Сергей Туманов
Нет места для живых
— Счастливый ты человек, Быков, — сказал ему вечером начальник отдела, перед тем как сдать дежурство. — Отпуск, понимаешь. Море, юга.
— Я не на юг, Петр Михалыч. Я к себе на малую родину, в деревню. Полтысячи километров от Москвы, в лес. Озера, речка. Рыбалка.
— Тоже неплохо. Но море лучше. Главное в отдыхе — смена обстановки.
Начальник назидательно потряс толстым указательным пальцем и вышел из зала.
Иван Быков, старший научный сотрудник Центра Контроля, остался один. Тихо гудели вычислительные комплексы, где-то в соседних помещениях стрекотали магнитные диски. За окнами уже наступала ночь и зажигались огни в расположенном через пустырь микрорайоне. Там, в новеньких панельных девятиэтажках, люди садились за стол ужинать, играли с детьми, проверяли их домашние задания. Молодые пары занимались собой, а старые смотрели телевизор. Неженатый Иван Быков завидовал и тем и другим. Особенно во время ночного дежурства.
Во всем здании кроме него оставались только охранники и несколько таких же бедолаг, как он. Примерно по одному на каждый из семи этажей комплекса.
Иван машинально куснул огромный бутерброд с толстым, почти полуторасантиметровым кругом докторской колбасы. И снова посмотрел на стол, где были разложены листы машинных распечаток с его сегодняшней гордостью. С приблизительными координатами его гордости, сравнительно точной траекторией, выделенной пунктирной линией. И даже со схематичным рисунком, неровными линиями показывающим, как его гордость выглядит. Эдакая неправильной формы загогулина с утолщением на севере, то есть сверху. Иван некоторое время любовался бледными пятнами многоугольной формы, изображающими рытвины и впадины. Все вместе походило на живопись каких-то новомодных художников. Можно скопировать и повесить на стену в гостиной. Сделать рамку и показывать девушкам. Ты видишь, дорогая? Да, это он самый, да. Мой астероид. Сижу я как-то в операторской, рассматриваю последние данные с радиолокации и вдруг вижу…
Он отхлебнул лимонада. Вытащил из ящика стола потрепанный блокнот, который всегда брал с собой в походы. Блокнот был увесистый, с твердой обложкой, to специальным местом для шариковой ручки и необычайно белой бумагой. Бумага оставалась белой даже при свете костра.
Потом нащупал бензиновую зажигалку (надо бы заправить). Бинокль (совсем новенький призменный «Беркут»). Засунул все это богатство в боковой карман рюкзака. Взвалил рюкзак на плечи. И вышел в коридор.
Когда он спустился, в вестибюле было уже темно и пусто. Только Никифоров сидел в своей будке и смотрел телевизор. Судя по прорывающемуся сквозь помехи стадионному реву, в телевизоре был футбол.
— Привет отпускникам, — Никифоров помахал ему фуражкой. — Загружаешься?
Иван кивнул.
— Да. Последние приготовления. Не хочу утром с вещами возиться. Пусть в машине ночь поваляются.
— Это дело. Покурим? Здесь все равно ничего интересного.
— Кто ведет?
— «Шахтер», естественно. Узбекам даже ничья не светит. Против Старухина у них никаких шансов. — Никифоров накинул форменную куртку и уставился на рюкзак, будто только что его увидел. — Та-ак, гражданин. Выносим с режимного объекта? А ну-ка предъявим!
Иван картинно поднял руки и попятился к выходу.
— Стой, стрелять буду! Пых-пых!
— Ай, не стреляйте, дяденька милиционер! Все расскажу, ничего не утаю!
— Конечно, не утаишь. А ну, быстро говори, что курим?
Иван сгрузил рюкзак рядом с перилами, достал пачку сигарет.
Никифоров выпятил нижнюю губу.
— Не, своему «Юеломору» я с фильтром не изменю. Никогда не понимал, что вы все находите в этих дамских цидульках. Одно слово, ученые.
— Дурак ты, лейтенант. Фильтр полезнее.
Они стояли внизу, на первых ступенях широкой лестницы. Где-то недалеко стрекотали насекомые. Никифоров оставил дверь открытой и прислушивался к футбольным звукам. Иван смотрел на звезды и выдувал в их сторону сигаретный дым.
— А ты знаешь, — наконец не выдержал он, — я сегодня астероид обнаружил.
— Да ну.
— Ага. Какой-то неизвестный. Вынырнул из-за Луны, как черт из табакерки. Наши эрэлэсники его прошляпили, а я гляжу, возмущение какое-то… И данные-неправильные.
— Герой. С тебя стакан. Когда поставишь?
— Вот вернусь и поставлю. Правда, там еще многое. неясно. Утром должно подтверждение прийти.
— Придет. Его обязательно назовут в твою честь. Астероид Быков. Звучит. Главное — ударение не перепутать.
Никифоров заперхал, подавившись от смеха. Иван развернулся и отвесил ему подзатыльник. Фуражка съехала на нос.
— Э! Нападение при исполнении!
— Будешь знать, как издеваться над наукой.
— Да ну, какая у вас наука. Вот мой дядя институт прикладной физики охраняет, вот там наука. А вы только в бумажках роетесь да вверх таращитесь.
Иван выбросил в траву окурок и подхватил рюкзак за лямки.
— Ну, все, лейтенант, ты договорился. Теперь война. Сейчас загружу вещички, и будет драка. Ты не забыл, что у меня разряд по боксу?
— У тебя разряд, а у меня пистолет. Помочь?
— Давай.
Никифоров подхватил рюкзак с другой стороны.
Машина стояла в десяти шагах, новая бежевая «двойка», универсал. Иван получил ее всего месяц назад, из салона еще не выветрился свежий заводской запах.
— Хорошая железяка, — сказал Никифоров. — Удобно в сад ездить.
— Ага.
— Я такую же хочу. А батяня рогом уперся, «Москвич» хочет. Говорит: «Я в молодости на «Москвиче» ездил, дед твой на «Москвиче» ездил». Традиция, говорит.
Иван открыл заднюю дверцу.
— Не бери «Москвича». Сыплются. Раньше были нормальные, а сейчас совсем труха.
— Ну вот и я… Ого!
Никифоров замолк. Иван утрамбовал рюкзак между палаткой и огромной дорожной сумкой с вещами и подарками родне. Поднял голову.
На дороге, ведущей от города к комплексу, вытянулась длинная вереница приближающихся автомобильных огней.
— У нас, кажется, гости.
— Кто?
— Не знаю, — ответил Никифоров. — Но, судя по количеству машин, наверняка начальство. — Он засуетился. — А ну-ка, давай быстрее. Я должен быть на посту. А ты на своем этаже. А то огребем по полной.
Он убежал, нагнув голову, как под обстрелом. Иван замешкался, закрывая машину. На широкую площадь перед входом уже вылетали одна за другой черные «Волги».
У крыльца они с визгом тормозили, виртуозно выстраиваясь одна за другой.
Из двух первых вылезли неприметные люди в одинаковых костюмах. В них даже ночью с полувзгляда угадывались сотрудники курирующего ведомства. Из третьей вышел директор Центра Контроля Пал Палыч Смирнов. Был он в своем полковничьем мундире, отчего Иван сразу понял, что случилось нечто официальное.
Последней машиной была длинная «Чайка» с блистающими в фонарном свете хромированными элементами. Из нее выбежал коренастый крепыш в черном костюме, предупредительно открыл заднюю дверцу. На асфальт вальяжно ступил грузный человек, по всему виду которого становилось ясно, что он здесь самый главный. Человек угрюмо и не спеша огляделся вокруг. Остановил взгляд на Иване.
— Это он? — голос у него был глухой и тяжелый, как замшелый булыжник.
— Да, Александр Николаевич, — тихо ответил директор.
Колючие маленькие глаза большого человека, казалось, сверлили в черепе Ивана дырку.
— Допуск у него есть?
— Нет. Но он единственный, кто…
— Ясно.
Большой человек двинулся к дверям. Свита потянулась следом.
— Что случилось, Пал Палыч? — шепотом спросил Иван.
Директор глянул на него грустными собачьими глазами. В темноте он еще больше походил на породистого сенбернара.
— У-у, Ваня… много что случилось. Плохие новости. В том числе для тебя. По всему выходит, что в отпуск ты, наверное, не поедешь. По крайней мере, не завтра. Может, в понедельник я тебя и отпущу. Но не завтра.
— Астероид?
Директор покачал головой.
— Нет, Ваня, никакой это не астероид. Не открывал ты астероида сегодня утром, вот в чем печаль.
У Ивана внутри разом вспухла темная пустота, как бывает всегда, когда надежды и мечты рушатся с вершины в пропасть.
— Как?.. А подтверждение?
— Нет подтверждения. Есть опровержение.
Иван понял.
— Что, слишком маленький?
— Маленький, да. Метров двадцать-тридцать в диаметре по новым данным. Не пролезает по классификации в астероиды. Но дело не в этом. — Смирнов выдержал театральную паузу, глядя на своего подчиненного долго и печально. Он вообще любил подобные Станиславские спецэффекты. — Это не астероид, Ваня. Это космический корабль.
— Что?.. Как это? — Иван машинально глянул в черное небо. — Это что получается? Это… они?
