За длинным российским рублем

Давайте познакомимся с господином или, скорее, товарищем Паком. Он один из тех 30 000–35 000 северокорейских рабочих, которые до недавнего времени трудились на стройках, заводах и фермах России, в основном – на Дальнем Востоке. Впрочем, как мы увидим дальше, товарищ Пак не совсем рядовой рабочий: хотя начинал он простым строителем, со временем ему удалось выйти в начальство, пусть и мелкое.

Родился Пак в начале 1970-х годов. Для Северной Кореи это были времена стабильности, но также и времена крайне ограниченной социальной мобильности. К тому времени революционная буря 1940-х улеглась, общество закостенело, чему немало способствовала и квазисословная система сонбун. Головокружительные карьеры, которые превращали батраков в генералов, делались в революционные 1940-е и военные 1950-е, но в 1970-е все подходы к генеральским должностям были уже прочно заняты детьми генералов, вторым поколением элиты. Забегая вперед, можно отметить, что карьерные взлеты стали вновь возможными при Ким Чен Ире, в условиях хаоса 1990-х и начала нулевых (хотя в последнем случае речь уже шла не о чиновничьей, а о предпринимательской карьере). Однако та Северная Корея времен позднего Ким Ир Сена, в которой родился и провел свое детство товарищ Пак, была страной стабильной, очень бедной (по крайней мере, по меркам СССР и Восточной Европы) и не дававшей особых возможностей для социального продвижения. Дети начальников стабильно становились начальниками, а дети рабочих – рабочими. Социальные лифты застряли намертво, и случилось это еще до рождения товарища Пака.

Впрочем, Паку отчасти повезло: он родился в семье, принадлежавшей, скажем так, к «низу верхних 25 %» северокорейского общества. Нельзя сказать, что его родители были элитой, но все равно в жесткой иерархии, столь характерной для КНДР времен развитого кимирсенизма, они находились существенно выше среднего уровня. Как и большинство детей из таких семей, товарищ Пак пошел в армию, где и отслужил положенные в те годы десять лет срочной службы. Ему повезло попасть в хорошее подразделение, так что голода 1996–1999 годов он почти не заметил. Родители его тем временем стали заниматься мелкой торговлей, как и большинство северокорейских семей в 1990-е. В результате, когда товарищ Пак вернулся из армии в родительский дом, перед ним открывались две перспективы. Он мог поступить в вуз и потом с большой вероятностью выйти в чиновники, стать менеджером младшего звена. С другой стороны, он мог заняться мелким бизнесом, работая вместе со своими родителями. Однако товарищ Пак не пошел ни по тому, ни по другому пути. Связи отца помогли ему устроиться в фирму, которая занималась отправкой северокорейцев на работу за границу.

Работа за границей всегда считалась в КНДР очень престижной, поэтому представители уже третьего поколения северокорейцев прилагают все усилия, чтобы только попасть в сибирскую тайгу или аравийские пустыни. Добиться этого можно только за взятку. Уже с конца 1970-х годов подразумевалось, что кореец, удачно съездивший на лесозаготовки куда-нибудь в Хабаровский край, по возвращении домой подарит своему начальнику телевизор или магнитолу. С тех пор ситуация изменилась, поэтому в деле отбора на работу за границу действует бессменный принцип Остапа Бендера «утром – деньги, вечером – стулья». Кроме того, взятки за право отправиться в загранку дают не магнитолами и телевизорами, а хрустящими американскими долларами (китайские юани тоже подойдут).

Сейчас северокорейские рабочие трудятся в основном в трех регионах: России, Китае и странах Ближнего Востока, причем в России и на Ближнем Востоке среди них большинство составляют строители, а в Китае они заняты в основном на производстве. Та фирма, куда с помощью родительских связей устроился товарищ Пак, была строительной и Китаем не занималась, так что он мог выбирать только между Ближним Востоком и Россией. И Россия, и Ближний Восток считаются в КНДР куда более престижными местами работы, чем Китай: взятка за право поехать в Китай около 2010 года составляла всего 150–200 долларов, а вот поездка в Россию или на Ближний Восток стоила 500–600 долларов. После «украинского» кризиса 2014 года размеры взяток, которые полагается платить за право на выезд в Россию, снизились в два раза, отражая снижение курса доллара к рублю.

