Часть III

Черная жемчужина

Поход был долгим и утомительным, а секретность полнейшей. Те, кто не был занят на вахтах, изнывали от безделья. Лишь вечером офицеры собирались в кают-компании авианосца, чтобы поиграть в карты и за стаканчиком рома или виски посудачить, куда и зачем они идут. Однако шила в мешке не утаишь. Однажды капитан минного тральщика «Мёрдик» Сайрус Лафарг, с которым Ланселот за время плавания сдружился, сидя за карточным столом, сообщил новость, которую недавно услышал по радио: в Аргентине, мол, недавно сдались союзникам экипажи двух немецких подводных лодок, причем они утверждают, что прибыли прямиком из Антарктиды; причем, когда к подлодкам подошли аргентинские сторожевики, немецкие матросы развлекались тем, что с палубы бросали чайкам кусочки консервированных сардин в масле, хотя если бы они были до этого в многомесячной автономке, то все сардины, конечно, сожрали бы сами, а вот если до того субмарины посетили свою базу где-нибудь неподалеку, например в той же Антарктиде, то вполне могли пополнить там свои запасы. Это вызвало в подвыпившей кают-компании взрыв хохота, а кто-то предположил, что они идут разыскивать фашистские базы на Южном полюсе, и это прибавило всеобщего веселья. Тут припомнили слухи, что сбежавшие нацисты построили себе в сельве Южной Америки города или даже поселились в космосе.

– А что, господа, вдруг мы сцапаем здесь самого Гитлера? – смеясь, заявил Лафарг. – Болтают ведь, что в Берлине русские нашли лишь чей-то сожженный труп. Но если он все же удрал и спрятался где-то подо льдом, я, чтобы его найти, готов нырнуть на дно морское прямо с моим эсминцем!

Смех в кают-компании внезапно смолк, и все как-то странно на него посмотрели. Ведь это очень плохая примета, когда сам капитан кличет на свое судно беду.

В море Росса эскадра вошла к середине января 1947 года. Там в бухте Китовой уже много лет находилась законсервированная полярная станция «Литтл Америка», которую когда-то основал здесь сам Берд. На воду спустили тяжелые десантные амфибии, они доставили на ледяной шельф людей и технику, которые тут же приступили к обустройству аэродрома.

Ланселот вместе с Бердом также сошли на лед. Вокруг расстилалась ровная белая пустыня, никаких следов раньше находившейся здесь базы заметно не было, если не считать восьми металлических труб, которые торчали из снега.

Берд потопал ногой по блестящей ледяной коре:

– Смотрите, Ланселот, здесь в двадцать девятом году я поставил восемь радиомачт. Как вы думаете, какой они были высоты?

– Во всяком случае, повыше, чем теперь, – похлопав по одной из труб ладонью в меховой перчатке, сказал Ланселот. – Наверное, их сломало здешними стоковыми ураганами. Не удивительно, ведь с тех пор столько лет прошло.

– Вы правы, мачты и в самом деле когда-то возвышались на семьдесят пять футов. Но ветер здесь ни при чем, они и сейчас такой же длины. Просто все восемь теперь погребены под снегом. Как вы видите, верхняя часть мачт торчит над снегом на тридцать пять футов. Таким образом, сорок футов конструкций были занесены снегом в течение восемнадцати лет, прошедших с момента их установки. Следовательно, средняя скорость увеличения снежного покрова в этом месте составляла около двух футов в год. Как предполагают ученые-гляциологи, в среднем толщина снежно-ледяного покрова в Антарктиде должна быть примерно восемь тысяч футов. Если допустить, что примерно такими же темпами рос ледяной покров и в других частях материка, то как вы думаете, за какое время намерзли эти восемь тысяч футов?

– Получается, за четыре тысячи лет, – ответил Ланселот. – То есть вы хотите сказать, что за два тысячелетия до Рождества Христова снега в Антарктиде вообще не было? Но как вы объясните тогда, что возраст антарктических льдов, как я слышал, составляет миллионы лет?

– Ну, это смотря по тому, где брать пробы. Представьте: если вы, например, пробурили скважину на одной из вершин Мак-Кинли, что на Аляске, то возраст льда из взятого вами керна будет, вероятно, миллион лет или больше. Но если вы спуститесь пониже, в долину, где снежный покров иногда сходит, то можете обнаружить, что в руках у вас тает всего лишь прошлогодний лед.

– Ну, допустим.

– Так же и здесь, в Антарктиде. На ее ледяном щите можно найти очень высокие точки – до двенадцати тысяч футов и выше. Рельеф местности подо льдом никто в точности не знает, кроме того, земная кора под тяжестью ледяного щита должны была просесть, так что, беря пробы льда, вы можете угодить в какую-нибудь слегка подсевшую местную «мак-кинли». Наши подсчеты, конечно, очень приблизительны – на самом деле возраст щита может быть и четыре, и десять тысяч лет, – однако это дает представление о порядке цифр… И потом, есть еще карта Пири Рейса!

– Пири? Того, кто в 1909 году ходил на Северный полюс?

– Нет, другого Пири, не американского, а турецкого, причем жил он почти четыре с половиной века назад. В 1929 году мой хороший знакомый, директор Национального музея в Константинополе Халил Эдхем, разбирал библиотеку византийских императоров в старом дворце султанов Топкапы. На дальней пыльной полке он обнаружил кусок кожи газели, на которой была нанесена старинная карта, судя по сделанной на ней надписи, составленная в 1513 году турецким адмиралом Пири ибн Хаджи Махмедом, по прозвищу Пири Рейс. Адмирал ухитрился с поразительной точностью нанести на карту Антарктиду, и это больше чем за триста лет до ее открытия. Но самое удивительное, что изображена она на ней без всякого ледяного покрова! Причем Антарктический полуостров там еще соединяется перешейком с Южной Америкой. Я видел эту карту собственными глазами.

– Но тогда получается, что, составляя ее, этот Пири пользовался какими-то невероятно древними источниками, которые, если принять ваши расчеты, могли иметь возраст в десять тысяч лет.

– Именно так. Ведь Константинополь, прежде чем стать Стамбулом, был столицей Византии, то есть Восточной Римской империи. Туда были вывезены тысячи старинных свитков, спасенных из погибшей в войнах Александрийской библиотеки. А в ней хранились многие секреты, в том числе первых египетских жрецов и фараонов, знавших и помнивших многое. И это заставляет меня верить в ваш рассказ о полой Земле, внутри которой обитают те, кто спасся там во время оледенения материка.

– Главное теперь, чтобы эти самые обитатели не начали убеждать вас в этом еще более энергично…

Через несколько дней, когда взлетная полоса для самолетов с лыжными шасси была готова, Берд, как бывалый полярный летчик, собрался лично выполнить воздушную разведку местности и попросил Ланселота его сопровождать. Был взят курс на юг, через трансантарктический горный хребет, прямо по направлению к полюсу. Кряж был прорезан сухими долинами, где и с востока, и с запада поднимались величественные вершины. Некоторые, лишенные снежного покрова, были угольно-черными и кирпично-красными, другие, покрытые льдом и похожие на гигантские застывшие водопады, сияли радугой цветов голубых, пурпурных и зеленых оттенков, которые вряд ли где еще можно увидеть. Однако за хребтом простиралась лишь огромная белая равнина, совершенно пустынная и безжизненная. Когда от полюса их отделяло каких-нибудь сто миль, на восемьдесят восьмом градусе южной широты и тридцатом восточной долготы самолет почти под прямым углом сделал поворот в восточном направлении, а затем на сорок пятом градусе восточной долготы повернул назад, на базу.

– Что-то хозяева не слишком торопятся нас встречать, – сквозь шум двигателей прокричал Берд.

В ту же самую секунду самолет сильно тряхнуло, а потом подкинуло вверх, легко, как пушинку.

– Какого черта, – выругался Берд, потянув на себя штурвал, – управление не реагирует! Господь всемогущий, это еще что такое?! – указал он наружу.

По обеим сторонам самолета параллельным курсом летели два больших блестящих диска, которые почти касались концов крыльев самолета, оказавшегося в их тисках. Вдруг в динамиках раздался вой и треск, а затем послышался голос на английском с легким немецким акцентом: «Адмирал Берд, добро пожаловать на нашу территорию. Мы посадим ваш самолет ровно через три минуты. Но не волнуйтесь, вы в надежных руках». Мотор самолета чихнул и заглох, он задрожал всем корпусом, но не упал, а, повинуясь какой-то невидимой силе, стал плавно снижаться вертикально вниз, словно под него подставили платформу невидимого лифта. Слабый толчок – и он встал на ледяную поверхность. Сквозь плексигласовый колпак было видно, как к самолету приближается несколько темных фигур. Когда они приблизились, то оказалось, что это люди, одетые в кожаную и меховую одежду черного цвета, которая по своему покрою напоминала зимнюю форму войск СС. На груди у них висели автоматы, а на поясе виднелись привешенные к нему гранаты. Жестами они показали, чтобы те, кто в кабине, выходили наружу.

– Ну вот, адмирал, нас и встретили, – сказал Ланселот. – Только вот, кажется, не совсем те, кого мы ждали.

– По крайней мере, это джентльмены, которые умеют вежливо говорить по-английски, а не какие-то нелюди, – буркнул Берд.

– Да, и особенно радует то, что они как две капли воды похожи на эсэсовцев! – в тон ему с иронией ответил Ланселот.

– Даже если это немцы, что тут ужасного? – спокойно сказал Берд, отстегивая ремни. – Война-то ведь уже давно кончилась, а Германия капитулировала. Лучше сдвиньте колпак, полковник, мы выходим – это приказ!

Спрыгнув на землю, Ланселот и Берд оказались в окружении шести немцев, а это были, без сомнения, они – высокие голубоглазые блондины, как раз такие, каких набирали в СС. Знаков различия у них заметно не было, но один явно был старшим, поскольку говорил только он, а остальные лишь слушали. Голос был тот же, что и по радио. В этом человеке Ланселот узнал штурмбаннфюрера СС, помощника коменданта Нового Берлина Крамера Отто фон Вайцзеккера. По его мельком брошенному взгляду он понял, что и тот его тоже узнал.

– Господин адмирал, – сказал Вайцзеккер, – мы уже давно наблюдаем за вашими передвижениями. Вы явились сюда впечатляющими силами, но, как, наверное, уже поняли, они ничто по сравнению с тем, чем располагаем мы. Но, поверьте, мы вам отнюдь не враги. Напротив, у нас общий противник – красная большевистская зараза. Мы слушаем ваше радио и знаем, что и президент Трумэн, и премьер Черчилль, по сути, призывают к новому крестовому походу против Советов. И это нас очень обнадеживает.

– Что вы предлагаете? – спросил его Берд.

– Я предлагаю Америке мир и сотрудничество. Мы передадим вам новые технологии, которые позволят совершить настоящую научно-техническую революцию, вы же – я имею в виду тех, кто реально правит вашей страной, – немедленно прекращаете преследовать всех германских офицеров, которые лишь выполняли свой долг, но обвиняются сейчас в военных преступлениях, объявляете план восстановления экономики Германии, ну и соответственно налаживаете поставки сюда некоторых необходимых нам материалов… Да, чуть не забыл, Антарктиду следует объявить демилитаризованной зоной, исключить присвоение ее территорий какими бы то ни было государствами и, вообще, запретить ее посещение любому кому заблагорассудится. Вот вам моя рука, пожмите ее, если согласны пойти с нами на переговоры.

С этими словами, он сдернул с руки перчатку и протянул ее Берду. На указательном пальце блеснул серебряный перстень с так хорошо знакомым Ланселоту масонским символом. Он поймал также и взгляд адмирала, который буквально вперился глазами в этот знак. Тут Берд тоже стряхнул свою перчатку и пожал немцу руку. В этот момент Ланселот заметил, что концы больших пальцев каждого из них особым образом нажимают на место между пястно-фаланговыми суставами среднего и безымянного пальцев друг друга.

– Я думаю, что на таких условиях мы, пожалуй, сможем начать переговоры, – сказал Берд. – Однако если об этом станет известно Сталину, неприятностей не оберешься.

– У вас же уже есть атомная бомба, которую вы сбросили на Японию, – сказал немец, – а у русских пока нет. Но скоро она у них появится, и тогда будет поздно. Мы предлагаем вместе нанести по России упреждающий удар оттуда, откуда они не ждут – прямо из-под земли, и после того, как мы уничтожим нашего общего врага, придет пора Нового порядка на всей этой планете, когда мир наконец проснется.

Ланселот понял, что при таком обороте событий терять ему нечего, так как свидетеля подобного разговора никто в живых, естественно, не оставит, а значит, пора действовать.

– Если я вас правильно понял, герр Вайцзеккер, – вмешался он, – вы сейчас предлагаете нам развязать новую мировую войну, причем ядерным оружием, надеясь сами отсидеться под землей, пока американцы и русские убивают друг друга. Здорово придумано! А вот вам, адмирал, не пристало пожимать руку закоренелому нацисту. Я уверен, что президент Рузвельт ни за что не пошел бы на сделку с этими недобитками. Кроме того, не забывайте, что в этом деле есть еще один, главный игрок – атланты, которые вряд ли поддержат подобные планы.

Лицо Вайцзеккера побагровело.

– Я тоже узнал тебя, Ланселот. Жаль, что не удалось пристрелить тебя в прошлый раз. Но сейчас мы это исправим, а скоро придет конец и твоим друзьям атлантам, – яростно прохрипел он, судорожно расстегивая кобуру.

Ждать было нельзя. Ланселот резко обернулся и ударил стоявшего сзади эсэсовца, совершенно не ожидавшего такой наглости, боковым в челюсть, отчего ноги у того подкосились, сорвал у него с пояса гранату, похожую на французскую лимонку F-1. Затем он выдернул из нее чеку и высоко поднял смертоносный заряд над головой. При этом другой рукой он крепко обхватил адмирала и прижал его к себе, заслонившись таким образом от стволов немецких автоматов, сделал три шага назад по направлению к самолету и крикнул по-немецки:

– Даже если вы выстрелите одновременно, граната все равно успеет взорваться. Радиус ее сплошного поражения минимум пятнадцать метров, так что ляжем здесь все. Терять мне нечего, и я обязательно это сделаю, не сомневайтесь. Но есть и другое предложение: на счет три вы все бросаете свое оружие вот сюда, – кивком головы указал он себе под ноги, – мы с адмиралом улетаем, а вы спокойно возвращаетесь в свою нору. Итак, время пошло: раз, два…

Автоматы звякнули об лед, а за ними пояса с гранатами и вальтер Вайцзеккера. Немцы подтолкнули оружие к ногам Ланселота, который отпустив Берда, схватил один из шмайсеров и, передернув затвор, направил его на обезоруженных противников.

– А теперь все отошли прочь на сто метров!

Немцы и на сей раз повиновались, только Вайцзеккер, просверлив своего врага ненавидящим взглядом, на прощанье сказал, обращаясь к Берду:

– Имейте в виду, мое предложение все равно остается в силе. Передайте его своему президенту, а также Михаилу, если вы понимаете, о ком я говорю. Но если через трое суток мы не получим от вас положительного ответа, то берегитесь, мы еще покажем вам, где, как любят говорить русские, раки зимуют!

Ланселот, не мешкая, запихнул адмирала в кабину, прыгнул в нее сам, и через несколько секунд самолет, скользнув лыжами по гладкой ледяной поверхности, поднялся в воздух. Шесть черных фигурок внизу быстро превратились в крошечные точки, а потом и вовсе исчезли из виду.

Приняв адмирала на борт, эскадра срочно снялась с якоря и на всех парах двинулась вдоль западного побережья Антарктиды к вытянутой далеко к северу Земле Грэйама, обогнула ее и вошла в море Уэдделла. Этот маневр был очень похож на бегство, каковым он, в сущности, и являлся. Берд все это время старательно избегал общества Ланселота. Однако тот знал, что связаться по радио с Вашингтоном, чтобы обсудить предложение немцев, адмирал не мог. В открытом эфире делать это было бы слишком рискованно, да и приняли бы такое сообщение наверняка за пьяную шутку. Срок ультиматума истек, но ничего не происходило – ни самолетов с крестами, ни торпедных атак вражеских субмарин, ничего… Берд, кажется, решил, что немцы блефуют, потому что больше не торопился с возвращением домой. Ланселот тем временем, чтобы попусту не мозолить глаза адмиралу, которого он и сам не очень-то жаждал видеть, перебрался на «Мёрдик», где его появлению весьма обрадовался капитан Сайрус Лафарг. Они с Ланселотом стояли на мостике, курили, разговаривали, когда вдруг услышали крик наблюдателя: «Воздух! По правому борту!» Со стороны берега к кораблям эскадры стремительно неслись, так низко, что почти касались воды, около дюжины летательных аппаратов, одни из которых по форме были похожи на английские военные каски, другие, серповидные, – на гигантских черных ласточек. Приблизившись, они поднялись выше и промчались между мачтами кораблей настолько быстро, что поднятыми воздушными вихрями порвало радиоантенны. Скорость и маневренность у них были просто невероятные. Казалось, что воздух от снующих вокруг невиданных машин вибрировал словно струна, так что моряки хватались за головы от сильнейшей боли в ушах, падали и с криками катались по палубе. Напавшие били по кораблям какими-то красными лучами, которые прошивали их толстую броню так же легко, как раскаленный нож режет масло. С авианосца взлетели несколько истребителей, однако, пронзенные огненными лучами, тут же рухнули в воду. С «Мёрдика» и других судов по врагу ударили эрликоны, но безуспешно – ни один снаряд не попадал в цель, поскольку те мгновенно меняли свой курс. Тут прямо на глазах у Ланселота луч буквально срезал руку чернокожему матросу-наводчику и насквозь прожег палубу. Наверное, он угодил прямо в пороховой погреб, потому что за этим сразу же последовал мощный взрыв, сломавший корпус судна пополам. Тех несчастных, кто находился ближе к середине, просто разорвало на куски, а некоторых, среди которых оказался и Ланселот, с чудовищной силой выбросило, словно из гигантской катапульты, далеко в море.

* * *

Он видел, как яркий золотой свет пронизывал все вокруг. Собственно, это «все» было ничем, бескрайним и пустым голубым пространством. Никакого источника света также не наблюдалось, он сиял как бы сам по себе. И слово «вокруг» тоже было условно, ибо тело вовсе не ощущалось, оно просто отсутствовало, а сознание являлось лишь частью этого вездесущего света. Он дарил ласковое тепло, которое поднималось, влекло и затягивало бестелесное «Я» в какую-то невидимую воронку сверху. Но не было ни страха, ни сожаления. «Как, оказывается, все просто и… приятно, – думал он о смерти, потому что это, несомненно, была она, явившаяся в образе доброго вселенского света. – Словно мать берет тебя ребенком на свои теплые и нежные руки». Тут же лицо матери в золотой дымке, неясное и размытое, склонилось над ним. Оно приближалось, делалось все более четким и вдруг оказалось, что это уже не мать, а Джейн, которая нежно гладит его по щеке и тихо напевает какой-то колыбельный мотив. «По щеке? Значит, я еще жив? Но почему она плачет?» Тут он вспомнил бой эскадры с дисколетами, огненные лучи, взрыв минного тральщика… «Наверное, у меня нет ног… или рук», – пришло ему в голову первое объяснение. Он попытался пошевелить пальцами ног, потом рук, и против ожидания это у него получилось.

– Он очнулся, – раздался рядом чей-то знакомый мужской голос.

– Ланс, ты видишь меня? Скажи что-нибудь, – прозвучал неповторимый грудной голос Джейн.

– Где это я? – сказал он и попытался сесть, но был остановлен мягким движением ее ладоней.

– Слава богу, ты пришел в себя! Ты снова в Агхарте, в Атласе, среди друзей. Это что-то вроде медицинской клиники атлантов.

