант не предусмотрен программой.
— Ты понимаешь, мать твою, — продолжал орать Филиппыч, — что ты натворил?! Это же всему Интернету кирдык придет, если твое творение не остановить!
От обычной его интеллигентности не осталось и следа. Он рвал и метал. Он не привык проигрывать.
— Понимаю, — спокойно ответил Сергей. Ему, как ни странно, было наплевать на Интернет, на то, что будет с ним самим. Ему было интересно только одно: сможет ли кто-то превзойти его творение.
— Понимает он, — безнадежно бросил Филиппыч. — Давай, бери новый ноутбук, вонзай зараженную флешку и ищи решение. Времени мало.
Серый усмехнулся и отодвинул выданный ему компьютер в сторону.
— Я же уже сказал — решения нет. Это идеальный вирус. Его невозможно поймать, он сотрет все, что его ловит.
В дверях появилась озадаченная физиономия шкафообразного парня. Наверняка под началом Филиппыча ходит.
— Иван Филиппович, тут какого-то Серого хотят услышать, — сказал он.
Филиппыч удивленно вздернул брови и жестом показал на Сергея. Шкафообразный подошел, поколдовал с телефоном, стоящим на столе, и протянул трубку хакеру.
Серый прижал трубку к уху, напряженно вслушиваясь в трескучую тишину.
— Ну, — раздалось оттуда через полминуты, — так и будешь молчать?
Не узнать этот голос было невозможно. Он был знакомым, родным, почти что своим. Тем, настоящим Сашкиным голосом, из далекого прошлого. Не таким, как в ночном клубе неделю назад.
— Привет, — сказал Серый и улыбнулся широкой, настоящей улыбкой. Не было нужды что-то спрашивать, не надо было ничего объяснять. Они оба уже знали все. Будто это было известно всегда. Они снова были одним целым, как в старые добрые времена.
— Ты узнал, всемогущ ли бог?
— Узнал. Когда один — нет.
— Угу. А я тут смотрю с интересом, как все засуетились. Только мало толку. Все-таки я был прав, когда говорил, что ты — всемогущий гений.
Он сидел с прижатой к уху телефонной трубкой и смеялся. В голос. Нагло ржал. Филиппыч продолжал разоряться насчет его совести и того, что ему вообще светит в жизни. Но Серый его не слушал. Он хохотал, ему еще никогда не было так весело. Они все-таки устранили системную ошибку мироздания.
А через пару минут кто-то из антивирусных спецов срывающимся от волнения голосом сообщил, что в сети появилась неизвестная противовирусная защита и червь издох.
Ни следов самого червя, ни того, что его уничтожило, так и не нашли. Бог на короткий миг показал свое всемогущество и снова исчез из поля зрения людей. Или всем только показалось?..
Александр Григоров
Человек-Нечеловек
Аспиранта Никиту Тихомирова проглотил маршрутный автобус. Пережевал, отнимая плату за проезд, протолкнул по проходу между сиденьями и переварил на галерке. Так и осел Тихомиров в желудке у чудовища — придавленный щекой к стеклу: маленький, робкий и скукоженный. В таком унизительном положении заведенные с утра пассажиры запросто могли пнуть несимпатичную бактерию, невесть как попавшую в автобусный организм.
Еще и возле окна уселся, тварь дрожащая. Видела бы его сейчас Тоня Сторонько, наверняка изменила бы свое отношение.
Автобус тем временем поглощал новую порцию пассажиров с привычным утренним аппетитом. Когда еда полезла горлом, скрипнула дверь, и перекошенный на правую сторону монстр двинулся в путь, едва не задевая брюхом асфальт.
Преломленные стеклом лучи апрельского солнца мигом нагрели лицо Тихомирова. Наверное, так себя чувствует бутерброд в микроволновой печи.
И еще: он забыл дома наушники — и тут же был наказан. Две девушки на сиденьях впереди, словно по команде, достали телефоны и принялись наперебой рассказывать, «как клево мы вчера оттянулись в клубешнике» и «какой козел этот Павлик, а я — дура, потому что с ним связалась». Стоящие в проходе бабушки (льготникам принципиально не уступали места) тоже скучали недолго. Сначала одна толкнула другую, потом обе извинились, и пошло: цены невозможные, демократы продали страну, вы посмотрите, какой порядок в Китае — знакомая звонила, рассказывала.
Никита достал телефон и открыл читалку, пытаясь скрыться в тексте от радиационного фона автобусных событий.
Какой там…
Спереди донеслось бабское визжание. Смеялись подростки, перемежая рассказ жирной матерщиной. Справа заиграла бессмысленная по мотиву и беспощадная по смыслу музыка — кто-то хотел поделиться ею с окружающими через внешний динамик.
Ситуация напоминала Тихомирову ад, по которому он путешествует, проезжая все девять кругов до конечной.
Когда автобус сделал остановку и прошипел передней дверью, по салону пошло шевеление. Как бульдозер по свалке, по проходу двигался молодой человек в черном спортивном костюме с красными вставками. Встал, осмотрелся, заметил Никиту и подмигнул. Тихомиров не узнал спортсмена, но вежливость заставила кивнуть в ответ.
