Ноябрь

Подходила к концу неделя ожидания случайной встречи с «мужчиной моей судьбы», как говорила Вера. Она была очень рада, что на этот раз все случится в помещении, и погода не сможет внести коррективы в ее тщательно продуманный образ.

Несколько раз Вера спрашивала себя: «А не знак ли, что они не пересеклись в назначенный день? Должна ли она соглашаться на вторую попытку?» Но ее успокаивал тот факт, что теперь ей самой не обязательно будет проявлять инициативу, достаточно просто сесть рядом и прислушаться к своим ощущениям.

На этот раз Вера выбрала более скромный, чем неделю назад, наряд, чтобы выглядеть как реальная женщина, а не солистка концерта, брошенная в лесу.

Напутствие Ирины было коротким – всего несколько предложений о своем клиенте: «Тебе надо быть противоположностью его жены, от черствости которой он страдал много лет. Дам тебе три подсказки в самых общих чертах, чтобы ты случайно не наступила на его больные мозоли: несколько лет назад он медикаментозно лечил депрессию, имеет крайне скромный сексуальный опыт (только жена), ненавидит собственную мать. Это единственное, что могу тебе рассказать, и то по дружбе и по большому секрету. Ты женщина умная и чуткая, я уверена, правильно распорядишься этой информацией».

Умная женщина все неделю старалась концентрироваться на работе, чтобы окончательно не превратиться в Ассоль, нервно блуждающую по берегу.

Накануне концерта к Вере пришла Марго. Пожилая дама, как всегда, шикарно выглядела и с удовольствием рассказывала о своем затянувшемся путешествии. Она восторженно отнеслась к интерьеру Вериной мастерской и ко всем предложенным эскизам своего будущего костюма. В общем, это была не столько приемка заказа, сколько дружеская болтовня давних знакомых у камина за бутылочкой хорошего вина, которую презентовала невеста.

– Мне очень симпатизирует ваш подход в работе, Верочка. Полностью согласна, что для свадебного наряда нужен не самый оригинальный фасон, не то, что никогда в жизни больше не наденешь, а то, что больше всего идет фигуре. В торжественный день есть смысл показать себя в самом выгодном свете. А узор, который вы предложили для зонтика и топа, – просто чудо! Давайте выпьем за достойное воплощение нашего замысла.

– Не сомневаюсь, Марго, что вы будете самой элегантной невестой.

– В моей возрастной группе? – хитро приподняла бровь заказчица.

– В любой группе, – заверила ее портниха.

В этот момент в комнату заглянула Маша, вежливо извинилась и забрала несколько книг с полок. Марго проводила ее взглядом:

– Какая красавица. Особое очарование в том, что она еще не до конца это осознает.

– Больше всего переживаю, чтобы у нее судьба сложилась счастливо, – сказала Вера.

– О, тут мы с вами ничего поделать не можем.

– Во всяком случае, стараемся по мере сил. Вот второй месяц пошел, как перевели ее на домашнее обучение.

Сначала я думала, она не справится, лениться будет. А потом, смотрю, такая организованная стала. Утром сама учится, вечером танцами, фотографией занимается.

– Да, они живут сами по себе. А мы должны наполнять счастьем свои дни. Тогда и они, глядя на нас, смогут научиться быть счастливыми. Знаете, меня всегда удивляет эта повальная жертвенность русских женщин. Страдают из поколения в поколение, все тащат на своем горбу. Зачем? Уже давно изобретены машины для перевозки тяжестей! И другие блага цивилизации. Так почему ими не воспользоваться?

– Как вы правы, Марго.

– Вы, знаете, Верочка, я вам очень завидую, – вдруг очень серьезно сказала дама. – У вас есть то, чего никогда не было и уже не будет у меня.

Вера удивленно уставилась на собеседницу. Та, выдержав паузу, объяснила:

– Дочь. Верочка, у вас есть дочь. Это совсем не то, что сын…

– В смысле?..

– Если у тебя есть дочь, ты всегда будешь знать твои у тебя внуки или нет. Ведь дети сына – это всегда кот в мешке.

Вера хмурила брови, пытаясь понять, о чем говорит Марго.

– Только дети дочери – стопроцентная гарантия того, что в их жилах течет твоя кровь. Так что я даже рада, что у меня не осталось внуков. – Дама налила себе еще вина и откинулась на спинку кресла под фикусом. – Чьих бы детей воспитывал мой сын? Неизвестно. Вот мой второй муж так и помер, думая, что сын был его. А я так не хочу. Была бы дочь, я бы знала: раз она родила ребенка, значит, он точно ее. А уж от мужа ли – нет, дело десятое.

Вера не знала, что сказать. Она никогда не рассматривала отношения поколений в таком ключе. Очень кстати в дверь позвонили, и она, извинившись, пошла открывать.

Это Наталья принесла одно из своих украшений для завтрашнего похода Веры на концерт:

– На! Пусть принесет тебе удачу

– Спасибо, Нотя! А мы тут вино отличное пьем, проходи, познакомлю тебя с Марго. Помнишь, я тебе о ней рассказывала?

Наталья, побелев, застыла у двери, глядя мимо подруги. В конце коридора на пороге мастерской стояла статная дама, вышедшая на голоса с бокалом вина в руке и тоже внезапно окаменевшая. Веру будто пронзили стрелы, которые посылали друг в друга ее гостьи.

– Десять лет всего прошло, а ты уже так поизносилась. Рожаешь, что ли, каждый год? – надменно спросила возрастная невеста.

– Здравствуйте, Рита Владимировна, – скрипя зубами, произнесла Наталья.

– Подруга твоя? – неожиданно грубо и на «ты» обратилась Марго к Вере.

– Да… – ничего не понимая, ответила та.

– Сколько у нее детей? – снова задала вопрос Вере заказчица, кивая на Наталью.

– Трое, – ответила Вера. – А в чем дело?

– В том, что этой свиноматке все равно от кого рожать! – закричала Марго, мгновенно превращаясь в склочную бабку. – Сыночка моего убила и ничего – живет-радуется, продолжает совокупляться, скудоумна!

Вера зажала рот ладонью: неужели?..

– А вы, видимо, снова замуж собрались? – парировала Наталья. – Иначе зачем бы вам быть здесь?

На крики в коридор вышла из своей комнаты Маша. Женщины в присутствии девочки замолчали.

– Дочь, иди, пожалуйста, в свою комнату, – убедительно произнесла Вера.

Маша молча повернулась и ушла.

– Что ж, Верочка, – заявила Марго, – раз ты не умеешь выбирать подруг, мы с тобой не сработаемся!

Дама исчезла в мастерской и через секунду вышла, держа в руках отрез ткани цвета слоновой кости и начатую бутылку вина. Наталья отступила в сторону, давая возможность скандалистке обуться и покинуть помещение. Бабка решительно напялила шляпу, смерив Наталью презрительным взглядом, и удалилась, хлопнув дверью.

Тишина парализовала стоящих в коридоре подруг. Маша снова выглянула из своей комнаты:

– Что это было? – осторожно спросила она.

– Ты права, Маш, это не кто, а что, – ответила Наталья и заплакала.

– Нотя, прости, я… я не подозревала, что это она. Господи, как так могло получиться-то? – вот уже полчаса продолжала суетиться вокруг подруги Вера.

– Ну, ты-то тут при чем? – устало спросила Наталья, хлюпая красным носом. – Она всегда была такой.

– Я же… я же ее никогда не видела, – не переставала оправдываться Вера, – хотя, подожди, на похоронах же она была…

– Была… Помнишь, что она там устроила? Ах, да, ты же на поминки-то не поехала.

– Точно. У меня Машка болела, и я сразу после кладбища понеслась домой. А когда потом пришла к тебе, ее уже не было.

– Вер, забей. Ты видела ее мельком один раз в жизни, десять лет назад. На кладбище она была тише воды ниже травы… и потом на ней были такие огромные темные очки и гигантская шляпа, что ее и видно-то не было.

– Черт. Черная шляпа. Я могла догадаться по шляпе!

– Перестань. Что она, одна во всем мире, что ли, шляпы носит? Да и, честно говоря, мы все уже о ней забыли. От нее не было ни слуху, ни духу. Думали, уже померла или за границей так и осталась. Что она, третий раз замуж выходит?

– Пятый, – сказала Вера и поделилась всем, что узнала о «новой» знакомой.

– Вот сука, – подытожила Наталья. – Внуков у нее не осталось! Ну, и хрен с ней, карга старая.

Всю ночь Вера плохо спала, но почти не вспоминала о завтрашней встрече, которая могла стать для нее судьбоносной.