Ланселот обвел глазами вокруг себя, однако обстановка не слишком напоминала больничную. Правда, он лежал на кушетке посреди большой комнаты, но ни лекарств, ни капельниц, ни специфического больничного запаха не было. В изголовье стояло только несколько небольших белых приборов со светящимися цветными экранами, на которых бегали какие-то кривые и знаки, похожие на руны или иероглифы. Лишь в нос ему были вставлены концы мягких прозрачных трубок, из которых внутрь струился странно бодрящий свежий воздух, помогавший дышать. Одежды на нем никакой не было, если не считать легкой накидки на бедрах, однако холода он не чувствовал, напротив, ему было тепло и уютно.

– А как я здесь оказался? – поинтересовался он.

– По чистой случайности, – решительно заявил мужской голос, по которому Ланселот узнал месье Броссара. – Атланты засекли, что боши вместе с «серыми» атаковали американскую экспедицию, за которой они тоже давно уже наблюдали, и мы с Араторном немедленно отправились туда на боевой вимане. Должен сказать, что поспели мы как раз вовремя, потому что еще чуть-чуть, и они спалили бы всю вашу эскадру, как некогда адмирал Нельсон – весь наш французский флот при Трафальгаре.

– Но ведь Нельсон там и погиб, правда, чтобы вернуться в Англию в бочке бренди, – попытался улыбнуться Ланселот.

– Вот-вот, и боши тоже сразу ретировались, как только заметили, что появились атланты. Несколько человек с взорванного судна были в воде, и мы их сразу же подобрали. К сожалению, все они вскоре умерли от сильных ожогов, за исключением вас, который, наверное, родился в рубашке.

– Значит, я, месье Броссар, обязан вам своим спасением?

– Не мне, мистер Ланселот, не мне, а Джейн, которая тоже была там с нами, и первая заметила вас в воде.

– Понимаешь, Ланс, я была уверена, что эта экспедиция в Антарктиду не случайна и что ты обязательно должен быть в этом замешан. А уж если где-то что-то горит и взрывается, то ты точно этого не пропустишь. Поэтому, когда на экране наружного слежения я увидела, как кто-то взлетел в воздух с капитанского мостика взорвавшегося корабля, я почти не сомневалась, что это ты. Оставалось только подставить ладони, точнее, поймать тебя в какие-то устройства, кажется, гравитационные сети, которые, на счастье, имеются у атлантов.

– Со мной на мостике тральщика был его капитан Сайрус Лафарг, он жив?

– Как я уже сказал, все остальные погибли, – скорбно ответил Броссар.

Ланселот столько раз представлял себе эту встречу с Джейн, столько хотел ей сказать, но сейчас у него не было для этого ни сил, ни слов. Тем более что при ней неотступно торчал барон, чья роль хотя и выглядела довольно двусмысленной, но который все-таки оставался ее официальным супругом. Они сообщили ему лишь то, что ситуация в Внутриземье неспокойна, а если быть более точным, накалена до предела. Отношения атлантов с «серыми», и ранее натянутые, готовы были перерасти в открытое столкновение. Яблоком раздора стал Новый Берлин, находящийся на территории Агхарты, но в последнее время все более и более отдававший предпочтение дружбе с Кабирим. Совет верховных асуров поставил немцам ультиматум: либо они прекращают с «серыми» все контакты, либо сами уходят из страны атлантов. Масла в огонь подлило и совершенное по наущению немцев нападение «серых» на американскую флотилию. Атланты совершенно не желают жертв ни с чьей стороны, но если немцы ответят отказом, то им придется применять силу.

Ланселот почувствовал, что, несмотря на краткое время, в течение которого продолжался разговор, он очень устал. Сказывались и последствия взрыва корабля, где он, кажется, все-таки получил легкую контузию, да и недобровольное ныряние с высоты пятнадцати ярдов в ледяную воду не прошло даром. Джейн заметила его состояние и, велев отдыхать, вместе с бароном удалилась, пообещав вскоре прийти снова. В ее отсутствие к нему несколько раз заходили двое атлантов – мужчина и женщина – видимо, врачи, которые общались с ним телепатически. Они надели ему на голову шлем, лежа в котором Ланселот слышал легкое гудение, и дали выпить живительного напитка цвета рубина, который однажды ему уже довелось пробовать у Даэрона, после чего он крепко заснул, а когда проснулся, то чувствовал себя совершенно здоровым и полным сил.

На сей раз вместе с Джейн явился Араторн, которому Ланселот обрадовался, как родному, и, поблагодарив за свое чудесное спасение, тут же заявил, что его пора выписывать. Атлант усмехнулся и сказал, что никто его здесь насильно не держит и он волен идти куда пожелает, но со стороны американского друга было бы большой любезностью, если бы он согласился ответить членам Совета на парочку вопросов. Ланселот понял, что ему предстоит неприятный допрос о том, какого гоблина сюда приперлась целая американская эскадра и для чего с ходу устроила небольшую войнушку. Но делать было нечего, придется отдуваться за идиотский эксперимент, затеянный Рокфеллером и Бердом. Его полковничья форма, чистая и выглаженная, лежала на тумбочке. Когда посетители деликатно вышли, он оделся и был готов к любым дальнейшим испытаниям. Оказалось, что клиника располагалась в том же огромном центральном здании, где и высший Совет. Поднявшись на лифте вместе с Араторном, он снова очутился в зале верховных асуров.

На сей раз там присутствовал не весь Совет, а лишь его председатель – «Отец мира» Аэрон, Хранитель истины Даэрон и явившийся вместе с Ланселотом Араторн.

Аэрон некоторое время молча изучал Ланселота и, кажется, копался в его мозгах. По-видимому, он не нашел там ничего криминального, что его вроде бы даже слегка озадачило.

– Как получилось, американец, – телепатически спросил он, – что информация о встрече в Крыму стала известна тевтонам и в результате ваш президент чуть было не погиб, а мир на Земле мог быть сорван? Я вижу, что сам ты не предатель, но кому еще было заранее ведомо об этом визите? Ведь тебя предупреждали, чтобы это хранилось в тайне.

– Великий Аэрон, я, как и обещал, доложил об этом одному только президенту Рузвельту, и больше никому, а место встречи не было согласовано до самого последнего момента.

– Я слышал, Ланселот, что спутница Рузвельта – Элеонора – была главным другом и советником во всех делах. С ней он делился своими планами.

– Я знаю ее лично и готов поручиться – она не может быть изменницей.

– Она нет, но нет ли у нее еще какого-нибудь близкого друга или подруги?

– Насколько я знаю, Элеонора Рузвельт весьма близка с журналисткой Лореной Гикос.

– А не было ли этой женщины в Ялте, а главное, в момент нападения десанта у горы Ай-Петри?

– Да, она была среди аккредитованных на конференции журналистов и в деле при Ай-Петри тоже.

– Вот и ответ, откуда тевтонам стало заранее известно об этой встрече. Если бы не твоя находчивость, Рузвельт был убит там солдатами в русской форме, а в газетах появились фотографии его смерти, сделанные Лореной Гикос. Все это было заранее спланировано Rex Dei… Понятно теперь и то, через кого ордену и Кабиримам стало известно о наших планах встретиться с президентом Рузвельтом в пустыне… А теперь скажи, Ланселот, зачем ты прибыл сюда с целым военным флотом и с кем ты намеревался воевать?

– Те, кто послал сюда эскадру с ведома нынешнего американского президента Трумэна, не знали, как еще привлечь ваше внимание, и рассчитывали, что немцы и «серые» нападут, а вы вмешаетесь и вступите с нами в контакт. Так и произошло. Я принял участие в этой экспедиции и для того, чтобы предупредить вас об опасности. Подозреваю, что «серые» и тевтоны готовят на Агхарту атаку с использованием ядерной бомбы. Во время войны, когда Араторн высадил нас в замке Вевельсбург, в ставке Гиммлера, я сам видел там главного Кабирима. Немцы и «серые» уже тогда были близки к созданию атомной бомбы и наверняка имеют ее сейчас. В общем, Агхарте грозит большая опасность.

– Мы ценим твою заботу об Агхарте, Ланселот, – ответил старейшина. – Но мы знаем о планах «серых» и тевтонов. И мы просим тебя оказать нам одну услугу.

– Какую, достопочтенный Аэрон?

– Мы хотим, чтобы ты принял участие в нашем посольстве в Новый Берлин, чтобы попытаться в последний раз вразумить оставшихся здесь тевтонов. Сейчас они растеряны, всего боятся – и здесь оставаться, и возвращаться на поверхность. Не зная общей обстановки, они могут совершить необдуманные и роковые поступки. Ты, как единственный здесь представитель Америки, мог бы от нашего имени и от имени своего правительства заверить их, что им ничего не угрожает?

– Но мое правительство не давало мне таких полномочий. К тому же мы ведь не знаем, не нашел ли кто-то из преступных главарей Третьего рейха убежище в Новом Берлине, а им ни я, ни кто-либо другой не может предоставить никаких гарантий. Однако предложить свое посредничество в переговорах с моим правительством, чтобы согласовать условия немецкой капитуляции, я мог бы попробовать. Правда, последний раз нам пришлось покидать Новый Берлин, когда нам стреляли в спину.

– Об этом не беспокойся, тевтоны не посмеют, да и не смогут ничего сделать нашим послам, и потом, ты полетишь не один, а с Араторном и Даэроном.

– Хорошо, я согласен, но у меня есть одна просьба.

– Какая же?

– Мое правительство отправляло эту нашу экспедицию для того, чтобы возобновить переговоры с Асгардом, с которым Америка хотела бы дружить и сотрудничать. Я хочу знать, возможно ли продолжение диалога?

– После смерти вашего президента Рузвельта американское правительство сделалось послушным исполнителем воли Reх Deus. А мы не приемлем их претензии на мировое господство, они алчны и лживы, погрязли в пороках. Поэтому говорить о сотрудничестве пока рано. Но если американцы свободно выберут себе другого президента и снова придут сюда с миром, мы будем готовы обсудить возможность ведения переговоров. При этом твое личное участие в них будет залогом добросовестности намерений американцев.

– Я понял. И еще одно: могу ли я взять с собой двух моих соотечественников?

– Если они этого пожелают, ведь они свободны.

На этом мысленный диалог с Советом был завершен. Теперь, накануне возложенной на него нелегкой миссии, предстояло разобраться с самими свободными соотечественниками, чтобы поставить все точки над «i».

* * *

Араторн снова доставил их на своей вимане в Храм Истины, где они уже раньше бывали. До этого Ланселот не имел возможности переговорить с Джейн, но когда аппарат приземлился на зеленой лужайке рядом с полупрозрачными кристаллическими стенами храма, а вышедший встречать их Даэрон после обмена приветствиями проводил всех троих внутрь, предложив отдохнуть на ложах, что стояли на террасе возле бассейна, он решил, что это самый подходящий момент. Он отозвал Джейн в сторону и, когда они уединились в одном из примыкавших к террасе залов, рассказал ей все, что с ним случилось с момента, когда они прошлый раз расстались. При этом он не стал скрывать и истории с передатчиком, спрятанным в рукоятке браунинга, который она вручила ему и по сигналам которого его смогли выследить ищейки Рэксов.

– Ты что же, подозреваешь меня, что я шпионка Михаила, которая с какими-то коварными целями заслана сюда, в Асгард? – спросила она, удивленно подняв брови. – Но это же абсурд! Разве можно было заранее просчитать, что несчастную «Принцессу Елизавету» потопит японская подводная лодка, что я чудом выживу в катастрофе, каким-то образом доплыву до затерянного в океане острова, где спрятано несметное сокровище и где меня подберет субмарина, которая по счастливому совпадению направлялась именно сюда?

– Конечно же, нет, – сказал он. – Но объяснить, почему у тебя оказался замаскированный передатчик, настроенный на волну этих «избранников божьих», можно только одним – твой барон, который его тебе вручил, работает на Reх Deus. А нападение японцев на «Принцессу Елизавету» было спланировано заранее, чтобы Броссар как бы случайно оказался на атолле Кваджалейн, на японской военно-морской базе, откуда в Асгард отправлялась «Черная жемчужина», немецкий капитан которой – такой же масон, как и Броссар. Очевидно, Reх Deus имеет своих агентов и среди японцев. Это все объясняет. Те два японских морских офицера, с которыми мы потом сражались на острове, как раз и были приставлены проследить за тем, чтобы операция прошла чисто и гладко. Все остальное, что случилось с тобой и мною, – просто случайность, которую в таких делах никогда нельзя исключать.

– Ну, предположим – пока только лишь предположим, – что все обстоит действительно так, как ты говоришь. Но зачем тогда Reх Deus предпринимать такие неимоверные усилия, чтобы забросить в Асгард одного своего агента? Какой вред он мог бы нанести могучим атлантам? Да и что за прок ордену от вражды с Асгардом?

– Не забывай, что Рэксы тоже считают себя потомками древних обитателей Атлантиды и претендуют на то, чтобы управлять всем миром. Однако нынешние атланты их презирают как вырожденцев и последышей дезертиров, покинувших родину в самый трудный для нее момент. К тому же им недостает могущества и знаний первых атлантов, которые потомки эмигрантов за тысячи лет утратили. Но Томпсон рассказывал мне, что у Асгарда есть оружие, которому нет равных, по сравнению с которым ядерная бомба – просто хлопушка! Думаю, что Рэксы мечтают о том, чтобы заполучить это оружие в свои руки и с его помощью добиться своих целей. Вот почему Михаил хочет посеять здесь смуту. Я убежден, что именно Рэксы подначили немцев заключить союз с «серыми» против Асгарда и попробуют их руками добраться до сверхоружия атлантов. Если это произойдет, нас всех ждет большая беда.

Джейн казалась смущенной.

– А может быть, не все так ужасно? – вдруг сказала она. – Ну, я имею в виду, если в мире будет одно правительство. Ни войн тебе, ни границ, ни торговых и языковых барьеров. Человечество станет наконец одной дружной семьей…

– Но только для этого придется сперва испепелить две его трети, устроив подлинный ад – и на земле, и под землей! Хороша же будет такая дружная семейка! Скажи, это Броссар внушает тебе подобные мысли?

– Нет, нет, что ты! Выкинь это из головы, я просто так сказала! Проведя здесь почти пять лет, я поняла, что атланты – прекрасны и великодушны. Они истинные хранители Земли и не желают зла никому – ни людям, ни даже «серым». И я тоже не хочу, чтобы им был причинен какой-нибудь вред! Нет, не хочу и не допущу! Теперь мы с тобой снова вместе и сделаем все, чтобы им помочь, и здесь, во Внутриземье, опять наступит мир.

– Рад слышать, что мы с тобой снова вместе. А как же Броссар?

– О, он не такой, как ты думаешь. На самом деле он добрый. И благородный…

– Вот как? Теперь он уже и добрый, и благородный! Ты говоришь так, словно после моего отъезда снова к нему вернулась как добрая супруга. Ну конечно! А я-то, глупец, надеялся, что когда мы встретимся, между нами все будет как прежде. Но эти годы… Значит, они не прошли для тебя даром.

– Ланс, ты прав, все действительно очень сложно. Мы в ответе за тех, кого приручили. Я не знаю, что будет с нами дальше, да и не время сейчас в этом разбираться. Я хочу только одного – вернуться в наш мир, а путь для этого, как я понимаю, пролегает через Новый Берлин, где нам надо выполнить нелегкую миссию. Всем нам вместе!

«Да, – подумал он с грустью, – женщины поистине непостижимы. Можно повторить подвиги Геракла, одолеть миллионы врагов, явиться, взломав вековые льды, с целым военным флотом, чтобы наконец освободить ее из оков, и после этого услышать: «Буду ли я снова с тобой? Не знаю, может быть, когда-нибудь. Но мне сейчас недосуг в этом во всем разбираться!»

– Пусть будет так, – вздохнув, сказал он вслух, – разберемся потом…

Когда они вернулись к бассейну, то кроме Броссара застали там Даэрона. Атлант выглядел озабоченно.

– Я хочу сообщить вам, что из Нового Берлина к нам прибыл человек. Он русский ученый-биолог, давно с нами сотрудничает в изучении человеческого генома и часто бывает здесь, в Атласе. Но у него трудное имя…

– Неужели, Николай Трофимов-Рузовский? – напрягая свою незаурядную память, вспомнил Ланселот. – Да, конечно, мы встречались с ним в Новом Берлине. Где же он?

– Ждет вас в зале Полярной звезды…

Русский за прошедшие пять лет почти не изменился: он был так же худощав, носат, и только его буйная черная шевелюра начала понемногу сдавать свои позиции, отступая назад и обнажая огромный, слегка покатый лоб философа и ученого. Заметив Ланселота, он совершенно не удивился.

– Я еще в прошлый раз, когда увидел вас в Новом Берлине с моим другом Томпсоном, понял, что когда-нибудь мы встретимся снова, – сказал он, крепко пожимая ему руку. – Знаете, Ланселот, у вас лицо благородного флибустьера, а такие всегда добиваются своих целей… Мне сказали, что Перси погиб. Это правда?

– К сожалению, да. Я был с ним до последней минуты, и он спас меня ценой собственной жизни.

– Догадываюсь, что не только вас одного. У него была внешность бонвивана, а душа героя! И наверняка его смерть как-то была связана с нашими здешними делами?

– В общем, да.

– Ну что ж, – смахнув с лица набежавшую грустную тень, сказал Николай, обращаясь ко всем, – кажется, герои нам еще потребуются. Я только что прилетел сюда из Нойшвабенланда, и у меня дурные вести. После поражения в войне там, наверху, наци, похоже, готовятся взять реванш здесь. Недавно в Новый Берлин пришла последняя подводная лодка, по слухам, из Аргентины, после чего все сразу забегали, как ненормальные, а город стал похож на растревоженный осиный рой. Сам я не знаю, кто прибыл на этом судне, потому что все держится в строжайшем секрете, но думаю, персона очень важная. Вы знаете, я занимаюсь в здешнем институте «Аненэрбе» радиационной генетикой, так вот – моя чуткая аппаратура вскоре после этого снова зафиксировала заметный скачок радиационного фона. Я знаю, что вы, американцы, недавно взорвали над Японией атомную бомбу. Боюсь, что и немцы все-таки успели обзавестись своей, и даже не одной. Их близкое соседство и засекли мои приборы. И потом, в городе стали все чаще замечать «серых», которые хоть и не афишируют свое там присутствие, но особо больше и не скрываются. В общем, готовится что-то очень серьезное. Надо что-то делать.

– Мы как раз и собираемся лететь в Новый Берлин, разобраться там во всем на месте.

– Я же сказал, это сейчас настоящий осиный рой, а если его разворошить, осы накинутся на вас все скопом, и тогда держись!

– Но мы обязаны предотвратить худшее развитие событий, – заметил Даэрон. – Иначе среди людей не обойдется без жертв, да и всем прочим достанется. И мы хотим предложить оставшимся здесь тевтонам вступить в контакт с правительством Соединенных Штатов, чтобы начать переговоры о сдаче на приемлемых для всех условиях. Для этого наши американские друзья и собираются в путь. И мы с Араторном летим с ними.

– А если немцы не согласятся?

– Не забывайте, дорогой Николай, что Новый Берлин стоит на нашей земле, и именно мы, атланты, снабжаем его энергией.

– А-а, понимаю: если детки будут шалить, им просто выключат в спальне свет!

– Если эти детки до того не спалят весь дом, – саркастически добавила Джейн.

– Вот потому-то ждать больше и нельзя, – подытожил Ланселот. – В общем, boot and saddle, как говорят в американской кавалерии! Только вот я все-таки сомневаюсь, Джейн, стоит ли тебе лететь вместе с нами? Ведь неизвестно, чем это все обернется.