Новопоглощенный автобусом пассажир сначала попросил ребят на передней площадке выражаться скромнее. Те обложили моралиста лихо и витиевато. Спортсмен ненадолго исчез за спинами, а когда вернулся, спереди слышались сдавленные стоны.
— Вот так с ними и надо, — одобрили поступок старушки, — как в Китае!
Бабушкам тоже досталось. Молодой человек обернулся на звук и с ясностью мысли, несовместимой со спортивным костюмом, произнес:
— А вам, уважаемые, если так нравится Китай, взяли бы и поехали туда. Или обсуждали бы эту тему там, где никто не слышит. Что, забыли сталинских стукачей? — Спортсмен говорил гладко, но немного в нос. — Честное слово, лучше бы героям сериалов косточки перемывали.
Не успели старушки собраться с умственными силами и выдать что-нибудь едкое в ответ, как наглец вновь выкинул штуку, от которой они онемели.
— А вы, красавицы, чего расселись? — Это он девушкам с телефонами. — Ну-ка, уступили старшим место! И хватит рассказывать всему автобусу о своем нижнем белье. Нам это неинтересно. Лучше так же громко поведайте, что вы в последний раз читали, кроме глянцевых журналов и смс. Ничего? Значит, стойте и молчите. Десять минут без телефона потерпеть не можете!
Открыв рты и повинуясь неведомой силе, девушки встали. Бабушки садиться не спешили — мало ли что им грозит, если усядутся. Салон притих, словно в ожидании — кого следующего постигнет неудержимая кара в спортивном костюме? В тишине шуршали шины, скрипели тяги и хрипел динамик у меломана-эксгибициониста.
— Мужчина, — сказал спортсмен и похлопал слушателя по плечу, — отчего вы навязываете мне именно этот стиль музыки? Поверьте, у нас разные вкусы.
Из-под длинной челки послышалось невразумительное бурчание.
— Я понимаю ваше желание показать свою продвинутость, — заверил патлатого спортсмен, — но будет лучше, если вы будете слушать музыку вот так…
Человек в спортивном костюме схватил сидящего за руку, в которой был телефон, и резко поднес ее к уху слушателя. Меломан вскрикнул, а потом завопил, но спортсмен не спешил отпускать его. А когда дал слушателю свободу, тот еще долго не мог убрать трубку — на щеке остался красный след, по контуру аппарата.
Автобус приехал на конечную, двери открылись, но выходить никто не рванулся.
— Ну, чего встали, обыватели-гегемоны? — с озорством выкрикнул красно-черный. — Давайте выходить! Вам еще в метро предстоит показать, какое вы быдло!
Эти слова пассажиры восприняли с радостью. Вырвались на волю и, пригибаясь, как под пулями, засеменили в метро.
Тихомиров вышел последним. Человек в спортивном костюме ждал у подножки.
— Ну что, пошли? — предложил он.
— Пошли, — ответил Никита.
Спортсмен вел себя спокойно. Они зашли в метро и сели на лавочку в ожидании поезда. Рядом стояли те самые девицы из маршрутки — с телефонами. Они, казалось, забыли о произошедшем, и появление спортсмена их не смутило.
— Здорово ты их там, в автобусе, — нарушил Никита неловкое молчание.
Спортсмен с укоризной во взгляде рассматривал окружающих.
— Вообще-то это не я, а ты.
Тихомиров не успел осмыслить фразу — подошла электричка. Вновь пришлось проявить ловкость, чтобы превратиться в пищу железного зверя, а не стать его отрыжкой. Спортсмен вошел внутрь без суеты и непостижимым образом проник в середину вагона, где было свободнее. Никита плелся за красно-черной спиной, как катер за ледоколом.
— Чего молчишь? — спросил спортсмен, когда поезд тронулся.
— Не люблю разговаривать в транспорте, — ответил Никита и включил читалку.
— Я знаю, — ответил красно-черный, — но сейчас нас никто не слышит.
Он говорил тихо, непривычно для гулкого метро. Тем не менее Никита все слышал, будто ему шептали на ухо.
— Ты тоже не ори, — продолжил спортсмен, словно прочитав мысли, — главное, чтобы сам себя слышал.
Никита опустил взгляд и заметил, что на сиденье развалился неопрятный подвыпивший мужчина. Даже в такой толчее садиться рядом с ним никто не собирался.
Спортсмен схватил пьяного за грудки, поднял и понес к двери, тем же чудесным образом, что и раньше, преодолевая плотность толпы. На станции дал алкашу пинка, тот вылетел на перрон и кубарем закатился под лавку.
— Продолжим, — сказал спортсмен, когда вернулся.
Пассажиры заняли освободившееся место.
— Ты сказал, что это я геройствовал в автобусе, — Тихомиров говорил одними губами. — Но я просто сидел, по законам логики, я не мог одновременно…
— Все дело в том, кто я и кто ты, — прервал красно-черный.
— И кто ты?
Спортсмен усмехнулся и невзначай поправил вышитую на груди эмблему. Такой марки Никита раньше не видел — буква-логотип: толи «эн», толи «эйч».
— Я — супергерой, — без патетики ответил спортсмен. — Человек-Нечеловек.
«Доучился», — подумал Тихомиров. В последнее время он и вправду пересиживал за компьютером, готовясь к защите кандидатской диссертации.
— В смысле — супергерой?
