Глава третья

Макс, Москва, 13 марта года

Если пройти вдоль Арбата, уткнешься в здание Министерства иностранных дел, его нужно обогнуть и спуститься на Ростовскую набережную. Там очень красивый вид и утром, и днем, и вечером, и даже ночью.

Здесь-то меня и прихватило.

С какой циничностью Добронравова отвечала о проделках министра, как горячо говорила, что любая человеческая жизнь достойна быть отомщенной… Я не стал спрашивать у нее про деньги и связь ее дочери с министром. Я неплохо понимаю ее состояние, судя по всему, она испытывала какие-то чувства к Шелехову… Пусть немного отойдет, и если надобность спросить про деньги сохранится, я встречусь с Натальей еще раз и спрошу. Она не похожа на человека, который скрывает какую-то тайну, что-то страшное и противоестественное. Наталья Добронравова не вызвала у меня неприязни, обычная женщина со своими жизненными заморочками. Не мне судить ее ситуацию, это их семейное дело.

Но вот с ее мнением, что не бывает таких обстоятельств, при которых нет другого выхода, кроме как убить человека, я бы поспорил. Нет, Наталья, иногда все эти высокопарные правила не работают. Иногда лучшей кары, чем убийство, просто нет.

Если бы в смерти моей дочери был виноват министр, я бы сделал это.

Обычно на меня накатывает ночью, разбивает, как инсульт. Та ночь снова возвращается и проигрывается до конца. И не останавливается, что бы я ни делал – хоть кричи, хоть плачь, хоть смотри порно, что угодно, все будет задним фоном. Пытаясь найти спасение, я прочитал, что можно отделять эти воспоминания от своей головы. Но получалось отделять всю голову целиком и не думать вообще ни о чем. Эти воспоминания были крепко пришиты ко всем остальным.

Я не могу вспоминать все это. Воспоминания хоть и обрывочные, но даже сейчас, год спустя, душат меня, становятся такими реальными, так остро чувствуется запах лекарств, бензина в «Скорой», так больно мне держать на руках умирающую дочь. Но они все равно накатывают, все равно, все равно…

Проснулся я от того, что Сонечка хрипела. Не храпела, не кашляла, а именно хрипела. Страшный хрип напугал меня до ужаса. Малышка больна, и это не к добру. Вырванный из сна острой тревогой, я подскочил, не понимая, что делать, выбежал на кухню, чтобы прийти в себя. Когда сон окончательно ушел, я вернулся в комнату и прислушался. Если пытаться трубочкой вытянуть молочную пенку со дна бокала, звук будет примерно такой же. Черт, неужели пневмония?

Я поставил малышке градусник, она даже не проснулась. На часах было около пяти утра, телефон врача не отвечал, я позвонил в «Скорую». «Скорая» приехала очень быстро, я разбудил дочку заранее, чтобы Сонечка не испугалась, когда войдут врачи. Малышка открыла глаза, закашлялась и снова закрыла их. Градусник показал 38,9.

Приехавшим врачам я почти бросился на шею. За двадцать минут у Сонечки случилось несколько продолжительных приступов кашля, она не могла остановиться. Я хотел дать ей воды, чтобы хоть как-то успокоить кашель и першение в горле, но Сонечка не смогла пить, была очень слабой, губы посинели. Малышку вырвало, она начала тихо плакать и продолжала кашлять.

Врач, молодая женщина, выглядела серьезной и обеспокоенной. Ее коллега, парень лет двадцати, с очень деловым видом держал в руках оранжевый пластмассовый чемодан.

– Сколько девочке лет? – первым делом спросила врач.

– Четыре, – ответил я. – У нее грипп, мы под наблюдением врача. Я проснулся ночью от того, что Сонечка хрипит. Страшно хрипит.

– Сколько времени болеет?

– Первый день.

– Что принимаете?

Я подал листочек с назначением педиатра. Сонечка испуганно смотрела на врачей, до этого она сталкивалась с ними год назад, когда заболела ветрянкой. Тогда ей ставили уколы, а она их боится. Я сел рядом с дочерью, обнял ее и сказал:

– Не бойся, папа рядом.

– Можно я тебя послушаю? – спросила врач у Сонечки. Та нехотя согласилась, но предварительно посмотрела на меня вопрошающе, мол, папа, а это обязательно? Я кивнул.

Доктор слушала Соню очень долго, и ее лицо становилось все серьезнее и серьезнее. Я перепугался не на шутку.

– Ну что там? – спросил я.

– Я боюсь, пневмония, – ответила врач. – На ухо я слышу хрипы, но они не столь выражены, однако общее состояние показывает острую форму. Вероятно, это вирусная пневмония. Вы сдавали анализы на определение штамма гриппа?

– Мы сдавали анализ крови, – сказал я. – Но результаты не готовы, только утром сделали забор крови, прямо здесь, дома.

– Других анализов вам не назначали?

– Нет.

– Собирайтесь, мы госпитализируем девочку.

– Куда?

– В больницу, если это вирусная пневмония, это серьезно. Время терять нельзя.

– То есть нас будут лечить антибиотиками?

– Антибиотики при вирусной пневмонии бесполезны, – ответила врач. – Давайте не будем сейчас избирать метод лечения ребенка, а доставим ее к специалистам в стационар. Собирайте вещи.

– А что нужно?

– Белье, документы, остальное привезете позже. Торопитесь!