Сказав это, он понял, что сморозил какую-то несусветную глупость, ибо Джейн смерила мужчин таким взглядом, что даже Даэрон под ним съежился и как будто сделался меньше ростом. Вдруг она неожиданно усмехнулась и весело заявила:

– Я думаю, что если бы Елену Прекрасную глупые троянцы взяли на переговоры с греками, то Трою никто бы и пальцем не тронул, а так у них всех мужиков перебили. Нет уж, я лучше за вами пригляжу. И потом, Ланселот, я не хочу, чтобы ты потерялся еще лет на двадцать.

– Хорошо, моя Прекрасная Елена, – рассмеялся он, чувствуя в глубине души облегчение оттого, что не придется сейчас расставаться, – глупые троянцы охотно преклоняют пред тобой колена, дабы ты своими волшебными чарами одолела коварство злых греков…

Выйдя из здания, они обнаружили, что все уже готово к отлету: вимана ждала на лужайке, а в ее открытом проеме маячила долговязая фигура Араторна.

* * *

Дисколет взмыл в безоблачное розовое небо, заложил вираж и взял курс на Нойшвабенланд, находившийся приблизительно милях в трехстах. Несмотря на довольно значительное расстояние, он должен был покрыть его минут за пятнадцать. Благодаря вогнутой кривизне внутреннего пространства Земного шара, когда видно намного дальше, чем на его внешней, выгнутой поверхности, пункт назначения можно было смутно различить в иллюминаторах и на экранах обозрения высоко взлетевшего аппарата как напоминающее нарост лишайника серое пятно на вздымающейся на самом краю горизонта земной тверди. С противоположной стороны внизу лежала столица Асгарда – город Атлас. Впрочем, назвать его городом можно было довольно условно; он скорее напоминал брошенную на песчаном берегу океана россыпь драгоценных морских раковин – так причудливы и разнообразны были цвета и формы образующих его гигантских сооружений. Лучи красного небесного светила преломлялись в их блестящих стеклянных гранях, разбиваясь на сонмы мерцающих разноцветных огней. Между зданиями пробегали в разных направлениях бесчисленные крошечные искры – то были летательные аппараты, на которых передвигались жители города, создавая над ним неповторимое, колеблющееся золотистое облако. Пейзаж был поистине футуристическим и настолько прекрасным, что люди завороженно смотрели, не в силах оторвать от него взгляды.

Но вдруг вся эта пленительная картина бесследно исчезла. Экраны внешнего наблюдения ослепительно вспыхнули, словно множество солнц соединилось в одно, а корабль буквально швырнуло в сторону, так что если бы не стабилизирующее гравитационное поле, включенное в его кабине, всех пассажиров, наверное, расплющило бы о стены. Затем, когда экраны снова обрели способность показывать то, что было снаружи, они увидели, как над берегом появился растущий огненный шар диаметром около мили, и к нему с поверхности со зловещей неторопливостью начало подтягиваться круглое светящееся облако пыли. Оторвавшись от земли, шар за считаные секунды взлетел на три мили и все продолжал подниматься. Затем он исчез, уступив место столбу клубящегося дыма, вытянувшегося вверх миль на десять и прямо на глазах принявшего форму чудовищного гриба. Все это сопровождалось оглушительным раскатом грома, от которого сотряслись и небо, и земля. Было видно, как над прибрежной равниной пошла тепловая волна, настолько мощная, что она буквально слизала всю растительность, оставляя за собой лишь сломанные и обугленные остовы деревьев. Нетрудно было представить, что ждало всех оказавшихся там живых существ – они должны были превратиться в пылающие факелы, их внутренности испариться, а тела превратиться в сгустки полыхающих углей. Но тут из-под огненного шара вырвалась вторая, ударная волна, которая стала распространяться из эпицентра со скоростью примерно пятьсот миль в час, сметая на своем пути все, что еще не было окончательно уничтожено тепловой вспышкой. Ее яростного натиска не выдерживали даже скалы, которые рушились, как детские песчаные куличики. Свидетели этой нежданной катастрофы первые секунды даже не поняли, что произошло, но, когда осознали, ужаснулись и устремили взоры на то место, где только что перед ними красовался волшебный град, ожидая увидеть на его месте лишь дымящиеся руины. Однако ничего не было видно, лишь плотные клубы дыма застилали небо. Дисколет завис над пожарищем, в которое превратились равнины Асгарда, надеясь на чудо.

Через несколько минут после взрыва по обшивке корабля застучали тяжелые капли дождя – то был черный радиоактивный ливень, испарившаяся влага, успевшая остыть в верхних слоях атмосферы и устремившаяся обратно к земле в виде крупных капель, в которых вода насыщена радиоактивной пылью. Дождь принес с собой новый ураганный порыв ветра, на сей раз поменявший свое направление и устремившийся назад, к эпицентру. Он был не столь сильным, как первый, но тем не менее мог бы вырывать с корнем деревья, если бы они здесь еще оставались. Воздушные смерчи мгновенно слизали дымовую завесу, и тут случилось чудо, исторгшее у людей – невольных зрителей этого инфернального аутодафе, – общий восторженный крик. Атлас стоял неколебимо, он совершенно не пострадал от ядерного взрыва, будто был накрыт какой-то невидимой защитной сферой, отвратившей от него, казалось, неминуемую погибель.

Ланселот впервые видел атлантов растерянными и впавшими в некую прострацию. Несколько минут после взрыва ни Араторн, ни Даэрон не могли вымолвить ни слова, их лица застыли, а телепатический канал общения молчал.

– Возвращаемся? – решился первым нарушить затянувшуюся паузу Ланселот.

Этот вопрос вернул Даэрона к реальности. Он подал знак Араторну, и тот, тоже очнувшись, возобновил движение корабля вперед.

– Нет, теперь нам, напротив, надо как можно скорее попасть в город тевтонов. Вы видели, с Атласом ничего страшного не случилось – его защитило мощное поле, которое мы недавно создали над городом и всеми другими нашими поселениями. Оно включается, как только возникает опасность. Преодолевать его Кабиримы, которых вы зовете серыми, пока что, как мы сейчас убедились, не научились, хотя боюсь, скоро смогут. Жаль только, что взрыв убил в округе всю растительность и животных, ну да это поправимо, со временем восстановим. Но, честно говоря, мы все-таки не думали, что Кабиримы решатся на войну с нами, ведь последняя была много тысяч лет назад… Теперь же наша цель изменилась. Очевидно, Кабиримы уже полностью взяли под свой контроль тевтонов, а значит, вести переговоры нам теперь не с кем. Однако там осталась наша секретная установка, снабжавшая город пришельцев энергией. Там мы на всякий случай поставили защитное оборудование, охраняющее ее от вторжения, и это было ошибкой, моей в том числе. Беда в том, что оно может быть использовано как оружие. Смертельное оружие! По сравнению с ним ядерная бомба, что сейчас взорвали здесь наши враги, – ничто. Тевтоны никогда не смогли бы сами его захватить, но боюсь, что Кабиримы, если очень постараются, смогут. И мы обязаны, во что бы то ни стало, их опередить и эту страшную машину уничтожить, иначе весь мир может разлететься на куски, как внутри, так и наверху. Но для этого я должен сначала сам посмотреть смерти в глаза, – загадочно добавил атлант.

– Хорошо, но каков будет наш дальнейший план? – спросила Джейн.

– Он простой, – ответил ей Даэрон, – летим прямо к станции, забираем оттуда нашего нового друга Гавриила и уничтожаем все термическим лучом.

– Возможно, это будет не так просто сделать, – сообщил прежде хранивший молчание Трофимов-Рузовский. – Пару суток назад я был в том районе и видел, как «серые» стягивали к энергоблоку какое-то оборудование или, может быть, оружие. Я тогда еще не понял зачем, но теперь понимаю. Во всяком случае, советую быть начеку!

Тем временем дисколет на максимальной скорости и малой высоте уже приближался к Новому Берлину, облетая его со стороны гор по широкой дуге, чтобы, минуя центр, сразу достичь пункта назначения. Вскоре впереди показались корпуса станции, расположенные на окраине города и отделенные от его ближайших зданий широким и ровным пустырем. Корабль снизил скорость и завис в воздухе, внимательно изучая обстановку. Все было спокойно, никаких следов, свидетельствовавших об опасности, замечено не было, и Араторн плавно посадил машину прямо перед воротами в высокой металлической ограде, которая преграждала доступ на территорию станции. Сначала Араторн хотел пойти туда один, но Даэрон решительно возразил, сказав, что отключить защитное излучение может только он. Внезапно вмешалась Джейн, сказав, что они с Броссаром будут чувствовать себя в полной безопасности лишь рядом с Даэроном и Араторном, чем, конечно, сильно уколола самолюбие Ланселота. Впрочем, он про себя вынужден был признать ее правоту, ибо на территории станции за высокой крепкой стеной, да еще в присутствии двух могучих атлантов, опасность подвергнуться неожиданному нападению была значительно меньше, чем если бы они оставались на борту корабля. Тут и он заявил, что также отправится на станцию, против чего никто возражать не стал. За кораблем изъявил желание присмотреть лишь русский ученый, остальные спустились наружу и пошли к воротам.

* * *

Даэрон набрал какой-то сложный код на светящихся кнопках, вмонтированных прямо в тяжелые ворота, после чего они стали медленно отъезжать в сторону, открывая проход внутрь станции. Впрочем, оказалось, что путь через образовавшийся проем преграждала массивная фигура, в которой Ланселот узнал бывшего подручного Михаила, носившего гордое имя другого небесного архистратига. Как и положено его тезке архангелу, он крепко стоял на страже своего поста на самом краю мирозданья, однако в руках вместо цветущей райской ветви держал наготове тяжелый немецкий пулемет со свисающей зарядной лентой. Увидев атлантов, он, однако, расплылся в широкой улыбке, если так можно было назвать расходящееся движение тектонических плит, составлявших грубую физиономию гиганта. Отведя ствол пулемета в сторону от пришедших, Гавриил прогудел, обращаясь в первую очередь к Араторну:

– Вот уж не ожидал вас сегодня увидеть, мой господин. Да еще с такой внушительной свитой. Что-то случилось?

– Пока нет, Гавриил, но может случиться. Скажи, все ли здесь спокойно, не видел ли ты возле станции кого-нибудь из Кабиримов? – ответил атлант, жестом приглашая всех войти на ее территорию.

– Все нормально, господин, – ответил тот, закрывая за ними ворота, – никто здесь не появлялся.

Вспомнив, как быстро атлант смирил на недостроенном вашингтонском аэродроме свирепого предводителя банды переодетых головорезов, Ланселот подумал, что процесс перевоспитания с помощью чудодейственного гипноза одного из «божественных королей» у Араторна, кажется, вполне получился.

– Знакомьтесь, друзья, это Гавриил, – представил охранника Араторн. – Раньше между нами были некоторые… разногласия, но, оказавшись здесь, он глубоко проникся мыслью о своем происхождении, которое считает от атлантов, и теперь беспредельно предан Агхарте как своей вновь обретенной отчизне. Но твоя служба здесь подошла к концу, мой друг, – добавил он, обращаясь к Гавриилу, – мы закрываем эту станцию и ликвидируем ее.

– Что значит ликвидируем, господин?

– То есть мы ее уничтожаем – она будет взорвана, точнее, рассеяна на молекулы. Сейчас мы отключим охранную систему и задействуем программу ее самоликвидации.

Даэрон подошел к стене и нажал на ней едва заметную кнопку. В серой металлической плоскости разверзлось небольшое окно, из которого выдвинулось некое устройство, отдаленно напоминавшее укрепленные на вертикальной штанге массивные черные очки. Атлант приложился к ним обоими глазами и нажал еще на одну кнопку. Раздалось тихое жужжание, щелчок, и наступила тишина, потому что висевший до этого момента над станцией постоянный легкий гул стих – это отключилась защитная система излучения, которая образовывала над ней незримую смертельную и абсолютно непроходимую преграду. Затем к другой стене подошел Араторн и, вытянув вверх руку, нажал на ней в определенном месте. Наружу из стены выдвинулась небольшая горизонтальная панель с клавиатурой, на которой он набрал известный ему код. На панели замигал красный сигнал, и выскочила кнопка включения команды самоликвидации, над которой он уже занес палец, собираясь нажать. Что произошло дальше, сначала никто не понял. Уши заложило от грохота выстрелов, панель управления разлетелась на куски, а Араторна отбросило в сторону. Все его тело было прошито длинной пулеметной очередью. Гавриил, ухмыляясь, навел еще дымящийся ствол своего оружия на второго атланта и людей.

– И не вздумай пошевельнуться, – гаркнул он, обращаясь к Даэрону, – А то отправлю тебя к нашим общим праотцам вместе с этим вот, – презрительно кивнул он в сторону лежавшего на полу Араторна, в голове которого чернела дыра размером с кулак, а вокруг расплывалась большая лужа голубой крови. – Он гордился тем, что сделал из меня, как он считал, преданную собаку, но сам оказался глупцом, проглотившим брошенную ему кость. Мы ведь тоже не все забыли и отлично владеем такими штучками, как гипноз, а нападение на вашу тарелку на американском аэродроме было просто хорошим спектаклем. Наш трюк сработал, и вы решили, что взяли меня под свой полный контроль, а на самом деле мы просто привели в действие давний план, чтобы проникнуть наконец в этот ваш запретный мир… А вот теперь мы кое-что отсюда позаимствуем. Джейн, девочка моя, и ты, французик, подите-ка сюда, мне будет нужна ваша помощь. Вы почти до конца сыграли здесь свою роль, и сыграли ее в целом неплохо, но теперь нам надо еще выдернуть вон из той штуки – повел он стволом пулемета в сторону первого блока – их секретную машинку, они называют ее «Маш-Мак». Представляете, они хотели взорвать такую полезную вещь!

Воспользовавшись тем, что смертоносное дуло на миг отвернуло в сторону, Даэрон нажал на своем поясе на какую-то крохотную коробочку, и сразу его и всех трех стоявших рядом людей накрыла прозрачным искрящимся куполом защитная завеса, уменьшенная копия той, что недавно спасла Атлас. Ствол тут же вернулся на место и плюнул огнем, однако пули по дуге огибали купол, не причиняя никому никакого вреда. Даэрон шагнул в сторону первого, оставшегося целым пульта и быстро что-то на нем нажал, после чего снова раздалось характерное гудение, – это над станцией восстановилось защитное поле.

– Гавриил, прекрати стрелять, – прокричала из-за спасительной завесы Джейн. – Мы больше не на вашей стороне. «Маш-Мак» не должен попасть в руки людей, он слишком опасен. Тебе уже не удастся его взять, брось оружие, все кончено!

Но вопреки ожиданиям гигант вовсе не выглядел растерянным. Казалось, он предвидел такое развитие событий, потому что, ухмыляясь, паясничая и передразнивая Джейн, пропищал:

– Ты так считаешь, моя деточка? Тогда потрудись поднять свои голубые глазки и посмотреть наверх! Уверен, тебе это понравится.

Внезапно стало темно, будто гигантская черная тень накрыла территорию станции. Взглянув наверх, Ланселот, к своему изумлению, обнаружил два огромных перепончатых крыла, которые медленно поднимались и опускались над их головами, как причудливые опахала. Сначала ему показалось, что это какая-то гигантская летучая мышь из числа тех доисторических чудовищ, которыми был населен внутренний мир. Но тут крылья, взмахнув в последний раз с такой мощью, что поднялся воздушный вихрь, сложились, и их обладатель плавно опустился на землю прямо перед ними. Он не был ни мышью, ни ящером и вообще не был животным, несмотря на весьма экзотическую внешность: его голова была вооружена рогами и острым орлиным клювом, а на передних конечностях видны длинные когти; роста он был огромного, выше Даэрона, сзади виден длинный, извивавшийся подобно змее, голый хвост, а ноги покрыты густой шерстью, заканчиваясь копытами, как у сатира. Но глаза! Глаза этого адского создания смотрели на них совершенно осмысленно, и их можно было бы даже назвать человеческими, если бы не горевшая в угольно-черных зрачках поистине нечеловеческая ненависть и злоба. Гавриил позади него встал на колени, простер вверх руки, а затем поклонился чудовищу, словно божеству.

– А-а-а, старый знакомый! – насмешливо произнес вслух Даэрон. – Давно я тебя здесь не видел. Все сеешь среди людей раздоры, соблазняя их властью, сокровищами и богатством? Тебе еще не надоело изображать из себя летающего козла?.. Это Баал-Пеор, или Бельфегор, – пояснил он, обращаясь к свои спутникам, – вы, люди, когда-то называли таких богами, а теперь демонами. Он один из осколков древнего племени магов, которое, когда мы все еще жили на поверхности Земли, правило племенем Кабирим. Вижу, он снова решил сделаться их царем, а с нами развязать войну.

Бельфегор с силой ударил хвостом о землю, и из горла его послышался звук, похожий на орлиный клекот, который вскоре принял характер членораздельной речи.

– Ошибаешься, мерзкий атлантский колдун! Мое царство скоро будет на всей Земле, и все племена, и все народы падут передо мной ниц! И я уже скоро буду не Баал, а бог смерти Мот, которого никому не дано одолеть.

– А вот в этом я сильно сомневаюсь, – сказал атлант. – Ты уже один раз сделал ставку на тевтонов и их вождя и проиграл! Люди смогли одолеть силу, которую ты дал Гитлеру… Нам известно, что пятнадцать лет назад, – повернулся он к своим спутникам, – Баал-Пеор заключил с Гитлером договор, скрепив его кровью. Он обещал ему беспредельную власть, которую тот должен был обратить во зло, но в обмен Гитлер обязался отдать демону свою душу ровно через тринадцать лет со дня заключения договора.

– Да, уж зла-то фюрер наделал предостаточно, и ведь именно 30 апреля 1945 года, то есть через чертову дюжину лет, он покончил с собой в берлинской рейхсканцелярии, – воскликнул Ланселот, который успел мгновенно сосчитать даты.

Снова раздался клекот, вырвавшийся из горла Бельфегора. Похоже, что так он смеялся.

– Вы, наверное, удивитесь, но фюрер германской нации умереть не может. Да, я взял его душу, и теперь он бессмертен. Теперь он – это я! Так же как и многие другие там, в верхнем мире. Они ходят, едят, пьют, имеют женщин, играют на биржах, пишут в газетах и болтают в парламентах в своем изначальном обличье, но всегда послушно исполняют лишь мою волю. И таких будет все больше и больше, пока Я, Баал-Мот, не стану и в этом, и в том мире Всем! Мою армию называли нацистами, фашистами, но вся она пропитана только моим духом… Вот они, новые сверхчеловеки! – простер он когтистую лапу, указывая на кого-то, кто только что вошел в открывшиеся ворота. Ланселот обернулся и увидел, что позади них как по волшебству возник монолитный строй людей в черной эсэсовской форме и железных касках со свастиками, выбросивших вверх руки в традиционном нацистском приветствии. Среди них он узнал Вайцзеккера, коменданта Крамера и его адьютанта Вилли. Глаза всех солдат были устремлены на Бельфегора, светясь каким-то неестественным, фосфоресцирующим блеском и выражая полное обожание, самоотречение и восторг. Весь экзальтированный вид этих солдат говорил, что они жаждут ринуться в бой и выполнить любой приказ своего дьявольского божества.