— Да в прямом. Есть Человек-Паук, Человек—Летучая Мышь, Человек-Кошка. А я — Человек-Нечеловек. Между прочим, очень завидное качество. Что непонятно?
«Все понятно, — подумалось Тихомирову, — таки подвинулся рассудком. И как не вовремя — накануне защиты…»
Нечеловек прочитал растерянность в глазах Никиты и счел нужным пояснить:
— Я делаю то, что хотелось бы тебе и чего сам ты никогда не сделаешь.
На следующей станции вагон почти опустел, и Тихомиров с Нечеловеком присели. Слева от спортсмена сидели две модные болтушки. Одна из них повернулась к Нечеловеку спиной и чуть наклонилась к подруге — под джинсами с низкой посадкой стали видны салатного цвета трусики.
— Так бывает, — продолжал Нечеловек, — умному не хватает здоровья, сильному — эрудиции, старому — молодости… — Он заметил нижнее белье соседки, протянул руку и хлестко щелкнул резинкой трусиков по спине болтушки. — Застенчивым — смелости.
Девушка повернулась, посмотрела почему-то на Никиту, но тот сидел слишком далеко и был вне подозрений. На спортсмена пострадавшая не обратила внимания.
— А настоящее имя у тебя есть? — спросил Тихомиров, наблюдая, как болтушка целомудренно подтягивает джинсы.
— Конечно, есть. Тебя как зовут?
— Никита.
— Значит, я — Неникита. — Спортсмен задумался. — А лучше — Аникита!
Пожали друг другу руки — вот и познакомились.
— То есть по закону аналогии ты — мой личный супергерой?
— Ну, именно!
— Разве так может быть? Я думал, супергерои — они общие…
— Ничего похожего. Бэтмен — это персональный герой Брюса Уэйна. А то, что он истребляет Джокера там или Мистера Фриза якобы на благо общества, — личное дело обладателя. Мог бы висеть себе вниз головой и горя не знать.
Тихомиров и Нечеловек вышли из метро и направились к институту.
— А почему ты раньше не являлся? — Никита понизил голос, чтобы прохожие не подумали, что он разговаривает сам с собой.
— Ждал, пока созреешь. У каждого человека есть такая черта, после которой ему просто необходим Нечеловек. У тебя это случилось в автобусе. Типа Рубикон.
— То есть ты делаешь то, чего я боюсь?
— То, что ты считаешь правильным как средства, оправдывающие цель.
По тротуару шел дородный мужчина с породистой собакой. Она села под деревом и наделала кучу.
— А можешь ткнуть его носом в дерьмо? — поинтересовался Тихомиров.
— Нет, так нельзя — просто ткнуть. Ты аргументируй. Или не трогай человека.
Тихомиров остановился, отошел от людского потока и закурил. Привычка эта привязалась недавно — как дань свободе, отнятой родителями в школе, и финансовой самостоятельности, забранной ими же в институте. Лишь в аспирантуре Тихомиров стал подрабатывать и даже снял однокомнатную квартиру в панельном доме рядом с институтским общежитием.
Нечеловек прислонился к стене рядом с хозяином.
— Все очень просто, — пуская дым, рассуждал Никита. — За оправление в общественном месте наказывают — чтобы было чисто. Собачье дерьмо в этом плане ничем не отличается от человеческого. Животное не виновато — оно заложник варварской традиции держать собаку в городской квартире. Но собаку я и не прошу наказывать. Я хотел сунуть мордой в это безобразие хозяина. Он ведь отвечает за питомца, не так ли?
— Пожалуйся в милицию, — вяло парировал Нечеловек.
— А то ты не знаешь, что они ответят. И потом, по закону Ома: зачем мне тогда нужен супермен — лишний резистор в цепи?
Аникита скривился, оттолкнулся от стены и подошел к поводырю. Тихомиров наблюдал за сценой со спины Нечеловека и потому увидел только, как собачник вдруг согнулся пополам, упал на колени и уткнулся лицом в еще теплую кучку.
Справедливость восторжествовала, но Тихомирову стало не по себе — шел человек, гулял с собакой, а тут такая неприятность по его, Никитиному, велению. Впрочем, он давно мечтал об этом — во дворе шагу некуда ступить, все загажено.
Надо сказать Нечеловеку о «Москвиче» соседа Карпушкина. Ставит, гад, прямо перед подъездом — к двери не пройдешь.
С этими мыслями Тихомиров не заметил, как добрел до института. Нечеловек между тем куда-то исчез.
«И хорошо, — решил Никита, — не хватало мне прослыть сумасшедшим».
В кабинете заведующего кафедрой Василия Евсеевича Податливого пахло деньгами. Запах, который посетители ошибочно принимали за смесь затхлости, бумажной пыли и смрада гниющего дерматина, в действительности был именно запахом денег. Обставь рабочее место современной техникой, отделай стены венецианской штукатуркой и вставь стеклопакеты — вмиг объявят взяточником. Лучше сэкономить на удобстве, чем объясняться и делиться.
— Таблицы, схемы, диаграммы и графики у вас, Тихомиров, таксыть, хорошие, — подвел итог Василий Евсеевич, отодвигая ноутбук. Компьютеров он боялся, как прихода КРУ, и потому относился к ним с опасливым презрением. — Оппоненты в курсе, отзыв ведущей организации есть, автореферат на руках. Защищаетесь завтра, пойдете вторым.