Директор, фыркнув, покривился.
— Ну что ты, Иван, какие они? Нет никаких «они».
Пора бы тебе уж завязывать с фантастикой.
— Американцы?
Смирнов вздохнул.
— К сожалению нет. К сожалению, это наш корабль. Пойдем, нам с тобой предстоит кое-какая ночная работа.
* * *
— Подписывайте, Быков.
Генерал бросил на стол несколько бумаг с цветным гербом Союза и машинописным текстом. Судя по шапке, это был документ о неразглашении гостайны. Только непривычно подробный, с десятками пунктов мелким шрифтом. Иван попытался вчитаться. Буквы прыгали перед глазами.
— Подписывайте, подписывайте! Нечего тут пялиться. Времени кот накакал.
Генерал повернулся к Пал Палычу.
— У вас что тут, Смирнов, все госбезопасности не доверяют? Все читать пытаются? Читари.
— Подписывай, Иван, — тихо сказал директор.
Иван подписал, чувствуя, как делает себя невыездным даже за пределы области. Хоть бы в деревню отпустили.
Они сидели втроем в директорском кабинете. Остальные разбежались по лабораториям, в том числе зам Смирнова, пригнавший почему-то на милицейском «уазике», растрепанный, в домашних брюках и, чуть ли не в шлепанцах.
Окна были занавешены тяжелыми шторами. В приемной через открытую дверь были видны четверо неприметных товарищей в одинаковых серых костюмах. Они рылись в секретарских документах, переворачивали толстенные папки с отчетами. Один выстукивал на машинке какое-то письмо.
Директор закрыл дверь.
— Допуск у тебя теперь, Иван, серьезный, — сказал он. — Так что сам понимаешь.
Иван кивнул.
Генерал, кряхтя, поднял тяжеленный портфель, бухнул на стол, так что зазвенели стаканы. Откинул крышку. Портфель был аккуратно и под завязку набит какими-то документами.
— Это новые данные, Быков. По твоему «астероиду». — Генерал стал доставать бумаги, кожаные футляры с распечатками. — Мы подключили еще две станции, на Кавказе и Таймыре. Вот они нас и обрадовали. Полюбуйся.
Перед Иваном легла большая фотография, размером с половину ватманского листа.
Это была негативная глянцевая распечатка, темные пятна звезд на молочно-белом фоне. Внизу полукрутом выгибалось что-то размыто-черное. Иван не сразу узнал Луну при сильном увеличении. В центре фотографии находился странный объект правильной треугольной формы. На астероид он действительно был мало похож. Аппарат типа «несущий корпус». Картинка была качественной, такие появились совсем недавно, после установки на нескольких станциях новейшего оборудования. Можно было разглядеть даже загнутые плоскости на крыльях. И волны обтекателей там, где располагался отсек управления.
Иван почувствовал, как холодная испарина покрывает лоб.
— Узнал? — тихо спросил его Смирнов.
— Этого… не может быть.
Генерал комитета молча сверлил его глазами.
— Но… этот проект был закрыт, — прошептал Иван. — Еще десять лет назад. Я сам был на том заседании. Мы не будем развивать эту программу, она не имеет перспектив, так нам было (Сказано.
— Вот потому ты и здесь, раз был на том заседании. Отцы этой штуковины далеко и прибудут только завтра к обеду. А нам надо срочно рассчитать его возможную траекторию. Учитывая особенности строения.
— Но этого не может быть! Это не может быть «Спираль». Все работы были свернуты на первом этапе разработки! Откуда она?
Генерал поднялся из-за стола. Шумно засопел, словно собираясь с мыслями.
— Это не «Спираль», Быков. Ваша «Спираль» действительно была закрыта десять лет назад по прямому указанию министерства обороны. Это «Ураган». Второй проект мобильной орбитальной системы. Их изначально было два. Ваш был прикрытием, пылью в глаза американцам. Как только мы его прикрыли, они успокоились и тоже свернули все похожие работы. Переключились на шаттл, — генерал невесело усмехнулся. — «Ураган» был основным проектом. И его сделали. И он полетел. Один раз. Восемь лет назад.
Иван потряс головой.
— Ничего не понимаю. А как он возле Луны оказался?.. — Он вдруг осекся. — Постойте. Восемь лет назад?! Он что, восемь лет… там?
Генерал молча толкнул к нему стопку серых папок с грифом «Совершенно секретно».
— Здесь краткая информация об этом проекте, Вань, — вступил в разговор Смирнов. — Спецификации, теххарактеристики. Отчеты. Все, что понадобится. Выжимка. Времени, сам понимаешь, мало. Если в двух словах, был совершен пробный полет. Что-то пошло не так, при отделении второй ступени вышли из строя маневровые двигатели. Ускорение оказалось выше расчетного. Намного. Видимо, не учли какие-то факторы при старте из стратосферы. В общем, точно никто ничего не знает. Связь пропала сразу. А «Ураган» ушел на совсем другую орбиту. Не геоцентрическую.
Генерал хмыкнул. Достал из внутреннего кармана кителя пачку сигарет. Руки у него заметно дрожали.
— У Луны… Если б он торчал все восемь лет у Луны, его бы уже давно заметили. Он был дальше, Быков. Намного дальше.
— Тогда были проведены приблизительные расчеты, — сказал директор. — Большинство склонялось, что корабль выйдет за пределы орбиты Юпитера и либо будет им захвачен, либо вернется обратно во внутренние области системы. По модели выходило, что вернется он лет через пятьдесят. И пройдет в полумиллионе километров от Земли.
— А он вернулся раньше, — добавил генерал. — И видимо, не собирается проходить от нас так далеко. — Он толкнул Ивану еще одну папку. — Здесь предварительные данные по траектории. Вероятность входа в атмосферу девяносто девять процентов. Время — завтра примерно в час ночи по Москве. Твоя задача рассчитать как можно более точно координаты. И где нам искать его обломки. И радиус поисков.
Иван рассматривал столбики цифр, постаравшись загнать шок подальше в глубь сознания.
— При такой скорости и траектории от него, скорее всего, ничего не останется. Сгорит.
— Мы не можем рисковать. Если «Ураган» попадет в лапы Вашингтону, про разрядку можно будет надолго позабыть.
Иван подвинул к себе папку с техническим описанием. В голове у него крутились обрывки воспоминаний десятилетней давности, когда он был совсем еще зеленым лаборантом и думал, что занимается делом всей своей жизни. «Спираль» казалась ему верхом совершенства, главной перспективой земной космонавтики. Когда проект закрыли, для него перевернулось небо. Полгода он пил не просыхая.
Конструктивно «Ураган» был почти копией «Спирали». Только увеличенной практически в полтора раза и с другими операционными задачами. «Спираль» задумывалась как разведчик, в крайнем случае истребитель Спутников. «Ураган» проходил по коду семь, с припиской «орбитальный бомбардировщик». Десять тонн полезного груза. Иван поежился, представив, что за груз в Данном случае именовался полезным. Выход в стратосферу. Выход на орбиту. Маневровые двигатели. Спуск посредством планирования в атмосфере. Приземление на любой аэродром, в том числе четвертой категории с грунтовым покрытием. Экипаж два человека. Внешне Орбитальный модуль «Урагана» отличался от своей незадачливой родственницы только хищно заостренным рюсом. У «Спирали» нос был похож на тупой, загнутый Наверх лапоть. Иван осекся.
— Постойте… А экипаж?
— Модуль был оснащен эвакуационной капсулой. Но ею почему-то не воспользовались, — глухо ответил генерал. — Видимо, это было связано с неполадками в двигателях.
Иван снова посмотрел на фотографию членов экипажа. Стараясь не думать, что чувствовали эти двое парней, когда корабль уходил все дальше от Земли. И как они выглядят сейчас, там.
Он долго рылся в старых бумагах, сверяя цифры. Генерал нервно курил одну сигаретину за другой. Директор бродил взад-вперед у занавешенного окна. Потом Иван наконец оторвался от груды папок и сказал, что пора считать. Они отправились в вычислительный центр, Иван впереди, начальство в середине и четверка рыцарей в костюмах, без плащей и кинжалов — в арьергарде. Откуда-то вынырнул смирновский зам, уже успевший сменить домашние брюки со шлепанцами на синий костюм тройку. Он шепнул что-то директору. Тот виновато развел руками и удалился. Ивану было не до того. Светало. Стрекотали и гудели комплексы, выдавая из прорезей распечатки с данными. Генерал сидел в кресле у окна и сверлил глазами. Его адъютант уже в третий раз бегал за сигаретами. Когда около девяти утра стало ясно, что примерные координаты не выходят за пределы Средней Азии, генерал заметно подобрел и распорядился привезти «герою этой ночи» полноценный обед из городского ресторана. Иван похлебал уху с семгой, изо всех сил пытаясь не заснуть.
К полудню к зданию подкатил очередной кортеж из пяти черных «Волг» и даже одного «Мерседеса». Прибыли отцы «Урагана», вызванные срочно из какого-то новосибирского ящика, куда их сослали после неудачи с детищем. Два седовласых профессора, шумный толстяк и пятеро из молодняка, почему-то в лабораторных халатах. Иван устало сдал толстяку все расчеты вместе с кипой генеральских папок. Присел на диван и тут же провалился в сон.