Бельфегор отвечал им таким же приветственным нацистским жестом. А в другой его руке как бы из ниоткуда вдруг возник гигантский сверкающий меч, с острия которого, устремленного вверх, змеей струилось в небо яркое белое пламя. Затем меч пришел в движение, молниеносно описал широкую дугу и ударил в сферу, которой Даэрон защищал себя и людей. На мгновение Ланселоту показалось, что незримый щит остановил устрашающее оружие, которое на секунду, и правда, замедлилось. Однако поверхность сферы вдруг пошла рябью в том месте, куда вонзилось острие, потеряла свою прозрачность, стала на глазах расползаться, а потом со звоном исчезла. Меч, словно никогда и не приостанавливался, со свистом пронесся вперед, мелькнул прямо над самой макушкой Ланселота и встретился с шеей Даэрона. Огромная голова атланта слетела с плеч, полетела в сторону, как некая жуткая комета, увлекая за собой хвост из длинных белых волос, а затем покатилась по земле, мелькая широко распахнутыми глазами. Казалось, что она невероятно удивляется тому, что с ней только что произошло. Тело же все еще стояло, из рассеченных сосудов шеи фонтаном била ярко-синяя кровь, густо забрызгивая лица и плечи находившихся рядом людей. Но вот ноги его подогнулись, и обезглавленный безжизненный корпус тяжело повалился на землю. Ланселот был ошеломлен, он никак не мог поверить в произошедшее, ибо считал атлантов неуязвимыми и почти бессмертными. Но тут раздался оглушительный торжествующий рев, вырвавшийся сразу из сотни солдатских глоток, который подтвердил – случилось то, что случилось. Демон сделал повелительный царственный жест, и к голове сразу же подбежал Крамер, поднял ее и, сгибаясь от тяжести, понес своему идолу, а затем, преклонив колено, двумя руками торжественно протянул ему этот страшный трофей. Бельфегор взял голову за длинные, перепачканные синей кровью волосы, повернул к себе и долго смотрел в мертвое лицо. Затем он рывком поднес и прижал ее все еще открытыми зрачками к окулярам устройства, которое отключало защитное поле и реагировало лишь на рисунок оболочки глаз Даэрона. Раздался щелчок, и гудение поля прекратилось, что вновь вызвало у эсэсовцев приступ неописуемого восторга. Бельфегор указал когтем на блок защитного устройства, к которому теперь шагнул Отто Вайцзеккер. Ему, видимо, было известно, как работает станция, потому что он уверенно нажал на панели управления несколько клавиш, после чего в стене открылась глубокая ниша. Немного покопавшись в ней, он подозвал шестерых солдат, с трудом вытащивших оттуда массивный черный цилиндр. Бельфегор, широко расправив оба своих крыла, подошел, обхватил цилиндр когтистой лапой и победно поднял его вверх над своей головой. Строй эсэсовцев снова как по команде ответил ему нацистским жестом и троекратным криком: «Зиг… хайль! Зиг… хайль! Зиг… хайль!».

– Это «Маш-Мак»! – возгласил Бельфегор, а затем продолжил, как заправский политический оратор, причем с некими характерными интонациями, показавшимися Ланселоту знакомыми, только он никак не мог понять откуда. – Это оружие, которым так кичились атланты и которое они когда-то давно украли у моих предков. Теперь оно снова у нас, и мы с его помощью легко повернем клячу истории вспять. Мы начнем возрождение народа, который, по своей вине проиграв войну, оказался в глубочайшей за всю историю пропасти. Знайте, что с этого момента мы вступаем в новую, неистовую борьбу, которая будет иметь решающее значение для всего мира. Размеры этого события станут ясны только нашим потомкам. Они осознают его как поворотный пункт, с которого началось новое время.

Завершив эту свою удивительную речь под восторженные крики своей аудитории, демон взмахнул крыльями, медленно поднялся и на минуту завис в вышине, как бы желая подольше насладиться поклонением собравшихся внизу людей. Затем, издав торжествующий клекот, он неторопливо перелетел через стену и скрылся из виду.

Все это время о Ланселоте и двух его оставшихся спутниках никто как бы и не вспоминал.

– Так, значит, это ты была агентом Рэксов? – с сожалением глядя на Джейн, сказал Ланселот. – А я-то, честно говоря, на Броссара думал. Ловко же ты меня провела с этим пистолетом-передатчиком.

– Прости меня, Ланс, я искренне верила, что делаю доброе дело. Ты знаешь, ведь Михаил, как ты его называешь, – мой отец. Я сама не знала об этом, росла с матерью, но он нашел меня, когда я стала выступать на Бродвее. И прислал Артура. С тех пор я работала на английскую разведку и… Rex Deus. Пока не вмешался случай… и ты.

Они стояли посередине площадки в окружении не менее чем целой сотни вооруженных нацистских головорезов, что исключало всякую возможность побега. Да и глупо было бы надеяться, что о них позабудут. Этого, конечно, и не произошло. Как только предводитель скрылся в небесах, бразды правления взял в свои руки Крамер. Он подскочил к пленникам, сверля их взглядом своего единственного глаза.

– Ну что, Ланселот, – сказал он с не предвещавшей ничего хорошего злорадной ухмылкой, – у тебя еще не отпала охота шутить? Я ведь не забыл нашу последнюю встречу. Благодари судьбу за то, что вас пока не приказано убивать, а то бы я для начала с удовольствием сделал из тебя такого же циклопа, как и я сам, а потом перерезал твою американскую глотку. Но ведь никто не говорил, что тебя нельзя и пальцем тронуть.

С этими словами он коротко, но резко и сильно ударил Ланселота кулаком в лицо. Тут же сзади на того обрушился целый град ударов прикладами, а когда он упал, то его долго продолжали избивать ногами.

– Ну, все, пока с него хватит, – остановил солдат Крамер. – Быстро берите всех троих и тащите на атлантскую виману, что стоит на площади перед станцией. Только сначала свяжите американца, уж больно он прыткий.

Грубые солдатские руки веревкой скрутили Ланселоту руки за спиной, потом подхватили пленников и, больно толкая в спину стволами автоматов, вывели наружу.

Вимана, на которой недавно доставили их сюда погибшие страшной смертью Араторн и Даэрон, стояла на прежнем месте, но только вокруг нее сейчас суетились эсэсовцы, снимавшие с грузовика цилиндр и погружавшие его на корабль, входной люк в который был раскрыт настежь. Значит, им каким-то образом удалось проникнуть внутрь.

«Трофимов-Рузовский! – осенило Ланселота. – Выходит, не зря он остался на корабле – виды имел. Тоже успел вступить в это чертово братство, которое спелось и с нацистами, и с «серыми». Так значит, все было ловко разыгранным спектаклем: и то, как этот русский неожиданно объявился в Атласе, и то, что рассказал об интересе немцев к энергоблоку. Просто надо было заманить нас сюда, причем вместе с Даэроном… Постой, – сказал он себе, – а может, и атомный взрыв над Асгардом – тоже часть их дьявольского плана? Ну конечно! Ведь иначе Даэрон не поспешил бы сразу сюда, чтобы обезопасить «Маш-Мак».

Тем временем они подошли к кораблю, где солдаты уже закончили погрузку. У открытого трапа их ждал Гавриил.

– Ну что, голуби мои, – расплылся он в притворной улыбке и протянул тоном, каким обычно сюсюкают с маленькими детьми, – сейчас полетим с вами домо-ой!

А затем продолжил, по-прежнему ерничая, но уже серьезно и зло:

– Там и тебя, Джейн, и тебя, Броссар, ждет не дождется с отчетом Михаил. То-то папочка вам обрадуется и отблагодарит за блестящее выполнение задания… А ты, американец, расскажешь нам, что там еще замышлял ваш бывший президент Рузвельт. Ведь ты, говорят, ходил у него в советниках, то есть был важной птицей. Значит, много знаешь, это нам пригодится… Ну, что ты на меня уставился, как член на бритву? А-а-а, понимаю, гордый, не скажешь, мол, ничего. Не беспокойся, у нас все расскажешь, не таких ломали.

Но тут вперед выступила Джейн:

– Напрасно ты рассчитываешь, Гавр, что немцы, если, конечно, они сумеют с помощью украденного у атлантов оружия взять реванш, поделятся с вами своим могуществом. Ты же видел, кто у них во главе – он же не потерпит рядом ни тебя, ни Михаила, ни кого бы то ни было еще. Да и орден масонов, которым вы сейчас втемную вертите, их явно раздражает и первым пойдет под нож. Подумай об этом, не будь глупцом!

– Поживем – увидим, – проворчал гигант.

С этими словами он своей громадной ручищей грубо крутанул вокруг оси связанного по рукам Ланселота, втолкнул его внутрь корабля и, пропустив вперед себя Джейн и Броссара, последовал туда сам. За ними поспешили зайти подоспевшие Крамер и Вайцзеккер.

* * *

«Удивительно, насколько сильно надо предать народ, чтобы править им».

Адольф Гитлер

Внутри виманы, в центральном зале управления, находились двое: Трофимов-Рузовский, выглядевший как-то потерянно, и другой человек, которого не было на энергоблоке во время развернувшихся там драматических событий. Он стоял в центре зала, спиной к вошедшим, но, заслышав шум шагов, обернулся. Его фигура казалась мешковатой, а наружность невыразительной: серый полувоенный френч, нездоровый, серовато-желтый цвет лица, челка, падающая на низкий покатый лоб, под носом маленькие усики, похожие на сапожную щетку. В общем, спутать его с кем-либо еще было невозможно, ведь в течение последних пятнадцати лет это был, пожалуй, наиболее узнаваемый в мире облик. Перед ними собственной персоной предстал не кто иной, как бывший фюрер германской нации и рейхсканцлер Адольф Гитлер, который, согласно официальной версии, должен был застрелиться в своем бункере в осажденном русскими Берлине еще 30 апреля 1945 года. Однако он казался вполне себе живым, хотя и смотрелся довольно странно. Дело в том, что вел себя неожиданно воскресший фюрер как одержимый. Сначала он стоял словно парализованный, озираясь вокруг взглядом человека, который никак не мог понять, где очутился. Он не произносил ни слова, в то время как его челюсти двигались, словно перемалывая что-то твердое. Но внезапно в его поведении произошел переход от бездействия к бешеной активности.

– Это он! Это он! – орал он что было сил. – Он снова пришел за мной!

Его губы стали белее снега, на губах пузырилась пена, все тело дрожало, а пот ручьями струился по искаженному гримасой страха лицу. Тут он принялся изображать руками какие-то таинственные знаки и бормотать слова не то проклятий, не то заклинаний, но вдруг так же неожиданно умолк, хотя губы его продолжали безмолвно шевелиться, глаза же маниакально вперились в какую-то лишь ему одному ведомую точку в пространстве. Однако теперь они не были безжизненными и оловянными, как прежде, а горели холодным голубым огнем; казалось, что внутри их вспыхивали сполохи сверхъестественного света, будто там поселилось нечто постороннее, наполнявшее все его тело потоком сверхъестественной энергии.

– Принесите мне голову второго атланта! – воззвал он неожиданно громовым гласом, который никак не мог принадлежать этому низкорослому бледному человеку. Казалось, какое-то другое существо говорит из его тела, и от этого звука все присутствующие в ужасе отпрянули к стенам. – Эта вимана, чтобы ожить, требует его глаза!

Приседая на полусогнутых ногах, вперед выдвинулся перепуганный насмерть Крамер.

– Но, мой фюрер, – трясясь и заикаясь, произнес он, – голову этого ублюдка разнесла на куски пуля вон того громилы, который не из наших, – показал он пальцем на Гавриила.

– Хотел бы я посмотреть на тебя, одноглазый шакал, что бы сделал ты, когда счет шел на мгновенья, – взревел Гавриил, как разъяренный бык. – Не выстрели я первым, все бы вы сейчас лежали дохлыми или маршировали уже в вашей чертовой Вальхалле. А единственным местом, которое у него уязвимо для этого пулемета, – голова, да и то я не был в этом уверен. Так что, считай, всем нам еще крупно повезло, что я успел его завалить!

– Хватит лаяться! – рявкнул на них Гитлер, или тот, кто владел его телом. – Вам, людишкам, нельзя поручить ни одного стоящего дела, обязательно все просрете. Теперь выметайтесь все вон из этой никчемной лохани и быстро тащите «Маш-Мак» в гавань, где под погрузкой сейчас стоит большая подводная лодка. Отбываем на ней.

– А что делать с этими? – осознав, что немедленной расправы над ним не будет, и немного осмелев, спросил Крамер, имея в виду троих пленных.

– Берем с собой, – прозвучал короткий внятный приказ.

Солдаты снова вытащили из виманы заветный черный цилиндр и перегрузили его на грузовик, который, фырча мотором, умчался в сторону гавани с охраной под началом самого Крамера и эскортом из четырех мотоциклистов. Фюрер же сел в легковой «Хорьх», а остальные – в простой армейский транспортер. Через двадцать минут все они прибыли в порт, где у пирса, оцепленного охраной из автоматчиков, возвышался черный матовый корпус гигантской субмарины. Ланселот лишь взглянул на нее и понял – это то самое судно, на котором они в первый раз прибыли в Асгард, «Черная жемчужина», крупнейшая подводная лодка японского императорского военного флота.

Погрузка проходила в авральном режиме. И понятно почему, так как вдали, над городом появились виманы атлантов, явно настроенных творить суровое возмездие. Из них то и дело вырывались смертоносные лезвия тепловых лучей, старательно вырезавших на улицах и площадях Нового Берлина нацистскую заразу. Но до расположенной в отдалении гавани доносились лишь отдельные сильные взрывы, да ширились пятна пожарищ. По-видимому, атланты еще не заметили приготовлений к отплытию, и, возможно, именно это принесло спасение тем, кто пытался скрыться с похищенным «Маш-Маком». Ведь если бы они стартовали на вимане Араторна прямо от станции, где в первую очередь наверняка уже высадились карательные отряды атлантов, то скорый конец для похитителей был бы неизбежен.

Но сегодня удача, кажется, была на их стороне. Все прибывшие, включая пленников, смогли взойти по трапу на борт, куда, по всей видимости, уже был доставлен и цилиндр, поскольку погрузочный люк был открыт, а матросы высвобождали внизу стропы подъемного крана. Однако, поднимаясь по сходням, Ланселот успел заметить, что на пирс, торопясь, вкатил еще один грузовик, в кузове которого находился большой и тяжелый ящик, который рабочие с величайшей осторожностью подцепили на крюк портового крана. Большего он разглядеть не успел, потому что конвоир втолкнул его во входной люк. Там его подхватили под руки двое эсэсовцев и отвели в тесную глухую, больше напоминавшую карцер каюту, которая освещалась единственной тусклой лампочкой под потолком и где все удобства ограничивались узкой и голой, сплетенной из стальной проволоки откидной койкой да гальюнным отверстием в углу. Такое пристанище не шло ни в какое сравнение с той роскошной гостевой каютой, которая была у него здесь в прошлый раз, однако и его Ланселот оценил как благо, поскольку одноместные каюты с отдельной кроватью и гальюном на обычных субмаринах полагаются лишь капитану и врачу, да еще, по-видимому, опасным заключенным, которых не собираются сразу пускать в расход. Дверь за ним захлопнулась, в замке повернулся ключ. Через несколько минут завибрировали переборки от запущенных двигателей – это лодка спешно отчаливала от причала, отправляясь в неизвестность. По иронии судьбы его пребывание в Асгарде заканчивалось так же, как и началось – в качестве пленника на борту «Черной жемчужины».

* * *

Он не мог определить, сколько времени провел взаперти, потому что часы его остановились сразу после купания в ледяной воде, еще при гибели несчастного «Мёрдика». Ясно было только, что много. Воду и еду приносить никто и не думал, а в коридоре за дверью царила такая мертвая тишина, что, если не брать в расчет едва доносившийся гул от работающих двигателей, можно было решить, что весь экипаж давно оставил судно, забыв его на борту одного. Ланселот, как и в прошлый свой недобровольный визит на «Жемчужину», почувствовал, как на него начинают накатывать волны клаустрофобии. Не в силах больше сидеть без движения в крохотном замкнутом пространстве, он решил, что пора действовать. Когда-то ему несколько раз доводилось наблюдать, как слесарь вскрывает замок отмычкой, и даже попробовать сделать это самому. Однако единственным подручным средством, которым он сейчас располагал, была проволочная койка, поэтому он внимательно ее осмотрел и заметил, что в одном месте, там, где сетка крепилась к раме, проволока лопнула, так что за ее свободный конец можно было ухватиться и попытаться расплести часть металлического полотна. Поковырявшись несколько минут, он сумел вытащить достаточно длинный кусок проволоки, разделил его надвое и, придав каждому нужную форму, вскоре держал в руках два прочных, загнутых под острым и прямым углами проволочных крюка. Один, из сложенной вдвое проволоки, он вогнал в верхнюю часть замочной скважины, так что тот прочно встал в щель, и, поворачивая свой импровизированный инструмент вправо, придал угловое натяжение внутреннему цилиндру, но тот пока что не проворачивался, так как ему мешали подпружиненные штифты. Тогда он всунул в нижнюю часть замочной щели второй крюк, из одинарной проволоки, нащупывая и пытаясь по очереди опускать штифты, стараясь при этом не ослаблять и натяг цилиндра. На его счастье, замок в двери оказался довольно примитивным, снабженным всего лишь тремя небольшими штифтами, которые в конце концов один за другим провалились на линию разъема – цилиндр легко провернулся, и дверь отворилась.

В пустынных коридорах субмарины царил таинственный полумрак, который не могли полностью рассеять тускло мерцавшие под потолком лампы. У Ланселота не было какого-то четкого плана действий, однако он намеревался для начала отыскать Джейн и уж потом решить, что предпринять дальше. Однако задача эта была не из легких, поскольку на гигантской субмарине существовали не только кубрики для экипажа, как на обычных подлодках, но и каюты для особо важных пассажиров, около дюжины которых располагалось вдоль этого коридора. Их обитатели, завидев его, наверняка тут же подняли бы тревогу. Но делать было нечего, приходилось идти на риск, уповая лишь на то, что, скорее всего, уже наступила ночь и те, кто находились внутри, крепко спали. В крайнем случае он надеялся на неожиданность и оружие, которое всегда оставалось при нем и еще никогда не подводило – свои кулаки. Он знал, что на подводных лодках двери помещений никогда не закрываются на ключ – исключая лишь карцеры, – потому что в случае аварии их может заклинить и тогда никто тебя спасть не будет, будут спасть лодку. Поэтому, ступая на цыпочках, он подошел к первой каюте и, осторожно поворачивая ручку двери, которая и в самом деле оказалась незапертой и открывалась внутрь, приотворил ее и заглянул. Свет в каюте не горел, но и тот, что проникал из коридора, дал возможность убедиться, что она совершенно пуста. Тот же результат был и с тремя следующими. Но тут ему послышалось, что за очередной дверью раздался легкий шорох, как будто кто-то осторожно подкрался к ней с другой стороны и замер, напряженно прислушиваясь. Ланселот бесшумно приблизился к этой двери и вплотную прильнул к ней ухом, шорох повторился, и ему даже показалось, что он слышит дыхание того, кто притаился внутри. Осознав, что обнаружен, он решил перейти в атаку. Резко ударив в дверь плечом, отчего она распахнулась настежь, а за ней раздался сдавленный крик, он влетел внутрь. Здесь горел свет, а у противоположной стены, отброшенный ударом сидел, схватившись за разбитую голову, человек, в котором он узнал Трофимова-Рузовского.

– А, это ты, предатель, – угрожающе прошипел Ланселот, наступая ему на грудь. – Думаешь, тебе сгодятся твои тридцать серебреников, которые отмерили тебе за подлую измену? Сомневаюсь, что ты успеешь на них налюбоваться! И посмей только пикнуть, я придушу тебя, как крысу.

Поверженный застонал, по рукам его текла кровь из рассеченного при ударе о стену затылка, однако он пребывал в сознании, более того, выглядел не испуганным, а скорее глубоко озабоченным.

– Ланселот, не торопитесь с выводами и дайте мне сказать, потому что сейчас это важнее.

– Что бы вы мне теперь ни сказали, как я могу этому верить после того чудовищного предательства, что вы совершили?