Тихомиров принялся складывать ноутбук, а Василий Евсеевич взял пожелтевший от налета графин и налил из него в треснувший стакан. Над столом мелькнули потертые рукава засаленного темно-синего пиджака. В одежде заведующий прихотливостью тоже не отличался — опять же вынужденно.
— Жаль, Тихомиров, что вы после защиты у нас не остаетесь…
Податливый задумался, считая в уме, насколько именно ему жаль в денежном эквиваленте. Впрочем, заведующий и слова-то такого не знал — «эквивалент». Просто прикинул потери на сборах с аспирантов.
— Да я уже рассказывал: меня берут в международный исследовательский центр только с ученой степенью. В институте хорошо, но в материальном плане, сами понимаете, условия не ахти. Приходится выбирать по закону наименьшего сопротивления.
— Не спорю, не спорю, — Податливый допил из стакана и махнул рукой. — Вам, молодым, все деньги подавай. А так, чтобы ради науки…
Тихомиров едва сдержал нервный смех. Василий Евсеевич в институте слыл отменным дельцом и безграмотным преподавателем. Он путал сопромат с САПРом, интеграл — с интерференцией и молибден — с молебном. Что, между прочим, не мешало ему использовать эти слова в произвольном смысле, к месту и не совсем. Зато каждый год на его кафедре делался капитальный ремонт и обновлялись ненавистные компьютеры. В науке распределения материальных средств и направления финансовых потоков Податливому равных не было.
— Тут еще вот какое дело, — промямлил заведующий, улучив момент. — Вы же понимаете, что после защиты в столовой состоится маленький фуршет — для комиссии, оппонентов, гостей, таксыть… — Василий Евсеевич нашел точку под столом и не отрывал от нее глаз. — В эту честь надо собрать с соискателей по тысяче.
Тихомиров чуть не выронил сумку.
— Так мы же сбрасывались на фуршет неделю назад! По полторы тысячи с каждого, Фесюк ходил в столовую, договаривался…
Удивлению Василия Евсеевича не было предела. Что за непонятливый народ пошел? Сами сбрасываются, сами договариваются…
— Я в курсе, — Податливый нашелся мгновенно, хотя ни черта он не был в курсе. — Но количество гостей изменилось, к нам приедут люди из области, да и продукты сейчас дорожают сами знаете как — не угонишься.
Никита почувствовал себя тлей — более ничтожной, чем та, которая сидела в автобусе у окна. Он, Тихомиров, пять лет учился на «отлично», три года отпахал в аспирантуре, читая практику в неудобное для других преподавателей время, ишачил на стороне, чтобы не помереть с голоду. А вот эта замечательная сволочь с одной извилиной в голове отбирает у него деньги на ровном месте. И попробуй не отдай — прахом пустит многолетние усилия. Шепнет проректору, и завернут диссертацию на доработку.
Тысячу Тихомиров с собой взял, и была она, слава богу, не последней. Но до чего же мерзок этот Податливый! И главное — ничего с ним не сделаешь.
«Чтоб ты подавился», — подумал Тихомиров, отсчитывая требуемую сумму.
Когда аспирант вышел из кабинета, Василий Евсеевич сгреб со стола деньги и вприпрыжку направился к сейфу. Открыл дверцу, положил купюры и сделал шаг назад — рассматривал в прорези железного ящика, как в раме, милую душе картину.
А в дверях тем временем стоял новый посетитель и с улыбкой наблюдал за наблюдающим. Говорят, весьма изысканное удовольствие.
Тихомиров был уже возле выходной вертушки, когда на втором этаже зашумело. По лестнице в холл слетел Витя Фесюк, размахивая телефоном:
— Там Податливый по коридору бежал… я заснял! За рот держится, а изо рта — деньги во все стороны! Он — в туалет, там закрыто. — Фесюк прыснул. — Туалет-то преподавательский, а Евсеич ключ забыл! Его прямо перед дверью и вырвало бумажками! Там как раз первый курс аудиторию ждал, и все — с телефонами. В сеть выложат — вот смеху будет!.. Чего ты такой заторможенный? Не понял юмора, что ли?
Тихомиров понял. Оттого и не смеялся. Он рванул бегом на второй этаж и на лестнице столкнулся с Аникитой.
— Твоя работа? — спросил Тихомиров, тяжело дыша и показывая в направлении туалета. Там кружком стояла толпа, ощетинившаяся вытянутыми руками с телефонами.
— Моя? — удивился Нечеловек. — Скорее твоя. Я оценил идею — достаточно остроумно. И с оправданием. никаких вопросов — поделом старому жмоту.
Податливый вырвался из окружения и спешил в кабинет, собирая на ходу купюры. Никита хотел скрыться, но ему стало до того смешно, что он уткнулся в перила и не смог сделать ни шагу. За спиной Податливого звучал дружный гогот. Прикрываясь ноутбуком, Тихомиров сползал вниз по лестнице, пока шеф не заметил его.
— Вы мне ответите за эту выходку! — пригрозил Василий Евсеевич, от переживания забыв вставить неизменное «таксыть». — Я вам устрою!