История с Марго и Натальей выбила ее из колеи. Надо же как бывает: человек о себе рассказывает одно, производит сногсшибательное впечатление, а потом, в самый неожиданный момент, вылезает его нутро абсолютно противоположного свойства. Все может быть совсем не так, как кажется, совсем не так… Вот тебе и полеты над облаками. Видимо, старуха слишком высоко забралась и потеряла всякие ориентиры.

Ночью почему-то приснился Андрей, и Вера за завтраком думала о том, как по-разному воспринимают его ее родители: отец уверен, что он хороший человек и любит ее, а мать всегда рада усомниться и в том, и в другом. Интересно, почему? Он ей того хулигана, что ли, напоминает? Чем же? Чисто внешне? Отец говорил, что тот был красавец, а Андрей… ну, ничего, конечно, но не так чтобы прям упасть – не встать. Сама Вера на такой типаж на улице внимания не обратила бы.

Ей нравились более стройные мужчины, с рельефным торсом, темными волосами, выраженными скулами, яркими глазами, то есть фактически полная противоположность ее мужа. Забавно, правда? А все потому, что полюбила она его не за внешность. Хотя в юности он был привлекательный. Точнее – харизматичный. Из толпы точно выделялся: высокий и слегка грузный, с неукротимой огненной шевелюрой и, как все рыжие, с будто бы чуть стертыми чертами лица.

Ох. Ну ладно, что это на пороге новой жизни она опять вздумала назад оборачиваться? Как бы то ни было, и Марго, и Наталья сходили замуж не по разу. Теперь – черед Веры идти дальше.

Вечером следующего дня Вера приехала на концерт за полчаса до начала и под бешеный стук сердца стала прогуливаться по фойе, пытаясь угадать, с кем же из присутствующих у нее сегодня свидание. Мужчин, явившихся в одиночку, практически не было. Неужели он не придет? Что же, тогда на этом придется поставить точку. Значит, все-таки не судьба, и Ирина ошиблась.

В дамской комнате Землицына посмотрела на себя в полный рост. Неплохо, совсем неплохо: не слишком строгий брючный костюм дает понять, что данное мероприятие не суперособый случай в ее жизни, а яркое колье, одолженное у подруги, намекает на готовность чертей при удачном раскладе выпрыгнуть из тихого омута. С макияжем и прической на этот раз она мудрить не стала и сейчас была довольна своим отражением, ибо ничто так не улучшает кожу лица, как плохое освещение около зеркала, в которое женщина смотрится. А тут освещение было очень правильным – равномерным, неярким и строго в фас.

Землицына прошла в зал одной из первых, нашла свой ряд, оценила расположение кресел и направление их нумерации. Важно не перепутать: приглядываться надо к мужчине справа, а не слева от себя! А то оконфузишься еще. Хотя нет, какая-то тетка уже враспор воткнула себя в кресло слева от Вериного, так что ошибки исключены. Главное теперь, чтобы объект появился.

Во избежание нервного ожидания Вера решила еще пройтись. Она выпила бокал шампанского, рассматривая фотографии, развешанные в фойе концертного зала, поулыбалась какому-то бодрому дедуле, на секунду испугавшись: «А вдруг это он? Я же не знаю, какие мужчины нравятся Ирине», – и после второго звонка направилась в зал.

Людей было много, все искали свои места, на расстоянии вытянутой руки не было видно ничего, кроме движущихся спин. Вера пошла со стороны сцены, чтобы еще издалека оценить «претендента» на ее судьбу. Когда в потоке ценителей музыки мелькнул просвет, она сразу заметила, что заветное место уже занято. Разглядеть человека она не успела и специально притормозила в надежде еще раз на него взглянуть до того, как придется протискиваться у него перед носом.

Такая возможность подвернулась через пару секунд и… напрочь отбила у Веры желание двигаться дальше. «Нееет. Нет. Ну, нет, пожалуйста». Она повернулась в обратную сторону и, глупо извиняясь, стала двигаться к выходу.

В стремительно пустеющем фойе она сняла колье, убрала его в сумку и купила себе еще шампанского. И что теперь делать? Это и есть мужчина ее судьбы? Ирина издевалась? В уши глухо ударила музыка, доносившаяся из зала. Все-таки не случайно неделю назад ничего не вышло. А теперь, на фоне вчерашней сцены с Марго, сегодняшняя выглядела вторым актом дурацкой пьесы.

– Верок, что произошло? Ты выдернула меня посреди рабочего дня, – в голосе Ирины отчетливо звучало раздражение. – Так что давай оперативно выкладывай, у нас всего полчаса.

Вера молча смотрела на подругу детства, пока та усаживалась в кафе на диванчик и заказывала ланч.

– Извини, мне придется заодно пообедать, другого перерыва у меня сегодня не будет, – объяснила Ирина и очень быстро одним пальцем настучала несколько коротких ответов на экране телефона. – Сегодня все переносят сеансы, моя помощница уже сбилась с ног. Дурдом какой-то!

Землицына по-прежнему не произнесла ни слова: несколько прядей выбились из куцего хвостика, на похудевшем от бессонной ночи лице горели огромные глаза.

– Ты, кстати, такая странная, Верок, я ждала твоего звонка или хотя бы сообщения еще вчера вечером. Давай рассказывай, ну как? Вы встретились?

– Встретились.

– Ну и?..

– Сначала я хотела уйти.

– А потом?

– Потом я передумала, и мы посмотрели концерт.

– А затем? Ну что я из тебя все клещами-то тяну?

– Затем прогулялись.

– И все?

– Нет. Еще переспали.

Ирина перестала жевать салат, который ей оперативно принесли на ланч:

– Ты серьезно? Это у вас настолько все совпало?

Верины немигающие глаза-зеркальца неотрывно следили за подругой, будто вынуждая посмотреться в них, и еле слышно отвечала:

– Не знаю. Пока непонятно.

– Но тебе понравилось?

– Скажем так, это был лучший мой секс.

– Вау! Ну я даю! – Ирина энергично пережевывала крупно нарубленные листья в огромной тарелке и рассуждала: – Но у меня не совсем стыкуется, как он на это пошел.

– А как я пошла, стыкуется?

– Ты?.. Пожалуй, тоже нет… Ты меня разыгрываешь, что ли?

– Честно говоря, у меня была мысль, что меня разыграла ты.

Психотерапевт вытерла губы салфеткой и откинулась на спинку диванчика, приготовившись слушать. Вера включила свой телефон и показала фотографию.

– О! Вы даже селфи вчера сделали?! – воскликнула Ирина.

– То есть ты подтверждаешь, что это именно он? Человек, который, по твоему мнению, подходит мне на сто процентов?

– Да, это Александр.

– Александр? – удивилась Вера.

Ирина взяла ложку и, принимаясь за подоспевший крем-суп, украшенный веточкой мяты, махнула Вере – мол, объясни, в чем дело.

– Почему Александр-то? – бормотала Вера, роясь в галерее на своем смартфоне. – А вот на этих фотографиях ты узнаешь кого-нибудь?

Она показала подруге ряд снимков. Ирина вздернула бровь:

– Вы что, раньше были знакомы?

– Представь, да! Вот – наша свадьба, вот – мы на отдыхе, вот – наша дочь, это – селфи, которое ты ошибочно приняла за вчерашнее, – Вера возбужденно листала перед носом Ирины те же кадры по второму разу. – Этот мужчина моей судьбы – мой муж уже пятнадцать лет! Тот самый муж, с которым ты советовала развестись. А ему видимо, – со мной. Выходит, что я и есть та самая жена-сухарь.

– Ну, попала я с вами, ребята, – Ирина отложила ложку, окончательно потеряв аппетит.

Женщины выжидающе долго смотрели друг на друга. Первой сдалась Ирина:

– По-хорошему, вам вместе надо на парную семейную терапию.

– Поодиночке с нами терапевты не справляются? – съязвила Вера.

– Поодиночке цель психотерапевта – помочь выжить клиенту среди тех, кому на него плевать, – твердо ответила на наезд Ирина, – а в парной терапии – научить заинтересованных друг в друге людей продуктивному взаимодействию.

– Ты хочешь сказать, что мне на него плевать было все эти годы?!

– Не ори на все кафе, – шикнула Ирина. – Факт остается фактом, нормально общаться вы не умеете.

– Я не умею общаться… – Вера, сдерживаясь, сбавила голос. – Прекрасно. Это он тебе наговорил? Да он сам всегда избегает разговоров! Ему совершенно нет дела до моих переживаний!