Ему снился белый космос с темными пятнами звезд и черный катафалк, нарезающий круги вокруг Юпитера. Красный глаз Большого Пятна следил за этими маневрами пристально и недобро. При этом глаз пел песенку на мотив какого-то детского мультфильма: «Я ураган и ты ураган. Оба мы с тобою ураганы». Из задней дверцы катафалка высовывался цилиндрический гроб, похожий на вторую ступень ракетного ускорителя.
Ближе к полуночи его разбудили. Он спустился в главный зал Центра Контроля, на ходу жуя бутерброд, перехваченный у директорской секретарши. В зале было светло и тихо. Десяток человек бродили от одного оператора к другому, разглядывая бумаги и переговариваясь шепотом. До часа икс оставалось не более часа. Иван поговорил с новосибирским толстяком, узнал, что все его предварительные расчеты оправдались с минимальной погрешностью. Вход в атмосферу над Чукоткой, разрушение большей части корпуса. Падение обломков в районе Мангышлака. Радиус сто километров. Это хорошо, подумал он про себя, это значит, я умный. Значит, меня повысят. Дадут лабораторию. Или еще что приятное.
Генерал уже распорядился выдвинуть поисковые группы в намеченный квадрат и теперь сидел как на иголках. Увидев Ивана, он приветственно поднял свою красную лапу. Это тоже хорошо, начальство заметило, начальство не оставит.
— Молодец, Вань, — тихо сказал ему подошедший Смирнов. Его сенбернарские глаза были красными от усталости. Ивану тут же вспомнился давешний сон и Большое Красное Пятно. — Скоро все закончится. И можешь ехать в свою деревню. Отпускаю. Заслужил.
— Спасибо, Пал Палыч. Я, с вашего позволения, как только, так сразу. А то опаздываю уже.
Директор потрепал его по плечу и отошел к операторам.
Чем ближе приближалось расчетное время, тем нервознее становилась обстановка. Начальство бегало по залу и требовало всего, что ему приходило в голову, подчиненные огрызались, насколько им хватало наглости. Иван тихо сидел на диванчике у входа, удобно скрестив ноги и улыбаясь. Он всегда улыбался, когда ему было плохо. Вычитал в какой-то психологической книге и с тех пор пользовался. Даже внушил себе, что это помогает.
Он думал о корабле. О том, что совсем скоро где-то далеко на востоке исчезнет, сгорит в атмосфере великая тайна советского космоса. Сгорит и не оставит после себя даже воспоминаний. Только несколько оплавленных кусков. Которые тут же засекретят, обернут в пластик и отправят в какой-нибудь подземный бункер, чтобы их там не увидели даже крысы. Он посмотрел на новосибирцев и попытался представить себе, каково это — дважды переживать гибель собственного детища. И в сотый раз порадовался, что ушел из конструкторов в наблюдатели. Гордости меньше, зато нервы в порядке.
— Время, — сказал один из операторов по громкой связи. — До точки десять… девять…
И останутся у нас одни древние «Союзы», шумные старты с ржавеющего Байконура, бессмысленные программы «отправим в космос очередного представителя дружественной страны».
— …шесть…
И гордость за покорение уйдет навсегда, превратившись в тупую рутину. А я буду сидеть в своем кабинетике, руководить лабораторией и наблюдать, как мусорят в околоземном пространстве наглые янки.
— …четыре…
Впрочем, у них тоже все пожрет бессмыслица. Оседлают свои шаттлы и не слезут, пока они под задницами не развалятся.
— …два…
Красивая машинка. Остроносая, стремительная. Такие рисуют в иллюстрациях к фантастике. «Звездолет опустился на планету». Жалко. Почему у меня такое чувство, что тебя предали?
— …один…
Аминь.
— …контакт. Цель с радаров исчезла.
Наступила ватная тишина. Все молчали.
Иван встал и, ни с кем не прощаясь, вышел в коридор.
Через несколько минут, после того как зал один за другим покинули все понаехавшие в Центр Контроля гости, к директору Смирнову подошел его заместитель.
— Пал Палыч, извини, — отчего-то смущаясь, сказал он. — Но, думаю, надо еще раз посмотреть записи. Последние, где-то начиная с минус первой минуты.
— Зачем?
Зам выглядел виновато и растерянно. И это было на него совсем не похоже.
— Я не уверен… Но мне показалось, что незадолго до входа в атмосферу объект изменил траекторию полета. И скорость сближения. Надо сверить цифры.
Смирнов долго смотрел на него, пытаясь понять то, что услышал.
Потом молча опустился на диван и закрыл глаза.
* * *
Было раннее утро, то время суток, когда петухи уже орали, но на улицах еще никто не появился. Только на той стороне реки протарахтел древний грузовик с деревянными бортами и желтой бочкой на прицепе. На бочке было написано «Квас», но все мужики Белогорска знали, что это неправда. В бочке было пиво.
Тим в очередной раз клюнул носом, встрепенулся и пошевелил спиннингом.
— Если мы этого твоего сома не поймаем, Клюква нас убьет, — сказал Генка, глядя на приятеля чуть ли не с ненавистью.
Тим кисло кивнул. Он сам уже сто раз пожалел, что рассказал Клюкве про сома. Мол, видел на пруду, рядом с аэродромом. Огромный такой, килограмм под сто. Лежит как бревно, усами шевелит. Кто же знал, что хулиган Клюква этой байкой заинтересуется. Наверное, вранье почувствовал, вот и заинтересовался. Чтоб в очередной раз брезгливо поиздеваться.
— Еще меня с собой потащил, — бурчал сзади Генка. — Мать убьет, если увидит.
— Да ладно тебе, — виновато сказал Тим. — Убьет, убьет. Никто никого не убьет. Может, побьет, да и то не сильно.
Солнце только показалось из-за края обрыва и теперь играло бликами на воде и стеклах двухэтажных щитковых домов, расположенных на противоположном берегу. На крыльцо ближайшего дома вышел пузатый мужик, потянулся, глянул на малолетних рыбаков и помахал им рукой.
Вода у камышей чуть всколыхнулась, плеснула.
— О! Смотри! Может, он?
— Да не, — грустно ответил Тим, — не он. Мелочь какая-нибудь. Окунь.
— И кто тебя за язык тянул. Похвастаться захотелось?
Издалека послышалось дребезжание деревянных мостков, и Тим скукожился, будто стараясь вжаться в сырую землю.
— Ну, все, Тимофей, — прошептал Генка. — Теперь держись. Ты, главное, голову не подставляй, он по голове бить любит.
Кусты наверху зашумели, задергались, взлетели какие-то мелкие птахи, и появился старшеклассник и хулиган Клюква.
Был он, как всегда, в своих облезлых узких джинсах (настоящая фирма, ливайс, чтоб вы понимали), в черной майке с какой-то непонятной надписью и огромных зеркальных очках на пол-лица. За лохматыми рыжими патлами виднелся гриф старой гитары, с которой Клюква, говорят, не расставался даже в бане. Правда это была или нет, но гитара действительно выглядела не лучшим образом. Потертая, потрескавшаяся, с царапинами и следами то ли от наждака, то ли от напильника. Струн на гитаре было с недавних пор три, и поэтому Клюква предпочитал те мелодии, где без остальных струн можно было обойтись. По вечерам он сидел в заброшенном парке на окраине Белогорска, в окружении своей малолетней свиты, и немелодично орал что-нибудь якобы английское, с удовольствием объясняя каждый раз, что это — самые запрещенные песни, внесенные в списки Политбюро, и намного более антисоветские, чем всем известная «Москва, Москва, закидаем бомбами». Школьники млели, приобщаясь к тайне.
Клюква спрыгнул на берег, лениво оглядел сваленные снасти, ведерко с опарышами. Почесал грудь, сплюнул сквозь зубы. Его зеркальные плошки уставились на Тима.
— Здорово, мелюзга. Ну, давай, показывай своего сома. Где?
Тим нахохлился, ткнул спиннингом в воду.
— Вот. Тут видел. На прошлой неделе. Тень такая под водой, огромная, метра два. А потом вниз ушла, — и добавил для пущей достоверности: — Тут излучина, глубоко. Сомы такое любят.
Клюква наклонился, разглядывая темную воду. Зеленая муть плескалась у самого берега, цепляясь за стебли камышей.
— Сом — это хорошо, — сказал Клюква. — Сом моему батяне нравится. Он его с картошечкой да лучком очень уважает. Как услышал про сома, так и обрадовался. — Клюква обернулся. — Тебе привет передает.
Тим совсем вжал голову в плечи. Клюквин батяня был пострашнее самого Клюквы.
Клюква стащил с плеча гитару, сел рядом с Тимом, обнял за плечи.
— Ну что, малявка? Сразу каяться начнешь? Или тебе помочь?
Тима затрясло.
— Сом, говоришь? Два метра? А чего ж ты двухметрового сома на спиннинг с опарышами ловить вздумал?
— Так мы это… — начал было Генка.
— Молчи, дятел. И до тебя дело дойдет. — Клюква поднял очки на прыщавый лоб. Глазки у него были выцветшие и злобно-колючие. — В общем, так, пионеры. Скоро сюда батяня завалится, на сома посмотреть, и если того к этому времени не будет…
Тим рванулся. Клюква с размаху двинул его по затылку.