И прошуршал потрепанными брюками к обшарпанной двери кабинета.
Тихомиров стоял на ступеньках, раскрыв рот. Только что Податливый пугал совсем не аспиранта, а молодого человека в черно-красном спортивном костюме.
— Меня видит только тот, у которого есть свой супергерой, — вещал Аникита, выпивая вслед за Тихомировым пятую рюмку. — Он может перепутать меня с обычным человеком, если не заметит буквы «Н». — Спортсмен ударил себя по вышитой на груди эмблеме.
Сидели в студенческом кафе — рядом с домом Тихомирова. Вокруг раскинулся спальный район, вопреки названию пробудившийся к вечеру. События минувшего дня навалились тяжким грузом, и сбросить его Никита собирался с помощью спиртного.
Налили по следующей.
— Мне теперь постоянно смотреть на твою рожу? — спросил Тихомиров сквозь икоту.
— И чем тебе плоха моя рожа? — отозвался спортсмен. Водка его, кажется, не брала. — Кому ты нужен, кроме меня?
Никита поднес рюмку ко рту и замер в размышлении. Чего вдруг его понесло пьянствовать? Никогда ведь не любил этого. Хотел порой сорваться, но представлял себя подшофе, вспоминал школьные ощущения и оказывался.
— Кому я нужен? — Тихомиров опять задумался. — Маме нужен, папе… о! Тоньке Сторонько нужен!
Нечеловек вышел из ступора, в который вводит пьяный треп, и приободрился:
— Что за птичка?
Тоня училась на пятом курсе в группе, где Тихомиров вел практику. Маленькая, тихая отличница, затюканная глупыми однокашниками, всегда сидит на первой парте, слева от Никиты. Смотрит внимательно большими и добрыми глазами. Само собой, с аккуратностью ведет конспект. Не сказать, что красивая, но что-то таинственное и потому волнующее в ней есть.
Тихомиров в жизни бы не подумал, что у него появилась воздыхательница, — эту новость принес Фесюк. Он со студентками вел себя менее церемонно, они и нашептали.
— Так я не понял, — уточнил Нечеловек, — она тебе нравится?
Что тут ответить, если женское внимание обходило Тихомирова десятой дорогой? В школе девчонки подсаживались только чтобы списать, в институте Никита учился в мужском коллективе, на студенческие вечеринки его не звали.
— У нее ноги некрасивые! — резюмировал Тихомиров. — Она потому и ходит в длинной юбке или джинсах. По закону подобия геометрических фигур. А фигура у нее — тьфу! — тощая какая-то…
Аникита похлопал его по плечу:
— Даты, брат, переборчив! Не боишься обломаться? С твоими-то внешними данными? А то гляди, принцесса на белом коне, может, так и не явится!
Тихомиров хотел возмутиться и даже встал для этого во весь свой небольшой рост, но тут как раз появилась принцесса. Она сидела через два столика, а теперь встала и подошла к Никите.
— У вас не занято? — промурлыкала она и поправила мини-юбку.
Все, что ниже и выше, Тихомиров оценил на «отлично» подогретым алкоголем и потому быстрым взглядом. И хотя Никите не нравились татуировки на женском теле, он закрыл глаза на рисунок, украшающий предплечье незнакомки. Что-то очень похожее на иероглиф или букву в замысловатых вензелях.
Тихомиров был великолепен — во всяком случае, так казалось ему самому. Он цитировал классиков, сыпал научными знаниями и рассказывал анекдоты. Представлял себя большим и сильным, но при этом начитанным и остроумным мачо с громадным опытом. Незнакомка слушала раскрыв рот. Смеялась ровно тогда, когда было уместно. Исчерпав запас денег и коронных тем, Никита подошел к аппарату караоке и специально для очаровательной дамы (вон за тем столиком) исполнил популярную до заезженности песню.
Дама аплодировала стоя.
После закрытия кафе они вышли на свежий воздух, и Никита предложил незнакомке зайти к нему в гости.
— У меня есть хорошая подборка фильмов, — он подмигнул и обнял девушку за талию, — серия «Дискавери Наука» об американских космических кораблях!
Девушка оказалась не против побывать в космосе.
…Утро светило в окно, как следователь лампой. Заставило вспомнить Тихомирова то, что он делал вечером. Подследственный лежал в постели и невнятно мычал — отпирался или действительно ничего не помнил.
Ноздри защекотал приятный съестной запах. На кухне кто-то гремел посудой.
Никита осторожно выбрался из комнаты и заглянул за угол. Спрятался обратно, переводя дыхание. Возле холодильника хлопотала Тоня Сторонько — в его, Тихомирова, рубашке. Кроме рубашки, на ней ничего не было.
— Ты уже встал? — спросила Тоня, которая, как любая женщина, чует пробуждение любимого мужчины на расстоянии. — Умывайся и садись завтракать.
Тихомиров пополз по стене обратно в комнату. Под одеялом лежал кто-то еще — продолговатый и дышащий бугор.
— Доброе утро, — зевая, поздоровался Нечеловек, — веселая выдалась ночка?
Никита сел на пол. Несмотря на расцвет весны за окном и окончательную победу тепла над сыростью, линолеум оказался холодным. С похмелья случается так, что человек понимает: накануне перешел границу дозволенного. Тихомиров чувствовал себя дерзким контрабандистом — он не только внахалку пересек эту границу, но еще и пронес на ту сторону много запретного. Его обязательно поймают и накажут.