Землицына так активно трясла головой, что резинка свалилась с волос и осталась лежать на полу незамеченной.

– Ну-у-у, – протянула Ирина, – это классика жанра – взаимные обвинения. Верок, раз уж так получилось, давай расставим все точки над «ё». Я не собираюсь вываливать тебе подробности моих сеансов с твоим мужем. Но! Поскольку я давала тебе три наводки, то спрошу про них. Хорошо?

– Хорошо.

– Ответь мне, ты знала, что у него была серьезная депрессия? Не хандра, не блажь, а он полгода лечился медикаментозно?

Вера открыла рот:

– Когда это было?

– Года два-три назад.

Вера прикинула: значит, это было в Барселоне или до нее.

– Вопрос второй: ты знала, что он до глубины души ненавидит свою мать? Настолько сильно, что съедает себя за это.

– Ну… он не особо ее любил, вроде…

– Вроде, – вздохнула Ирина. – А любил он ее очень. Ты бы спросила у него, как он в детстве ждал ее, как наглядеться на нее не мог. И во что это потом для него вылилось.

– Так я всегда…

– Не знаю, Верок, тебе надо честно себя спросить, что ты «всегда». А в моем кабинете он несколько раз с болью рассказывал, как пробовал с женой поговорить об этом, но она не стала слушать, не посчитала его проблему серьезной.

– Я?

– Про постель не буду спрашивать. Ты теперь и так знаешь от меня, что у него никого, кроме тебя, не было.

Вера растерянно хлопала глазами. Потом глотнула чаю, который принесли Ирине, и спросила:

– Как же так? Ты же сама говорила, если человек не идет на контакт, то с ним надо расставаться.

– Я говорила, есть смысл расставаться в том случае, – поправила опытный психотерапевт начинающего психолога, – если партнер постоянно игнорирует твои четкие послания о том, что тебя не устраивает. Ау! Услышь меня. Игнорирует постоянно. Четко сформулированные послания. Ты внятно формулируешь свои послания партнеру?

Ирина глянула на часы, она не могла себе позволить опаздывать к пациентам, но и бросить подругу в таком состоянии – тоже.

– Не ожидала я, конечно, что и обед превратится в сеанс, – тихо произнесла она и снова обратилась к Вере: – Ответь мне, ты рассказала ему обо мне? О нашей задумке дурацкой?

– Нет, конечно. Тебе не о чем беспокоиться. Я вчера даже не стала к нему подходить. Увидела издалека и… обалдела. Потом набралась шампанского в буфете в одиночку… – Вера обмякла на своем стуле, готовая расплакаться. – И на такси домой уехала. А потом всю ночь уснуть не могла и ломала голову: это ошибка какая-то? Розыгрыш злой? Или мы правда созданы друг для друга? Может, должен был прийти вовсе не он, а билет как-то случайно к нему попал.

– Понятно, ночка у тебя выдалась сложная.

– Да…

– Вера, – Ирина взяла ее за руку, лежащую на столе, – проблемы есть у всех. Мы же с тобой уже говорили, что «нормальных» не бывает, бывают недообследованные. И сами психологи, и терапевты тоже живые люди. Поэтому нам критически важно самим тоже проходить супервизии. Как ты понимаешь, я теперь не могу тебя взять. Но я дам тебе контакт очень хорошего семейного терапевта. Он давно работает с парами, причем находящимися в длительных отношениях. Когда паттерны поведения между партнерами складывались годами, бывает очень сложно не пойти на привычный круг и справиться без помощи специалиста. Правда. Я тебя понимаю. Я со вторым мужем не смогла. А с нынешним вроде получается.

– А он тебе про работу не рассказывал? – вдруг спросила Вера.

– Кто? – не сообразила Ирина.

– Андрей.

– Какой Андрей?

– Ну… муж мой.

– A-а, Александр. Вера, он ходит ко мне анонимно. Такая услуга дороже, но есть. Вряд ли я должна была знать его имя.

– Вряд ли ты должна была и…

– Тут ты совершенно права, я…

– Его в домогательствах одна девица обвинила, – снова перебила Ирину Вера.

– Да?

– Да. Он ничего об этом не говорил?

– Нет. Он, видимо, публичный человек, раз совсем не говорит о работе и скрывает имя. Назвался Александром – хорошо, будет Александр.

– Понятно.

– Ладно, Верок, мне пора бежать. Позвони дядьке.

– Ирин, прости меня. За наезды. Я просто… Я… не знаю, что дальше делать.

– Поговори с ним для начала. Вдруг у вас получится. Вы так долго вместе. Дольше, чем я в трех браках вместе взятых. А я со своей стороны ему еще раз напомню о важности искренне разговаривать с женой. Если он еще придет. Он на самом деле редко ходит. Видимо, когда его совсем накрывает.

– Спасибо, – Вера встала из-за стола и протянула Ирине руку. – Будь спокойна, он никогда не узнает, что ты мне рассказала о нем. Пусть продолжает к тебе ходить, раз ему становится легче.

– Если я останусь его врачом, мы не сможем с тобой больше общаться.

– Я понимаю.

– Вер, прости меня. Я не должна была заваривать эту кашу.

– Но ведь что ни делается, все – к лучшему.

– Дай бог. Дай бог.

После разговора с Ириной Вера была озадачена еще больше, чем за два предыдущих дня вместе взятых. Все оказалось не совсем не так, как казалось, совсем не так…

«Какой ужас, – думала она. – Неужели я так же, как обезумевшая от собственного эгоизма старуха, не могу адекватно воспринимать свое поведение? Может, я заблуждаюсь в том, что я заботливая и внимательная супруга, а на самом деле, я – бесчувственный танк? Как моя мать, которая не замечает, что давит на близких? Может ли быть такое, что мое внимание к переживаниям других людей – всего лишь иллюзия? И я настолько зациклена на собственной гиперчувствительности, что в упор не улавливаю даже признаков болезни мужа? Или взять отца – я никогда не задумывалась, насколько ему тяжело рядом с матерью… А он находится в более тяжелом положении, чем я, учитывая обстоятельства, о которых он мне поведал. Или история с Машей: я уверенно заявляла, что приму любой ее выбор, даже не осознавая, что это не так. И это влекло проблему за проблемой, пока я не признала реального положения дел».

Вера не находила себе места. Что бы она ни делала, в голове продолжался разбор полетов. Получалось, что Андрей приезжал к ней в Барселону, когда уже лечился антидепрессантами. Возможно, ему на тот момент уже стало лучше, поэтому он был такой веселый и легкий. А до этого, выходит, у него был тяжелейший период, когда ему было ни до чего, но он продолжал работать и тащить на себе семью… Как раз в то время, когда Вера ожидала от него страстей и романтики. Внимательная жена, нечего сказать!

В памяти всплыл эпизод: на годовщину смерти своей матери Андрей выпил и на него нахлынули воспоминания о детстве. Это было несколько лет назад – Вера точно тогда уже интересовалась психологией. Так вот, она сначала слушала мужа, но, когда он стал виниться, что ненавидел мать, то взялась с жаром убеждать его, что это невозможно и ему так только кажется, потому что, по теории привязанности, связь со значимым взрослым настолько сильна, что ребенок продолжает чувствовать близость с ним, даже если тот ведет себя асоциально. Поэтому, например, даже дети алкоголиков испытывают теплые чувства к своим родителям.

«Я понимаю, моя мать не может простить своего отца: он поднимал руку на жену и детей, – приводила, как ей казалось, удачный пример Вера, – но твоя-то была певицей, красавицей, хохотушкой. Она ведь не била тебя? Не унижала?». «Нет», – почему-то очень грустно ответил Андрей и замолчал. Лишь теперь Землицына осознала, что в тот момент она фактически перебила мужа и не дала ему вытащить изнутри ту боль, которая в нем сидела и разъедала его, то есть сделала ровно то, за что всегда сама на него обижалась. И самое печальное – она даже не заметила этого, продолжая себя считать человеком внимательным к близким.

А в сексе? Переживала ли Вера, как Андрею было тяжело с ней по молодости? Ее либидо проснулось очень поздно, и поэтому первые лет шесть-семь их семейной жизни близость вообще была не важна для нее. Собственные сексуальные потребности стали очевидны ей лишь после двадцати семи, а к тридцати трем, когда она рванула с Натальей в Барселону, Вера уже была готова расстаться с мужем из-за его нежелания помочь ей в решении столь важного для нее вопроса.

То есть через те же самые шесть-семь лет! А еще через два гола все-таки подала на развод.