— А ну, стоять! Базар развел, за базар ответишь.
Тим поднял выпавший спиннинг, размазывая по лицу сопли. Ткнуть бы в глаз, да так, чтоб сразу окочурился. Генка нервно разглядывал окрестности в поисках чего-нибудь отвлекающего.
— Ой, смотрите! Самолет!
Клюква глянул.
Это и впрямь был самолет. Или вертолет. Черная точка, вынырнувшая из-за дальней лесополосы.
— Чего это он? — спросил Генка. — Сегодня ж воскресенье. Аэродром не работает.
Клюква не ответил, приложил ладонь ребром к бровям, разглядывал.
— Заблудился, наверно. — Тим шмыгнул носом.
— Это ты у меня сейчас заблудишься, на дне, вместе со своим сомом! — пообещал Клюква.
Точка приближалась, хорошо видная на фоне безоблачного неба, но не было слышно ни гула, ни стрекота.
— Я знаю, — сказал Генка. — У него двигатели отказали. Теперь к нам планирует.
— Дельтаплан какой-то хренов, — выругался Клюква.
Теперь можно было разглядеть темный корпус, бесшумно пронесшийся над домами. Самолет снижался, плавно, по широкой дуге, заходя на посадку.
До Тима вдруг дошло:
— Пацаны! Да тут же рядом!
Клюква вскочил.
— Кто последний, тот гномик!
Подхватил гитару и за пару секунд вскарабкался наверх.
— А при чем здесь гномик? — спросил Генка.
Тим пожал плечами. Про сома забыли — уже хорошо.
* * *
Единственная взлетно-посадочная полоса белогорского аэродрома начиналась метрах в двадцати от берега, за редким лысым кустарником. Почти километровая, из свежего асфальтобетона, с белыми и желтыми полосами разметки. Сейчас летное поле было пустым, только далеко у одноэтажного здания аэровокзала виднелся грузопассажирский «кукурузник», отдыхающий от ежедневных рейсов по районным деревням.
Со стороны леса к полосе приближался новый гость. Он планировал, задрав острый нос и заметно раскачиваясь.
— Что-то он какой-то огромный… — нерешительно сказал Клюква. — На нашу полосу такие еще не приземлялись.
— Надо бежать в город, предупредить. Вдруг авария?
Тим посмотрел в сторону аэропорта. По выходным там дежурил только сторож и по совместительству диспетчер дядя Вася. Который сейчас наверняка дрых без задних ног.
— В зале ожидания телефон есть, — сказал Генка.
— Ша, малолетки, — поднял руку Клюква. — Сперва посмотрим.
Самолет коснулся полосы точно в начале, раздался дикий скрежет железа о бетон, полетели искры.
— Черт, да он без колес! — Клюква даже подался назад. — Первый раз такое вижу.
Вместо шасси были длинные широкие полозья, смахивающие на лыжи. Они протащили странный аппарат по бетону, подняв ветер, увлекая за собой пыль и скопившийся у краев мусор. Снопы искр били не переставая, скрежет резал уши и вызывал мурашки, как писк стали по стеклу или скрип ногтя по мелу. Потом раздался оглушительный хлопок, и позади хвостового оперения вспухло облако парашюта.
— Ого! — просипел Клюква. — Вот это тормоз! Мелюзга, да он военный!
— А раскраска какая-то странная, — сказал Тим. — Вся в пятнах.
— Я ж говорю, военная. Защитная, дятел.
Тим воочию никогда не видел военной раскраски, но покрывающая самолет мешанина черных, серых и рыжих разводов мало походила на раскраску. Скорее было похоже на то, что его вообще не красили.
Парашют в последний раз взвился и опал. Самолет окончательно замер в облаке темной пыли.
— Ну что, пионеры? Идем знакомиться? — сказал Клюква.
— Может, не надо? — робко спросил Тим. — Военные все-таки, вдруг нельзя?
Клюква брезгливо глянул на него, приподняв очки.
— Тогда можешь идти ловить сома.
И зашагал к полосе. Тим двинулся следом.
— Эй! — позвал сзади Генка. — Я тут останусь. Вдруг чего, так я сразу…
Тим пожал плечами.
Пыль у самолета не оседала. Она вилась вокруг, увлекая за собой прошлогодние серые листья, тополиный пух и белесый пар, облизывающий корпус, словно тот был раскаленный. Только сейчас стало видно, насколько изуродована обшивка. Ее покрывали бесчисленные вмятины, рытвины, они налезали друг на друга, практически превращая фюзеляж в решето. Ближе к хвосту виднелась даже целая пробоина, за рваными краями которой не было ничего, кроме темноты.
Клюква в нерешительности остановился метрах в пяти от крыла.
— Товарищи пилоты!
Никто не ответил. Самолет казался мертвым. За черными стеклами кабины ничего не было видно. Темнота словно разрасталась от дымящейся машины, заслоняя солнце и небо.
Клюква снял солнцезащитные очки и отдал их Тиму:
— На. А то ничего не увижу.
Тот недоуменно повертел их в руках (Клюква со своими зеркальными окулярами обычно не расставался) и нацепил себе на нос.
Самолет действительно был большим, метров двадцать в длину, не меньше. Под ним можно было даже стоять не пригибаясь. Клюква обогнул посадочную стойку, посмотрел вверх, на днище.
— Гляди-ка. Тут люк. — Он обернулся. — Чего встал? Иди сюда.
Тим словно уткнулся в стену. Рядом с Клюквой, под люком, он увидел вдруг невесть откуда взявшуюся темную фигуру. Она словно сгустилась из витков пыли.
— О! — Клюква отступил на шаг. — Привет. А я уж было подумал, что вы все умерли.
Стоявший рядом с Клюквой человек казался черным пятном, без деталей одежды, теней, складок. Человек что-то сказал, и Тим не сразу понял, откуда навалилась вдруг жуткая паника.
Он смотрел, как старшеклассник и хулиган Клюква, гроза школы и подворотен, исчезает, смешиваясь с вьющейся вокруг него пылью. Сперва исчезли руки и ступни. Клюква рухнул на колени, корчась от боли. Наверное, он орал, но Тим его не слышал. Он просто смотрел и не мог оторваться. Когда в пыльной мгле растворилась голова и часть туловища хулигана, обнажив вывалившиеся на бетон внутренности, черная тень обернулась к Тиму.
И тогда он побежал, истошно вопя, срывая связки и не слыша своего голоса.
Потом что-то подвернулось ему под ноги, и он полетел вниз, с обрыва, в реку.
* * *
Площадь Ленина как две капли воды походила на другие такие же площади в маленьких советских городках. Небольшой квадрат с памятником Ильичу в центре. За ним — трехэтажный желтый горком с белыми колоннами. Напротив — серое жилое здание с магазином на первом этаже.
Иван медленно объехал площадь, вертя головой во все стороны.
Площадь была пуста, как и улицы городка. У горкомовского крыльца стояли две запорошенные мелким снегом черные «Волги». По заиндевевшему асфальту было ясно, что здесь уже давно никто не ездил и не ходил. Единственными следами были следы шин, остающиеся за Ивановой «двойкой».
Больше всего это напоминало последствия эвакуации. Что-то рядом грохнуло, людей в спешном порядке выселили, побросав все, что не успевали вывезти. Мусор на улицах, выбитые стекла, перевернутые машины. Смог над городком, кучки серой пыли на обочинах и снег в июне наводили на мысли о чем-то химическом. Иван попытался вспомнить, не было ли в районе Белогорска какого-нибудь химкомбината. Но не вспомнил. В конце концов, даже если и был, то наверняка засекреченный.
Но тогда почему на шоссе не оказалось застав и бравых вояк в комбинезонах и противогазах? Даже постовых не было. Шлагбаумов. Табличек с надписью «Опасная зона». Езжай не хочу. Иван вспомнил длинную фуру, маячившую перед ним всю дорогу от районного центра. Фура свернула к какой-то деревне незадолго до поворота на Белоторск, оставив Ивана в полном одиночестве. Следующей повстречавшейся ему машиной был пассажирский «рафик», лежащий на боку в кювете.
Иван остановился у магазина, заглушил мотор. Принюхался и прислушался. Тишина была мертвой, воздух — обыкновенным. Судя по витринам, магазин хоть и назывался «Колобок», но торговал всем подряд — от хлеба и колбасы до трусов и плащ-палаток. Наверняка в нем можно было найти и автозапчасти. По крайней мере, на последней витрине виднелись какие-то объемистые железяки.
Позаимствовать колесо и дунуть отсюда как можно скорее. Письмо оставить, чтобы не подумали, будто украл. Или деньги. Нет, деньги ветром сдует. Мыши унесут. Лучше письмо. Приколоть к стенду. Так, мол, и так, взял колесо от «ВАЗ-2102», адрес, телефон, подпись, обязуюсь оплатить. И — прочь отсюда, только пыль столбом. Мало ли что не пахнет. Кто его знает? Химия — дело страшное.
Он открыл дверцу и вышел, стараясь дышать пореже. Иней скрипел под летними ботинками. То, что в этой дыре может не оказаться нужного колеса, ему и в голову не приходило. Это было бы слишком несправедливо — пыхтеть еще двести километров на железе до следующего населенного пункта.