— Это что же… — просипел хозяин. — С кем же я вчера?..
Нечеловек откинул одеяло и с хрустом потянулся.
— Ты — с ней, — Аникита махнул в сторону кухни, — а я — с ней, — он обрисовал в воздухе женскую фигурку и показал ладонями размер груди.
Отравленный организм отказался воспринимать информацию. Тихомиров помотал головой, повторил про себя, шевеля губами «ты — с ней, я — с ней», и улегся на пол. Висок коснулся холодненького — сразу полегчало.
— Ну, чего ты не понял? — донеслось сверху. — Думал, ты один хочешь быть таким, каким быть боишься? Она — тоже человек. И у нее есть комплексы.
— М-м-м…
— А насчет незнакомки — извини: человеку — человеческое, супергерою — супергеройское. Никакого смешения видов!
Нечеловек поднял хозяина и отнес в ванную. Там Никита худо-бедно справился сам и вышел к столу почти мыслящим индивидом.
— Садись быстрее, — пролепетала Тоня, нарезая хлеб, — у тебя же сегодня защита.
«Худшее воспоминание этого утра», — пронеслось у Тихомирова в голове.
Тоня подошла сзади, обняла его и поцеловала в шею. Мир заиграл красками, а в мыслях появилось много других образов, кроме бутылки пива.
— Всю ночь шумели, бесстыжие, — проворчала соседка Зинаида Степановна, провожая Тихомирова взглядом из окна.
Первым защищался Фесюк. Тихомиров не пошел в зал — готовился к выходу в подсобке за кулисами. Поедаемый тошнотой, головной болью и жаждой, в десятый раз повторял доклад и с каждым проходом все больше переживал. Через несколько минут он будет защищать дело всей своей прошлой жизни и, вполне возможно, жизни будущей. Впрочем, за последние сутки с ним случилось то, что поставило под удар стройность прежнего мировоззрения и еще сильнее запутало Тихомирова в непроглядной паутине бытия.
— Для защиты кандидатской диссертации вызывается Никита Тихомиров, — сказали в микрофон, и аспирант вышел на сцену пред светлы очи комиссии.
Волнение исчезло с первыми словами. Тихомиров докладывал четко и ясно, с изяществом перемещаясь от стендов с графиками к экрану проектора и обратно к трибуне. Импровизировал и даже сделал ироничное замечание сам себе со стороны воображаемого скептика. Настолько вошел в раж, что забыл о похмелье и раздвоении на человека и Нечеловека. Почувствовал себя звездой эстрады на сольном концерте, но вспомнил вчерашнее караоке и спустился на землю.
Комиссия с умилением кивала в такт тихомировскому ритму, а председатель начал заполнять аттестационные документы КТН. Податливый, как обычно, молчал — вопросы на защитах не его конек, он и тему вряд ли запомнил. Считал, наверное, что-то в уме, благо с арифметикой у него всегда был порядок.
Ответы на вопросы комиссии и оппонентов дались Тихомирову легко. В теме он купался, как профессиональный пловец в бассейне, а узкая специфика работы не подразумевала особых знаний со стороны вопрошавших. И когда председатель произнес: «На этом, пожалуй, закончим», из первого ряда раздался незнакомый голос:
— А поясните, будьте любезны, почему у вас в самом начале, в третьей формуле, коэффициент равен именно десяти?
Тихомиров рассмотрел задающего вопрос — пожилой мужчина с профессорской бородкой, в очках, возник рядом с Податливым ниоткуда. Честное слово, минуту назад его не было. Никита посмотрел в зал — там сидела восхищенная Тоня — и прошелся взглядом по комиссии. Никто не собирался отменять вопрос, наоборот — ждали ответа.
Формула была простая — закон Вебера — Фехнера для силы ощущения от раздражителя:
L = 10 lg(I/I0)
Выражение использовалось у Тихомирова на этапе обоснования выбора темы «Снижение шума в аппаратах пневмопривода» и воспринималось как аксиома, каждый компонент которой знаком еще с НИРСа. Спустя пять лет объяснять, что в формуле зачем, — даже неприлично. Равно как и то, что единица измерения шума — децибел.
Никита знал, почему там стоит множитель 10. Но не мог вспомнить. Это все равно что спросить, почему Земля круглая. Всем ясно почему, но попробуй объяснить в двух словах.
— Коэффициент равен десяти, потому что логарифм десятичный, — ответил Тихомиров, обливаясь потом.
Его накрыла волна паники и страха. Похоже на девятый вал — видишь его, понимаешь величину надвигающейся силы и осознаешь, что бежать бессмысленно. Такое чувство Никита испытывал в школе: в себе уверен, но знания учителя кажутся подавляющими — все равно раздавит, как бы хорошо ни отвечал.
— Неточно, — прокряхтел незнакомец и помахал крючковатым пальцем.
Теперь на Тихомирова упали все похмельные гири разом. Перед глазами расплылось, пролетели в голове слова из доклада, появилось встревоженное лицо Тони.
— Нечеловек… — прошептал Никита. Супермен появился по левую руку. — Помоги!