Это ее «Торопитесь!» нагнало еще больше страха. Я был не в себе, но все же собрал кое-какие вещи, мы спустились, сели в карету «Скорой». Сонечка была у меня на руках. Она плакала, была горячей, тяжело дышала, врач то и дело пыталась говорить с ней, а потом началось самое страшное: Соня очень глубоко уснула, перестала реагировать на мой голос. Врач надела на нее кислородную маску и велела водителю включить мигалку. Сказала: «Давай быстрее». Машина набирала скорость, вереща и разбрызгивая синеву по проезжей части и испуганным машинам, прижавшимся к обочинам.

А врач все повторяла и повторяла: «Давай быстрее, быстрее, прошу тебя!». И эти слова отрывали от моего сердца маленькие болезненные кусочки. Я боялся за Сонечку. Я боялся, что все кончится плохо. Я боялся даже подумать об этом.

– Скажите мне, что все будет хорошо, – просил я врача. Стекающие по лицу слезы я не замечал, мне было трудно дышать. Сонечка хрипела у меня на руках. Этот хрип я не забуду никогда. Я пытался убедить себя, что у врача много дел, поэтому она торопит водителя. Может быть, какому-то ребенку хуже, чем моей малышке… Черт, я хотел, чтобы у кого-то ситуация была хуже, как бы страшно это ни звучало! Но врач мне не говорила, что все будет хорошо…

В больнице Сонечку положили на каталку и сразу же увезли. Врач, которая привезла нас на «Скорой», осталась в коридоре, села на скамейку и выдохнула. Я стоял, прислушиваясь к любым звукам, боялся даже вздохнуть, чтобы не дай бог не пропустить и шороха.

– Вы сегодня третьи за ночь, – сказала мне врач, не поднимая головы. – Это какое-то безумие, эпидемию не объявляли, но вирус сильный. Симптомы у всех одинаковые.

– Вы о чем? Началась эпидемия гриппа?

– Вы новости смотрите? По всей Москве.

– Весной?

– В этом году такой вот грипп, и очень сильный.

– Вы сказали, мы третьи за ночь. А как остальные детки?

Врач собралась что-то ответить, но тут из кабинета выбежала женщина и на ходу крикнула:

– Лена, твоя помощь нужна!

А сама убежала куда-то по коридорам и скрылась. Наш врач из «Скорой» вскочила и кинулась в кабинет, затворив за собой дверь. Я не стал ждать, вошел, но меня тут же вытолкали. Я успел увидеть, как моя малышка лежит на кушетке, абсолютно голая, а рядом – толпа врачей.

– Я хочу быть с дочерью! Малышка, папа здесь!.. Соня, Сонечка!..

– Вам нельзя, вам правда нельзя, – сказал мне медбрат, который приезжал на «Скорой», он выставил меня за дверь и плотно ее прикрыл.

По коридору бежали еще врачи, в белых халатах, масках. Пять человек. Я отступил, и они влетели в кабинет, все впятером, и захлопнули дверь перед моим носом. Я еле сдерживался. Хотелось ворваться туда и закричать, чтобы мне хоть что-то сказали. Я хотел быть рядом с дочкой, ведь ей страшно, она боится уколов. У нее родинка на животике, и она ее стесняется. Ей нужно объяснить, что перед врачами стесняться не нужно. А после укола нужно обязательно подуть на то место и поцеловать. Ведь никто этого не знает! Никто!

В конце концов, там мой ребенок!

Я открыл дверь и вошел.

Меня никто не остановил. Все врачи в масках смотрели на стол, и только врач по имени Лена с силой давила на грудь моей малышки, изо рта которой торчала трубка, присоединенная к груше. Грушу ритмично сдавливал и отпускал ее коллега из «Скорой». Все остальные просто стояли и смотрели.

Я подошел к столу, взял свою девочку за руку. Ручка была холодная. Ледяная. Рядом со столом стояло ведро с водой, в которой плавали кусочки льда. Волосики Сонечки были мокрыми, а глазки закрыты.

– Лена, все, – сказал кто-то. – Запишите в историю болезни время смерти: семь сорок шесть. Двенадцатое марта две тысячи семнадцатого года.

Игорь, Москва, 14 марта года

С момента убийства министра прошло пять дней. Свершившееся в пятницу преступление лишило маму Игоря обещанной поездки в Икею, а самого Игоря – спокойных выходных с женой и дочкой (а если бы повезло – то и с молоточком и гвоздями в зубах). Он работал и субботу, и воскресенье, а в понедельник приехал домой глубоко за полночь, только для того, чтобы сменить одежду и сесть за компьютер, чтобы снова работать.

За эти пять дней Игорь написал, наверное, десятка два постановлений, рапортов и тучу рабочих документов, чтобы собрать доказательства того, что министр был убит наемником.

А как иначе? Убийца проник в кабинет через окно, выбрался оттуда так же. Камеры видеонаблюдения вокруг были отключены, министерская камера окно министра не «пробивала». Никто не видел, как убийца забрался в окно, никто не видел, как висели снаряды – огромные тросы. Кто открыл убийце окно? Кто его впустил? Этого Игорь не знал. Но других способов попасть в кабинет не было – камеры внутри здания фиксировали все четко. Криминалисты сделали однозначный вывод: видео не монтировали, оно цельное, без вмешательств. Никто посторонний в кабинет министра изнутри здания не входил. Остается только один вариант: убийца забрался снаружи.

Была еще одна версия – вентиляция, но она не выдержала проверки. Вентиляционный доступ в кабинет министра был, но настолько узкий и ломаный, что пробраться по нему может только некрупный кот, и то с большим трудом.

Следователи из ФСБ сделали аналогичный вывод. Убийца забрался снаружи здания. Этот факт можно считать доказанным.

Неожиданно для Игоря ФСБ предложила разделить расследование на две части. Игорь должен был расследовать личные мотивы, а они займутся профессиональными.