Человека он заметил сразу, как только шагнул к магазину. Тот стоял спиной к нему, метрах в двадцати, одетый в серую бесформенную хламиду.
— Ну, наконец-то. Эй! Уважаемый! — Иван ринулся к незнакомцу чуть ли не вприпрыжку. — Запасное колесо где можно купить?
Человек даже не шелохнулся.
— А то представляете, кто-то разбросал по дороге железные шипы, прямо на въезде в город. Два колеса накрылось. Одно поменял, а второе… Ну кто ж с двумя запасками-то ездит? А? Может, тут, в магазине…
Он не успел договорить. Человек стал медленно, механически поворачиваться, какая-то тень мелькнула над левым плечом Ивана, и тут же над ухом раздался резкий грохот. В нос ударил запах пороха. Серую фигуру впереди отбросило к стене, как тряпичную куклу.
В голове звенело, плавали круги перед глазами, и Ивану вдруг почудилось, что человек у стены рассыпается в пыль.
Кто-то резко схватил его за плечо, дернул назад, так что он еле удержался на ногах.
— А ну живо внутрь, очкарик! — прошипел бугай в камуфляже и с дробовиком в руке. — Времени мало, сейчас остальные подтянутся!
Схватил Ивана за шиворот и потащил к магазину.
* * *
Внутри было так светло, что Иван даже ослеп на мгновение.
— Привыкай, — сказал бугай. — Они электрический свет не переносят. На солнце им начихать, а лампы Ильича всякие, фонарики…
Когда белая пелена с радужными пятнами наконец растворилась, Иван огляделся. Магазин был большой, длинный и залитый ярким светом. Горели люминесцентные трубки на потолке. Горели светильники на стенах. А прямо напротив входа между двумя массивными колоннами стоял большой прожектор, за решетчатым стеклом которого тлели, угасая, нити накаливания. Рядом с прожектором сидела на стуле женщина с гладко зачесанными, собранными в пучок волосами и в больших круглых очках. Женщина была в строгом отутюженном костюме и походила то ли на заведующую библиотекой, то ли на директора школы.
— Вот как, — сказала она. — Первый человек за два дня.
Иван вырвался наконец из лап камуфлированного амбала.
— Вы его убили!
Дама важно поднялась со стула.
— Да что вы такое говорите, гражданин! Кто убил? Кого? Где?
Амбал хрюкнул.
— Там! — сказал Иван. — На улице. Вы что, выстрела не слышали? Что здесь происходит?!
К ним медленно подтягивались люди. Человек пять. Пузан в хорошем костюме с красным флажком депутата на лацкане. Продавщица необъятных размеров в синем фартуке. Какой-то изможденного вида ханурик в рабочей робе. Даже школьник, в летней цветастой рубашке и почему-то в пионерском галстуке.
— Что вы такое и что здесь делаете? — важно спросил толстый депутат. — И как сюда попали?
— Приехал. На машине. Иван, — оторопело ответил Иван. — Ой! — Он потер уколотое запястье.
Продавщица подняла к глазам шило с каплей крови на острие.
— Кровь, — сообщила она собравшимся. — , Человек, значит.
— Да это сразу было ясно, что человек, — сказал амбал. — Слишком розовый. А вот как сюда попал, это вопрос.
— Сразу не сразу, а помнишь того стилягу в джинсах вчерашнего? Тоже был розовый и с нормальными глазами.
— По какой трассе ехали? — спросил депутат.
— Со стороны райцентра.
— На шипы напарывались?
— Да. Потому и…
— Из машины выходили, чтоб колесо поменять?
— Ну конечно!
— Тогда почему вы до сих пор живы?
Иван замолчал, не зная, что сказать. Горожане смотрели на него, явно ожидая ответа.
Дама в очках подошла ближе.
— Ну что ты к нему пристал, Бревнов. Видно же, что он ничего не соображает. — Она подала Ивану длинную тонкую ладонь. — Галина Андреевна. Завуч местной школы. Была.
— Слышь, Андревна, — подал пропитой голос ханурик, — если этот приехал, значица, мы могем выехать?
— Можешь попробовать. А мы посмотрим.
Иван пожал завучу руку.
— Иван Быков. Э-э… Турист. — Сфера деятельности и подписки о неразглашении постоянно накладывали на Ивана ограничения в подобных беседах.
Депутат сопливо хмыкнул.
— Турист! Знаем мы таких туристов. Американцы небось подослали.
Завуч поморщилась.
— Какие американцы, окстись, Бревнов.
— Подождите, — наконец собрался с мыслями Шван. — Я ничего не понимаю. Что вы вообще здесь делаете? Что с городом? Что происходит?
Горожане переглянулись.
— Если коротко… — начала было завуч. И тут с улицы послышался какой-то звук — словно скребли железом по стеклу. Завуч резво отпрыгнула в сторону, и в ее руках вдруг оказался обрез охотничьей двустволки. Камуфляжный амбал пробормотал что-то вроде «Ну, я же предупреждал» и передернул дробовик. Дети, депутат и; ханурик шумно бросились в сторону прилавков. Продавщица медленно вытянула из-за спины старый «калашников» и сказала:
— Вообще, Андревна, лучше не рассказать, а показать. Так нагляднее.
— И то верно, — одобрила завуч, загоняя в обрез красные цилиндрики. — Очки!
Амбал достал из широкого нагрудного кармана большие зеркальные очки и отдал их Ивану:
— На, возьми мои пока.
Иван повертел их в руках. Солнцезащитные очки он носил только на курортах.
— Зачем?
— Затем, что без них околеешь, — ответила Андревна. — А теперь осторожненько подойди к витрине, вон туда, там дырочка есть. И посмотри.
Только сейчас Иван заметил, что все витрины в магазине плотно заклеены темной бумагой, а кое-где фольгой.
— И что я увижу? — спросил он.
Никто не ответил.
Иван покачал головой, нацепил очки на нос и шагнул к витрине.
* * *
Из ступора его вывел крик амбала:
— Эй, оторвите его кто-нибудь! Он же не знает, что долго смотреть нельзя!
Иван с трудом отвернулся от узкого отверстия между двумя листками пищевой фольги. Шагнул в сторону, прислонился затылком к холодной стене и медленно сполз на пол. Потом снял зеркальные очки и спросил хрипло:
— А что у них с глазами?
Амбал хохотнул:
— Вот чудила! Тебе только это показалось странным?
— Точно неизвестно, — ответила Андревна. — Какое-то новое оружие. Вроде излучателя. Если смотреть им в глаза без защитных очков, наступают неминуемые кранты. В очках тебе просто видения мерещатся, а без очков погибаешь. Зеркальная поверхность, видимо, нейтрализует значительную часть излучения.
Иван вспомнил сверкающие белые глаза на темно-серых лицах тех, кто неподвижно стоял сейчас там, на улице, и его передернуло. То, что ему казалось в те бесконечные мгновения, лучше было загнать поглубже и никогда больше не вспоминать.
— Кто это вообще такие?
— Это горожане, Быков, — пожала плечами завуч. — Бывшие горожане. Скорее всего мертвые, но я не уверена. По крайней мере, они ходят и даже иногда бегают. Звучит бредово, но уж как есть.
— Слышь, Андревна, — сказал ханурик, подняв голову из-за прилавка. — Давай ему фокус с пулей покажем. А то ведь не поверит.
Завуч покачала головой.
— Опасно. В конце концов, без разницы, поверит он или нет. Что вы намерены делать, Быков?
— Колесо. Возьму колесо. — В голове до сих пор крутилась дикая картина безмолвно стоящей вдоль магазина серой шеренги, грохот пальбы и лохмотья грязной взвеси, в которую превращались странные существа при попадании. От автоматных очередей их разваливало на темные куски, от крупного калибра отбрасывало назад и размалывало в мелкую пыль. — Возьму колесо, и все.
— Из города ходу нет. Не знаю, как и почему они нас пропустили, но обратно наверняка не выпустят. Долго они тут, конечно, стоять не будут, разбредутся скоро. На улицах достаточно ловушек, чтобы вырубить любой двигатель, остановить любую машину, заблокировать двери. И тогда вы будете просто сидеть и ждать, когда они за вами придут. Позавчера ночью полгорода видело так в машинах и автобусах. Тоже хотели уехать. Вы счастливый человек, раз не слышали их крики. Били стекла, пытались выбраться, бежать… Те, за кем пришли на дом, оказались более везучими. Особенно во сне. Они хотя бы не мучились.
— Вторжение это, — подал голос депутат. — Американцы. И самолет американский был. Вон, пацан не даст соврать. Он его вблизи видел.
— Какой самолет? — насторожился Иван.
Пионер в галстуке высунулся из-за колонны:
— А такой самолет, дяденька. Большой, ржавый. Как сел, так все и началось. И Клюкву прямо по аэродрому размазало…
— Какую клюкву?
— Михаил Клюквин, — пояснила завуч. — Девятиклассник, местный хулиган. Двоечник. Первая жертва, видать. Если верить этому оболтусу.
— И как выглядел этот самолет? Можете вспомнить? Подробности?