Аникита посмотрел на развешанные плакаты и пожал плечами:
— А чем я тебе помогу? Интеллект — твоя сила, я могу разве что бороду дедушке отрихтовать. И то если он мне по пути не задаст вопрос, от которого я потеряюсь в глубинах сознания. Он ведь супергерой, от Василия Евсеевича. Какой-нибудь человек-профессор — страшно умный. Страшно.
Тихомиров увидел, как Податливый жмет дедушке руку: спасибо, мол, за работу.
— Что поделать, — прокашлявшись, сказал председатель комиссии, — такой великолепный доклад вы, Тихомиров, подготовили и на таком простом вопросе запнулись… Придется отложить вашу защиту — азы нужно освежить в памяти.
Никита пропустил разящий прямой удар, но держался на ногах. Бормочущего, его отвели за кулисы, дали стакан воды и усадили на стул в подсобке. Голова шла кругом.
Дверь открылась, в проеме появился человек-профессор. Подошел к обессиленному Никите, склонился, ткнул пальцем в щеку и сказал пронизывающим до мурашек голосом:
— Величина в децибелах — это 10 десятичных логарифмов отношения энергетических величин. Это надо зна-ать…
Профессор наклонился к самому лицу. На Тихомирова противно пахнуло из стариковского рта. На лацкане штопаного пиджака блёстел значок. Сначала Никита принял его за герб какого-то вуза, но сейчас рассмотрел стилизованную книгу с буквой «Н».
Старикан находился для Тихомирова в фокусе, остальной мир вертелся киношным спецэффектом — размытым и плывущим фоном.
— И что с того?! — закричал Никита, подаваясь вперед. Но оторваться от стула не получилось. — Что это меняет? При чем здесь формула?! Ведь совсем не в ней суть!!!
Это было похоже на кошмарный сон, от которого нет сил пробудиться.
— А суть в то-ом, — просипел дед и продолжил голосом Податливого, — что нечего ставить под сомнение слова преподавателя! А то случится беда-а. По закону по-одлости.
Медленными движениями Профессор достал из кармана мел и что-то нарисовал на лбу Тихомирова. Тот противился, вертел головой, однако оказался бессилен против чужого Нечеловека.
— Во-от твои деньги, — старик сунул за пазуху Никите тысячу. — Купи себе на них килограмм децибел!
И Профессор разразился жутким хохотом, маша руками и показывая гнилые зубы.
В бреду Никита сорвался и побежал, не разбирая дороги. Очнулся в сквере за институтом. На лужайке играли дети, судачили на лавочках мамаши. К Тихомирову подбежала девочка. Она держала в руках большую куклу — пластмассовые ноги почти касались земли.
— Смотри, Клава, — сказала девочка кукле, — у дяди на лбу нарисована буква. Знаешь, как она называется?
Игрушка промолчала, за нее ответил Аникита:
— Иди, маленькая, к маме. Клава устала, ей нужно отдохнуть.
Девочка поскакала к маминой скамейке. Нечеловек тронул Тихомирова за руку:
— Как ты, старина, живой?
Никита смотрел вслед девочке и пытался понять, кому тяжелее: ребенку, который говорит с безответной игрушкой, или кукле — знающей, но немой.
Они дополняют друг друга, иначе неинтересно жить.
— У детей тоже есть супергерои? — спросил Тихомиров, наблюдая, как девочка отвинчивает Клавину ногу.
— Что ты! Дети — жестокий народец. И с мотивацией у них плохо. Кошек мучают ради забавы, за косички дергают просто так… для супергероев это не аргумент. Но и обижать детей мы не можем. То ли дело взрослые, — Нечеловек вытер со лба хозяина букву, — все то же, но как осмысленно!
Разрезая телом воздух, словно кисель ложкой, Тихомиров встал и побрел никуда.
— Я буду всегда видеть двойников? — пробормотал он.
— Пока у тебя есть двойник — всегда.
— И как мне от тебя избавиться?
— Менять мир самому. Начиная с себя.
Вокруг пестрели картинки — одна страннее другой.
На перекрестке стоят два авто, попавшие в аварию. Водители сошлись грудь в грудь. За спинами нечеловеки спорят по-своему: бьют стекла битами и скачут на крышах.
Два милиционера пытаются поднять пьяницу и требуют документы, а супермент избивает забулдыгу дубинкой. Или нет, этот, с дубинкой, — третий милиционер?
Супермены нарочно сбивают на перекрестках пешеходов, идущих на красный; оставляют родителей на произвол судьбы; грабят обвесивших продавцов; бьют неверных жен; стреляют в наглых иностранцев…
Ибо так устроен их мир, где каждому должно воздаться по заслугам.
Перед Никитой падает молодой мужчина в военной форме. Он только что вылетел из маршрутки на полном ходу и держит в руках пенсионное удостоверение. На левой груди, рядом с орденами, висит медалька в виде буквы «Н».
— Я тебе покажу, фашистская рожа! — кричит парень вслед автобусу и достает из-за пояса лимонку.
Маршрутка останавливается на светофоре, солдат бросает гранату под колеса.
Взрыв.
Никита отворачивается.
— Дай мне куртку, — просит он своего Нечеловека, — дай, я верну.