– Я вас не предавал. Каюсь, я не все вам тогда сказал, но я никогда бы ничего не скрывал, если бы сам знал всю правду. А знал я не все. Моя информация, что немцы готовятся предпринять что-то на электростанции, была верной, но я не сказал вам тогда, что штурмом будет руководить сам Гитлер. Именно он прибыл в Новый Берлин последним рейсом. А еще я знал, что его главной целью будет «Маш-Мак», и, чтобы добыть его, он не остановится ни перед чем. Об этом мне проболтался в подпитии адъютант Крамера Вилли. И я подумал, что это удобный случай навсегда покончить с Гитлером. Ведь он и его солдаты, как я полагал, в любом случае пойдут на штурм, но нечего не смогут сделать атлантам, а те, учитывая общую обстановку, нацистов, скорее всего, уничтожат. В любом ином случае атланты, с их принципом невмешательства, его бы просто не тронули, и он преспокойно продолжал жить и верховодить отсюда своими черными делами. Да, в известном смысле я задумал провокацию, но я не знал и даже не мог себе представить, что Гитлер и то чудовище – это одно и то же. Моя ошибка дорого всем стоила, и за это я сам буду казнить себя до конца моих дней… Но это еще далеко не все! Я раньше думал, что это были просто пьяные фантазии Вилли, потому что слишком чудовищно, чтобы поверить, но теперь начал подозревать, что все может случиться именно так, как он мне говорил.

– ???

– На борт нашей субмарины погружен не только похищенный «Маш-Мак», но и ядерная бомба! Как вы думаете зачем?

– Я действительно видел, как в последний момент грузили какой-то тяжелый ящик, но с чего вы решили, что это бомба? – ответил Ланселот, не на шутку заинтригованный рассказом ученого.

– Помните, я говорил вам в Атласе, что мои чувствительные приборы – а я занимаюсь именно воздействием радиации на организмы – недавно показали ее всплеск. А это совпало с прибытием Гитлера. Если быть точным, то привезли несколько таких бомб и одну из них уже взорвали над Атласом, чему мы с вами были очевидцами.

– Но откуда у гитлеровцев бомбы? Ведь пока что только мы, американцы, сумели их сделать.

– Вы заблуждаетесь. Вы же сами рассказывали, что Томпсон в конце концов погиб от дозы радиации, полученной им в ядерном реакторе в лаборатории, что была под замком Гиммлера. Так вот, на самом деле немцы под руководством своих ученых Гейзенберга и Гана создали несколько таких бомб уже в начале сорок пятого года! Дело в том, что эксцентричный физик-самоучка барон Манфред фон Арденне, которого называли «физик Гитлера», намного раньше американцев научился эффективно обогащать уран путем разделения изотопов в электромагнитном поле. Электромагнитный метод впервые позволил получить килограммовые количества ²³⁵U намного раньше, чем в вашем Ок-Ридже появились первые калютроны.

– Но почему тогда немцы не применили атомное оружие для перелома в конце войны, к примеру в своем последнем наступлении в Арденнах?

– Думаю, что Гиммлер или еще кто-то из нацистских бонз просто придержали его, чтобы было чем торговаться с американцами за свою жизнь, но те успели раньше и сами захватили две или три немецкие урановые бомбы, две из которых и сбросили потом на Хиросиму и Нагасаки. Вы никогда не задумывались, почему американцы в конце войны подорвали у себя в Аламогордо плутониевый заряд, а против Японии применили урановые бомбы, которые до того ни разу даже не испытывали? Ведь тогда эти, по сути, экспериментальные образцы легко могли и не взорваться! Испытали же они урановые заряды лишь после окончания войны. Не странно ли? А две оставшиеся урановые бомбы Гитлер, когда бежал, прихватил с собой. Одну, очевидно, передали «серым», и именно она взорвалась над Атласом, а вот на второй мы с вами сейчас, поздравляю, фактически сидим, точнее, плывем.

– Какой же смысл был в том, чтобы сначала везти сюда через полмира эту чертову бомбу, а теперь тащить ее обратно?

– Вот! Как говорят у нас в России, вопрос «не в бровь, а в глаз». Зачем нужна этому Вельзевулу, или Люциферу, или кто он там, ядерная бомба? Ну, в самом деле, не повезет же он ее обратно в Германию, где его с распростертыми объятьями сразу же примут мои соотечественники из Смерша. И конечно, не в Америку, где у него, как я понимаю, хотя и есть определенное лобби в лице коллег этого вашего Гавриила, но заявиться туда с ядерной бомбой, да еще целым батальоном эсэсовцев, – значит, сразу сунуть голову в петлю. Тогда куда он ее везет и для чего?

– Вы же сами только что сказали, что адъютант Крамера наговорил вам кучу всяких вещей, в которые трудно поверить. Каких же?

– Вилли хвастался, что скоро они, то есть нацисты, жестоко отомстят за свое поражение и пустят весь этот мир к чертям, потому что продырявят Землю и устроят на ней такой хаос, что легко будет захватить власть над ней и всеми, кто еще останется в живых!

– Как это, «продырявить Землю»? Разве это возможно? Даже с помощью атомной бомбы?

– Я тоже сначала считал, что нет и все это сущая чепуха. Но потом я вспомнил, что в Атлантике, начиная от Галапогосов и далее, встречаются районы дна, где толщина земной коры минимальна и, кроме того, имеются ее глубокие разломы. Люди пока об этом еще не знают, но атланты называют эту акваторию зоной «черных курильщиков», то есть таких гидротермальных источников с температурой воды до четырехсот градусов по Цельсию, которые идут из самых глубин земли. Говорят, они выглядят как высокие черные башни, выбрасывающие в океанскую воду густой черный «дым», а возле них обитают гигантские красные черви, которых в другое время я бы с удовольствием изучил. А самые глубокие в мире черные курильщики расположены в желобе Каймана на дне западной части Карибского моря, между Ямайкой и Каймановыми островами. Это самая низкая точка Карибского моря, глубина там около семи с половиной километров. И вот прямо туда мы, кажется, и идем. А что, если они решили засунуть в один из этих курильщиков ядерный заряд и взорвать его там? Не пробьет ли атомный взрыв тонкую земную кору? Понимаете, что тогда будет?

– Весь Мировой океан хлынет во Внутриземье и смоет там к черту всех – и атлантов, и «серых». То есть разом устраняются все наиболее мощные конкуренты, – задумчиво сказал Ланселот. – Толково придумано!

– А на поверхности наступит обратный результат, который, впрочем, будет еще хуже: все океаны разом обсохнут, морские коммуникации прервутся. А главное, изменится климат: Гольфстрима-то ведь больше не будет, и вся Европа просто замерзнет в новом ледниковом периоде. Потом перестанут выпадать дожди и обмелеют реки, – добавил Трофимов-Рузовский. В общем, дадут нам всем прикурить, так сказать, по-черному. Такой вот дьявольский юмор! Хотя, возможно, не вся вода из Мирового океана сразу уйдет в образовавшуюся дыру, и картина апокалипсиса будет не столь ужасной, но, все равно, небывалый хаос миру обеспечен. Имея в руках такое страшное оружие, как «Маш-Мак», да к тому же еще поддержку со стороны всех недобитых фашистов, которые с восторгом фанатиков пойдут за их чудом воскресшим фюрером, этот черт действительно может воцариться над миром.

– Теперь мне понятно, почему Бельфегору понадобилось вселяться в тело Гитлера! – воскликнул Ланселот. – Вот уж поистине дьявольский план!

Русский потер ушибленную голову, с надеждой посмотрел на своего ночного гостя и сказал:

– Теперь вы все знаете. На карту поставлена судьба мира и наша с вами в том числе. И я хочу спросить: что вы теперь намерены делать?

– А вы сами-то, Никки, что предлагаете?

– Вообще-то, единственное, что в данной ситуации нам остается, – утопить эту чертову подлодку вместе со всеми ее чертями. А еще лучше – взорвать на ней атомный заряд, чтобы и духу их не осталось, а то рано или поздно объявится какой-нибудь искатель сокровищ, который достанет со дна затаившуюся смерть, и вся эта круговерть начнется сызнова. Честно говоря, неплохо было бы при этом еще и успеть отсюда смыться!

– Легко сказать: «утопить», но как? – не обращая внимания на его последние слова, задумчиво сказал Ланселот. – Нас ведь только двое, оружия нет никакого, а на борту окопалось не меньше роты до зубов вооруженных головорезов, которыми к тому же командует лично сам дьявол.

– Д-а-а, это вопрос… Я думал, вы, как опытный коммандос, знаете.

– Пока не знаю. Но и бездействовать тоже нельзя – скоро меня хватятся, и тогда пиши пропало… Теоретически надо добыть для нас два комплекта эсэсовской формы и оружие – благо каюты не заперты, – затем проникнуть в самый нос лодки, в торпедный отсек и взорвать там пару торпед. Вот и все.

– И все? – с горечью усмехнулся Николай. – За исключением маленькой детали – тогда мы тоже оба погибнем. Нет, вы не подумайте, – конечно, я, как истинный русский, готов с радостью принять славную смерть за други своя, а тем более во спасение мира и всего прогрессивного человечества, но только вот там, наверху у меня остались некоторые неоконченные дела. А нельзя ли еще раз подумать, как бы нам умудриться и всю эту нечисть пустить ко дну, и самим отсюда все-таки выкарабкаться живыми?

– Боюсь, что живыми не получится. Даже если допустить, что мы сумеем заминировать торпеды и будем выходить наружу через торпедные аппараты, воспользовавшись гидрокомбинезонами и индивидуальными дыхательными аппаратами, которые надо еще где-то здесь отыскать, глубина выхода должна составлять не больше трехсот футов – иначе умрем от кессонной болезни с разрывом легких от вскипевшего в крови азота. Поэтому подниматься придется медленно, с перерывами, для чего нужен буйреп. Да, чуть не забыл – кто-то должен оставаться в лодке, чтобы обеспечивать наш выход!

– Другими словами, это невозможно!

– Именно, если, конечно, лодка опустится вглубь и не подвсплывет настолько, что можно будет подняться на поверхность с целыми легкими.

– А когда она «под-всплы-вет»?

– Думаю, что скоро, когда мы пройдем под прибрежным ледником и выйдем в открытый океан. Вероятнее всего дальше плавание продолжится под шноркелем. Это такая труба, которая забирает воздух для дизеля, когда лодка находится в подводном положении, но недалеко от поверхности. Но все равно, нужен человек, который согласится остаться внутри, чтобы заполнить торпедный аппарат водой и выровнять в нем давление с наружным – иначе не открыть переднюю крышку люка. Вряд ли нам удастся уговорить на такой подвиг кого-то из фашистов. Так что придется взрывать как есть.

– Послушайте, попытаться нас взорвать вы всегда успеете, но прикиньте: коли вас не убили сразу, еще на берегу, значит, Бельфегор на вас имеет какие-то виды. Если немножко ему подыграть, то не исключено, что вы сможете получить несколько большую свободу передвижения по лодке, возможно, даже повидаться со своими друзьями и так далее. Вы не находите, что тогда спектр наших диверсионных возможностей расширится. А лезть напролом прямо сейчас, без всякой информации и подготовки, значит, надеяться лишь на голый авось, то есть на чудо. А в чудеса я не верю… хотя, пожалуй, здесь-то как раз всякое может случиться, – добавил он непонятную фразу, на которую Ланселот не обратил тогда внимания.

Но он вынужден был признать, что ученый прав, шансы на успех у них сейчас крайне невелики, и лучше выждать более удобный момент.

– Ладно, я возвращаюсь в свою камеру, а вы пока постарайтесь выяснить, зачем я понадобился этому черту. Завтра, примерно в это же время, я снова к вам загляну… по-соседски. Постучу дважды по три раза.

– Хорошо, но на этот раз я буду держаться от двери подальше, так, на всякий случай. А пока вот возьмите мои часы, вам они будут нужнее.

* * *

Ланселот вернулся в свой карцер и, манипулируя своей импровизированной отмычкой, заперся изнутри. Через три часа охранник принес ему нехитрую еду: кружку кофе и несколько галет. И на том спасибо, ибо со вчерашнего утра у него во рту не было и маковой росинки. Ночью Ланселот повторил свой визит в каюту к Трофимову-Рузовскому. Однако выяснилось – узнать что-нибудь новое или важное тому пока что не удалось, разве что матросы в кубрике, куда его определили на обед, ругались, что покурить теперь выпустят не ранее чем дня через три-четыре, пока наверху не закончится ледник. Однако Ланселот решил не терять времени даром и продолжить свою ночную разведку, чтобы сориентироваться, что называется, на местности и составить план действий. На следующую ночь он снова покинул место заточения и, благословляя беспечность своих альгвазилов, забирался все дальше вглубь чрева гигантской субмарины. Она имела несколько палуб, и на ту, на которой находился он, члены экипажа, видимо, не заходили, так что ночью коридоры были странно безлюдны. Он заглянул в несколько встретившихся на пути кают, но они были темны и совершенно пусты, в них не было ни личных вещей, ни каких-либо других следов, которые остаются в помещении, когда там живут люди, что тоже было удивительно, – ведь обычно на подводной лодке слишком тесно, чтобы оставлять незаселенными целые каюты.

Он продвигался все дальше и дальше, но коридор почему-то никак не заканчивался, хотя, по его прикидкам, он уже прошел по нему расстояние большее, чем была длина самой субмарины. Но самым пугающим было то, что из него не было и выхода, словно он бродил по какому-то заколдованному кругу. Вдруг ему показалось, что кто-то осторожно крадется за ним по пятам. Ланселот резко обернулся, однако прямой коридор за ним, освещенный призрачным светом, был по-прежнему пуст. Он сделал несколько шагов вперед, и сразу же позади вновь послышался тихий, но явственный шелест. Ланселот почувствовал, как липкая холодная струйка скользнула вниз по позвоночнику, но усилием воли он подавил внезапно накативший страх и заставил себя идти дальше. В довершение лампы на потолке вдоль коридора замигали и потухли, как будто кто-то намеренно хотел его запугать. Шорох за спиной прекратился, зато впереди в полной темноте забрезжило какое-то неясное белое свечение. Ланселот остановился, почудилось, что все это ему лишь снится, и надо просто проткнуть мембрану забытья, отделившую от реальности, чтобы снова оказаться в привычном мире. Он больно ущипнул себя за руку, чтобы очнуться, но безрезультатно, – светлое пятно продолжало, колеблясь, медленно приближаться к нему в темноте. Постепенно оно приобретало черты человеческой фигуры, но совершенно бесплотной, поскольку оставалась лишь белым мертвенным сиянием. Ланселот вгляделся, и сердце ледяным комком подкатило к горлу. Это был отец, который умер от рака год назад. Призрак смотрел прямо на него неподвижным безжизненным взором, бледные губы его беззвучно шевелились, будто он хотел что-то сказать, о чем-то предупредить, но слова не могли пробиться сквозь окутывающую его белую пелену смерти. Ланселот шагнул к отцу, протянув вперед руку и пытаясь дотронуться, но поймал в ладонь лишь холодную пустоту. Свечение эфемерной фигуры отца начало ослабевать и через мгновенье совсем исчезло. Вокруг же после этого сгустилась такая непроглядная мгла, что неизвестно было куда ступить. Он беспомощно озирался вокруг, когда краем глаза заметил, что свечение возобновилось и рядом явилось еще одно видение. Оно выглядело ужасно, как долго пролежавший в воде труп: распухшее синее лицо с пустыми глазницами, лопнувшая сморщенная и отвисающая лохмотьями кожа, – Ланселот с трудом узнал Томпсона, который сейчас должен был покоиться на дне Северного моря. Но на сей раз потусторонний гость не собирался хранить молчание, и хотя из его обезображенных губ не вырывалось ни звука, Ланселот прямо в своем мозгу услышал знакомый голос, который твердо произнес загадочную фразу, напомнившую ему апокалиптические пророчества: «Печать сломана, врата приоткрылись, зверь вышел из бездны, но они еще воззрят того, которого пронзили». Затем и это видение исчезло. От всего увиденного голова его пошла кругом, а сердце в груди билось, как отбойный молоток.

Внезапно кожей он опять почувствовал возле себя движение, но теперь оно материализовалось во внезапное легкое прикосновение. Ощущение было такое, будто две холодные мягкие ладони скользнули сзади по его щекам и шее, а потом быстро отпрянули. При этом послышался звук похожий на приглушенный женский смешок.

– Джейн, это ты? – спросил он наугад, не зная, на кого еще можно подумать.

Снова смех и игривое прикосновение, однако почему-то родилась уверенность, что это не Джейн, да и как она могла оказаться здесь, в замкнутом и темном коридоре подлодки, где свободно разгуливают привидения. Но тогда кто?! Ведь на борту больше нет никаких женщин, тем более таких, которых не смущают посетители с того света. Или есть? Правда, говорят, что призраков видят лишь те, кому они являются, но ведь кто-то же приоткрыл для них дверь. Или «врата», как только что поведал дух Томпсона?

– Кто здесь? – громко и напряженно произнес Ланселот, пытаясь своим решительным тоном вернуть себе ощущение реальности и сохранить самообладание. – Хватит с меня этих ваших штучек! Если вам чего-то от меня надо, то говорите прямо и… зажгите, наконец, свет в этом чертовом коридоре.

Однако никакого ответа не последовало. Вместо этого он услышал какой-то неясный шум. Звук приближался, нарастая, и наконец он понял, на что это похоже – на шум водяного потока, который несется прямо сюда! Инстинктивно он развернулся в противоположную сторону, а ноги сами понесли прочь, хотя разум отдавал себе отчет в том, что если подводная лодка разгерметизирована, то спасения нет. Вода настигла его, со страшной силой опрокинула, накрыла сверху и понесла дальше, больно ударяя о трубы и выступы стен. Коридор заполнился водой до самого верха, потому что все его попытки всплыть и глотнуть воздуха оказались безрезультатными. В такой ситуации было бессмысленно тратить силы, махая руками и ногами, потому что это лишь сокращало те краткие мгновения жизни, которые ему еще оставались. Он прекратил попытки выбраться и поплыл по течению, надеясь только на чудо и немного – на вместительность своих легких. Однако скоро кислород в них начал заканчиваться и сознание стало меркнуть. Последнее, что он увидел в свете последней его вспышки, была женщина, обнаженная, с длинными рыжими волосами, ее зеленые глаза смотрели насмешливо и дерзко. И еще ему почудилось, что ее тело заканчивалось длинным рыбьим хвостом. «Русалка», – успел подумать он прежде, чем окончательно лишиться чувств.

* * *

Ему показалось, что в следующую секунду после того, как утонул, он снова открыл глаза, но никакой воды и русалок вокруг больше не было, да и одежда была совершенно сухой. Он обнаружил, что сидит в кресле в каком-то помещении, погруженном в полумрак. Причем его убранство, мягко говоря, было вовсе не характерно для подводного плавания и будто бы перекочевало сюда из самой Рейхсканцелярии. Напротив стоял письменный стол красного дерева с аллегорической инкрустацией на передней панели, изображавшей полуобнаженный меч, на нем горела массивная настольная лампа с оранжевым абажуром. Она освещала столешницу, оставляя в тени то, что было дальше, но через верх отбрасывала небольшой свет на стену, где поблескивал золоченый картуш с изображением рыцаря в латах, на плече которого устроилась горгулья, а снизу тевтона обнимал, протягивая вверх костлявые руки, символ смерти – человечий скелет. Однако не это его поразило. Вглядевшись в неосвещенное пространство за столом, Ланселот поневоле вздрогнул – там в кресле сидел Адольф Гитлер. Тот же серый френч, та же ниспадающая на лоб челка, сапожная щеточка усов под носом, однако что-то с ним было не так. Его голова слегка откинулась на подголовник, рот приоткрылся, а выпученные глаза неподвижно смотрели прямо перед собой, не отражая ни тени рассудка. Нет, он не производил впечатления мертвеца, но создавалось ощущение, что напротив сидит бездушная восковая кукла.