В отдельных случаях взятка может быть и существенно больше, но бывает это тогда, когда у кандидата есть проблемы с анкетой и нет необходимых связей. Одному моему знакомому, у которого обнаружились дальние родственники на Сахалине, за выезд в Россию пришлось заплатить больше 1000 долларов, причем заметная часть этой суммы ушла на умиротворение сотрудников «госохраны», то есть госбезопасности. Дело в том, что одно из условий для кандидатов на работу за границей – это отсутствие родственников в стране назначения, а также наличие жены и детей, которые, само собой, остаются дома (логика, которая стоит за этими запретами, полагаю, отлично понятна большинству людей с советским прошлым).

Товарищ Пак решил проблемы на удивление дешево: право поехать рабочим в Россию было приобретено им всего за 300 долларов. Сыграли роль тут и безупречная анкета, и связи его родителей. Пройдя необходимую подготовку (как идейно-политическую, так и профессиональную), в середине 2000-х товарищ Пак оказался в России в одной из северокорейских компаний, занимающихся строительными и отделочными работами в Приморском крае.

Россия поразила Пака, причем удивило его не ее материальное процветание. Скорее наоборот. Как и большинство северокорейцев его поколения, товарищ Пак с детства много слышал о сказочном богатстве СССР-России и счастливых обитателей этой страны. Поэтому, как товарищ Пак сам честно признается, уровень жизни в Приморье середины нулевых его даже несколько разочаровал: Россия оказалась действительно страной зажиточной, но все-таки она была не так богата, как он ожидал. Реально поразили его две вещи: развитая инфраструктура и уровень личных свобод. Покрытые асфальтом российские дороги, которые вызывают столь много нареканий у жителей Приморья, показались ему сказочными, а беспрерывное снабжение электроэнергией даже в небольших городках, с точки зрения товарища Пака, было просто чудом. Если говорить о свободах, то товарища Пака привлекали не политические свободы, хотя его немало удивило, с какой резкостью российская пресса может писать о действиях и центрального правительства, и местных чиновников. Куда большее впечатление на него произвели обычные бытовые свободы россиян: возможность отправиться за границу и даже просто путешествовать по стране безо всяких разрешений на поездку и взяток на блокпостах.

Первые несколько лет пребывания в Приморье товарищ Пак был простым строителем и занимался отделочными работами. В некоторых случаях северокорейские рабочие жили организованно, непосредственно на объектах или рядом с ними. Однако к тому времени в России стала обычной практика отпуска северокорейских рабочих, так сказать, на оброк: им разрешали искать работу самостоятельно. Называется это «работой на контракте». Северокорейцы обычно формируют бригады, которые и договариваются с заказчиками. Оплата аккордная, и рабочим дана немалая автономия. С точки зрения северокорейских властей, от отправленных «на контракт» рабочих требуется только делать ежемесячные фиксированные взносы в государственный фонд и изредка появляться на политических мероприятиях.

Размер этого ежемесячного взноса, который фактически является налогом, меняется со временем и зависит от ряда факторов, однако речь идет о весьма ощутимых суммах. Типичный северокорейский рабочий отдает в фонд государства (то есть своей северокорейской компании, которая потом частично делится деньгами с государством) не менее половины того, что он получает от российского заказчика-работодателя. Условия эти могут показаться грабительскими, но сами рабочие в своем большинстве воспринимают ситуацию спокойно: они получают, по северокорейским меркам, сверхдоходы, и поэтому обычно считают естественным то, что платят с них сверхналоги. Совсем уж внакладе они не остаются: около 2010 года северокорейский строительный рабочий средней квалификации за год работы в России мог отложить 1000–2000 долларов. Правда, после крымских событий и девальвации рубля эта сумма снизилась раза в полтора-два. Тем не менее, если учесть, что реальная средняя ежемесячная зарплата «чистыми» в Пхеньяне в 2015–2016 годах была эквивалентна 50–70 долларам, то понятно, что рабочие возвращались на родину обеспеченными людьми. Вернувшись спустя несколько лет домой, рабочий может купить киоск или торговую точку на рынке, делами которой потом занималась бы его жена. Иначе говоря, одна поездка в Россию превращает простого рабочего в представителя среднего класса и малого бизнеса.