– И я считаю это верным, – сказал Валентин Леонидович на планерке. – У вас нет соответствующих допусков. И если публичные правоотношения вы сможете проверить и расследовать, то все, что касается государственной тайны, для вас закрыто. Процедура допуска займет уйму времени, а у ФСБ есть достаточно ресурсов, чтобы задавать правильные вопросы, а главное, иметь право получать на них ответы.

На том и порешили.

Несмотря на то что убийство было заказным, Игорь чувствовал, что ФСБ не найдет ничего, что укажет на убийцу. Он был уверен: здесь личное. Ох какое личное! Если убийца вынужден был заморочиться, чтобы убить Шелехова прямо в кабинете, то есть продемонстрировать, что убит не Дмитрий Шелехов, а именно министр юстиции, значит, все наверняка наоборот. Не министр был целью, а Дмитрий.

Игорь рассуждал так: если министр должен был умереть, чтобы не сделать тот или иной политический шаг, то это сделали бы чисто, без заморочек. Зачем вся эта показуха, зачем столько рисков – а если бы убийцу увидели на здании и сняли прямо горяченького? А если бы секретарша пришла раньше? А если бы кто-то услышал выстрел? А если бы она, секретарша, вошла в кабинет раньше, и убийца не успел бы скрыться по крышам, до того как она подняла крик? Это очень рискованно, такой риск должен быть оправдан.

И оправдан он только одним: все вокруг должны решить, что убийство министра совершено по политическим мотивам.

А Игорь точно знал: нет, здесь личное.

Супруга Шелехова – Наталья Николаевна – лежала в больнице, в палате интенсивной терапии. Три месяца назад у нее была диагностирована глиобластома, агрессивная злокачественная опухоль мозга. Женщина угасала и последние шесть недель провела в кровати, не вставая. Получить от нее хоть какие-либо сведения оказалось затруднительно, практически все время она была без сознания, а если и открывала глаза, то не понимала, что происходит вокруг.

Анализ медицинских документов Шелехова дал четкую картину состояния здоровья министра: хоть в космос. Дмитрий за последние десять лет в клинике был только один раз – удалял воспаленный аппендикс. На давление не жаловался, больничных не брал, у стоматолога бывал регулярно, залечивал мелкие дырки в зубах.

Заграничные поездки только в рамках исполнения должностных обязанностей. Самая продолжительная поездка – в Дубай в 2014 году, пять дней. Там был огромный форум и конференция, и в эту поездку Шелехов взял с собой дочь. Они прибыли за три дня до начала конференции, а сразу после окончания улетели в Москву. Свои отпуска министр проводил на даче в Подмосковье или в Сочи, где у него была квартира.

Двое детей – Виктор и Виктория, оба совершеннолетние. Дочь Виктория учится в Лондоне, в каком-то пафосном университете, а сын Виктор – в МГУ, живет с родителями в трехкомнатной квартире недалеко от станции метро Тульская.

Виктор не смог рассказать про отца ничего интересного. Последние несколько лет они мало общались, несмотря на то что жили вместе. Виктор все свободное время проводил у кровати матери, а когда она еще ходила – бегал с ней по врачам и летал по разным клиникам. Ни дочь, ни муж Наталью Николаевну в поездках не сопровождали.

Родители Шелехова давно умерли.

Виктория не прилетела на похороны отца. Наталья Николаевна, понятное дело, похороны пропустила, из родственников присутствовал один Виктор. Игорю тогда показалось, что парень не совсем понимает, где он находится. Тихий, скромный, в черном костюме и черных очках, стоял в первом ряду, под вспышками камер. К гробу не подошел, руки никому не пожал, слов не сказал. Он просто постоял и вскоре скрылся, как будто и не было его вовсе.

Зато политические звезды первой величины сказали очень много душевных слов, оправдали все ошибки министра и поблагодарили за проделанную работу. Игорю стало понятно: министр человек свой, вешать дохлых собак на него никто не будет. Ждать политической интриги нечего, вскрывать зловонные пузыри не станут.

На похоронах было многолюдно, и оперативники записали всех. Согласно их отчету, присутствовали в основном коллеги и журналисты, всего семь человек не имели отношения к министерству и средствам массовой информации, три из них – любовницы министра, четверо – одногруппники из университета.

Самый долгий допрос был с любовницами – практически сутки. Они, как оказалось, были в курсе множества интересных деталей о жизни министра. Все три, к счастью, о существовании друг друга знали, ничего против не имели. Для Игоря это было странно, но спрашивать о причинах он не стал, и так все понятно: деньги. Денег своим любовницам министр давал много, у него были даже специальные золотые карты в крупном государственном банке, по которым он отслеживал расходы своих благоверных и подкидывал им денег. К слову сказать, любовницы были скромными – недорогие автомобили, съемные квартиры, вменяемый бюджет в месяц, не больше двухсот тысяч рублей на всех.

Для Игоря сами девушки не представляли интереса, личностями для него они не были. После смерти министра они оказались в очень щекотливом положении – денег нет, а обязательства есть. О наследстве министра пока ничего неизвестно, но едва ли им что-то перепадет, хотя проверить это будет необходимо. Наследование пойдет не по закону, а по завещанию, чтение завещания назначено на вечер сегодняшнего дня, и Игорь на это событие отправил аж двоих оперативников. Мало ли.

Из общих показаний любовниц удалось сделать сразу несколько выводов. В сексуальном плане министр был жаден и разнообразен. Одна из любовниц, огненно-рыжая бестия по имени Клавдия («называйте меня Клаудия») была утехой номер один. Здесь было все – от легких игр с костюмами до жесткого БДСМ, однако фиксацию министр и бестия не использовали ни разу.