«Как же я здесь очутился? – напряженно думал Ланселот. – Ведь вроде бы только что умер, захлебнувшись в тонущей подлодке, и мне чудились призраки и ундины. А теперь сразу вот такая аудиенция! Значит, все это было наваждением, колдовством или худо-бедно гипнозом? И вот теперь я сижу и гляжу на человека, которого весь мир считает мертвецом и который, по правде сказать, сейчас сильно на него смахивает, хотя вроде бы и дышит. Интересно, куда он так уставился и на кой черт я ему сдался? В любом случае из этого положения можно будет, наверное, извлечь пользу. Ну что же, посмотрим, что будет дальше».

От того, что случилось дальше, наш бравый морпех не просто вздрогнул, а даже подскочил на своем кресле. Потому что Гитлер вдруг подал голос. Конечно, если бы он с ним просто заговорил, в этом не было бы ничего удивительного, в конце концов, судьба давно уже заставила его привыкнуть к общению с князьями мира сего, пусть даже и бывшими, но все дело в том, что фюрер избрал для этого весьма экстравагантный способ. Он произносил слова как чревовещатель, то есть совершенно не шевеля губами, не меняя стеклянного выражения глаз и, кажется, вообще не приходя в сознание. При этом голос его неузнаваемо изменился, сделался глубоким и таким низким, что от него вибрировали в животе внутренности. Казалось, существо иного мира властно вещает из этого тщедушного тела, и Ланселот, конечно, сразу догадался какое.

– Ланселот, мой неугомонный друг, – укоризненно, но вроде бы даже по-отечески произнес голос, – ты опять что-то затеял. Я сразу тебя узнал, когда увидел на электростанции вместе с атлантами. Это ведь ты был посланцем от них и американцев в замке Вевельсбург, когда мой бедный, а теперь дохлый, как бездомная собака, слуга Генрих так неразумно решил расправиться с тобой на скорую руку, поджарив, словно яичницу, в ядерном тигле. И именно ты подвернулся нам в Крыму, чтобы в деле при Ласточкином гнезде зачем-то спасти этот гниющий полутруп – Рузвельта, втащив его обратно в машину, когда он, казалось, уже благополучно летел в Тартар. А ты знаешь, сколько сил и времени я положил на то, чтобы все это организовать? Чтобы промыть мозги его охране, особенно этому долговязому, черному, тупому Джиму, который ведь не случайно не закрыл дверцу джипа, в который влез этот калека? Атака немецких коммандос была тогда лишь прикрытием. А вы думали, в ней все дело? Ха-ха! Но какая же была тебе за это награда? Тебя вышвырнули из их Белого дома сразу же, как только не стало хозяина. Атланты тоже тебя не оценили по достоинству, послав в клоаку Нового Берлина сразу после атомного взрыва над Атласом, то есть фактически на верную смерть. Ты для них просто расходный материал. Но я убежден – такой, как ты, способен на большее, на поистине великие дела!

Ланселот вспомнил недавние слова русского ученого: чтобы выжить и победить грозного противника, надо ему немного подыграть. Однако он решил зайти издалека.

– Насколько я понимаю, ты предлагаешь мне перейти на твою сторону. Но какой мне резон переходить в стан противника, когда он повержен и отовcюду бежит?

– Ого! Вот теперь я слышу речь не мальчика, но мужа! Ты прав, это было бы глупо, потому что вставать надо всегда на сторону сильнейшего… Только с чего ты решил, что я бегу? А-а, понимаю, ты смотришь на это никчемное тело. Да, я использовал его в моей борьбе и даже чуть было не достиг успеха. Но что делать, против меня выступили мощные силы, и я временно отступил. Но помнишь ли ты, что писал в своем Откровении ваш Иоанн Богослов: «Перед снятием седьмой печати наступит безмолвие как бы на полчаса». Это тишина перед бурей, которая всколыхнет мир. На самом деле вся ваша последняя «мировая» война была лишь эффектной трескотней, дымовой завесой, отвлекающим маневром от истинного театра действий. Настоящая битва, которую мир не заметил, состоялась за Агхарту, точнее, за ее древнее оружие, которое теперь у меня, так же как и новейшее оружие людей, созданное под занавес этой вашей войны, причем с обеих сторон. Так что я уже практически победил! И ты, Ланселот, можешь помочь мне вступить в союз с Америкой, где ты знаешь многих важных политиков и военных.

– А что даст Америке союз с тобой?

– Он спасет ее от уничтожения, а сама она будет править миром. Под моей рукой, конечно. Согласись, ведь если всех убить, то над кем же тогда царствовать?

– То есть тебе нужен зверь, выходящий из моря людского, то есть земные правители?

– О-о, да ты, я вижу, знаешь Писание!

– Да, посещал иногда воскресную приходскую школу. Но ведь в Откровении упомянут еще и второй, хитрый и льстивый зверь, выходящий из земли. Это те, кого Иоанн называет лжепророками. Как быть с ним?

– Люди, представляющие этого зверя, умны, беспринципны, и у них есть древний тайный орден, пронизавший своими ветвями целые государства, посему они будут нам полезны, потому что как только поймут, за кем великая сила, то сразу узрят, кто их истинный бог.

– Но заслужили ли люди те страдания, которые в таком случае снова выпадут на их долю? Ведь это будет новая, третья мировая война, Армагеддон.

– Люди виноваты сами. Они из поколения в поколение предаются низменным страстям, отнимающим у них таланты и физическое совершенство. Они пустили в свой мир рыжего коня и его всадника, променяв на золото и блуд свои души. В их природе, как только они, выйдя из животного состояния, осознали свою смертность, – убийства себе подобных, которые они постоянно творят, чтобы убедить себя в своем ложном бессмертии. И в этом вы сами перешли всякую меру, завалив ваши колонии, а затем в постоянных войнах и Европу сотнями миллионов человеческих трупов. Вороной конь и всадник с весами в руке давно уже скачет по земле, взвешивая ваши грехи и радуясь своей богатой жатве. Так стоит ли удивляться, что в мир должен явиться и всадник на коне бледном, который сотрет нечестивых с лица планеты и начнет писать историю заново?

– А не кажется ли тебе, Бельфегор, что тут что-то сильно попахивает дьяволом, врагом рода человеческого, который сам же и повинен в его грехах?

– А-а, вот ты о чем. Мол, я дьявол, а этот бесноватый с усами – антихрист. Ну, можно, наверное, сказать и так. Хотя Адольф эту интересную роль, к сожалению, провалил. Он мелочен и глуп. Только в те моменты, когда я вселялся в это бренное тело, он становился кумиром толпы. Но я не мог быть все время его поводырем, и вот результат. Мне нужен более талантливый помощник.

– Уж не я ли?

– Знаешь, мир одновременно и сложнее, и проще, чем вы, люди, себе напридумывали. Как ты мог убедиться, история разумных созданий на этой планете неизмеримо более древняя, чем учит ваша христианская церковь. Поэтому того Бога, какого вы себе представляете и по образу и подобию которого якобы сотворен людской род, не существует и никогда не существовало. Однако есть Абсолют, из которого выходят и куда снова стремятся попасть в конечном счете все вселенные, число которых бессчетно. Но, для того чтобы этот процесс шел, короче говоря, для устроения движения, которое на самом деле и есть все, необходимы противоположные силы, вихри, закручивающие бытие в противоположных направлениях. Плюс рождает минус, всякое движение оставляет за собой разрежение, пустоту. Это, кстати, и делает мир дискретным, не однородным, не сплошным. Бесчисленные его дискретные элементы, или материя, как это называют ваши философы, сталкиваются, конкурируют между собой и выживают в конечном счете лишь те, которые более рациональны: быстрее, экономичнее, умнее, наконец. Эту взаимную вечную войну на уничтожение вы, видя ее лишь из своего узкого стойла, зовете Злом. Добром же считаете противоположное начало, когда разные элементы, двигаясь центростремительно, соединяются и дополняют друг друга, образуя системы и сообщества, а финальная цель этого – новый Абсолют. Но ведь без Зла нет и Добра! Именно Зло или конкуренция и жесткий отбор дают элементам мира необходимую энергию, выучку, чтобы они могли потом эффективно соединяться. Иначе говоря, Зло есть инкубатор Добра. Потому-то они и должны находиться в динамическом равновесии. Где слишком уж быстро утекает Добро, надо добавить добра, если мало Зла, подсыпать немного зла. А сейчас в вашем мире маловато настоящего, ядреного Зла, потому что вы, люди, оказались слишком уродливы, слабы и несовершенны, чтобы начать по-настоящему сливаться в единый Мировой разум. Вот и бедняга Адольф бредил новым сверхчеловеком, а сумел воспитать лишь двуногих волков… Хотя, честно говоря, и мне, и Абсолюту совершенно наплевать на вас, на ваши моральные ощущения и названия. Называйте, как хотите, от этого ничего не изменится. Так устроен мир, и точка.

– Не предлагаешь ли ты мне повторить эксперимент со сверхчеловеками?

– Нет, не предлагаю. Потому что один раз он вроде бы даже уже удался, и сверхчеловеки населили значительную часть земли под названием Атлантида, но потом выяснилось, что они застыли в своем развитии, начали деградировать и вымирать.

– Почему же так случилось, Бельфегор?

– Потому что им стало все подвластно и… все скучно, ленно. Утратился смысл существования. Настолько, что даже Великая катастрофа не смогла стряхнуть с них сонное оцепенение. Вместо этого они, как крысы, забились под землю, где теперь и найдут свой бесславный конец.

– Так, ты был один из них?

– Когда-то, очень давно. Один из тех, кто выбрал для себя радость борьбы, или, если хочешь, путь Зла, кто карает ленных. Ведь Зло и есть жизнь, хотя вы и называете ее – во многом справедливо – юдолью скорби. Возвращаясь к твоему вопросу: мне нужны не сверхчеловеки, а правильный Путь.

– В общем, как говаривал Змей-искуситель: «Eritis sicut Deus, scientes bonum et malum», – гордясь своей феноменальной памятью, процитировал Ланселот. – «Будете, как Бог, знать и добро, и зло».

– Спасибо, но латынь мне известна. Впрочем, ты прав, я всегда это повторял. А лучше всех меня понимал Йохан Вольфган Гёте. «Ein Teil fon jener Kraft, Die staets das Boese will Und staets das Gute schafft», – процитировал Бельфегор.

– Спасибо, но я знаю немецкий: «Я – силы часть, что вечно хочет зла и неизменно сотворяет благо», – повторил Ланселот. – Впрочем, не зря говорят: что благо для одних, для других – несчастье. Только Добро – безусловно, вне Зла. Однако приятно встретить начитанного собеседника!

На минуту повисло молчание, и вдруг все изменилось.

– Я слышу иронию в твоих словах, – неожиданно промурлыкал сзади ласковый голос, а вокруг его шеи нежно обвилась обнаженная женская рука. – Но скажи мне, разве любое убийство, вот хоть кровавого тирана, – тут тонкий пальчик указал на мирно дремлющего фюрера, – можно назвать добрым делом? Ведь нет! Но у кого повернется язык отказ от расправы с ним объявить благом для рода человеческого? Так что вопрос, считай, по-прежнему открыт. Но… хватит с нас ученых разговоров, ведь не собеседника ты встретил, а собеседницу!

Вслед за этим на колени к нему спорхнула прелестница. У нее была копна рыжих волос, уже знакомые зеленые насмешливые глаза, но совершенно отсутствовали какие-либо предметы дамского туалета. Ланселот опасливо покосился вниз – к его облегчению, вместо рыбьего хвоста на сей раз в наличии были две стройные, вполне приличные, если не считать необремененности их мелочами одежды, женские ножки. К тому же Адольф со всеми его мужскими атрибутами по-прежнему оставался неподвижен на своем посту, что его также немного успокоило.

– Я вижу, ты удивлен, – продолжала ворковать блудница, ласково гладя его по щеке. – Вот все кричат: «Бельфегор, Бельфегор», а, между прочим, мне обидно, потому что никто не желает замечать моей женской стороны, а ведь именно в ней вся моя суть! И в этом качестве имя мое – Элейна. Как думаешь, о ком это: «И узрел я жену, сидящую на звере багряном, и на челе ее написано – тайна»? Я – средоточие всех жен, и часть всякой из них, и все они – частица моя… А ты, ты будь, будь моим зверем! – страстно шептала искусительница и в это время терлась о его колено своей жаркой промежностью, все убыстряя темп и сладостно закатывая глаза. – Исполни же волю Его, принеси мне все царства земные, в этом твоя судьба-а-а!!! – возопила она в экстазе.

Ланселот с ужасом почувствовал, как его воля слабеет, что он не в силах противиться немыслимому, дьявольскому соблазну. В то же время он отстраненно наблюдал за происходящим и как бы со стороны, не в состоянии ни на что повлиять. Но тот, другой, который оставался в кресле, не помнил, как оказался без одежды, как желание захлестнуло его сознание, багровой пеленой затмило глаза, почти лишив рассудка. Он действительно превратился в зверя, багряного зверя. В одно и то же время он страстно хотел ею обладать и пламенно ненавидел. Эта страсть-ненависть подняла с самого дна его существа древнюю темную силу, которая вожделела разорвать клыками манящую трепетную плоть, пожрать ее и сгореть вместе с нею в адском огне. Что было дальше, он уже не помнил.

* * *

Когда он наконец очнулся, то обнаружил, что стоит абсолютно голый на улице какого-то, по всей видимости очень древнего, города. Впрочем, после случившегося ранее особо удивляться чему-либо он уже перестал. Было жарко, солнце палило немилосердно. По обеим сторонам тянулись без перерывов ряды одноэтажных домов, довольно примитивных, сложенных из неотесанных камней и саманного кирпича, без окон, с крышами из тростника. Навстречу ему валила большая толпа людей – бородатых мужчин и расхристанных женщин, которые нестройными голосами громко горланили какие-то варварские песни и были сильно пьяны. Одеты они были в короткие туники, состоявшие из кусков грубой ткани, едва прикрывавших тело, или просто в овечьи шкуры. Впрочем, многие, как и он сам, вообще не имели на себе никакой одежды, что здесь, видимо, было в порядке вещей и никого не смущало. Вели они себя также крайне разнузданно. В середине толпы он заметил носатого мужчину, которого окружающие его хулиганы подталкивали вперед, осыпая насмешками, оскорблениями и тумаками, отчего лицо его заливала кровь, а глаза его заплыли кровоподтеками. Несмотря на это, он показался ему странно знакомым. Когда пьяная компания поравнялась с ним, Ланселот увидел, что на истязаемом надеты штаны – наряд, явно выбивавшийся из ряда здешней моды, – и именно эта деталь туалета, кажется, приводила аборигенов в особое раздражение и служила поводом для экзекуции. Мало того, штаны представляли собой часть матросской экипировки, а проще сказать, робы, которую носил экипаж «Черной жемчужины». В доказательство внизу на одной из штанин мелькнуло прямоугольное черное клеймо, которым обычно метят казенное обмундирование. Только тут Ланселот осознал, что обладатель штанов – не кто иной, как его тайный инсургент, русский ученый-генетик Трофимов-Рузовский. Матросскую куртку с него содрали раньше, и она красовалась на одном из веселящихся негодяев. Тот что-то прокричал Ланселоту, подкрепляя слова неприличными жестами, из чего тот понял, что его приглашают принять участие в развлечении, характер которого не вызывал сомнений. При том его собственная нагота поводом для остракизма не являлась, напротив, очевидным образом приветствовалась, а многие с интересом разглядывали и его бритую физиономию, которая, наверное, выглядела в их глазах особенно оригинально и многообещающе. Ланселот последовал за толпой, и скоро они вышли на наполненную народом рыночную площадь перед городскими воротами. Посреди нее возвышалось каменное изваяние божества, которое показалось ему удивительно знакомым: тот же птичий клюв, рога, ноги сатира, женские груди и огромный эрегированный член, бесстыдно торчащий вперед, подобно тарану древней триеры. «А-а, старый знакомый, Ваал-Фегор, назвавшийся Элейной, – узнал свою недавнюю соблазнительницу Ланселот, – вот, оказывается, откуда ты родом! Остается только узнать, куда это нас занесло». Шум на площади стоял невообразимый, но не от бойкой торговли, а от совсем иного. То, что происходило вокруг, было отвратительно, соединяя разнузданную вакханалию, в которой вином, вытекавшим из бурдюков, упивался и стар, и млад, со всеобщим, но противоестественным совокуплением, когда мужчины почему-то имели сношение лишь с мужчинами, а женщины – с женщинами. Под улюлюканье толпы с Трофимова-Рузовского уже начали стаскивать штаны, а к самому Ланселоту тоже норовил было пристроиться сзади здоровенный рыжий детина, отвратительно вонявший винно-чесночным перегаром. Он почувствовал, как гигантский твердокаменный инструмент, почти такой же, что и у Ваал-Фегора, тычется в его обнаженный тыл, безуспешно пытаясь обрести вход внутрь. Обернувшись, Ланселот коротким, резким ударом пальцев, сложенных наподобие тигриной лапы, в кадык не ожидавшего такого решительного отпора ухажера надолго устроил последнего на заслуженный отдых. Затем он подскочил к тем, кто намеревался совершить групповое изнасилование его спутника, и с яростью, удесятерившей его силы, разбросал всех в разные стороны. Сделав это, он оглянулся вокруг. Шум толпы, как по мановению руки, вдруг стих, все замерли и с тупым недоумением уставились на двух чужаков с бритыми рожами, которые, по-видимому, явились сюда в поисках своей неминуемой и страшной смерти. И только один, вскочивший со скамьи у городских ворот пожилой бородач в длинном белом хитоне, отчаянно махал ему рукой, явно призывая к себе. Раздался рев обезумевшей толпы, которая вот-вот бросится на них, чтобы разорвать на части. Ланселот схватил генетика под руку и, отшвыривая тех, кто стоял на пути, бросился с ним к воротам, думая, что именно там ждет их спасение. Однако старик сделал протестующий жест и махнул рукой в направлении ближайшего переулка, куда поспешил и сам, оглядываясь и жестами продолжая манить за собой. Проблема состояла в том, что от полученных побоев его товарищ совсем ослаб и спотыкался на каждом шагу, не в силах не то что бежать, но даже идти. Тогда Ланселот схватил его и бросил себе на плечи, а затем со всех ног припустился за своим нежданным спасителем, чувствуя, как сзади плюются ему в затылок вонючей слюной и вопят десятки яростных глоток. Однако в этом состязании сказывались огромные преимущества умеренного образа жизни над беспробудным пьянством, потому что, несмотря на нелегкую ношу, разрыв между преследуемым и преследователями медленно, но неуклонно увеличивался. Влетев в переулок, Ланселот увидел того загадочного старика, который стоял в воротах высокого каменного дома с черепичной крышей, и понял, что он призывает их найти спасение именно там. Вряд ли это могла быть западня, подумалось ему, а если и так, то все-таки хоть какая-то передышка, поэтому он, отбросив сомнения, вбежал внутрь, и тяжелые створки дверей сразу за ним захлопнулись. Загремел засов, и тут же в дверь стали бешено барабанить ноги и кулаки преследователей, разражавшихся при этом потоком ругательств и угроз, не требовавших перевода. Однако ворота, сделанные из дерева твердого, как мамврийский дуб, и снабженные широкими бронзовыми накладками, могли выдержать длительную осаду. Окна же с улицы в домах этого города, если не считать маленьких круглых отдушин, похоже, вовсе не предусматривались, так что с этой стороны непосредственной опасности пока что не предвиделось.

Внутри дома, в большой центральной комнате, их ждал хозяин. Оказалось, что он еще не слишком стар, лет пятидесяти, высок, жилист и смугл, хотя его длинная борода была совсем белой, отчего вначале и показалось, что он глубокий старик. Рядом с ним находилась семья – жена и две молодые девицы, по-видимому дочери. Все они были сильно напуганы, и немудрено, потому что под стенами дома бесновалась разъяренная толпа.

Одна из дочерей, по-видимому старшая, выглянула в крошечное слуховое оконце в стене, сказав:

– Отец, взгляни! Похоже, весь город собрался около нашего дома! Они хотят, чтобы ты выдал им этих чужестранцев, иначе грозятся убить нас. Зачем они тебе? Один вон совсем нагой, – добавила она с усмешкой, откровенно разглядывая Ланселота, который действительно оставался в чем мать родила.