Условия труда, конечно, тяжелые, а несчастные случаи с летальным исходом по состоянию на 2015 год случались с северокорейскими строительными рабочими в России в четыре раза чаще, чем в среднем по строительной отрасли. Надо, однако, помнить, что во многих случаях сами рабочие добиваются того, чтобы им не мешали работать по 12–13 часов в сутки, практически без выходных. Северокорейцы едут в Россию с одной целью – зарабатывать деньги, и готовы работать столько, сколько нужно, чтобы только заработать как можно больше. Даже те рабочие, кому не довелось попасть «на контракт» и кто трудится на какой-то большой стройке под непосредственным надзором начальства, часто могут отправиться на заработки после того, как закончилась основная смена. Само северокорейское начальство при этом до недавнего времени не особо интересовалось, что они делают после рабочего дня. Как выразился по этому поводу товарищ Пак, который, как мы увидим, впоследствии сам стал руководителем: «Хоть они там по бабам ходят, хоть работают всю ночь где-то, это не наше дело. Главное, чтобы основная работа выполнялась как следует и чтобы платежи делались в срок».

Столь же либерально северокорейское начальство относится к ведению «организационной жизни» среди рабочих за границей – несмотря на то что 70–80 % из них являются членами партии (наличие партбилета в кармане существенно увеличивает шансы на «загранку»). Теоретически рабочие, как и все граждане КНДР, и в особенности члены партии, должны несколько раз в неделю посещать политзанятия, а раз в неделю проводить «собрание самокритики». На практике же те рабочие, что трудятся «по контрактам», от этих обязанностей почти освобождены: «собрания самокритики» проводятся формально и в максимально упрощенном формате, а политзанятия часто игнорируются.

Перед отъездом в Россию рабочим объясняют, что им ни в коем случае не следует общаться с южнокорейцами, которые, дескать, все без исключения являются сотрудниками южнокорейской разведки. Действительно, контакты с гражданами Юга не раз служили основанием для немедленного вывоза попавшегося на таких контактах гражданина КНДР в Северную Корею, причем, если это было необходимым, вывоз проводился насильственно (похищение людей за границей – давнее хобби северокорейских спецслужб, так что методика таких операций там отработана хорошо). Теоретически рабочим также запрещается слушать иностранное радио и пользоваться смартфонами, но этот запрет, как и многие другие, как правило, игнорируется. У руководства нет ни возможности настолько жестко контролировать поведение рабочих, ни особого желания делать это.

Подавляющее большинство северокорейских рабочих не проявляют явного интереса к политическим вопросам. Они приезжают в Россию с вполне конкретной задачей – заработать как можно больше денег для себя и своей семьи. Далеко не все они являются сторонниками нынешней северокорейской власти: один мой коллега из Владивостока вспоминает, как около 2010 года работавший у него на даче северокореец, основательно выпив по случаю вечера субботы, вдруг начал на плохом, но понятном русском языке крыть и северокорейскую систему, и лично Любимого Полководца Ким Чен Ира, яростно объясняя своему российскому собеседнику, насколько прекрасно жить в такой свободной и богатой стране, как Россия, и с таким лидером, как Путин. Однако подобная откровенность является довольно редкой (хотя и не исключительной!), ибо рабочие отлично понимают: любое политически подозрительное поведение может привести к катастрофическим последствиям, от которых пострадают и сам рабочий, и его семья, и связанные с ними люди. Поэтому большинство рабочих ведут себя в соответствии с инструкциями, хотя многие из них позволяют себе иногда тайно смотреть южнокорейские сериалы и слушать южнокорейское радио, а то и странствовать по просторам южнокорейского интернета.