– Я никогда не была госпожой, – пояснила Клаудия. – Если бы мы и применяли фиксацию, то следы от наручников были бы у меня. Дима всегда был господином.

Нежно-ванильная Светлана жила в старой «хрущевке» на Полянке, в квартире розового цвета с кукольно-розовой мебелью. Здесь министр отдыхал душой и телом – Светлана прекрасно владела искусством массажа, занималась йогой и была гибкой, пылкой, страстной. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы в красках представить себе секс с ней: на облаках из сладкой ваты, под томную музыку в окружении ароматических свеч и неизменной бутылкой красного винца.

Обе девушки – и Светлана, и Клаудия – были тоненькие, молодые и невинные, как вологодские росы. Лидия была другой.

Зрелая дама, деловая и тучная. Сын министра показал, что после того, как мать оказалась в больнице, Лидия переселилась в квартиру на Тульской и взяла все хозяйство на себя. Это была настоящая русская баба, с толстенной черной косой, без признаков макияжа на лице, по дому передвигалась в застиранном спортивном костюме, но ухоженная, этого не отнять. Маникюр, педикюр, идеальный контур лица, слегка подкачанные губы. Этакая деревенская роскошная экзотика.

Если посмотреть на троих сразу, то Лидия заменяла Дмитрию супругу. Обычную, стандартную, традиционную.

Итак, все три любовницы рассказывали про сексуальный темперамент министра как-то очень по-разному. Клаудия была леди номер один, с которой министр проводил ночи напролет за играми и сексуальными утехами разного рода. Она описывала их ночные приключения как очень страстные, длящиеся практически без перерыва. И не только в выходные дни, чаще в будни. После Клаудии он ехал сразу на работу, а потом либо домой, либо к Светлане. У Светланы ночевать он не оставался. Массаж, легкий ванильный секс, диетический ужин. С ней в постели он был очень нежен, почти трогателен. В дни, когда Клаудия и Светлана оставались одни, а Наталья Николаевна еще была полна сил и энергии, то министр ехал либо к Лидии, либо сразу домой. После того как Наталья Николаевна заболела, визиты к Лидии участились.

– Мы говорили с Димой о том, что, например я могу быть и Клаудией, и Светланой, – говорила Лидия. – Но дело в том, что Диме хотелось не столько разнообразия в сексе, сколько в партнершах. Поэтому у нас все было так, как было. Нет, с девочками мы не общались, совместных выходных не проводили. У нас даже телефонов друг друга не было, познакомились на похоронах. Но Дима рассказывал мне про Свету и Клаву, я понимала их роль и уважала выбор Димы. Как ко всему этому относилась Наталья Николаевна, мне неизвестно. Но с женой Дима не спал уже очень давно, и это понятно. Что будет сейчас, мне не известно, на наследство я не рассчитываю. Я подыскала себе место работы и скопила немного денег… На первое время хватит, а что будет потом, посмотрим.

Ну если за Лидию действительно беспокоиться незачем, то Светлана и Клаудия вызывали беспокойство. Конечно, у тех людей, кому было не плевать на обеих. Игорю было плевать, единственное, что его раздражало, так это их недоступность. Чтобы собрать их вместе, ему пришлось отправить сразу четверых оперов, которые вылавливали девушек из клубов, где они, наверное, искали себе новых ухажеров.

Убивать министра, судя по всему, причин у девушек не было. На всякий случай Игорь попросил каждую пройти обследование в медицинском центре, чтобы установить, что никто ничем не болен и такого мотива у них нет.

Справки они предоставили, все чисто.

Ни одна из девушек не была подвешена на волосок – никого из них Дмитрий бросать не собирался. Больше того, Светлана планировала переезд на дачу министра, как делала каждое лето на протяжении трех лет, а Клаудия собиралась отчалить в Сочи. И только Лидия уже перебралась в квартиру на Тульской, откуда съезжать пока не собирается. Она договорилась с Виктором, что он продолжит выплачивать ей содержание, а она присматривает за домом.

Проведя сутки за допросом любовниц Шелехова, Игорь не нашел причин, чтобы не верить им. Да, они не все сказали. Например, Светлана скрыла, что Дмитрий неоднократно говорил ей, что подозревает Лидию в связи с Виктором (как оказалось, небезосновательно). Об этом Игорь узнал от Клаудии, которая, оказывается, всегда развешивала уши и слушала Дмитрия очень внимательно, и неважно, ей ли он говорил или кому-то по телефону.

Клаудия же скрыла от Игоря, что Дмитрий собирался купить ей новый автомобиль, а старый отдать Светлане, у которой уже давно барахлит двигатель. Это Игорь узнал из истории поиска и от Михаила, ассистента министра, которому было поручено произвести приобретение автомобиля и записать его на имя Клаудии.

Лидия, понятное дело, про свою связь с Виктором никому не сказала. Не сказал об этом Игорю и сам Виктор. Игорь это понял по теплеющему взгляду Лидии, когда та говорила про сына министра. И уж очень сильно она не желала впускать Игоря в спальню министра, где тот обнаружил в комоде нижнее белье, явно не принадлежащее Шелехову-старшему – серо-серебристые трусы-боксеры известной иностранной марки. Гардероб Дмитрия более консервативен, и нижнее белье у него было просторное, удобное в носке и преимущественно синего и черного цветов.

В качестве версии номер один Игорь отложил для себя «на подумать» мотив ревности со стороны сына к Лидии. Возможно, парень влюбился настолько, что больше не мог делить любимую с отцом.