— А чего вспоминать-то, — депутат вышел наконец из-за прилавка. — У меня шофер его даже сфотографировать успел, прежде чем… Вот, хотели отправить в райцентр, да не успели. — Он достал из-за пазухи несколько карточек. — Говорю же, американцы. У нас таких точно нет. Да еще без опознавательных знаков. Диверсия это. Новое оружие. Третья мировая. Надо срочно выбираться и предупреждать. А мы тут прохлаждаемся. Войска пусть посылают, спецназ. Три дня прошло, а никого…
— Да какой спецназ, батя, — сказал камуфлированный амбал. — С ним будет то же, что и с нашим взводом. Линять отсюда побыстрее, и пусть сверху сыплют. Прогрессивным методом коврового бомбометания. Чтоб даже пыли не осталось.
Иван уже не ничего не слышал. Он смотрел на размытые серые фотографии.
* * *
— Ну как, турист, — сказал депутат, — знакомо?
Иван помолчал, для вида разглядывая фотокарточки и чувствуя, как стекает по спине холодный пот. Потом вернул их, стараясь, чтобы не особо дрожали руки.
— Не. Никогда таких не видел. Что-то старое, судя по состоянию. Летучий голландец какой-то. Он точно сам прилетел?
— Зуб даю, — сказал пионер. — Спланировал, тихо так. Без двигателей. Как дельтаплан.
— Ничего себе дельтаплан, — проворчал депутат. — Размером с Як-40 будет, не иначе. Как он мог без двигателей-то, а?
Иван пожал плечами.
— А как они могут глазами-то?.. Так же и самолет без двигателей. Телефонировать хотя бы успели?
Депутат помотал подбородками:
— Связь сразу исчезла. Все телефоны, телетайпы, телеграфы, будто провода обрезали. Вон, солдат говорит, у них даже рация перестала работать, как только в город въехали. Будто колпаком накрыли. Ни выбраться, ни сообщить. Единственная надежда, ведь целый город без связи, наверняка уже кого-то посылали из райцентра. Они, скорее всего, не вернулись. Значит, скоро забьют тревогу. Должны, по крайней мере. Я вроде бы слышал утром, вертолет стрекотал неподалеку.
Из левого крыла магазина, шаркая, приплелся ханурик.
— Ушли, кажется, — хрипло сообщил он. — Опять пустая площадь.
— Что-то их раз от раза все больше, — сказала Андревна. — А патронов все меньше. И бензин на исходе. Когда генератор заглохнет, света не будет. И тогда им ничто не помешает.
Иван поднялся.
— Да, надо выбираться. Где здесь автозапчасти?
Кто-то отодвинул засов и открыл дверь. В магазин хлынули холодный воздух и белая снежная мука.
— Ушли, уроды, — сказала продавщица. — Подтверждаю. А тебе, родной, автозапчасти уже ни к чему.
Иван протолкался к выходу, чуя неладное.
Его стоявшая у крыльца новая «двойка» напоминала теперь страшное ржавое решето — с выбитыми стеклами, сгнившими колесами, провалившейся крышей и дырами в кузове размером с кулак.
— Да, — сказал за его спиной депутат, — это они умеют. Иногда постоят рядом, и ничего. А иногда вот так. Словно машина лет пятьдесят под водой плавала. Едят они их, что ли. Глазами.
— Эй! — крикнула внутрь магазина завуч. — Шланг несите быстро! Бензин сливать надо! У тебя в баке много?
— Много, — Иван был будто в трансе. — Полный. Заправлялся недавно.
— Это хорошо. Сколько там? Литров сорок есть?
— Да. И еще в багажнике. Канистра.
Ханурик споро потащил к автомобильным останкам шланг с баком.
— В багажнике еще! — крикнула ему завуч.
Ханурик вдруг бросился обратно, пригибаясь.
— Очки! — скомандовала завуч.
Рядом с машиной, там, где лежали серые кучи грязных ошметков, оставшиеся после боя, закручивался пыльный вихрь. Он вертелся все быстрее, поднимая с асфальта темные бесформенные куски и стремительно увеличиваясь в размерах. Словно во сне, Иван видел, как возникает из небытия серая фигура. Когда она обрела четкие очертания, а смерч уже лепил голову, завуч на негнущихся ногах шагнула вперед и, не целясь, выпустила оба патрона. Выстрел снова разнес существо в серые куски, раскиданные по заснеженной дороге.
— Ну вот, — сказала Андревна, повернувшись. — Это и есть фокус с пулей. Стреляй не стреляй, а пулей их убить нельзя. Наверно, их вообще убить нельзя. Восстанавливаются. Когда быстро, когда через час. Могут через сутки. Единственный способ — разбросать их остатки на как можно большей площади. Тогда шанс есть. — Она добавила, глянув на столпившихся у входа: — Ну, что встали? За работу! Тут у нас пара десятков пыльных покойников разбросано. Опять хотите тир устроить?
Из-за спин вынырнула продавщица с веником и тремя метлами. Работа закипела.
* * *
— Если бы не этот пионер, нас бы здесь не было, — сказала Ивану Андревна, когда они сидели за прилавком бакалеи и поедали приготовленные на керосинке пельмени. — Он с двумя приятелями был на аэродроме, когда прилетело то ржавое чудо. Приятели погибли, а у него оказались очки. Совершенно случайно. От него мы и узнали, как защищаться.
Иван посмотрел на пацана в галстуке. Тот дрых у отопительной батареи, пуская сопли. Был уже поздний вечер.
— Он шел по улицам и видел, как все вокруг превращается в труху. Люди, животные, деревья, машины. А ему хоть бы что. Идет, глазеет. Обратил внимание, что на улицах даже зелени не осталось? Тоже их работа. Все перемалывается, ничего не остается. Даже воздух исчезает, дышать трудно, если они близко. И холодно. Что это за твари, непонятно, но вряд ли американцы. И ведь главное, когда они из этой своей пыли собираются, их можно узнать. Лица-то знакомые, хоть и серые, как у булыжников. Вот тот последний, например, был моим учеником. Десятиклассник Антонов, отличник, кстати. Очень математику любил.
— Может, еще кто в городе живой остался, не только вы?
— Может. Раз пять стреляли где-то вдалеке. Кричали опять же. Но уже давно не кричат и не стреляют. Нам повезло с этим магазином. Запасов много, еда, вода, топливо. Свет врубил — и можешь не беспокоиться. Электричество их почему-то пугает. Как чеснок вампиров.
— Все равно долго тут не протянете.
— Не протянем, — согласилась завуч, — а что делать? Машины все в труху. Видел «Волги» у горкома? С ними вообще странно. Внешне целые, а один из наших под капот заглянул, а там черная пустота, будто космос. Представляешь? Нас тогда гораздо больше было. Даже очков на всех не хватало. Десять человек погибло, пытаясь до этих «Волг» добраться. С тех пор здесь сидим, не рыпаемся.
— А пешком? Тут до леса километров пять всего, не более. Сами же говорите, с очками хоть бы что. Идем гуськом, отстреливаемся.
Андревна хмыкнула.
— Это в первый день было хоть бы что. Они каждый день что-нибудь новое придумывают. Это же пыль. Она способна забиваться куда угодно, во все щели и дыры. Что ей какие-то очки? Они только от излучения спасают, от глаз. Да и то не всегда. А из пыли иногда такие агрегаты собираются, что уж и не знаешь, на какой ты планете. Особенно по ночам. Прошлой ночью, к примеру, какое-то угловатое чудище на окраине ходило. Размером с десятиэтажный дом. Даже здесь было и видно, и слышно. Можешь, конечно, смеяться, но я думаю, это вторжение, но только не американское. Фантастику читал? Во-от, это самое оно и есть. А если и американцы, то они подобными экспериментами такую свинью всему миру подложили, что куда там атомной бомбе.
Иван промолчал, решив не рассказывать о том, что приземлившееся на аэродром Белогорска ржавое чудо не имело отношения к американцам, зато имело отношение к советской космической программе. Как оно умудрилось очутиться здесь, сгорев в верхних слоях атмосферы, он старался не задумываться. В конце концов, это было не самым странным.
— Вирус какой-то, — сказал он исключительно для того, чтобы что-нибудь сказать. — Вроде гриппа. Только хуже. Жрет не только живое, но и металлическое.
— Угу, — кивнула Андревна. — Но ты прав. Надо отсюда выбираться. Хоть как-нибудь.
И тут во входную дверь магазина громко и решительно постучали.
Всех разом смело с места. Даже спавший пионер-спаситель тут же проснулся и уполз под прилавок. Клацнули затворы. Включили и направили на дверь прожектор.
— Открывайте! — послышалось снаружи бодрое. — Быстрее!
— Ты кто? — спросил депутат, осторожно подойдя к двери.
— Человек, как это ни странно. Я же разговариваю!
— Магнитофоны тоже разговаривают, — резонно заметил депутат. — Василий, глянь, кто там.
Стоящий рядом ханурик убрал за плечо охотничий карабин и выглянул в оконную дырку.
— Вроде живой, — сказал он наконец. — Руками машет. Темно, правда. Ночь на дворе.
Лязгнул засов, и в магазин вместе с пургой ввалился человек в зимнем маскхалате.
— Закрывайте живо, они рядом!