Теперь выясняется, что у Андрея никого никогда, кроме Веры, не было, если, конечно, он сказал своему психотерапевту правду. В университете вокруг него вилось столько девушек, возможно ли, чтобы он оставался девственником до двадцати трех? Выходит, у Землицына либо зашкаливающая верность, либо проблемы в интимной сфере не меньшие, чем у жены. Но знает ли она о них? Он не сообщал или она не услышала? Это к вопросу о четких посланиях партнеру!

Кстати, знакомая Ирины на курсах сексологии учила женщин: «Запомните, ваш оргазм – ваша и только ваша ответственность». Брала ли на себя эту ответственность Вера, пока у нее не проклюнулось либидо? Или она просто ждала, пока ее партнер в одиночку найдет все ее кнопки «Вкл»? А как он их мог найти, будучи сам новичком в этом деле?

По сути, лишь сейчас, в тридцать пять, Вера составляла карту своего тела (по заданию на курсах), где надо было отметить свои особо чувствительные зоны, причем не только обозначить их, а детально изучить и сделать пометки: вот здесь требуются нежные почти невесомые поглаживания, тут – энергичные покусывания и т. д. «Научитесь летать сами, потом – дайте инструкцию партнеру», – советовала сексолог.

В течение всех лет супружества сильно ли переживала Вера, что так же подробно не изучила тело мужа? Да что там мужа, она себя не знала! Андрею пришлось учиться читать, когда еще не был придуман алфавит для книги, которую он выбрал. Странное ли дело, что с годами он утратил интерес к литературе вообще?

Через сутки непрерывных размышлений Вера вынуждена была признать, что зачастую она не столько хотела войти в положение близкого человека и помочь ему, сколько найти способ вынудить его вести себя так, как хотелось бы ей. Это, кстати, самый частый запрос в кабинете психолога: клиент спрашивает, как сделать так, чтобы другие люди начали вести себя по-другому, а именно так, как удобно клиенту. И сами психологи в этом смысле не исключение…

Господи, как все сложно! Вере стало казаться, что знание психологии все только усложняет и заставляет отыскивать скрытые связи даже там, где их нет, при этом не избавляя от «слепых зон». Или тут как с шитьем? Чтобы научиться создавать элегантные лаконичные вещи, надо сначала скроить кучу примитивных и перепробовать все фасоны до самых кричащих?

Первое свадебное платье Вера сшила для своей подруги Натальи, выходившей замуж на год раньше. Оно было женственным и стильным, все были в восторге. Но баба Даша, увидев его, всплеснула руками: «Как же это! Ни одной рюшечки?!» Под всеобщий хохот ей долго объясняли, что без рюшечек намного лучше, но бабушка так и не согласилась.

Спустя годы Вера заметила, что в восприятии себя и своих отношений с близкими постоянно все усложняет, приделывает какие-то рюшечки. Поэтому она так скучала по незамысловатым бабушкиным советам до сих пор…

Когда через неделю после свадьбы Вера, уверенная в необходимости разводиться, прибежала к бабе Даше, та еще с порога увидела внучкин взгляд, твердый, как у ее дочери, и сразу отрубила:

– Девка! Не дуркуй! Не вздумай!

Конечно, Татьяна Александровна уже доложила матери все в мельчайших подробностях, включая крепкий сон новоиспеченного мужа в переполненной ванне.

– Ба! Ну, ты хочешь, чтобы я, как ты, всю жизнь мучилась с алкоголиком? – взметнулась Вера.

– Ты не равняй, не равняй! – одернула ее баба Даша. – У тебя не пьет, а выпил!

– Ну еще бы каждый раз так было! Так ведь оно и начинается.

– Не так. Одно дело – по молодости, по глупости сил не рассчитал, другое – бутылку початой оставить не может. Ты не равняй. У вас жисть совсем другая.

– Ба, ну чем другая? Тем, что в другое время живем?

– Время всегда одно – твое, его не выбираешь. Ешь вот лучше, рот делом займи, – бабушка пододвинула Вере тарелку, – а я тебе расскажу. У твоего семья непьющая, это – главное.

– Так у Андрея отец второй месяц пьет!

– Сравнила жопу с пальцем! Он жену токмо схоронил, молодую, любимую. Он в горе еще. Раньше же не пил? Нет. Вот придет в себя и снова не будет. Ты лучше не перебивай, – бабушка подложила Вере хлеба. – Говорю тебе, все с семьи начинается. У меня вот свекор идейный был, партийный, все за правду боролся, а в своем дому порядок навести не мог. Жену взял пьющую, так все наперекосяк у него и пошло, и дети такие выросли. Он ругался с ними, драки до топора доходили, но толку-то? А жила я как с ними? Дома кусок лишний не съешь: свекровь предупреждает – еду беречь надо, а сами пьянку затеют и все на закусь изведут. Мебель, и ту всю пропили, и за мое приданое принялись. Вот такая моя жисть была.

Бабушка отрезала себе толстый кусок свежего «Дарницкого» и с аппетитом откусила. Она все всегда ела с хлебом, даже макароны и кашу, так ей казалось вкуснее и сытнее.

– А вы с Андреем – ровня, – продолжала она. – Я ж для сваво была Дуся деревенская. А уж когда он из Германии-то вернулся, меня совсем стесняться начал. Таким франтом стал! Каждый день я на работу, а он форму наденет, марафет наведет и на улицу! Работать-то не шибко рвался. Бабы млеют, а я не знаю, куда получку спрятать, чтоб дите накормить. Я вторую ставку взяла, а он злился, что я деньги от него прячу. Бил меня, когда находил. И когда не находил – тоже. А разве ж твой на тебя руку подымет?

– Так твой до свадьбы же на тебя тоже не поднимал.

– Ты не равняй. Я его два раза до свадьбы видела. А вы в одном институте учитесь, сами друг дружку выбрали, никто вас не неволил. Я-то слова ласкового не слышала никогда. Я только когда его схоронила, узнала, что можно жить и деньги не прятать дома. И спать ложиться в одной ночнушке.

Вера с сочувствием смотрела на полную немолодую женщину с добрыми глазами:

– Ба, а зачем ты жила с ним? Не развелась почему?

– Ишь вы, быстрые какие! – усмехнулась баба Даша. – Я хотела. Он когда полюбовниц своих стал домой водить, я взяла дите, мать твою, и поехала в деревню. Но мать мне сказала: «Ты что, девка! Позор на всю деревню! Какая кость досталась – такую и грызи! Езжай обратно». Больше я этот разговор не заводила. Ишь ты… Почему не развелась? Потому что какой этот дурак, я уже знала – приспособилась, а какой другой достанется – вообще неизвестно. Я так понимаю, что семья – это труд тяжкий. Для меня нет слова «не хочу», есть слово «надо». Радость только в детях и может быть.

Вера слушала и не могла понять, как бабушке удается говорить все это без ненависти, без тяжести в голосе, будто про непогоду, с которой ничего не поделаешь.

– Ба, ну а как же счастье?

– Щастье. Я вот встаю утром рано: если за один день все белье перестираю, высушу, поглажу – вот и на душе чисто и хорошо. А если еще есть еда в холодильнике – это вообще счастье. Знаешь, жисть какая короткая! – бабушка зажмурилась и покачала головой. – Коро-о-откая-а-а… М-м-м… Верка, не ругайтесь! Любите друг дружку! Не успеете оглянуться – а уже конец. А ты мужика сваво люби, жалей. Мужикам им, знаешь, как тоже трудно-та. Вот он с работы придет, сядь к нему на колени и сиди! Прям вот пол будешь мыть – тряпку на половине брось и сиди. Токмо покорми сначала, с голодным мужиком разговаривать нельзя. Никогда!

Вот так. Кратко, емко, по существу.

Страшно представить, что Вера могла тогда расстаться с Андреем из-за единичного случая в его жизни, не родить Машку, не прожить столько счастливых лет…

Простая деревенская психология бабы Даши была надежным противовесом духовным изысканиям Веры, противоядием от неоправданных усложнений, которые ошибочно принимаются современными людьми за высокоразвитость. Чтобы не сломаться и не потеряться в сложном мире, в любые времена важно ощущать себя одним из звеньев своего рода. Корнями надо питаться, а не рубить их, надеясь только на силу собственного ствола и густую по молодости крону.

Сегодня Вера пришла к выводу: она похожа на свою мать гораздо больше, чем предполагала. И возможно, Татьяна Александровна права – развод автоматически не сделает ничью жизнь легче.