Застегивает змейку красно-черной мастерки и ощущает невиданную силу в руках. Идет прямо к мужчине в военной форме.
— Прошу прощения, служивый! Так вопросы не решают.
Солдатик достает пистолет и целит в сторону горящего автобуса. Потом поворачивает дуло на Тихомирова.
— Я — человек военный, — говорит солдат, — выполняю приказ. Других способов решать вопросы не знаю.
Он присматривается к Никите, оценивает сочетание мастерки с отутюженными брюками и тверже перехватывает рукоять.
— Слу-ушай, а это не ты ли размышлял над тем, что нынче в транспорте катаются только ветераны, пересидевшие войну в тылу?
— Он, он, — подгавкивает давешний собачник, тыкнутый в дерьмо. Только теперь он стройный, в бальном костюме. На пряжке ремня сияет большая «Н». — Он и собак бродячих хотел пострелять!
— А еще по ночам шумит! — добавляет девушка в пышном парике, коротком платье и туфлях на платформе. Пряжки на туфлях сделаны любопытно: две длинные вертикальные палочки, между ними — короткая горизонтальная.
Кольцо супергероев вокруг Тихомирова сужается. Бежать бы, но солдатик держит на прицеле. Приходится отступать, двигая за собой живое окружение.
— Насчет шума я согласен, Зинаида Степановна… или как вас там? — оправдывается Никита, прижавшись к холодной стенке киоска. — И насчет собаки, наверное, не прав. Да, у меня возникали мысли о лжеветеранах, но ведь тогда у меня не было супергероя! Я всего лишь думал, но ничего не делал!
— Во-первых, не Зинаида Степановна, а Красотка Нелли… — Модница поправляет искусственную прическу.
— А во-вторых, — вмешивается солдат, — не думал бы, так и Нечеловек у тебя не появился бы. Ты хотел наказывать и получил возможность. А теперь — мы тебя накажем!
Он взводит курок и кладет палец на спуск. Получает удар сзади — от Аникиты.
Нечеловеческий круг рвется, Тихомиров бежит в глубь района — спотыкаясь и падая.
Никита пришел в себя на лавочке возле своего подъезда. На улице смеркалось. Весенние запахи умиротворяли и пьянили. Хотелось лечь на нагретую за день землю и уснуть. Так, чтобы никто не трогал — по обе стороны сознания.
Возле «Москвича» Карпушкина, с той стороны машины, суетился какой-то тип. Он посветил фонариком в салон и ударил по стеклу — осколки упали без звука.
Никита привстал.
«Наконец-то Карпушкин поймет, что машину нужно ставить на платную стоянку!»
Вор вытащил магнитофон, смахнул с курточки стекло и заметил свидетеля.
— Чего смотришь, сопля? — рявкнул злоумышленик на Никиту. — Слово скажешь — убью!
Развернулся и, оглядываясь, быстро пошел вдоль дома. Тихомиров думал: звать Аникиту или нет? Если позовет — опять придется смотреть на нечеловеческий хлам. Не позовет — вор уйдет безнаказанным.
«Ну так Карпушкин получит по заслугам!»
«Ну так завтра этот ворюга обчистит твою квартиру».
Тихомиров рванул с места так, что на полной скорости сбил преступника с ног.
— Милиция!!! — закричала Зинаида Степановна. Она наблюдала за двором из окна.
Неужели Тихомиров понравился Красотке Нелли?
Увы, обдумать это Никита не успел — удар по голове оборвал течение мыслей и ход времени.
Через три месяца аспирант Никита Тихомиров снова стоял на остановке, обреченный на заклание маршрутному автобусу. В сумке, помимо ноутбука, болтались нарезанные Тоней бутерброды.
И наушники Никита не забыл.
Из милиции в институт прислали благодарность за помощь в поимке рецидивиста, и председатель комиссии разрешил Тихомирову защищать кандидатскую вместе с «осенним призывом». Тем более что и в первый раз работа оставила хорошее впечатление. Если бы не досадная ошибка имени Вебера — Фехнера…
Никита отлеживался в больнице, когда Тоня принесла новость о том, что Податливый ушел на пенсию. Говорили, крайняя защита диссертаций отняла у старого бойца науки последние творческие силы. Он поселился в шикарном загородном доме, который купил на честно заработанные за многие годы служения техническим музам деньги.
После травмы Человек-Нечеловек к Никите не являлся. Да Тихомиров его и не звал.
Сидячего места в автобусе не хватило. Никита ухватился за поручень рядом с девушкой, у которой из-под плаща выпирал круглый животик.
— Молодой человек, — обратился Никита к раскинувшемуся на сиденье бородатому крепышу, — будьте добры, уступите даме место.
Мурло посмотрело с презрением. Хмыкнуло и нехотя встало, удивляясь, что повинуется никчемному заморышу, у которого из мужских достоинств — лишь большой нос.
Беременная улыбнулась Никите и тоненько сказала: «Спасибо».
С чувством восстановленной справедливости Никита уставился в окно. Думал, как хорошо творить добро своими руками.
И еще размышлял, почему Тоня прячет красивые ноги под длинной юбкой или джинсами. И почему вдруг она перестала быть для него тощей и стала стройной?
«Честное слово, женюсь, — пообещал себе Никита, — по закону «Об актах гражданского состояния».