– И правда, Лот, – высоким дрожащим голосом сказала жена, – пусть лучше они их заберут, а то ведь сейчас сожгут дом.

Ланселот удивился, потому что хорошо понимал их речь, несмотря на то что, как он помнил еще со времен воскресной школы, жители Содома – а у него не было сомнений, что они попали именно в библейский Содом – звались филистимлянами или же, по-иудейски, хананеями, язык которых давно всеми был прочно забыт. А еще его поразило, что имя хозяина дома созвучно его собственному, только короче. Посмотрев на своего русского товарища, он увидел, что тот озадачен не меньше его.

– Вы видите то же самое, что и я, Николай? Или я сплю? – сказал он ему.

– Вряд ли, Ланс, мы оба видим один и тот же сон, скорее, это все чертовы шуточки нашего друга Бельфегора. Кстати, судя по идолу, что стоит на площади, кажется, он и есть то божество, которому поклоняются эти извращенцы. Я знаю только одно – физически перенестись в библейские времена из двадцатого века мы точно не могли, так что это что-то вроде гипнотического воздействия, хотя и поразительно эффективного, во всяком случае, меня только что чуть было не лишили девственности, а может, и головы. Надеюсь, что только виртуально, и мы на самом деле все еще находимся на подводной лодке.

– Послушай, Лот, – обратился Ланселот к хозяину дома, – может, нам лучше сейчас и в самом деле добровольно выйти и сдаться, а то ведь, не ровен час, они и впрямь сожгут нас здесь всех вместе?

– Негоже тебе стоять перед моей женой и дочерьми так, голым, – сказал Лот, как будто и не слышал его последнего заявления. – Хоть в этом городе ходить нагишом и предаваться свальному греху и не в диковину, мы осуждаем это как богопротивную мерзость. На вот, надень-ка мой старый хитон, – бросил он Ланселоту одежду. – А вы, дуры, – прикрикнул он на женщин, – уймитесь! Разве не ведомо вам, что по обычаям моей родины – благословенного Ура – тот, кто принял странника под свой кров, должен защищать его, даже жертвуя собственной жизнью?! Лучше мы все умрем, чем позволим им сотворить то, что они замыслили!

Сказав это, Лот решительным шагом направился к выходу и, открыв дверь, вышел наружу, снова плотно затворив ее за собой. Однако, несмотря на это, было слышно, как он громко обратился к толпе:

– Братья, не сотворите зла! Вот у меня две дочери, которые не познали мужа. Лучше уж я выведу их к вам, делайте с ними что хотите, только людям сим не делайте злого, ибо они пришли под кров дома моего!

– Он предлагает нам своих сучек! – заржали в толпе. – А на кой нам нужны его бабы? Пусть отдаст чужаков, мы ведь еще с ними не рассчитались. Особенно с тем, голым и сильным, он мне два зуба выбил, а я выбью из него дух!

– Одумайтесь! – закричал Лот. – Ведь вы губите сейчас свои души, и Бог вам этого не простит.

Прежний голос, который, очевидно, принадлежал тому, кто верховодил толпой, прорычал:

– Смотрите, этот урод сам явился сюда неизвестно откуда, прожил тут пару лет, а уже хочет быть судьей нам, исконным содомитам! За это мы поступим с тобой даже хуже, чем с ними! Прочь с нашего пути!

Мерзавцы снова начали ломать дверь, но тут гости Лота отворили ее и затащили его в дом. На крыльцо же вышел Ланселот, держа в руках тяжелую узловатую жердь, служившую Лоту посохом. Ею он был полон решимости уложить первого же, кто попытается войти внутрь дома. Но это не охладило пыла толпы, напротив, лишь подогрело. Ланселот видел перед собой лишь безумно вытаращенные глаза, оскаленные слюнявые рты и тянущиеся к нему грязные руки. Еще секунда, и они кинулись бы на него, чтобы растерзать, но в этот момент случилось что-то совершенно неожиданное: улица перед домом и весь город вдруг озарились мощной вспышкой такого яркого, сверхъестественного света, что каждый в толпе мгновенно ослеп. Ланселот, стоявший спиной к источнику вспышки, зрения не утратил, он быстро захлопнул дверь и запер ее. Больше дом Лота атакам не подвергался, пораженные слепотой люди падали в испуге на землю или беспомощно тыкались друг в друга. Лот, видевший то, что произошло, встал на колени и молитвенно протянул руки к своим гостям. Глаза его выражали благоговейный восторг, он явно решил, что они – боги или, по крайней мере, ангелы божьи.

– Что это было, Ник? – спросил Ланселот, сам донельзя изумленный тем, что произошло.

– Поздравляю вас, Ланс, кажется, вы только что, наградив содомитов временной слепотой, стали мифологическим героем. Это ведь о вас в Библии сказано как об ангеле, которого Бог послал, чтобы спасти праведного Лота. Впрочем, я вроде теперь тоже ангел Господень. А то, что мы сейчас наблюдали, очень похоже на вспышку, которая бывает при взрыве атомной бомбы, как его описывают очевидцы.

– Да бог с вами, Ник, откуда здесь взяться атомной бомбе? Тут ведь еще до Рождества Христова ждать тысячу лет, а может, две!

– Вы правы, Ланс, бомбе здесь взяться действительно неоткуда… – ученый на секунду задумался, как будто его осенила какая-то мысль. – Впрочем, есть у меня одна идейка. Вряд ли вам известно, да я и сам не очень-то, признаться, это пока понимаю, но некоторые физики в нашем с вами мире считают, что время – это объективно-субъективная категория, которая всецело зависит от координат, в которых находится наблюдатель. Абсолютно во Вселенной лишь движение, но оно происходит волнообразно, потому что в своей основе вся материя состоит из микрочастиц, которые одновременно есть и корпускулы, то есть частицы, и излучение, то есть волны. А ведь соседние волны при определенных условиях могут между собой сжиматься и интерферировать, то есть накладываться друг на друга и взаимодействовать.

– То есть вы хотите сказать, что ядерные взрывы в нашем мире, как бы проткнули эти соседние волны, и из-за этого мы угодили во времена Лота и Авраама?

– А как по-другому можно объяснить, что атомные вспышки произошли одновременно, или почти одновременно, и там, и здесь? Безусловно, эксперименты с атомным ядром сыграли в этом свою роль, ведь они – прямое вмешательство в неведомый нам микромир, но не исключено, что главным толчком для переноса во времени послужила черная магия, которую практикует этот демон или демоница Бельфегор. Она, видимо, тоже как-то вторгается в тонкие материи, используя законы природы, о которых мы, люди, пока ничего не знаем. Иначе, если бы он был тут ни при чем, с чего бы тогда на главной содомской площади торчала именно его статуя?

– Стоп! – хлопнул себя по лбу Ланселот. – Если это так, и древность, в которую мы угодили, не плод нашего воображения, а реальный мир, то скоро должен произойти еще один взрыв – ведь в Библии сказано, что сначала ангелы ослепили толпу ярким светом, а затем Содом и Гоморра были сожжены павшим с неба огнем! Первую вспышку мы видели, значит, скоро будет вторая. Она-то всех нас и прикончит!

– Если только мы срочно отсюда не уберемся, – мрачно подытожил Трофимов-Рузовский. – Будем надеяться, что вторая вспышка вернет нас назад, ну, хотя бы на чертову подводную лодку, а то как подумаю, что всю оставшуюся жизнь мне придется здесь провести, изображая из себя ангела, сразу такая забирает тоска!

Повернувшись к Лоту, Ланселот сказал, стараясь выражаться так, чтобы праведнику было понятнее, то есть по возможности в библейской манере:

– Лот, остался ли у тебя еще кто-нибудь в Содоме? Тогда немедля выводи их из города, ибо это место скоро будет Богом истреблено!

То ли стиль изложения оказался как нельзя более подходящим, то ли старик пребывал под впечатлением только что случившегося чуда, но он мгновенно бросился собираться.

Говоря последние слова, Ланселот почувствовал, что, в отличие от своего ученого спутника, роль ангела Господня оказалась для него не лишена приятности, так что, если вернуться не удастся, можно будет, по крайней мере, освоить роль какого-нибудь библейского пророка и прародителя рода человеческого. А что, тоже неплохо на крайний случай! Тут он вспомнил, как Бельфегор, войдя в трогательный образ коматозного фюрера, втолковывал ему что-то про то, как зло ежечасно порождает добро. А может, в Содом его занесло вовсе не случайно? Может эта библейская картинка, которую кто-то решил ему показать во всех цветах и красках, совсем об обратном? Вот он, Содом этот – безусловное зло, и никакого добра, ясное дело, от него не дождешься. Приходит сюда, значит, праведный Лот, родной племянник самого Авраама, и начинает наставлять этих греховодников на путь истинный, а от них как от стенки горох, ничего хорошего не прививается. То есть, в принципе, нет! Что это значит? А вот что – рановато к таким лезть с праведностью, всепрощением да толерантностью – только хуже будет. Вон наш праведник Лот не только содомлян, но даже своих родных дочерей от греха-то отвадить не смог, да и сам скоро падет вместе с ними. В общем, ничего не выйдет, пока не появится ангел с мечом огненным да не вразумит как следует, пока не научит больно – что не свято, то должно! А любовь вселенская – это роскошь, это когда-нибудь потом, после того, как приучатся жить да думать вместе, хотя бы по правилам, по-людски, по чести, а не так, как твоя урчащая утроба восхочет. Закон – детоводитель ко Христу. Кто же это потом скажет? Кажется, Павел. Это Ветхий Завет, детки, и никто еще его Новым не отменял! Все в одном… Но ведь роль ангела-то явно тебе предназначена, Ланселот. Что это, знак? Ну конечно! Ясное предупреждение, чего от тебя ждут и как всегда поступать дальше. Кто ждет? Да какая разница, главное, что этот кто-то абсолютно прав. И не каждому такое «кино» показывают, а мне – тут он вспомнил грозные картины будущего на фоне крымской горы Аю-Даг – уже второй раз. Куда ж без ланселотов? Выходит, что никуда.

Эти его непривычные думы прервал деликатным покашливанием Лот, который уже собрал свои пожитки и стоял наготове у двери с женой и дочерьми, ожидая дальнейших приказаний свыше. Впрочем, Лотова супруга, кажется, не проявляла особого энтузиазма в том, что придется выполнить божью волю, оставив на погибель все нажитое имущество. Обводя в последний раз взглядом свой дом, она плакала и причитала. Однако Лот, посуровев лицом, не допускал возражений. Он вытолкнул жену за порог, вышел сам, а за ним последовали обе девушки. Через минуту вся процессия во главе с «ангелами» уже спешно направлялась к городским воротам. По пути никто препятствий им чинить и не думал, потому что все жители Содома, ослепленные световой вспышкой, были заняты исключительно собой, своим пошатнувшимся здоровьем. Миновав открытые настежь ворота, они двинулись по дороге, которая вела вверх, по направлению к горам, где, как пояснил Лот, есть глубокие пещеры, где можно укрыться.

– Лот, если снова будет такая же вспышка позади нас, ни в коем случае не оборачивайся сам и вели не делать этого своим женщинам, особенно жене. Ты слышишь меня – жене! Надо будет упасть на землю и закрыть голову руками, вот так, – сказал Ланселот, имея в виду первые приемы выживания при атомном взрыве. Лот тут же транслировал это жене и дочерям, указывая рукой на оставленный город. Через полчаса они достигли первых скал, которые могли обеспечить им какую-то защиту. И только успели за них завернуть, в небе произошла новая вспышка. На сей раз она была намного сильнее первой и сопровождалась немыслимым грохотом взрыва, который почти сразу достиг их ушей. Огромные скалы сотряслись, готовые рухнуть на головы людей, но угрожающе покачнувшись на своих вековых каменных ложах, устояли.

– Где жена, – закричал в отчаянии Лот, – где моя Юдифь?!

Действительно, женщины рядом с ними не было. Ланселот выглянул из укрытия – позади, немного не доходя до первой скалы, стояла жена Лота, точнее, все, что от нее осталось, – мгновенно спекшаяся в камень, но все еще пылавшая огнем серая зола, отдаленно напоминавшая контуры человеческого тела. Как и было предсказано, она отстала ото всех, чтобы оглянуться в последний раз на свой город, застыв навсегда страшным монументом.

– Почти спасена и погибла навеки! – прозвучал за спиной не лишенный патетики голос Трофимова-Рузовского. – Через много веков такую надпись выбьют на этом печальном месте. Так и не смогли содомляне понять: чтобы выжить, всяким живым тварям не голая сила нужна, а, хочешь – не хочешь, согласие и взаимопомощь, короче, коэволюция. Но до этого еще не скоро дойдет…

А Содом, точнее, место, где он стоял, ярко пылал. В нем не осталось ни окружавших его стен, ни единого целого дома. Все жители мгновенно сгорели, так же как и разделившая их участь Юдифь. Но вдруг эта страшная и завораживающая картина начала меркнуть, меркнуть и вот совершенно исчезла.

* * *

Ланселот очнулся все в той же каюте, где он до Содома пребывал в объятиях двуполой дьяволицы. Она была пуста, ни Гитлера, ни Бельфегора в ней не было, зато рядом у переборки сидел и протирал глаза Трофимов-Рузовский. Его густая черная шевелюра была явно опалена огнем, а на себе самом Ланселот обнаружил библейский хитон, что заставляло поверить в невозможное – все, что с ними случилось, не привиделось, а произошло наяву. Впрочем, кажется, содом вокруг все еще продолжался – по коридорам подлодки раздавался топот сотен матросских ботинок, раздавались команды и крики, а снаружи, как бы вторя содомской катастрофе, один за другим раздавался грохот близких взрывов, от которых весь корпус субмарины, все ее переборки ходили ходуном, готовые лопнуть в любой момент. «Глубинные бомбы, – понял Ланселот. – Мы все же вернулись, но, похоже, в не совсем подходящий момент, хотя…, кто знает?»

– Что это? – подал голос пришедший в себя ученый. – Кажется, мы снова на месте, но кто-то явно пытается пустить нас ко дну.

– Ну, все-таки это не так страшно, как оказаться в эпицентре ядерного взрыва, – рассеянно ответил Ланселот, обдумывая что-то в уме.

– Вы хотите сказать, друг мой, что вам пришла в голову та же мысль, что и мне, и в этой неразберихе можно незаметно улизнуть? – проявил русский незаурядную проницательность.

– Именно, потому что другого такого шанса не будет! Но сперва нам надо найти Джейн и Броссара. Без нее я никуда не пойду, только где ее искать?

– Ах, Ланселот, куда же вы без Гвиневры, хотя, что я, дурак, говорю, – конечно же, без Дженевры-Женевьевы. Хотите, я облегчу нашу задачу? Всех гостей и, так сказать, знатных пленников Бельфегор разместил на этом уровне, более того, в этом коридоре!

– Откуда вы знаете?

– Во-первых, чтобы иметь всех под рукой. Он ведь, если вы еще не поняли, артист, ему нужна аудитория, публика. Я даже подозреваю, что раньше он был Нероном, римским императором, кровавым деспотом и злодеем, который, покидая свою телесную оболочку, воскликнул: «Какой артист умирает!» А во-вторых…

Ланселот так и не успел узнать, что «во-вторых», потому что в этот момент тряхнуло так, что подлодка совершила почти что кульбит, пол резко накренился по килю назад, и все предметы, что не были закреплены, поползли к задней переборке.

– Кажется, руль заклинило взрывом в положении на всплытие, и мы движемся вверх, – определил Ланселот. – Это хорошо, потому что, если мы поднимемся близко к поверхности, нас при выходе из лодки не убьет давлением.

– Кессонная болезнь?

– Да, но надо спешить, кто знает, сколько продлится всплытие!

– Но как мы пройдем, там же полно эсэсовцев, да и просто немецких и японских матросов, нас же, учитывая ситуацию, сразу пристрелят. Причем вас первым. Посмотрите на себя – вы одеты в хитон, как древний филистимлянин! На мне-то хоть какие-никакие, но штаны.

– В самом деле, на современной субмарине я несколько выделяюсь.

Говоря это, Ланселот уже рылся в гардеробе, который принадлежал Гитлеру или дьяволу, а может, и тому, и другому, ведь дьявол, если верить русскому ученому, мнил себя великим актером.

– Вот, надевайте, – швырнул он русскому сверкнувший золотым шитьем черный офицерский китель.

Николай осмотрел его и ахнул:

– Помилуйте, Ланс, это же парадный китель гросс-адмирала, высшее звание в Кригсмарине!

– Вот и хорошо, вполне достаточно, чтобы все на секунду замерли на месте и отдали вам честь. Это у них в печенках сидит. А за это время многое можно успеть.

– Но штаны, на мне же рваные матросские штаны!

– Значит, это еще одна секунда, пока они станут соображать. Мне это не подходит, потому что меня на этой лодке раньше многие видели и, возможно, помнят в лицо.

Русский перекрестился и влез в китель, который, впрочем, пришелся ему почти впору. Ланселот критически осмотрел его и добавил к этому наряду белый целлулоидный воротничок, на который привесил железный рыцарский крест.

– Вот теперь порядок, пошли, – скомандовал он, и друг за другом они выскочили в коридор. На их счастье, в это момент рядом никого не оказалось, и они побежали вдоль коридора, барабаня и в двери и выкрикивая имя Джейн. Вдруг Николай пропал из виду, а затем из одной каюты раздался сдавленный крик. Ланселот ринулся туда и застал удивительную картину: мнимый «гросс-адмирал» лежал на полу каюты, а на нем с занесенным над головой для удара предметом, в котором он распознал женскую туфлю с острым, подбитым стальной набойкой каблуком, победно восседала Джейн. Рядом стоял Броссар.

– Стой, это же Ник! – прокричал он. Она оглянулась, и лицо ее просияло. «Гросс-адмирал», конечно, тут же получил помилование и, кряхтя, поднялся на ноги. Выглядел он сконфуженно.

– Я только вошел, ничего не делал, а она сразу уложила меня каким-то боевым приемом и чуть не пробила череп этой изящной туфелькой.

– Ну, не каждый день к вам врывается по фашистскому адмиралу, – попыталась отшутиться она, обнимая Ланселота и с удивлением оглядывая его библейский наряд. – Почему тебя так долго не было и по какому случаю вы так странно вырядились?

Этот вопрос Ланселоту показался странным, ведь по его ощущениям он отсутствовал здесь всего один день.

– Долго не было? – удивился он. – А сколько именно?

– Смеешься? Я не видела вас больше двух недель. Где вы все это время пропадали?

– Неважно, – ответил он, – сейчас нет времени объяснять. Скажите лучше, что здесь стряслось и кто нас бомбит?

– Сегодня около полуночи лодка всплывала на поверхность, и, кажется, с нее пытались что-то куда-то перегружать, однако почти сразу после этого она попала под обстрел. Наверное, ее сначала засекли радарами с самолетов, которые сбросили первые глубинные бомбы, а теперь к преследованию подключился и флот. У меня такое ощущение, что кто-то отсюда послал условный радиосигнал и нас уже ждали, – со знанием дела заявила Джейн. – Я думаю, что это Михаил пытается заставить субмарину всплыть и сдаться, потому что очень хочет поживиться ее грузом.

– Сигнал через радиомаяк, такой же, как был у тебя, мог послать Гавриил, он ведь тоже здесь, на этой подлодке. Очевидно, Рэксы заранее обо всем договорились. Но мы ни в коем случае не должны допустить, чтобы они завладели «Маш-Маком», – продолжил Ланселот ее мысль. – Этот дьявольский груз надо похоронить навсегда! Поэтому сейчас наша задача – пробиться в торпедный отсек и взорвать все к чертям собачьим. А если удастся, то успеть покинуть ее через торпедные шлюзы. Во всяком случае, мне бы очень этого хотелось.