А все эти красивые метафоры про жизнь над облаками не приносят ясности и не дают универсальных рецептов счастья. Нельзя всегда купаться в солнечных лучах – сгоришь к чертям! Да и как сказал Андрей тогда, у здания суда: «Там же холодно». В тот день они подали заявление на развод, и Вера увидела в словах мужа лишь очередное доказательство того, как сильно они не понимают друг друга. Но ведь над облаками действительно всегда минусовая температура. И перебои с кислородом. Чувствует ли Марго настоящее тепло, греет ли ее солнце? Или она всего лишь нашла эффектное объяснение своему неумению любить? Зачем нужна все время солнечная погода? Без живительных дождей, без снежных зим, без пряного запаха осени?

«Нет, не хочу так, – твердо решила Вера. – Лучше упасть в облака, закопаться в них, не бояться быть в эпицентре грозы, не лелеять себя надеждой, что удастся всю жизнь без последствий отсидеться подальше от всех проблем, сделав вид, что их нет. Будь что будет. Хочу быть живой». Она осознала, что обычно от разговоров с мужем ожидала получения новой информации, а именно: хотела, чтобы он объяснил ей свои поступки, растолковал, что думает и чувствует, особенно про нее и их взаимоотношения. Мысль о том, что у него в голове может все быть устроено как-то иначе, не посещала ее.

И вот Веру осенило: а что, если для мужа постоянно говорить о своих чувствах – такая же сложность, как для жены – молчать о них? А ведь она приравнивает к молчанию и тот факт, что он недостаточно часто, по ее мнению, говорит на заданную тему… Есть над чем подумать. Выходит, Вера постоянно давит на мужа, вынуждая выдавать на-гора столько же эмоций, сколько выдает сама? Значит, все же она танк, мягкий, в розовых тапках…

В принципе складывается картина, типичная для большинства семейных пар. Каждый конкретный эпизод мужчина воспринимает как отдельно взятый, не нанизывая его на общую цепь событий, а женщина – как некий сюжетный поворот, который может изменить весь ход их любовной истории. От этого она постоянно выглядит настороженной, а он – равнодушным.

Однако беда еще и в том, что в своем желании быть услышанным и желании высказаться супруги редко бывают синхронны. В итоге то один говорит, когда другой не готов услышать, то второй молчит, когда первому, вырви сердце, как нужны слова. А потом они могут меняться ролями. Бесконечное количество раз.

Да… Дети хотя бы осознают, что многого еще не знают и готовы учиться. Каждый взрослый же уверен, что он хорошо понимает других людей, а на самом деле лишь приписывает им те мысли и чувства, которые мог бы сам испытать в подобной ситуации, ошибаясь уже в том, что имеет четкое представление о самой ситуации.

Вере начало казаться, что размышления заводят ее в ловушку. С самого детства она и так всегда слишком скрупулезно пыталась распознать мысли людей, часто ущемляя свои интересы и подстраиваясь под близких. Выходит, этого недостаточно и нужно стараться еще сильнее? Неееет. Тогда «рюшечек» будет еще больше. Что-то здесь не то.

Надо остановиться и посмотреть по сторонам. Вера стала рассуждать: «Итак, первое: пора признать, что понять всех и каждого в принципе невозможно, и на этом успокоиться, снизив планку своих изысканий. Как показывает учеба на курсе по сексологии, даже хорошо образованная женщина средних лет может быть очень плохо знакома с собственным телом, зато хорошо «натренирована» на ожидание от партнера удовольствия, которое он должен доставить этому телу. Значит, и в своих мыслях, и в оценке своих эмоций, и по любым другим вопросам эта женщина тоже может ошибаться.

Второе: мой хронический интерес к психологии мог утомить близких, как если бы муж постоянно дома говорил о спорте, который никому в семье, кроме него, не интересен.

И последнее: не факт, что постоянное желание копаться в отношениях между людьми вызвано в первую очередь моей заботой об этих других. Если уж быть до конца честной, то становится ясно, делаю это я в первую очередь для себя: мне, как и всем, хочется быть хорошей, а в моем представлении «быть хорошей» равно «стараться понять, что думает и чувствует другой». Не исключено, что для Андрея быть хорошим мужем означает, наоборот, не лезть к жене и не дергать ее лишний раз расспросами».

В общем, Вера дала себе зарок, что, встретившись с Андреем, будет говорить только о себе, своих чувствах и мыслях, а не анализировать вслух его поступки или ждать каких-то конкретных слов. Иначе она опять, вроде как, будет стремиться к открытому разговору, а по сути, сразу же займет место в зрительном зале – мол, давай, выступай, а я буду оценивать, достаточно ли ты искренне это делаешь.

Если муж откроется в ответ, хорошо, нет – значит, нет. Тогда Вера вернется к своим размышлениям о том, что муж не идет на контакт и дальнейшего союза с ним не получится. «Но мы должны, должны попытаться дать другу другу четкие послания о том, что важно для каждого из нас!» – решила Вера.

После недели раздумий Вера впервые за несколько месяцев первая позвонила мужу и предложила встретиться. Сначала у нее была мысль организовать свидание на нейтральной территории, в каком-нибудь ресторане или кафе, но ее отпугивала возможность быть кем-то услышанными, поэтому она позвала Андрея туда, где он не был уже три с лишним месяца. Ситуация была несколько странной – фактически она приглашала человека к нему же домой.

Вера приготовила картофельную запеканку с мясом под сметанным соусом, как любил Андрей, специально сходила в дальнюю булочную за обожаемым им черным хлебом с семечками, нарезала салат из свежих овощей, испекла бисквит к чаю, накрыла стол около камина в гостиной, убрав в тайные шкафы все, что намекало на присутствие мастерской, – в общем, сделала так, чтобы в холодный ноябрьский вечер двое могли окунуться в атмосферу уюта.

Маша, наблюдая за приготовлениями матери и отвечая на расспросы отца в мессенджере о том, что принести к ужину, решила уйти на ночь к бабушке – это лучшее, что она могла сделать для восстановления отношений родителей.

Андрей приехал минут на двадцать раньше назначенного времени и с порога извинился:

– Цветы покупать не решился, – сказал он, подавая пакет с пирожными из дорогой кондитерской.

– Да, я странно отреагировала на них, – согласилась Вера, понимая, что речь идет о корзине, оставленной курьером под дверью в тот самый день, когда она впервые увидела тот злосчастный ролик с Асей.

– А где Маша? – поинтересовался Андрей.

– Будем только мы, – произнесла Вера.

Землицыны посмотрели друг на друга: тщательная подготовка к встрече была налицо с обеих сторон. Единственное, что выдавало метания и сомнения, – одежда: слишком очевидный компромисс между парадным выходом и домашними посиделками.

Андрей на минуту завис, пытаясь угадать сценарий предстоящего вечера.

– Пойдем, – выручила его жена, – надеюсь, ты голодный.

Она провела его в гостиную. Сомнений не оставалось – это романтический ужин.

Ели практически молча, обмениваясь ничего не значащими фразами. Расправившись со второй порцией основного блюда, Андрей сказал:

– Я только сейчас до конца понял, насколько сильно я соскучился.

– По картофельной запеканке? – улыбнулась Вера.

Андрей, глядя на жену, не смог сдержать смех:

– Если честно, и по ней тоже.

Вера вспомнила бабушку: мужа покормила, теперь можно начинать разговор.

– Знаешь, Андрей, в этой комнате не так давно произошла очень некрасивая сцена. И… меня потрясло, насколько сильно я могу ошибаться в людях.

– Что случилось? – всерьез обеспокоился он.

– Ничего страшного, кроме… осознания того, что любое событие, будь то разговор, поступок… может означать совсем не то, что кажется на первый взгляд. И лаже сто первый… – Вера замолчала, рассматривая языки пламени, танцующие в электрокамине. – Как этот огонь: выглядит как настоящий, но не греет…

– Да… красивый обман. Парогенератор и правильная подсветка… – задумчиво произнес Андрей. – Даже звук потрескивающих поленьев прилагается. Но ведь все равно уют создает. Правда?

– Или иллюзию уюта, – пожала плечами Вера. – Знаешь, по дороге в Черногорию я познакомилась с шикарной возрастной дамой. Потом она пришла ко мне заказать свадебный костюм. И, если бы случайно не столкнулась здесь с Нотькой, то я бы ни в жизнь не догадалась, что это мать ее Алексея.

– Это… та самая старая стерва? – удивился Андрей.

– Да! Представляешь, именно она!

– Как ты узнала об этом?

– Некрасиво узнала. Она столкнулась нос к носу с Нотей, вот здесь, у нас в коридоре. Бабка чуть не набросилась на нее.

– Ничего себе.

– Я до сих пор пол впечатлением. А так красиво пела про жизнь. Представилась, знаешь, мне как?