В качестве версии номер два – возможно, это сделала Лидия, уставшая от министра.

Придумать причины, почему существовал этот треугольник, и Лидия не ушла от министра, чтобы быть вместе с Виктором, Игорь не смог. Поэтому ему пришлось спросить напрямую у Лидии. Он едва ли добился бы правдивого ответа от Виктора, парень твердо стоял на ногах, а вот Лидия была в неудобном положении.

Игорю даже не пришлось ехать к Лидии на Тульскую, она согласилась сама приехать к следователю и ответить на все вопросы. Судя по смущенному виду, она поняла, что Игорь догадался, и знала, какие будут вопросы.

– Если вы продолжите недоговаривать или врать, я привлеку вас к ответственности, – предупредил Игорь. – Почему вы не сказали мне, что, помимо отца, вы еще спите с сыном?

– Потому что такого не было! Я никогда не спала с обоими! Когда мы с Витей поняли, что любим друг друга, с Димой мы уже несколько недель не были вместе! А не сказала вам про Витю, потому что мне стыдно, – ответила Лидия и густо покраснела. – Я не представляла, что окажусь в такой щепетильной ситуации.

– И что же вам мешало выйти из нее?

– Ничего. – Она пожала плечами. – Виктор предлагал мне стать его женой. А Дима в последние несколько месяцев использовал меня в качестве домохозяйки. Он прекрасно знал, что мы с Виктором друг друга любим, и не мешал нам. Хотя ему никто не говорил. Но близости у нас с Димой не было с тех самых пор, как мы с Витей… В общем, с тех пор как Витя мне открылся.

– Но вы не порвали с Шелеховым-старшим, почему?

– Потому что тогда потребовалось бы решать сразу несколько важных вопросов. Где я буду жить? На что? Дима давал Виктору деньги, но их бы не хватало для нас обоих.

– А пойти работать? Виктор мог бы найти работу, вы бы тоже могли.

– Виктор учится, а у меня слишком много дел по дому, слишком много забот.

– Поэтому вы ждали, когда все решится само собой?

– Да.

– И никаких скандалов не было? Сцен ревности?

– Нет, ничего такого. А к чему? Если бы кого-то что-то перестало устраивать, мы смогли бы договориться о варианте, который устроил бы нас всех.

Проковырявшись с версиями номер один и два, Игорь откинул их как несостоятельные. Действительно, если не было скандалов и сцен ревности, значит, Шелехов добровольно «поделился» Лидией, как бы цинично это ни звучало.

Но парня допросить все же было нужно. Во-первых, для того, чтобы выяснить про Лидию (хотя они наверняка уже согласовали свои показания), а во-вторых, для того, чтобы понять, почему его сестра не прилетела на похороны отца.

Этот вопрос волновал Игоря больше всего. Связаться с Викторией ему не удавалось. Она то была на занятиях, то телефон не отвечал. Игорь вызвал ее на допрос, но она ответила, что прилететь не сможет, и предложила допросить ее в Лондоне. Игорь велел операм собрать всю доступную информацию о Виктории Шелеховой, ее жизни в Москве и Лондоне, и направил в канцелярию запрос на командировку и оформление документов.

Приехать к Игорю на допрос Виктор согласился только в пятницу, но у Игоря не было желания ждать. Он велел операм доставить Виктора для повторного допроса, и вечером Шелехова-младшего привезли.

К этому моменту Игорь уже знал, что Виктория на допрос не приедет и, видимо, придется ехать к ней. Ему очень не хотелось. Он не любил самолеты, недавний перелет в Америку пережил с большим трудом и еще долго не мог прийти в себя от обратной дороги. Оба уха заложило на взлете, и нормально слышать он стал только спустя неделю. А еще у Марининого отца случился инфаркт, она была вся на нервах, как и мать Игоря, – они не отходили от старика, которому постоянно нужно было подвозить лекарства и держать машину прогретой на случай, если придется срочно ехать в больницу.

В общем, у Игоря были причины негодовать по поводу негибкости детей министра.

Виктора привели в подавленном состоянии. Помимо этого, он был зол.

– Вы лезете не в свое дело! – первым делом заявил молодой человек.

Игорь видел его отца по телевизору – Шелехов-старший так же сдвигал брови, так же гневно смотрел и говорил, практически не разжимая губ. А еще и отец, и сын были высокими, плотными, и у обоих была завидная шевелюра волнистых золотистых волос. Виктор занял позицию нападающего, сложил руки на дипломатический манер – сцепил в замок, но выставил от себя, практически разогнув локти, занимая много территории. Вперил в Игоря ненавидящий взгляд.

– Вы не имели права выспрашивать у Лидии про наши отношения. Вы должны понимать, что ситуация нестандартная и требует деликатности и тактичности. И никто не давал вам права судить.

Игорю хотелось нахамить в ответ, разговор у них получится неприятный и явно не под протокол. Хотя, конечно, по итогам Игорь составит протокол, но внесет в него только суть.

– Делать выводы должны вы, – сдержанно ответил Игорь. – А я имею право задавать любые вопросы, которые посчитаю нужными. Тот факт, что вы не слишком заинтересованы в расследовании убийства вашего отца, алиби вам не предоставляет. А еще тот факт, что у вас общая любовница, навевает подозрения.

– Вы топчетесь на одном месте, причем далеко от того, где топтался убийца, – проговорил Виктор, – поэтому с вами никто не хочет разговаривать. Вы просто хотите влезть в нашу семью и перетрясти все белье.