Около 2009 года в жизни товарища Пака случились серьезные перемены. К тому времени он, обладая способностями к языкам, неплохо освоил русский. К тому же в те несколько лет, которые ему пришлось провести в Северной Корее в ожидании очереди на отправку за границу, он активно работал в родительском бизнесе, торгуя морепродуктами и аккумуляторными батареями (очень важное устройство в КНДР, где отключение электроэнергии – часть повседневной жизни и где аккумуляторные батареи имеются чуть ли не в каждом доме).

Природную предприимчивость Пака немало обогатил опыт работы в частной коммерции, так что с конца нулевых, по-прежнему формально числясь простым рабочим, он стал одним из тех посредников, которые трудоустраивают автономные северокорейские строительные бригады и зарабатывают на этом. Со временем у Пака появился небольшой офис с русской секретаршей и неплохие контакты в деловых кругах Приморья. Большинство его российских знакомых и партнеров были уверены, что товарищ Пак – большой начальник и, скорее всего, сотрудник страшного «северокорейского КГБ». Сам Пак подобные мнения не опровергал. Связи товарища Пака с северокорейскими спецслужбами действительно были весьма близкими и дружественными, но все-таки никак не делали его кадровым сотрудником «госохраны», то есть Министерства безопасности. Особистам товарищ Пак периодически делал щедрые подарки, чтобы те не задавали слишком много вопросов, а также помогал им, делясь информацией, – как сам он говорит, «отчасти чтобы избежать проблем, а отчасти потому, что Родине нужна развединформация». Изменение статуса существенно повлияло на доход товарища Пака. Раньше его сбережения составляли чуть более 1000 долларов в год, но теперь, став посредником, он стал откладывать в год по 7000–10 000 долларов. По северокорейским меркам это были огромные деньги, которые позволили ему приобрести хорошую квартиру и обеспечить образование своим детям (высшее образование в хорошем вузе в Северной Корее является бесплатным только на страницах журнала «Корея»).

Товарищ Пак относится к тем десяткам и даже сотням тысяч жителей КНДР, кто благодаря работе за границей сумел и существенно улучшить свое материальное положение, и подняться в северокорейской иерархии. К сожалению, в 2017 году люди, подобные Паку, оказались в очень непростой ситуации. Новый пакет санкций против КНДР, введенный Совбезом ООН в декабре 2017 года, предусматривал запрет на использование труда северокорейских рабочих. За это решение, которое объективно шло во вред и корейским рабочим, и российской экономике, проголосовал и представитель России. По имеющимся сведениям, сделано это было, чтобы не ссориться с Китаем, который как раз в это время занимал максимально жесткие позиции в отношении Пхеньяна. Вслед за принятием резолюции Вашингтон стал оказывать серьезное давление на те страны, в которых находились рабочие из КНДР, добиваясь от них высылки этих людей домой. Действительно, резолюция Совета Безопасности ООН предусматривает, что все рабочие из КНДР должны быть высланы из страны к концу 2019 года.

Эта кампания обычно преподносится как борьба за права северокорейских трудящихся, которые, дескать, являются «рабами наших дней». Самозваных защитников прав рабочих не смущает то, что все до единого северокорейские рабочие за границей не только приехали туда добровольно, но и заплатили (в виде взяток) немалые деньги за право быть отобранными для якобы рабского труда. Этот факт хорошо известен экспертам и ученым, но часто замалчивается журналистами – слишком уж явно он противоречит стройной и, главное, высокоморальной картине, которая позволяет представить усилия, направленные на развал экономики и снижение уровня жизни в Северной Корее, как благородную борьбу за интересы и права народных масс.

Похоже, что усилия по выдворению северокорейских рабочих в целом увенчаются успехом – слишком уж неравны силы (хотя некоторое количество рабочих, можно предполагать, останутся в России и иных странах). В любом случае, десяткам тысяч людей, похожих на товарища Пака, надо готовиться к тому, что сытой и относительно благополучной жизни их самих и их семей приходит конец.