Депутат налег тушей на тяжелую дверь. Где-то совсем близко раздался протяжный скрип. Ханурик просунул в оконное отверстие дуло и пальнул для острастки.
Гость осмотрелся, щурясь и помаргивая. Потом лениво козырнул.
— Спецназ ГРУ, майор Фомин. А вы, я так понимаю, последние оставшиеся в живых белогорожане?
— Белогородцы, — поправил депутат.
— Один хрен. Ладно, не белогвардейцы. — Он прошел к прилавкам, отряхиваясь от снега. — Хорошо устроились. Тепло, светло. А меня вот подбили у вас тут, на окраине. Еще утром. Вылетела с пустыря какая-то размытая чушка. Вертолет вдребезги, пилот в пыль, я еле спасся…
— Так это вы утром на вертолете? — спросил депутат, повеселев. — Я думал, мне показалось.
— Я. Разведка местности, сбор информации.
— Так, значит, наши в курсе? — встрял амбал. Иван до сих пор не знал, как его зовут. — Мы с ребятами на дембель уже, решили в городок заехать, а тут…
Майор глянул на него колюче. Амбал вытянулся.
— Старший сержант Бутырко, сто девятнадцатый гвардейский воздушно-десантный…
— Вольно. Так что же ты, вэдэвэ, здесь прохлаждаешься? Выводить гражданских надо было! Устав не для тебя писали?
— Так это… Виноват, трищ майор!
Майор прошелся вдоль прилавков, разглядывая стеллажи.
— Жратвы у вас тут много. В Москве меньше. А спирт есть?
— Водка, — ответила Андревна. — Хотите выпить?
Майор взял бутылку «Столичной», стянул зубами пробку, плеснул в один из стоявших на прилавке стаканов.
— Значит, так, граждане гражданские, — начал он. — Советская армия в курсе. Проводятся подготовительные работы. Стягиваются войска. Враг будет разбит. Это хорошая новость. Но. У нас с вами есть пять часов, чтобы покинуть место конфликта. Ровно, — он посмотрел на часы, — в четыре утра начнется спецоперация. И от города Белогорска, к сожалению, останутся одни дымящиеся развалины. Эта новость — плохая. К сожалению, другие варианты отвергнуты. Решено действовать с максимальной эффективностью, учитывая противоречивость сведений.
— Во! — подал голос амбал Бутырко. — Я ж говорил. Так и надо!
Майор посмотрел на него устало-неодобрительно, как, наверное, в Первую мировую глядел солдат на вошь. Продолжил:
— На сборы час. Берем с собой фонарики. Минимум сухого пайка. Воду. Оружие. И спирт. За неимением спирта берем водку.
Ханурик довольно хлюпнул.
— А водку-то зачем? — спросила продавщица. — Пить, что ли, по дороге собираетесь?
— И это тоже. В качестве профилактики. По сведениям разведки, человек в легкой и средней степени опьянения нашему врагу малоинтересен. Практически все спасшиеся из города были пьяны. Поэтому советую перед уходом выпить. Немного. Так, чтобы держаться на ногах и соображать, куда идти. Но это не все, для чего нужен спирт. Часть бутылок необходимо перелить в пластиковую тару. Желательно из-под шампуня. В пробке делаем отверстие. Узкое, но достаточное для полноценного напора. Можно кончиком шила. Идеальный вариант — вставить верхнюю часть от шариковой ручки. Но в таком случае место стыка придется конопатить пластилином, а на это времени нет.
— Это че, — высунулся пионер, — брызгалка получается?
— Да. При нажатии на корпус пластиковой тары из отверстия вылетает струя спирта. Спирт разъедает структуру противника, мешая ему восстанавливаться. Поэтому алгоритм действий при боевом контакте таков:, выстрел — струя. Выстрел — струя. Можно просто струя, но с оружием эффективнее.
— Ну вот, — сказал ханурик. — А я, как это все началось, подумал, белочка. Пить перестал. — Он налил полный стакан водки и тут же выпил, не закусив и не поморщившись.
— В меру, граждане, — предупредил майор. — В меру. Никто никого тащить на себе не собирается. — Он снял с плеча и положил на прилавок автомат. — Довожу до вашего сведения, что о противнике известно крайне мало. Способен он на многое. Но кое-чего боится. Боится электричества. Вы это уже, я смотрю, поняли. Особенно эффективен направленный луч в полной темноте. Чем темнее вокруг и чем ярче луч фонаря, тем лучше. Вспарывает врагов по всей дальности, пока не рассеивается. Также враг боится воды. Поэтому наш маршрут пройдет вдоль реки. Если что, смело бросайтесь в воду. Однако есть сведения, что противник как-то добился обмеления близлежащих водоемов. Вода исчезает вместе с зеленью и механизмами. Третье, чего боится враг, — открытый огонь. Пожары, огнеметы, даже костры. Эффективность огнестрельного оружия связана именно с огнем, что оно огнестрельное. То есть — горячее. — Майор расхаживал вдоль прилавков, держа в одной руке стакан, в другой бутылку. — Про спирт повторяться не руду. Вопросы?
— А чего ж это вас три дня не видно не слышно было? — спросила Андревна, явно недовольная тем, что у нее так быстро отобрали власть в маленькой колонии.
— Потому что войсковые операции не делаются на пустом месте, гражданка. Они подготавливаются. Делаются попытки провести переговоры.
— Переговоры? Они, эти серые, что, умеют разговаривать?
— Серые не умеют. Но есть сведения, что кроме серых, то есть обращенных бывших людей, существуют еще и другие. Они, впрочем, тоже не выходят на контакт. И о них ничего не известно.
— Ну вот, я же говорила, — повернулась завуч к Ивану. — Эти, зеленые. С антеннами. Марсиане.
— Никаких марсиан, — сказал майор. — Официально считается, что это провокация американской военщины. МИД уже подготовил ноту протеста. ТАСС был уполномочен заявить о роли Пентагона в событиях и о готовности советского руководства пойти на любые крайние меры для защиты территориальной целостности СССР.
— Вот, — удовлетворенно заявил депутат. — И я говорил — военщина. А они все — марсиане, марсиане.
— Слушайте, майор, — сказал Иван, — вы замполитом, часом, не работали? Прямо как по газете шпарите.
— Работал. Но это не важно. Важно отсюда выбраться. Инструктаж закончен. Кто лучше всего знает магазин и где что лежит?
— Я! — по-военному рявкнула продавщица. — Клава. Продавщица. Второй разряд.
— Нужна водка и шампунь. Пионер! Какой шампунь нужен?
— Ну… Лучше «Селена», она литровая.
— За работу, граждане гражданские!
* * *
«Селены» в магазине было мало, пришлось добивать запасы спиртовых брызгалок шампунем «Кря-кря». Когда взятые в туристическом отделе брезентовые рюкзаки ломились от ровных штабелей баллонов из-под шампуня, консервов, бутылок с водкой, фляг с водой, патронов и фонариков, майор Фомин разлил по стаканам последнюю «Столичную». Пионеру дали пива.
— Ну, на дорожку. Будем.
Выпили, закусили разогретой тушенкой.
Ханурик Василий закусывать опять не стал. Зато он рассовал по карманам пузырьки с одеколоном «Шипр».
— Они ж природу ненавидят, — ответил он на недоуменные взоры. — А там — спирт и травы.
Запахнулись в длиннополые ватные куртки, нацепили очки, на головы натянули вязаные шапки. Теперь все были похожи на альпинистов, только с ружьями вместо ледорубов.
Пол под ногами вдруг содрогнулся, зазвенели тарелки в посудном отделе и люстры в «товарах для дома». Майор кинулся к окну, осторожно выглянул наружу.
В дальних концах магазина стали лопаться люминесцентные трубки. Тьма приближалась.
— На площадь нельзя, — сказал майор, обернувшись. — Запасной выход где?
В подвале натужно завыл генератор.
— Сейчас сдохнет, — сказала продавщица Клава. — Идем за мной.
Они гуськом потянулись в подсобные помещения. Когда впереди замаячили двухстворчатые ржавые ворота, генератор в последний раз фыркнул и затих. От мигающих на потолке ламп заплясали тени. Позади раздался глухой удар в дверь.
— Бегом! — крикнул майор.
Задний двор встретил их тьмой и колючим снегом в лицо.
— От дома к дому! — майор пытался перекричать воющий ветер. — Пригибаясь!
Из-за угла вылетела пара призрачных теней. От длинной очереди продавщицы Клавы они смешались с вьюгой.
Ближайший дом был метрах в тридцати, темный, еле видный за бешеной пеленой. Иван пару раз поскользнулся, едва не потеряв выданный ему майором дробовик. Под ногами уже были доски крыльца, когда земля снова содрогнулась, и Иван посмотрел назад.
Над сталинской пятиэтажкой с магазином поднималась в белесое ночное небо жуткая конструкция из бесчисленных ломаных линий. Ее сверкающие части переливались друг в друга, исчезали и вытягивались, подобно иглам огромного бесформенного ежа. Сияли белые звезды на стыках, вибрировали, расплываясь.
Сержант схватил Ивана за шиворот и втащил в подъезд.
— ек… Майор, что это за хрень?!
— Не знаю, — майор сосредоточенно чистил от снега «калаш». — И знать не хочу.