– Все ваше белье уже перетрясено, – ответил Игорь. – И вопросов у меня стало еще больше. Например, с чего вы решили, что ваш отец был не против отдать вам Лидию? Ведь это его женщина.

– Лидия не собственность, она вправе сама решать, с кем ей быть.

– И как, интересно, она решила?

– Она решила быть со мной, – отчеканил Виктор. – А уладить этот вопрос с отцом – мое дело. И я бы сделал это на днях, но увы, отца не стало.

– Как давно вы с Лидией вместе? – спросил Игорь.

– Какая разница?

– Что сложного в ответе на мой вопрос? Ладно, я и так это знаю. Несколько недель. У вас не было времени за эти недели поговорить с отцом?

– Отец – человек занятой. Я сказал ему, что нам нужно поговорить. Он ответил, что догадывается о чем, но ему некогда. Обещал, что как только разгрузится, сразу же.

– Вам известно, что вы получаете по наследству?

– Это неважно, – ответил Виктор. – И у меня, и у Вики есть фонд. Отец не хотел проблем с наследством. Поэтому отчислял в наши фонды деньги, к которым мы имеем доступ и имели его всегда. Отец считал, что мы сами должны решать, как распоряжаться наследством. Или тратить сразу, или откладывать. Квартира на Тульской моя, квартира в Сочи и дача – Викины. Все справедливо и уже разделено. Наследство – какие-то деньги на счетах отца, это не суть.

– Но Вика, видимо, таким разделом недовольна?

– С чего вы так решили?

– Она не приехала на похороны отца, – ответил Игорь.

– И что?

– Вам не кажется это странным?

– Мне – нет.

– Могу я поинтересоваться почему?

Игорь с трудом сдерживал неприязнь. Ему хотелось поставить этого пацана на место. Видите ли, мотива убить отца у него не было, потому что наследство уже разделено, а женщину и делить не надо – у отца их столько, что одну отдать не жалко. Да уж, Дмитрий, воспитали вы детей!

– Можете, конечно, – ответил Виктор, – у нее самой. Вика вам все расскажет.

– А вы причин не знаете?

– Знаю, но я не знаю, насколько это правда, и попусту сотрясать воздух не хочу. К тому же у меня слишком мало времени.

– Вы понимаете, что обязаны сказать мне?

– Нет, не обязан, – ответил Виктор и поднялся. – Дальше любые расспросы задавайте через семейного адвоката. Мне пора.

– Не так быстро, – ответил Игорь. – Вам придется пару часов подождать.

– Это еще зачем?

– Мне нужно составить протокол допроса, согласовать его с вашим адвокатом, вы его подпишете и только потом получите мою подпись на пропуске для выхода из здания. Ожидайте в коридоре.

– Но…

– Что из сказанного мной вам непонятно?

* * *

Игорь смертельно устал.

Свинцовая тяжесть в груди, в глаза насыпан песок, на языке горечь от выпитого кофе. Ему страшно хотелось домой, в уютное тепло семьи, в дом, где полно барахла и вкусно пахнет ужином.

Но на десять вечера назначена встреча с ассистентом министра, и к этой встрече следовало подготовиться тщательно.

Парень что-то знал, о чем не мог или не хотел говорить по непонятным причинам. Конечно, вполне может быть, что Михаил знает нечто такое, что бросит тень не только на министра, но и на него самого, и тогда от него ничего не добиться.

Игорь внимательно прочитал биографию министерского ассистента, поговорил с опером, который «нарыл» про парня все-все-все, и сделал вывод: а парнишка-то у нас не прост, ох как не прост.

Долгое время министерские считали Михаила Сидорова геем. Дело ли, молодой парень, и ни разу не был замечен с девушкой! Никогда ни с кем по душам не разговаривает, живет тихо, работает усердно. Идеальный ассистент, не вызывающий ни подозрений, ни интереса. Но только не у женской половины светского министерства. Вот и ходили разные слухи, но питать их Михаил не собирался. Он просто не обращал внимания, и как-то все само собой развеялось. А потом выяснилось, что у Миши все же есть подруга, и девочки в министерстве вздохнули спокойно. Слава богу, не гей. А девушка, та, что согревает молодого красавца ночами, – не стена, можно и пододвинуть.

А между тем девушка Маша как раз была стеной.

Они жили вместе. Судя по постам и фотографиям Маши из социальных сетей, она была влюблена и очень гордилась Мишей. Девушка активно делилась со своими подписчиками, что с тех самых пор, как ее возлюбленный уехал из родной деревни сначала в Новосибирск учиться, а потом в Москву уже работать, он никогда ни с кем не жил. На этот шаг он пошел сознательно, потому что Маша очень хорошая девушка, не пьет, не курит, работает переводчиком в итальянском издательстве. Конечно, открытым текстом Маша этого не написала, но вывод такой напрашивался. А на совместных фотографиях было видно – пара счастлива.

Если не считать затянувшейся интриги с личной жизнью Михаила, то отзывы о нем были весьма пресные. Сплошь положительные. Ни одного серьезного провала, ни одного «косяка» за ним замечено не было. Но и звезд с неба он не хватал. Но если еще полтора года назад Михаил был наравне со всеми, то в последнее время босс стал его выделять. Он назначал Михаилу премии, разрешил занять отдельный кабинет – небывалая роскошь! Отчего такие привилегии обычному на самом-то деле сотруднику?