– А это возможно? – спросила его Джейн.

– Говорят, что да. Но сам я никогда не пробовал. Да, если по пути нас попытаются остановить, будем драться.

– Но чем? – изумился Броссар. – Мы безоружны!

– Смелость – вот главное оружие обреченных, – ответил ему Трофимов-Рузовский, однако Броссару это явно не добавило энтузиазма.

– Тогда вперед, и да пребудет с нами Господь! – закончил дискуссию Ланселот.

Они вышли в коридор и направились в нос судна. К счастью, каюты находились перед центральным постом управления, и торпедный отсек должен был находиться недалеко.

Чтобы добраться до него, нужно было миновать еще два отсека, разделенных переборками. За второй переборочной дверью ждала неожиданность – два солдата-эсэсовца, вооруженных автоматами и, по-видимому, охранявших подходы к напичканному взрывчаткой торпедному отсеку. У одного за поясом торчали две немецкие пехотные гранаты с длинными рукоятками. Увидев прямо перед собой китель гросс-адмирала, в который был облачен Трофимов-Рузовский, они на секунду застыли от изумления, но затем сработал условный рефлекс – оба с возгласом «хайль» разом вскинули руки в нацистском приветствии. «Гросс-адмирал», страшно выпучив глаза, в ответ тоже гаркнул «хайль» и резко вскинул, но не одну, как положено, а сразу обе руки так, что в узком пространстве коридора подводной лодки пальцами, сложенными наподобие копья, угодил прямо в глаз каждому из эсесовцев. Результатом «адмиральской» неловкости было то, что оба на пару секунд ослепли. Этим тут же воспользовался Ланселот, он немедля выхватил из-за пояса одного из солдат две тяжелые гранаты и, пользуясь ими, как булавами, нанес сильнейшие удары по головам, защищенным одними только пилотками. Результатом этой обоюдной импровизации двух недавних посетителей Содома явилось то, что два бесчувственных тела рухнули на пол. Завладев оружием, заговорщики почувствовали себя намного уверенней. От торпедного отсека их теперь отделяла лишь одна дверь. Рывком раскрыв ее, Ланселот снова пропустил вперед «гросс-адмирала», поскольку такая тактика до сих пор себя оправдывала, а за ним заскочил в отсек и сам. Однако там их ждала неожиданность, от которой они непроизвольно прикрыли ладонью глаза – ослепительный блеск, исходивший от рядов сложенных в носовом отсеке множества золотых брусков. Когда же через мгновение зрение к ним вернулось, они различили прямо перед собой черные зрачки двух люгеров и ухмыляющиеся физиономии Крамера и самого капитана фон Штокхаузена, за спинами которых стоял еще один старый знакомый – Мочицура Хашимото. Сзади же уже слышался топот дюжины кованых солдатских сапог – это захлопывалась мышеловка, подстроенная Бельфегором. Ланселот втащил в отсек Джейн и Броссара, захлопнул тяжелую бронированную дверь и закрыл ее, быстро закрутив до упора барашковую задрайку. Но проблемы это не решало, а лишь отодвигало на краткое время неминуемую и печальную развязку.

– А вот и наши старые знакомцы! – глумливо изрек Крамер, тогда как его единственный глаз пылал дьявольским огнем и, казалось, скоро прожжет в них дыру. – А то мы уже заждались, когда же вы наконец явитесь нас взрывать. Отдайте должное провидческой мудрости нашего фюрера – он так мне и сказал: ждите америкосов в торпедном отсеке. Но, каюсь, я вас слегка недооценил: внешнюю охрану вы сняли гладко, а ведь Курт и Ганс были одними из моих лучших волкодавов! Как вам это удалось? А-а-а, понимаю – купили их на адмиральские цацки и рваную простыню, в которую завернулся один из вас. Что делать, чинопочитание у нас, немцев, в крови… А теперь, американец, – сказал он, глядя на Ланселота, – медленно положи на пол автомат и открой дверь обратно, а иначе я застрелю эту суку, – повел он стволом в стороны Джейн. – И попробуй кто только дернуться, глаз у меня, правда, один, но целюсь-то я именно им. Считаю до трех. Раз, два…

Положение стало безвыходным: выполнить требование Крамера – значит, почти наверняка позволить Бельфегору уйти, не выполнить – наверняка сейчас же лишиться Джейн, да и всех остальных, потому что гестаповец их тоже, конечно, перестреляет, а потом… потом подлодка все равно ускользнет. А так хоть какой-то шанс остается.

– Положить оружие, – скомандовал он своим спутникам и первым начал медленно опускать автомат.

В этот момент случилось то, что нельзя назвать иначе как божьим промыслом. Хашимото, стоявший позади Крамера и Штокхаузена, вдруг издал гортанный возглас, как будто хотел разом вытолкнуть из легких весь воздух, и нанес два молниеносных прямых удара кулаками Крамеру в самое основание черепа, а затем, обхватив руками голову второго немца, каким-то особым приемом крутанул ее, сломав тому шею. Штокхаузен умер мгновенно, а Крамер еще пару секунд стоял на ногах, но его единственный глаз совершенно выскочил из орбиты и болтался лишь на тонких кровеносных сосудах. Затем его мертвое тело медленно осело на пол.

Они не сразу осознали, что произошло, и пребывали в замешательстве. Однако Хашимото, предостерегающе подняв вверх руку, сказал:

– Смотрите, я безоружен и для вас не опасен. Я хочу вам помочь, однако следует спешить, потому что переборку скоро пробьют направленным взрывом.

– Чего вы хотите? – спросил Ланселот.

– Того же, что и вы, – покончить с «Черной жемчужиной» и ее грузом. Вы, американцы, нанесли жестокий удар по Японии атомными бомбами, но это была война, и мы на вашем месте поступили бы точно так же. Но потом наш император приказал армии капитулировать, и войны больше нет. Если же теперь, спустя два года, японская военная субмарина нанесет по Америке ядерный удар, Японию ждут неисчислимые страдания, и она, скорее всего, как государство перестанет существовать. Так что я просто спасаю свою страну. Но и отдавать американцам, что сейчас нас бомбят, оружие, которое в тысячу раз страшнее атомной бомбы, я – японец – позволить не могу! Это судно проклято, на нем поселился Акума, вышедший из царства мертвых. Его надо уничтожить, пока он не погубил целый мир, ведь он – дьявол!

– Вы знаете, мистер Хашимото, у меня примерно такое же впечатление, – усмехнулся Ланселот. – Ну, если так и наши интересы совпали, то давайте немедленно возьмемся за дело! Мы хотим взорвать подлодку, а самим уйти через торпедные аппараты. Скажите, есть ли здесь ребризеры, подводные дыхательные аппараты?

– Есть и ребризеры, и гидрокомбинезоны. Они вон там, в тех сумках, – указал Хашимото на стеллаж со спасательным оборудованием. – Я помогу вам их надеть и выпущу через торпедный аппарат. Выбраться через него без подготовки непросто, но другого варианта у вас нет, так что придется попробовать… Но вот только здесь всего три комплекта, а вас четверо, так что уйти смогут не все. Решайте прямо сейчас, кто из вас остается; женщина не в счет – она, конечно, выходит в любом случае.

Все посмотрели на Джейн, как будто ей и предстояло решать, кто будет спасен, а кто нет. Ее лицо пошло красными пятнами, а глаза наполнились слезами.

– Я… я не могу решать, – задыхаясь, вскричала она. – Как я смогу жить, если обреку на смерть кого-то из вас?! Лучше уж оставьте здесь меня!

– Тебе не надо выбирать, Джейн, – сказал Ланселот, нежно обняв ее за плечи. – Останусь я. Ведь только я могу задержать эсэсовцев, которые скоро будут рваться в этот отсек, и помочь Хашимото довести дело до конца. Так что решено!

– Нет, друг мой, нет, – вдруг вмешался Броссар. В словах его сквозила грусть, но звучала и уверенность человека, принявшего окончательное решение. – Не забывайте, что именно на вас возложена миссия, вы должны навести мосты между двумя цивилизациями. Вы обязаны выжить… Я барон Артур де Броссар, потомок рыцарей-тамплиеров и основателей Приората Сиона, член ордена Rex Dei. Я совершил большую ошибку, поверив Михаилу и взявшись вместе с Женевьевой выполнять его задание на «Принцессе Елизавете» и потом в Асгарде. Я слишком поздно понял, что их цели далеки от благородства, им нужна лишь власть, полная власть над миром, а на все остальное плевать. Попадет ли смертельное оружие древних в руки нашего демона или Михаила – неважно, результат будет один и тот же – война и гибель всего, что для меня свято! Ошибки надо исправлять, поэтому здесь останусь я, а вы спасайтесь. И потом, Ланселот… любит-то она не меня, а вас. Так что желаю вам счастья… вдвоем.

– О, Артур! – тихо произнесла Джейн, обвив руками шею Броссара, – оказывается, я совсем тебя не знала. Прости меня, если можешь.

– Нет времени на нежности, – прервал их японец. – Скоро немцы будут здесь. Я остаюсь на подлодке. Выпускная крышка торпедного аппарата открывается лишь при закрытой задней, и только я сумею это сделать. Еще надо выравнять давление воды в аппарате с забортным, а это тоже надо уметь. А главное – придется взорвать гранаты, чтобы на борту сдетонировали торпеды.

– Хашимото, может, все-таки есть какой-то другой способ? – В голосе Джейн была безнадежность.

– Был. В этой подлодке предусмотрен мощный заряд для самоликвидации, который приводится в действие из центрального поста. И я уже это сделал.

– ???

– К сожалению, я ошибся. Заряд срабатывает автоматически при выставлении определенного забортного давления, то есть глубины погружения. Думая, что подлодка, уходя от погони, будет нырять вглубь, я установил таймер на сто пятьдесят метров, но случилось так, что рули заклинило, и она, наоборот, стала всплывать, замерев сейчас на глубине метров в двадцать-тридцать. Так что устройство самоликвидации по моей вине сработать не сможет, но я же это и исправлю. Ведь ошибки надо исправлять, не так ли, барон? Итак, вы трое, берите скорее ребризеры, дверь скоро взорвут.

Помогая друг другу, Джейн, Николай и Ланселот влезли в резиновые гидрокомбинезоны и надели шлемы с выпученными глазами-стеклами. С помощью специального резинового жгута Хашимото произвел их герметизацию и приладил сверху напоминающие хомуты дыхательные мешки, снабженные трубками для вдоха и выдоха, к которым снизу подсоединил баллоны с дыхательной газовой смесью, а потом показал, как ими пользоваться.

– Помните, слишком быстро подниматься нельзя, а то порвете легкие. Вы будете подниматься постепенно, по буйрепу с узлами-мусингами, с остановками от одного мусинга до другого. Если же все-таки придется подниматься быстро, то только выдыхайте, задерживать дыхание категорически нельзя.

– Благодарю вас, мистер Хашимото, – перед тем как надеть шлем, сказал Ланселот. – Когда-то мы были врагами, но теперь я буду помнить о вас всю свою жизнь…

Сказав это, он передал японцу две гранаты, а затем первым полез в тридцатифутовую трубу торпедного аппарата, таща за собой буйреп, за ним последовала Джейн, замыкающим – Трофимов-Рузовский. Хашимото закрыл за ними заднюю крышку и начал заполнять аппарат водой, поступавшей под давлением сжатого воздуха из специальной цистерны. Люди внутри открыли вентили баллонов с газовой смесью, а когда давление в трубе сравнялось с забортным, Хашимото электроприводом отворил внешнюю крышку торпедного аппарата, и все, кто был внутри, один за другим выбрались наружу. Ланселот отпустил вьюшку буйрепа, его поплавок всплыл на поверхность, а трос под тяжестью вьюшной катушки повис вертикально. Затем, цепляясь металлическими карабинами у себя на поясе за буйреп, они начали подъем до первого мусинга, а затем, через каждые три метра подъема, начали делать остановки, чтобы не вскипел азот в крови и не повредил легкие. Однако судьба не отпустила им много времени. Когда до поверхности воды оставалось метров шесть-семь, нос оставшейся внизу субмарины с оглушительным грохотом лопнул, из него вырвалось яркое пламя. От взрыва вода, словно из помпы, ударила вверх и в мгновение ока выкинула всех, кто висел на буйрепе, на поверхность. Субмарина же стала быстро погружаться вниз, в пучину океана. Через несколько секунд ничего нельзя было разглядеть, лодка исчезла, будто ее никогда и не существовало. Оказавшись на поверхности, они срывали с себя шлемы и с хрипом хватали ртами воздух. Оттого что декомпрессия при всплытии не была еще полностью завершена, все они испытывали адскую боль, глаза налились кровью, а на губах пузырилась розовая пена. Но если бы в этот момент они могли видеть вокруг, то заметили бы невдалеке два американских эсминца, с ближайшего из которых уже засекли их красные гидрокомбинезоны и спускали моторный спасательный катер. Примерно через четверть часа все трое были подняты на борт корабля, где они немедля попали в руки врача и офицеров управления морской разведки США. Затем корабли взяли курс на запад, оставив далеко позади себя острова Зеленого Мыса. Океан успокоился, и ничто на его синей глади не напоминало о недавно разыгравшейся здесь трагедии. Но вдруг благостная картина нарушилась: вода над тем местом, где лежала «Черная жемчужина», как будто вскипела, расступилась, и в воздух стремительно взвилось темное тело. Расправив перепончатые крылья, чудовище огляделось, сделало широкий круг над водой, словно запоминая, куда потом надо вернуться, и, издав воинственный клекот, направилось вслед эсминцами.

* * *

«Пол сначала все никак не хотел брать меня на погружение, говоря, что в моем возрасте это опасно. Его забота обо мне трогательна, но возраст в данном случае не помеха, – я готов навсегда остаться там, внизу, как когда-то поступил капитан Хашимото. Сдался он лишь после того, когда я намекнул, что мне известно, где еще на подлодке спрятано золото, но точно определиться я смогу лишь оказавшись на месте. Как только они поднимут золотые слитки и никого больше не останется на борту затонувшей субмарины, я уничтожу ее бренные останки вместе с тайным грузом. Скорее всего, атомная бомба, которая там должна быть, пролежав столько лет в воде, уже не опасна, а вот «Маш-Мак» – этот дезинтегратор материи, похищенный Бельфегором у атлантов, помнится, был надежно упрятан в герметический ящик из толстой стали и может быть еще вполне работоспособен. О, попади он в руки безумцев, одержимых жаждой богатства и власти, и он будет неслыханно страшным оружием! А безумцев и сейчас, спустя полвека после той войны, хоть отбавляй.

Rex Dei уже давно пронюхали про проект Тивела и, заподозрив неладное, развили бешеную, хотя и закулисную активность, чтобы перетянуть одеяло на себя и, если не возглавить все предприятие по подъему подлодки, то, по крайней мере, иметь возможность его контролировать. «Михаила», конечно, уже нет в живых, однако его дело живет. «Божественные Короли» глубоко запустили свои щупальца во все мировые финансовые структуры, правительства и претендуют на роль тайного глобального центра влияния. Давно охотясь за оружием атлантов, они не могут пройти мимо возможности перехватить инициативу и им завладеть. Для начала, пользуясь тем, что подлодка считалась японской, они сделали так, что Тивелу пришлось предварительно вести непростые переговоры с правительством Японии, в ходе которых он должен был получить разрешение от их ветеранской организации «Могилы войны» на практическое осуществление своего проекта. Японские власти сразу же заявили претензии и на большую часть золота – а на борту должно быть не менее двух тонн, – а также обязали Тивела в случае обнаружения субмарины повесить на ее боевой рубке японский флаг, дабы закрепить на находку свои права. Пришлось представлять весь проект как сугубо гуманитарную деятельность по спасению остатков знаменитых кораблекрушений и развитию развлекательных программ. Вокруг мигом поднялась газетная шумиха, проектом занялось телевидение, а правительства США и Японии вдруг предупредили Тивела о соблюдении конфиденциальности. Стали ходить слухи о появлении альтернативных проектов по подъему «Черной жемчужины», а то, что у Тивела есть прямые конкуренты, подтверждают и недавние странные маневры неподалеку отсюда того английского судна. Короче говоря, кота в мешке надолго не спрячешь, а потому следует поторапливаться. С собой я захвачу небольшой сундучок, якобы чтобы положить в него некоторые оставшиеся на лодке реликвии, но на самом деле в нем мощная бомба с часовым механизмом, чтобы привести в действие еще больший заряд для самоликвидации, о котором говорил капитан Хашимото. Конечно, я вовсе не был убежден, что этот мой план сработает, потому что взрывчатка, долго оставаясь глубоко под водой, вполне могла прийти в негодность, и это было моей основной головной болью. Но вчера стало известно, что по воле провидения субмарина лежит недалеко от поверхности и на самом краю бездны, готовая в любой момент в нее сорваться, и я надеюсь, что даже малого толчка для этого будет достаточно, главное, правильно разместить заряд», – так размышлял старик, которого здесь все звали мистер О’Нил, а раньше – Ланселот, когда его облачали в гидрокостюм и когда он вместе с Тивелом и другими четырьмя водолазами заходил в глубоководный колокол, который должен был доставить их к подлодке.

Колокол медленно, больше часа, опускался в глубину, чтобы водолазы могли адаптироваться к растущему давлению. На тридцатиметровой глубине перешли на дыхание кислородно-гелиевой смесью. После того как колокол достиг рабочего горизонта, они промыли смесью легкие, чтобы избавиться от избытка азота, и начали выбираться наружу. В свете прожекторов их встретило огромное ржавое тело субмарины, лежащей прямо на брюхе вдоль кромки подводного обрыва. Совсем рядом из большого отверстия в разорванном носовом отсеке стекал поток золотых слитков, рассыпавшихся по каменистому дну. Вместе с колоколом сверху опустили прочную металлическую сеть для слитков, и водолазы, похожие в своих желтых костюмах и круглых металлических шлемах на высадившихся на Луну космонавтов, медленно передвигаясь, принялись за свою работу. Ланселот заметил, что застывший золотой водопад, пока он еще не окончательно разобран, похож на своего рода лестницу, по которой можно подняться в чрево субмарины, и по нему уже карабкался вверх Тивел.

«Интересно, что ему там понадобилось? Или он собрался разведать другие кладки золота сам, без меня? Глупец, их там нет!» – подумал Ланселот. В его планы вовсе не входило при путешествии внутрь лодки чье-либо соседство. А тем временем Тивел уже скрылся за изломом корпуса. Преодолевая сопротивление толщи воды, Ланселот отправился за ним, держа в руке свой заветный сундучок. Слитки скользили и проваливались под ногами, обутыми в тяжелые боты со свинцовыми накладками, но, отчаянно отгребаясь руками и цепляясь за края обшивки корпуса, он все-таки сумел достичь искореженной палубы. С трудом отдышавшись – возраст и глубина давали о себе знать, – он огляделся. Дальше, внутри субмарины, царила кромешная тьма. Он включил фонарь, который был укреплен на его шлеме, и медленно стал пробираться через отсек. По его расчетам, заряд надо было установить посередине корпуса, в центральном пульте управления, иначе, если взрыв прогремит в носу или на корме, лодку может просто развернуть по оси, перпендикулярно краю пропасти, и она туда не соскользнет. Вот он добрался до места, где должна быть дверь в перегородке торпедного отсека, которую он тогда успел закрыть перед самым носом у своих преследователей, однако теперь ее не существовало, а края дверного проема были изорваны – видимо, дверь после того, как они вышли через торпедный аппарат, все-таки успели снести направленным взрывом. Он представил себе, как Хашимото выдергивает чеку из гранаты и кладет ее под торпеду, ее взрыв сливается с взрывом слетающей с петель тяжелой двери, а из открывшегося проема смотрят искаженные диким ужасом лица солдат. Какой же здесь был ад!