В темноте подъезда раздался тихий скрежет, луч фонаря выхватил на пролете серое и мутное, разрубая его пополам. Майор достал из кармана брызгалку, струя спирта ударила в кучу пыльных ошметков, превратив их в дымящуюся грязь.
— Эффективно, — сказала завуч.
— Вперед, — скомандовал майор. — Нельзя останавливаться. Первыми идем я и Клава с фонарем. Фонарь держать так, чтобы луч очищал дорогу, по ходу движения, Сзади прикрывают сержант и Василий.
Ханурик кивнул, выудил из кармана бутылку и приложился.
— Не напиваться!
— Ага, — Василий глянул на майора осоловело.
Хорошо, что подъезд оказался проходным. В соседних домах все подъезды были проходными. Только пару раз пришлось сбивать с задних дверей ржавые амбарные замки. Несколько раз людей догоняли мелкие тени, но тут же растворялись в пурге, сбитые выстрелами, лучом или водкой.
— А они нь такий уж и страшные, оказвца, — заплетающимся языком объявил ханурик в очередном темном подъезде. — Посикал, и готово.
— Да, посикал, и ффсе, — согласился с ним депутат. — Но вот та, которая большая, это да-а… Послушай, майор, — депутат облокотился на маскхалатное плечо и дыхнул в ухо, — а почему если они воды боятся, то снег идет? И им хоть бы хрен? А? Вода же — тоже снег?
Майор скинул его руку, шагнул к двери, высунул наружу ладонь. Вернулся и ткнул ее толстяку под нос. На перчатке лежало несколько белых хлопьев.
— Этот снег не тает. Это вообще не снег.
Депутат клюнул носом.
— Действитльно… Не тает. А что это?
Майор тихо зарычал.
— Все. Пора. Перемена дислокации. Эти двое пьяниц — в центре. В арьергарде — сержант и турист. Поехали.
Они оказались на широкой улице. По обеим сторонам были двухэтажные длинные дома с темными слепыми окнами. Дико выл ветер, гоняя белые хлопья. Метель полностью скрывала все вокруг, и только далеко слева над домами угадывались какие-то огромные движущиеся тени.
— Нам туда, — кивнул майор в их сторону. — Там река.
С крыши дома напротив вдруг свалилось нечто бесформенное, ощетинившееся конечностями. Оно вспухло, заскрежетало и кинулось через дорогу.
— Пригнулись! — Майор кинул что-то прямо в кучу приближающихся белесых ногорук. Вспух белый шар, рванул обжигающий ветер.
— Последняя граната, — сказал майор. — Больше нет.
В подъезде он в первую очередь достал планшет, развернул карту.
— Не нравится мне эта дорога, — сказал он. — Слишком большая активность. Придется идти через канализацию. Тут недалеко есть люк.
— Через канализацию? — опешила Андревна. — Да вы что?!
— Я надеюсь, она еще не совсем замерзла. Если там тепло и влажно, нам повезло.
— Если там тепло и влажно, мы задохнемся или утонем!
— Не-е, майор, — включился депутат. — Кнлиза-ция — это говно. Это плхая идея. Пойдем лучше пъ дороге, я тя как друга пршу.
Майор молча отодвинул его в сторону и вышел во двор. Канализационный люк виднелся тут же, в двух шагах, черный, древний, с какими-то чугунными вензелями по периметру.
— Не-не, майор! — Депутат вцепился ему в воротник. — Я те друг иль нет? Я тя туда не пущу! Там темно, сыро и влажно. Друг или не?! Скажи «друг», тогда пройдешь!
Майор двинул его в челюсть. Депутат грохнулся на асфальт, взбрыкнув ногами.
— Спускаемся в прежнем порядке. Толстяк остается здесь. Он меня достал. — Майор сдвинул тяжелую крышку.
— Да вы что! — снова возмутилась Андревна, почувствовав, что может вернуть часть власти. — Никого мы здесь не оставим. Не позволяйте себе лишнего!
Майор безнадежно махнул рукой и стал спускаться в темноту.
* * *
В канализации было темно, холодно и неуютно. С толстых труб, тянущихся вдоль потолка, свисали какие-то заледеневшие тряпки и сосульки подозрительно темного цвета. Воняло сероводородом. Ханурик то и дело обливал себя «шипром». Это помогало всем. Стены были покрыты ледяной коркой. В некоторых проходах виднелись белые ошметки, а за сливными решетками клубилась пыль. Пару раз из темноты боковин вываливались полусформировавшиеся тени, которые тут же успокаивались после доброй порции «Столичной» из брызгалок.
— А я думала, канализация — это большая труба, заполненная дерьмом, — сказала завуч, оглядываясь.
— Все так думают, — ответил бугай Бутырко. — Нас как-то послали на задание, а там хоть и горы с пустыней, в Кабуле-то, а канализация все равно…
— Старший сержант! — прикрикнул на него майор.
Они вышли в помещение главного коллектора.
— Виноват, — Бутырко замолчал.
— Ой-вей! — раздался из темноты голос. — Да все таки знают, что в Кабуле наши контингенты!..
Ханурик заорал и стал палить на голос. Грохот дребезжал в ушах, отражаясь от высокого бетонного потолка. Майор одним движением отобрал у него карабин и двинул локтем в грудь. Ханурик сел.
— Ну вот, я же так и думал, — печально сказал голос. — Незачем внезапно говорить старому еврею, его обязательно начнут расстреливать.
Пять фонарей, в панике порыскав по темным стенам, уткнулись в сидящую напротив человеческую фигуру.
— Кто таков? — крикнул майор. — Чего здесь делаешь?
Человек, кряхтя, поднялся, отряхнул черное замызганное пальтецо, снял шляпу, обнажив голову с жидкими седыми волосами, свисавшими подобно сосулькам.
— Это очень сложно объяснить кто я таков и что здесь делаю, гражданин начальник. Фамилия моя Вундермахер, зовут Моисей Лазаревич, а здесь я сижу. Сидеть — это мое постоянное занятие. Я сидел при Владимире Ильиче, сидел при Иосифе Виссарионовиче. При Георгии Максимилиановиче меня ненадолго выпустили, но при Никите Сергеиче снова посадили. А все почему? А все потому, что кому-то пришло в голову, что я не люблю советскую власть. Кто-то решил, что сидя я буду любить ее больше. А теперь я сижу здесь, и мне совсем не нравится, что происходит у вас там, наверху.
— Это местный безумец, — тихо объяснила Андревна майору. — Его недавно из психушки выпустили.
— Ясно, — ответил майор. — Так, гражданин… э-э… Махер. Производится эвакуация населенного пункта. Собирайтесь. Пойдете с нами.
— И вы таки думаете, что я как несмышленый елед обрадуюсь вашему предложению? Здесь тепло и не слишком воняет. А наверху радостно бродят огромные шлимазлы, и мне совсем не хочется с ними встречаться…
— Это не обсуждается, — сказал майор. — У меня приказ очистить местность от посторонних. И я его выполню…
— А меня хотел оставить, — пробурчал протрезвевший от запаха депутат.
— …если посторонние меня не слишком напрягают, — добавил майор, глянув на него.
Вундермахер развел руками и снова надел шляпу.
— Собирайте вещи.
— Вы видите здесь какие-то вещи? Вот когда меня забирали в первый раз, рядом таки действительно были вещи!
На бетонном полу лежала только газета с какими-то объедками.
— Тем лучше. Клава, выдай ему запасные очки и пару брызгалок из своих запасов. Так, гражданин Махер, как только увидите что-нибудь серое и клубящееся, пускайте струю. Поможет.
— Да, — согласился тот. — Струю пускать мне даже в лагере иногда помогало.
— Значит, так, — обратился майор к своему маленькому отряду. — Теперь нас девять. — Он посмотрел на депутата. — Точнее, восемь с половиной. И половина — это далеко не пионер. И даже не Махер. Идем дальше колонной строго по два человека, исключая гражданина еврея. Авангард — я, Клава. Арьергард — турист и сержант. Пионер, завуч — вторые за нами.
— А можно мне пистолет? — спросил пионер.
— Нельзя. Затем — безумец и алкоголики. Смотреть в оба, особенно на развилках и при наличии боковых коридоров. Фонарики и спирт наготове. Выдвигаемся.
Метров через сто, после двух стычек с мелкими тенями, судя по их виду, бывших когда-то крысами или собаками, майор посветил фонариком на потолок.
— Сыро, — объявил он. — Река близко.
— Сдается мне, граждане начальники, зря вы туда идете, — сказал Вундермахер. — Там же самое что ни на есть логово главного кипода. И он совсем не обрадуется вашему появлению.
Тоннель упирался в бетонную стену, по которой медленно стекала полузамерзшая вода. Рядом были металлические скобы, наверху виднелся люк.
— Пришли, — сказал майор. — Там река. Она наверняка холодная, но это лучшая защита от нападения. Даже лучше спирта. Если что — ныряйте с головой. Потом отогреетесь. В полутора километрах на восток первые заставы. Для нас главное — добраться туда. После этого забудете все, как страшный сон. Старайтесь не смотреть назад. Там аэродром. И то, во что он сейчас превратился.
Ивана передернуло, и он с ужасом понял, что обязательно посмотрит.