Должность Михаила звучала пафосно – ассистент, хотя, по сути, он самый обычный помощник, выполнял руками то, что министру по рангу делать не положено. На эту должность нанимали молодых, бойких студентов, но долго они не держались – полгода, максимум год. Ну а что молодым да скорым в бумажках копошиться, планировать визиты министра на предприятия, записывать результаты встреч и писать по ним протоколы? Тоска смертная! А вот Мише, судя по всему, нравилось: работал в министерстве уже третий год. Ни у кого не возникало подозрений в каких-то протекциях – Михаил честно прошел конкурс на вакантную должность. Но вот почему столько благосклонности на него снизошло от начальника, понять никто не мог.

Высокий, худой и уставший Михаил Сидоров явился к следователю в угнетенном состоянии. Глаза потухшие, рыжие волосы растрепаны мартовским ветром, рубашка, наверное, утром была свежая, а сейчас выглядела так, как будто ее хорошенько отжали, не стирая. На ярко-голубых брюках на икрах следы грязи – бежал от метро, не разбирая луж. Балбесом и протежистом Михаил не выглядел, в нем чувствовалась та самая уверенность в себе, когда если не мир по колено, то родной океан – точно.

– Добрый вечер, – сказал он и сел напротив Игоря. – Очень вас прошу побыстрее, я устал, как ломовая лошадь. Да и вы, вижу, тоже.

Игорь поднял на него усталый взгляд. Ну что же, поехали.

– Как вы попали в министерство? – спросил Игорь.

– Так же, как и все туда попадают. Был объявлен конкурс, я подал документы. Прошел собеседования, проверку, потом был испытательный срок. Я его прошел и вот работаю.

– Сколько было человек на вакантное место?

– Понятия не имею. Это давно было, даже если и знал, то уже забыл.

– У вас плохая память?

– Отчего же? Хорошая, – ответил Михаил. – Просто я не запоминал того, что мне не нужно. Зачем засорять память? Ну было их сколько-то там, но уже ведь нет? А я есть.

– Министр мертв, чем вы занимаетесь сейчас?

– Занимаюсь своей работой. Как и до смерти Дмитрия, разбираю бумаги, планирую визиты для нового министра, согласовываю повестки встреч… Читаю тонну документов. Работы много.

– А что с вами будет сейчас? Ведь у нового министра наверняка есть кем вас заменить.

– Наверняка есть, – согласился Михаил. – Но просто так меня уволить не смогут. Предложат какую-то другую работу, а там посмотрим.

– Не сильно вы переживаете. Уже присмотрели себе место?

Михаил попытался улыбнуться. Получилось скупо, но Игорь сделал вид, что понял, к чему была эта улыбка.

– Нет, я себе ничего не подыскал. Как вы понимаете, сейчас у нас творится что-то непонятное, и пока не придет новый человек, никто не сдвинется с места, потому что новым людям тоже нужно все объяснить. Когда станет более или менее ясно, что работы у меня больше нет, тогда и буду думать.

– Опрометчиво, – заметил Игорь. – Видно, вас совсем не заботит ваша судьба.

– А вы предлагаете мне впасть в депрессию? Рвать на себе волосы и переживать, чем я в следующий месяц буду платить за квартиру? Нет, это не моя история. Я таким не занимаюсь. Я живу так, как привык жить, и ничего менять не собираюсь. Мне очень жаль Дмитрия, и это единственное, что расстраивает меня в этой ситуации.

– Расскажите мне про Шелехова. Каким он был человеком? Каким был начальником?

Михаил снова улыбнулся, на этот раз теплее. Было видно, что сейчас он будет говорить искренне и о вещах, которые ему действительно приятно вспомнить.

– Ничего не могу сказать вам про Дмитрия Шелехова как человека, поскольку помимо рабочих вопросов мы не обсуждали ничего. Да, бывало, мы говорили о чем-то стороннем, но на нейтральные темы. Новости политики, какие-то события. Он чаще интересовался моим мнением, нежели высказывал свое. А вот о министре могу рассказать много.

– Я вас слушаю.

В целом Михаил рассказал то, что Игорь уже слышал от оперативников. Они опрашивали всех сотрудников министерства и составили более или менее объективный портрет министра. Он был справедливым начальником – у него не забалуешь, но и нагоняи ни за что от него не сыпались. Никогда не требовал лебединой верности, понимая, что человек всегда ищет, где лучше. Очень высоко ценил грамотность и компетентность, никогда не критиковал личность сотрудника, но выставлял жесткие требования к результату труда. От него никто и никогда не слышал оскорблений вроде: «Ты дура!» или «Какой же ты тупой, как это можно не понимать?», зато «Вопрос не проработан, задача не выполнена» – сколько угодно. Щепетильный в делах сам, он требовал от своих сотрудников педантичного подхода к выполнению любых заданий и ненавидел халтуру. На неформальных мероприятиях вел себя прилично, рано уходил, позволяя сотрудникам отдохнуть без начальственного надзора. Был корректен, вежлив, аккуратен.

Случались, правда, сбои в системе. Но и то – в последнее время. Люди, проработавшие с ним пять и более лет, еще когда Шелехов не был министром юстиции, говорили, что Дмитрий всегда отличался спокойным нравом, и очень странно было наблюдать картины вспышек ярости.

Миша помнил несколько таких случаев. Однажды он вошел в кабинет к начальника без стука – такое было возможно, когда дверь в кабинет оставалась открыта, значит, министр свободен и можно заходить по рабочим вопросам. Но в тот раз все было по-другому.

Шелехов сидел в своем кресле, как в чужом. Он озирался по сторонам, как будто не понимал, что происходит, на его лице был такой ужас, что Мише стало нехорошо. Он испугался, что министр нездоров, потому что видел его таким впервые.