– Как?

– Марго.

– В ее стиле.

– Вот… Я потом еще много думала о своих родителях. Отец ведь по сей день живет в квартире Галины Ивановны.

– Даже после ее похорон не переехал?

Вера отрицательно покачала головой.

– Я разговаривала отдельно с мамой, потом отдельно с ним. Ну… в общем, со стороны все так хорошо видно… Они просто не хотят друг другу озвучить то, что на сердце у каждого.

Вера отвела взгляд от огня и внимательно посмотрела на мужа.

– Думаешь, мы похожи на них? – спросил он.

– Да, похожи.

Андрей вздохнул, встал и прошелся по комнате, с ностальгией проводя ладонью по встречающимся на пути поверхностям – кирпичной стене, книжным полкам, джинсовой обивке диванчика – и остановился у окна:

– За эти месяцы я многое передумал, Вера. Будто с двенадцатого этажа взглянул на свою жизнь, – он стукнул пальцами по стеклу. – Еще не до конца понимаю, куда ведут все дороги. Но на некоторые из них уже провели освещение.

Она понимающе улыбнулась, но не стала его перебивать.

Андрей вернулся в кресло напротив жены.

– Я должен тебе многое рассказать, – с трудом произнес он и посмотрел на нее, словно ожидая, готова ли она его слушать.

– Обещаю не перебивать, – серьезно сказала Вера.

Он собрался с силами и начал:

– Ты, наверное, думаешь, что сейчас пойдет речь об обвинении в домогательствах, что я буду оправдываться, что ничего не было… Но я хочу рассказать совсем о другом. Намного, намного более важном для меня, – он наткнулся на замершее лицо жены и пояснил: – Про эту девочку я тоже тебе расскажу, точнее, о том, что я нашел ее. Да, она оказалась младшей сестрой той девушки, с которой я встречался в университете еще до тебя… Но это все неважно. Я намеренно не оправдывался ни перед тобой, ни на работе. Мне кажется, это всегда выглядит жалко. И будто подтверждает, что человек виноват. Я буду тебе благодарен, если ты согласишься с ними встретиться.

– Я? С Асей и ее сестрой?

– Да. Я хочу, чтобы они сами тебе все рассказали. Можешь взять с собой на встречу Наталью и Алексу, если тебе так будет спокойнее.

Вера растерялась.

– Я не жду твоего ответа сию секунду. Я готов ждать, сколько надо. Я… я не знаю, согласишься ли ты остаться со мной… после всего, что я собираюсь тебе рассказать.

У Веры пересохло в горле, и она отпила из стакана сок, после чего твердо сказала:

– Хорошо. Я слушаю.

– Я буду ходить, ты не против? – Андрей снова встал. – Мне так легче.

– Конечно, – ответила Вера.

Ее пульс и дыхание почти исчезли, будто боялись заглушить собой хоть одно слово мужа.

Андрей несколько раз нервно прошелся по комнате взад-вперед и начал:

– Самая большая трагедия моей жизни – это моя мать. Нет, не то, что она так рано и трагично ушла, нет. Для меня невыносимая боль то, каким человеком она была. А она была плохим человеком. Она искалечила жизнь и мне, и отцу.

Андрей застыл у окна и замолчал. Минут через десять Вера тихо спросила:

– Ты ненавидел ее?

– Да, – ответил он, не оборачиваясь. – Точнее, ненавидеть стал потом, когда соображать начал. А сначала любил, слишком любил.

Андрей повернулся и присел на стол-подоконник у трехстворчатого окна:

– Как ее можно было не любить? Она была такой красивой, нежной… Она пела такие колыбельные… Я ее голос до сих пор иногда слышу. Мечта, а не мать. Я помню, сердился на отца, еще до школы или в начальных классах – мелкий совсем был – он все придирался к ней. Мне так казалось. Я же не знал тогда, что она всегда ему изменяла и врала, как черт… А он страдал, жутко, сильно… Потом я понял, что все больше и больше времени провожу с отцом. Мать же всегда в разъездах. Сначала это были гастроли, съемки какие-то, потом она чуть ли не в открытую жила то с одним, то с другим. А отец обо мне заботился, растил, помогал во всем. Он был реальной опорой. Да, ругал иногда, заставлял что-то делать, но всегда был рядом. А она – прилетит раз в месяц, а то и в два, наобещает всего, поулыбается, и след простыл снова. Да, с карьерой ей не повезло. С ее данными, встреть она нужных людей, могла бы звездой стать. А так… все по барам каким-то выступала, в конкурсах мелких участвовала. Уже под сорок ей было, а она все в чудо верила, на мальчиков заглядывалась.

– Ты никогда не рассказывал…

– А что тут рассказывать-то? Про ненависть к родной матери? Я же благодарен ей должен быть – она мне жизнь дала. Да и нельзя о мертвых плохо говорить…

Вера потянулась к вину, чтобы налить себе и мужу. Он метнулся к столу и опередил ее. Выпили. Не чокаясь.

– Стыд один, – продолжил он. – Вон баба Даша твоя, ее муж бил. Про нее можно рассказывать, не она же била. Она жертва была. А моя мать издевалась откровенно над отцом. А как его терпению конец приходил, так она ему не шею и давай петь соловьем, лапшу на уши вешать… Он ей верил каждый раз. А когда этот дом затеял? Это же уму непостижимо! Он реально надеялся, что она осядет, останется возле него… Нееет. Это человек такой – кукушка. У нее ни долга, ни совести, только ее «хочу». Чувства ей важны были, – усмехнулся Андрей. – Свои – может быть. В это я верю. Только вот они постоянно менялись: то одного люблю, то другого. А сын и муж – как игрушки, которые никуда не денутся, что ни сделай.

Вера слушала и внутри покрывалась инеем.

– В юности я стал бояться и ненавидеть всех красивых женщин. Мне казалось, что все они лгуньи, как мать. Сегодня будут тебя любить, а завтра их не найдешь. Она мне квартиру снимала, когда я в университете учился. Я сначала наперекор ей поступил на юрфак, только бы не в актерско-певческую среду эту поганую… Она все щебетала, что у меня талант, мне петь, выступать надо. Я иногда тянулся к этому, но сознательно всегда себя одергивал – потому что про нее вспоминал.

Потом пришлось признать – юрфак не тяну. Ни мозгов, ни терпения не хватает. Бросил. Она обрадовалась. Я на спортфак пошел. Она опять со своими деньгами приедет раз в квартал и давай мозги пудрить. Я думал, меня разорвет от ненависти – уже к себе. Наобещает всего, типа по душам поговорит… А потом даже не помнит, что молола. Ты прости меня, Вер, я знаю, что ты совсем другой человек, но у меня до сих пор блок стоит: разговоры – это ложь. Они не улучшают жизнь, а делают только хуже. Сейчас я меняюсь, но это очень, очень сложно преодолеть.

Вера понимающе кивнула. Андрей снова сделал молча несколько кругов по комнате и с трудом произнес:

– Ну вот, представь, мне лет двадцать – чуть больше. Я ненавижу мать, но живу на ее деньги. И от этого еще и себя ненавижу. Ненавижу красивых девушек… А с виду при том – большой добрый рыжий парень, да? А девки, как чуют, прохода не дают. Что они во мне находили? Не модель, не спортсмен, не артист даже! Вот что привязались? А я еще почему один жил? Дома заперся – и пусть говорят, что хотят. А в общаге – отец же за городом жил, мне могли дать комнату – пришлось бы по-любому на виду быть. Спишь с кем – назавтра все в курсе, не спишь – еще жестче обсуждения. Мужик, он же должен доказывать всем, что мужик. А я не хотел. Ну вот. Потом возникла эта Инна.

– Какая Инна? – не поняла Вера.

– Сестра Аси, журналистки начинающей, – пояснил Андрей. – Как выяснилось теперь. Инна училась со мной на спортфаке в педагогическом. Привязалась как банный лист. Но красивая была и не дура. Ну… ненависть ненавистью… это же абстрактное чувство. А тут возникает конкретная девушка. Живая… Мы постоянно в общих компаниях пересекаемся, все уже видят, что она ко мне не ровно дышит, и я вроде как тоже не против… Но сам шагов никаких не предпринимаю. Все надеюсь, она на другого переключится. А ее азарт взял: что такое, почему не поддается? И однокурсники все такие добрые, давай помогать нам уединиться. Ну что… добились. Тут здрасьте, выясняется, что я по этой части ноль. Инна в шоке. – Андрей налил себе воды и выпил залпом почти полный стакан. – А у меня до нее за год-полтора ровно такая же история произошла. Девушка была настойчивее меня и потом тоже поржала надо мной…

– В смысле «поржала»? – Вера, не отрываясь, следила за лицом мужа.