– Не знаю, что это было, возможно, паническая атака… У нас было много процессов в работе, и все очень срочные. Напряжение очень сильное. Работали до полуночи, иногда вообще до двух часов ночи. Президент ждал доклад, а у нас все было только в задатках…

Увидев помощника, Шелехов вскочил и закричал, чтобы Миша убирался вон из кабинета и никогда больше не возвращался. У Миши выпали бумаги из рук, он выбежал и закрыл за собой дверь.

В тот день министр ушел с работы в начале четвертого, но наутро все было как прежде. За свою вспышку Шелехов не извинился, да и некогда было – поджимали сроки, разговаривать не по делу было некогда.

Следующий случай произошел совсем недавно, в феврале. Шло совещание, министр отлучился в туалет и вернулся совершенно другим человеком. Будучи высоким, внушительным мужчиной, обычно Дмитрий ходил прямо, держась уверенно, твердым шагом. Глаза всегда ясные, на губах улыбка, всегда всех приветствовал и называл по именам – это была его отличительная особенность. Он в министерстве знал всех поименно!

– Но когда он вернулся… Я не знаю, заметили ли коллеги это, но он был сам не свой. У него поникли плечи, снова этот испуганный взгляд. Он едва вошел, увидел меня, и я подумал, что Дмитрий сейчас закричит – так широко он открыл рот. Но он просто убежал. И в тот день в офис не вернулся, а утром все опять было нормально.

– И какие у вас версии? Как объяснить такое поведение?

– Я не знаю, – ответил Миша и пожал плечами. – Стресс, может, что-то дома… Мне трудно сказать, он не делился своими проблемами, а я не спрашивал.

– А что говорят в министерстве по этому поводу?

– Этого я тоже не знаю. Сам я никому не рассказывал, а со мной на такие темы не общаются, знают, что я не любитель поболтать.

– Это все, что было странным?

– Да, все.

– Скажите, а вы знакомы с дочерью министра, Викторией?

Задавая этот вопрос, Игорь не рассчитывал ни на что. Он просто готовился к поездке в Лондон и хотел спросить у Михаила общие впечатления о девушке, это всегда полезно. Но, услышав вопрос, Миша изменился. Подобрался, глаза непроизвольно сузились.

«Что-то скроет, – догадался Игорь. – Что-то точно скроет!».

– Да, с Викторией я знаком. Дмитрий брал ее с собой в Дубай мы летали на конференцию. Это была полурабочая командировка, нам необязательно было быть, но Дмитрий захотел. Пару дней мы отдыхали, а потом была конференция, после которой полетели домой.

– И что же там произошло, в Дубае?

Ох, как не понравился Михаилу этот вопрос! Игорь аж почувствовал напряжение, исходившее от парня.

– Ничего не произошло, – ответил Михаил, стараясь говорить спокойно, и ему это почти удалось. – А почему вы спрашиваете?

– Ну вы так заволновались… У вас случился конфликт с Викторией? Или с самим министром?

– Нет, – быстро ответил Михаил. – Никаких конфликтов у нас не случилось. Все было обычно, приехали, позагорали, каждый сам себе, потом сходили на мероприятие, потом на вечеринку. Все.

– В министерстве говорят, что в последнее время Шелехов осыпал вас благами – кабинет вон отдельный выдал. Было такое?

– Да, но это нельзя назвать благом. До этого я работал в канцелярии, там всегда много посторонних. А я работаю с конфиденциальными документами. Это вполне объяснимо, что, когда освободился кабинет, Дмитрий предложил мне туда переехать. А кого туда поселить? Советника? Может быть, секретаря?

– Почему бы и нет?

– Дармоеды, – ответил Михаил и покачал головой. – Если вы пытаетесь поймать меня на чем-то таком, что не позволено Юпитеру, то поговорите с советником министра. Вот этот человек, доставшийся в наследство от предыдущего босса министерства, совсем не на своем месте. И мне кажется, не в своем уме. Он вообще не понимает, что делает, и чем занимается министерство…

– Но все же что должно было произойти в Дубае, после чего обычному ассистенту начали выдавать премии, отдельный кабинет и хвалили на всех углах? – гнул свое Игорь, не обращая внимания на попытки Михаила увести разговор в сторону советника министра, о котором Игорь уже все знал и был солидарен с Михаилом.

– Да я же говорю вам, ничего там не произошло, – терпеливо ответил Михаил. – Что вы заладили с этими Эмиратами? Все было нормально, ничего не случилось. А кабинет и премии – я заслужил, в служебных записках подробно изложено за что, можете ознакомиться с ними.

– Обязательно ознакомлюсь, – пообещал Игорь.

Он замолчал, записывая в блокнот какие-то слова, не относящиеся к делу. Михаил напряженно молчал. События в Дубае всплывали не раз, но отчего-то люди не акцентировали на них внимания. Наверное, потому, что не знали, что там было. А вот Михаил знает! Знает, но говорить не хочет. Значит, рыльце-то в пушку. Но ничего, все тайное станет явным.

– Михаил, у вас есть подозрения, кто убил министра?

Михаил помотал головой.

– Я не знаю. Понятия не имею.

– И даже предположить не можете, какими могут быть причины? Работа? Личная жизнь?

– Я плохой для вас свидетель, – ответил Михаил. – Сплетен не знаю, догадок не строю. В личную жизнь коллег не лезу, в свою никого не впускаю.

«Нет, дорогой друг, – подумал Игорь. – Все-то ты знаешь! Все знаешь, но не расскажешь. А я не буду у тебя допытываться. Сам все расскажешь как миленький. Дай я только нос по ветру настрою, волну поймаю, и все мне станет ясно, все станет понятно. И уже ты будешь просить, чтобы я выслушал. А я еще подумаю, стоит ли тебя слушать».