– В том смысле, что все они думают, что парни лет с десяти практикуются и должны сразу их в космос отправлять. А если ты не космонавт… и даже не пилот… а просто чувак без опыта в полетах… То тут, конечно, надо на смех поднять. Короче, я после этого понял, что не зря ненавидел их… Думал, вообще никогда не женюсь. Пока тебя не встретил. Я же не знал, что такие девушки бывают. Мне после моей матери и твоя мама, и бабушка – все такими прекрасными казались. Ну да, не без странностей, но семья для них была всегда самым главным.

Вера была потрясена, что Андрей сравнивал с ними свою мать. Она сама не раз анализировала жизнь и характеры своих родственниц по женской линии, но обычно сопоставляла их с собой, а не с другими матерями и бабушками.

– Но подожди, Андрей… Ты ведь сам говоришь, что у Лолы был необыкновенный талант, но ей не повезло. Она была сделана совсем из другого теста. Это у меня в роду по натуре все домоседки, а у нее тяга была к сцене. Нужно ли их сравнивать? – осторожно спросила Вера.

– Да какая разница! – возмутился Андрей. – Ну, хорошо. Пусть у нее тяга к сцене, не знаю там еще к чему… Ну и сказала бы тогда отцу – мол, не создана я для семьи, давай расстанемся, не буду тебя мучить и все. Так она же его как запасной аэродром держала! Всю жизнь! Это честно? Это уважительно? Если бы она ему ничего не обещала, не врала, он бы выкарабкался… А он ее ждал, надеялся все время. А с домом это что было? На мой взгляд, жест отчаяния. Даже не знаю, что лучше – что она не успела дом увидеть или что могла бы увидеть, но все осталось бы по-старому. Отцу и так, и так крышка получалась. А она ведь с любовником своим разбилась очередным. Отцу сказали, что это водитель ее был.

Вера открыла рот. Так вот почему в тот день Андрей так неистово рвал фотки матери! Вот, оказывается, в чем дело.

– Ты отцу не сказал об этом?

– Нет, конечно. Ты помнишь, что с ним было? Ему и так хватило. Чуть дом не спалил.

– Я помню тот день очень хорошо, в деталях. Ты мне предложение сделал, – произнесла Вера и замолчала.

Неловко признавать, что тот день гораздо больше запомнился ей именно этим. Мать Андрея она к тому времени не видела ни разу, отца – впервые.

– Знаешь, Андрей… я всю жизнь не могу понять… ты тогда сгоряча, на эмоциях меня в жены позвал или на полном серьезе…

Андрей уставился на жену.

– Что?.. Ты…

– Да. Знал бы ты, сколько ночей я не спала – думала, наверное, ляпнул это в состоянии аффекта, а потом отказаться было неловко…

– Ты что!? Да ты что, Верик, ты что! – Он подошел к креслу жены и присел на корточки рядом. – У меня просто само собой в тот жуткий час с языка сорвалось то, о чем думал уже всерьез не первую неделю. Я таких, как ты, в жизни не видел! Ты такая искренняя… настоящая, заботливая, добрая. Я думал, что нашел полную противоположность своей матери…

– Угу, страшную и грустную… – вставила Вера, сдерживая слезы.

– Нет! Я неправильно выразился.

– Я понимаю. Извини, неудачно пошутила, – она взяла себя в руки.

– У тебя другой тип красоты, – бросился объяснять Андрей, снова расхаживая по комнате. – Не как у моей матери. У тебя такие глаза – на пол-лица, красивые, искренние…

Вера смущенно заулыбалась.

– Но дело не только во внешности. Я никогда не забуду, как ты по-человечески отнеслась ко мне, когда мы первый раз… и у меня не получилось… Я думал, со стыда провалюсь. Что меня на смех опять поднимут. А ты… ты такими чистыми глазами смотрела не меня…

– Андрей… я была уверена, что ты это специально ради меня… Я не сомневалась, что ты опытен. Но твоя порядочность и чувство ко мне… Поэтому ты бережно так ко мне отнесся и не стал ни на чем настаивать. Потому что я не была готова…

– Правда? – Андрей сел в свое кресло. – Ты не заметила моей неловкости?

– Неловкость была только с моей стороны, разве нет? – откровенно призналась Вера. – Мне так показалось. И ты в связи с этим не стал на меня давить. Я так восприняла это.

Андрей и Вера, сидевшие друг напротив друга, молча выпили вина.

– Надо же, а я столько лет со стеснением вспоминал ту ночь.

– А я – с теплотой и благодарностью тебе.

– Но как ты могла так подумать про предложение? Я в ужасе.

– Андрей… но ведь потом… когда траур уже прошел, мы не стали никак отмечать, праздновать.

– В смысле «не стали отмечать»? Мы же каждый год этот день празднуем. Только в этом году не смогли быть вместе.

– Может, поэтому и случилась беда? – обронила Вера. – Я ролик с Асей именно в тот день увидела.

– Кстати, да, вполне возможно, – протянул Андрей.

– Но я не про годовщины свадьбы. Я про саму свадьбу, – пояснила Вера. – Ну, там… гости, тамада, белое платье…

– А для тебя это было важно? – удивился муж. – Ты никогда не говорила об этом.

– Я не сомневалась, что это и так понятно. Тем более я уже тогда платья свадебные шила. Думаешь, сама никогда не хотела надеть такое?

– Вера, я… я… – Андрей снова встал и схватился за голову. – Почему ты прямо об этом не сказала? Я… я был уверен, что это не имеет никакого значения. Ведь, несмотря на траур в моей семье, неодобрение со стороны твоих родителей… мы все равно расписались, ты взяла мою фамилию, переехала ко мне. И потом, ты же помнишь, что именно в этот день еще и сказала мне, что у нас будет малыш?

– Конечно, помню. Поэтому тот день и стал настолько важным для нас.

– Да! Это было круче, чем Новый год в детстве! Это… – Андрей растерянно метался по комнате, – это было невероятно. Я потерял семью. И вдруг снова обрел ее. В лучшем варианте. Я смотрел на тебя и знал, что ты никогда не будешь такой матерью, как моя. Маше не за что тебя винить.

Вспоминая о конфликтах с дочерью в последние месяцы, Вера тихо произнесла:

– Любому человеку найдется, за что винить своих родителей.

– Вера, я и подумать не мог, что этот день для тебя настолько важен!

– Почему?

– Ну… Ты ведь не относилась серьезно к дню нашей свадьбы, – по интонации Андрея было непонятно, то ли он констатирует факт, то ли спрашивает жену.

– Я? Не относилась серьезно?

Он присел в кресло и попытался объяснить:

– Мне всегда казалось, что для меня он важнее.

– Да почему важнее-то? – искренне не понимала Вера.

– Честно сказать?

– Конечно.

– Потому что я всегда тебе что-то дарил, а ты мне – нет. Я думал, это потому, что мне этот день важен, а тебе нет.

Вера обомлела. На самом деле! У нее в семье родители именно так отмечали день свадьбы: отец преподносил маме цветы и подарки, а она лишь накрывала праздничный стол.

– Ты тоже ждал от меня подарка? – пролепетала Вера.

– А не надо было? – мягко спросил Андрей и пояснил. – Это ведь не день рождения, когда только одного поздравляют…

Вера вжалась в кресло.

– Прости, Андрей. Мне никогда в голову не приходило… – начала оправдываться она.

Он помотал головой:

– Как и мне про то, что ты можешь так воспринять мое предложение руки и сердца. И многие годы мечтать о свадьбе.

Они виновато улыбнулись друг другу.

– Но я же пекла что-то вкусненькое, – жалобно сказала она.

– Верусь, ну ты же балуешь нас чем-то вкусненьким чуть ли не каждый день: пятерка у Маши, снегопад, ягод много от бабы Гали привезли…

Супруги засмеялись.

– Я так рад, что мы поговорили! Кстати, Верик. Я ведь ношу с собой с того самого дня, надеялся, что случай подвернется и я тебе вручу то, что подготовил на нашу хрустальную свадьбу.

Вера смутилась, у нее не было ответного подарка. Но еще больше смутилась от того, что она его и не готовила даже. Андрей взял свой рюкзак, где, помимо ноутбука, всегда была еще куча вещей, необходимых для работы и экстренных командировок. Он искал что-то небольшое, давно провалившееся на дно и ждавшее случая быть вынутым.

– Сейчас, сейчас, – извинялся он, шаря рукой по дну рюкзака.

Нет, это было невозможно, и он решил выложить на пуфик, стоящий рядом, самые крупные вещи – папки с бумагами и стопку журналов. Вера увидела обложку на верхнем и обмерла.

– Что это? – спросила она, указывая на фотографию роскошного осеннего дуба с сидящей под ним девушкой.

Вера взяла в руки журнал и поднесла его ближе к глазам. Надписи ее не интересовали, она старалась распознать лицо барышни, но это было невозможно: повернутое в профиль, оно было почти полностью скрыто волосами.

Андрею удалось выудить из недр своей сумки маленькую коробочку, и он был крайне удивлен, что внимание его жены было приковано не к его находке.

– Я хотел… – начал он.

Но Вера, не отрываясь от обложки, перебила его:

– Что это, Андрей? Откуда это у тебя?

Он еще раз глянул на жену, чтобы убедиться, что она спрашивает именно про журнал, а не про что-то иное, и немного разочарованно произнес:

– Это последний номер одного из сотен существующих изданий.

– Откуда он у тебя?

– Интервью им давал. Вот, прислали экземпляр, почитать хотел как-нибудь в дороге, посмотреть, сильно ли переврали.

– Это Маша! Ты, понимаешь, это – наша дочь! – Вера тыкала пальцем в ствол дерева.

– Где?

– Вот здесь под дубом. Она сидела там, когда школу прогуляла.

– Школу прогуляла? Когда?

– Подожди, – сказала Вера и отправилась на поиски своего телефона. – Я сейчас. Вот. Сейчас найду. Смотри.

Она показала очень похожий снимок на своем смартфоне. Андрей был ошарашен. Теперь он жадно вглядывался в девушку на обложке. Честно говоря, он не обратил внимания, что под деревом кто-то есть – просто красивый кадр, идеально выстроенный по композиции и цвету.

Вере пришлось объяснять, как это произошло. Она рассказала о том дне, расплывчато назвав причиной прогула Машин конфликт с одноклассницей.

– Обалдеть! – Андрей сравнивал две фотографии и приходил в состояние какого-то необъяснимого волнения.

– Что с тобой? – испугалась Вера.

– Вот. – Он тыкал пальцем в обложку, отложив найденную коробочку в сторону как не самое важное в данный момент. – Это то, чего я боялся больше всего на свете. Ох… Вера… – Он закрыл лицо руками и устало погрузился в кресло.

– Да что произошло-то, Андрей? Машка случайно попала на обложку. Но ее там опознать даже невозможно. Видишь, ее даже отец родной не узнал.

– Отец родной… А я ведь знаю фотографа, который снимает для этого журнала. Хороший мужик, на самом деле.

– Так чего же тогда так переживать?

Андрей выдохнул, как перед забегом, и разлил вино по бокалам.

– Давай выпьем, – и, сделав несколько глотков, начал новый рассказ. – В общем, первый раз мне снесло башню, когда Маше было одиннадцать. Одно дело, когда ты все время видишь ее дома, вместе с ней куда-то идешь, не замечаешь, как она растет, взрослеет. А тут… Я вернулся из длительной командировки и поехал за ней в школу, она вышла на крыльцо… Было холодно, она была без шапки. Ее рыжие волосы издалека бросались в глаза. Она смеялась с подружками. Вокруг них вились парни, явно постарше них. Блин. Вера, и меня переклинило. Меня только в тот момент осенило, как она похожа на мою мать. Внешне, повадками, всем. Она так же голову откидывает назад, поправляя волосы…

– Но она совсем не поет, – попыталась успокоить его жена.

– Ох, если бы она пела, я бы сошел с ума еще раньше. Зато она танцует. И вот теперь выясняется, еще и модель идеальная.

– Мы можем не говорить ей.

– Правильно ли это будет? Честно ли?

– Нет, конечно, – вздохнула Вера. – В принципе дети должны заниматься творчеством. Надо с детства учиться сублимировать.

– Вот, видимо, моя беда, что я не учился. Наоборот, запрещал себе. И вот дозапрещался. У меня случился настоящий нервный срыв. Я потом сразу уехал в командировку, там пробовал пить. Отец же после маминых похорон, помнишь, квасил месяца два беспробудно.

– Ты тоже так хотел?

– Нет, я бы себе такого не позволил – у меня работа, семья. Я думал, раз он бухает – значит, помогает. Но мне не помогло.

– Может, и ему не помогло?

– Не знаю. Возможно. Просто ничего лучше не смог придумать.

– Он, кстати, помнишь, и работу тогда потерял?

– А потому что надо было сразу из этого проклятого дома уезжать! – не сдержался Андрей.

– Ты же его сам и остановил, не дал спалить его. Сказал, что будешь с детьми туда приезжать.

– А какими словами его тогда можно было еще остановить?

– Ты прав. Пожалуй, никакими.

– А ведь дом тот нашей семье пригодился. Не в прямом смысле, но пригодился. На деньги от его продажи была куплена эта квартира, – Андрей обвел руками комнату

– Да, я очень благодарна твоему отцу Он купил себе дачку, а остальное отдал нам, – Вера посмотрела на мужа.

– Да. Он молодец. Держится, как может. А я вот не смог держаться. В общем, меня стала преследовать мысль, что Маша может пойти по стопам матери. Это было похоже на помешательство. Короче. Три года назад я обратился за помощью к психотерапевту.

Вера всеми силами старалась не выдать того, что в курсе этого обращения.

– Антидепрессанты пил. Полгода примерно. Даже больше.

– Тебе стало легче?

– Да. Не сразу, но стало. К концу курса было заметно легче. Я даже рванул тогда к тебе в Барселону, помнишь?

– Конечно. День волшебный тогда получился. Я не ожидала, что ты прилетишь всего на сутки.

– А я так соскучился, что отпросился с работы…

– Отпросился? Значит, у тебя не было окна в перелете?

– Каюсь. За свой счет билеты купил туда-обратно. Прости.

Вера заулыбалась:

– Знаешь, я ведь там заново в тебя влюбилась.

– Я в тебя тоже, – он протянул через стол к жене руку, она положила свою ладонь в его.

– Мне казалось, что все будет иначе. Что мы будем больше времени проводить вместе.

– Я тоже был уверен, что начнешь со мной ездить иногда в командировки.

– А я думала, что ты будешь чаще дома бывать… – растерянно произнесла Вера и убрала руку из раскрывшейся ладони Андрея.

– Как же я могу дома быть с моей работой? Мне тогда профессию надо менять.

– Я же тоже, вроде, работаю. Но дома.

– Если честно, я думал, ты сможешь отказываться от некоторых заказов.

– А Маша?

– Есть же бабушка на подстраховке.

– Странно, – сказала Вера, – как каждый из нас ожидал, что подстроится другой…

– Да… – Андрей снова встал. – А я обалдел, когда ты поступила в университет на психологический факультет.

– Почему?

– Думал, раз у нас все наладилось, ты больше не захочешь во всем этом ковыряться, кто что кому когда сказал… вести все эти разговоры… Что не придется больше ходить к психотерапевту.

– Ну, раз для тебя разговоры означали ложь, то понимаю тебя. А у меня ожидания были совсем другие. Я надеялась, что мы, наоборот, будем больше разговаривать, больше будем хотеть друг друга… как там в Барселоне…

– Верик, ты же знаешь, я в этом не ас абсолютно. Я по молодости еще думал, что могу чему-то научиться, как-то завести тебя, но… потом понял, что нет – бесполезно. Ничего у меня не получается, тебе не нравится…

– Андрей! – перебила его Вера. – Это все потому, что я в то время вообще была не про это. Меня это все не интересовало в принципе. Не потому, что ты что-то не так делал! А потому что, вообще, организм мой спал тогда. Ну, не созрела еще девочка.

– Да? Но тебе ведь и больно часто бывало.

– И ты себя за это винил?

– А кого? Я же пока тебя не трогал, тебе не больно было.

– Ох, – вздохнула Вера, не найдя, что сказать. – Ты знаешь, я сейчас на курсах по сексологии учусь…

– Где?

– На курсах по сексологии. Мы когда диплом летом защитили, нам сказали, что надо постоянно повышать квалификацию, дали список курсов, – соврала Вера, чтобы случайно не проболтаться про Ирину – Я выбрала этот.

– Интересно.

– Очень интересно! И мне сейчас очень многое про себя становится понятно. Андрей, дело не в тебе. Это я не умела в те годы возбуждаться. Совсем. Ты же знаешь, в какой я семье выросла, там не до изучения себя было. А ведь не только мальчики в подростковом возрасте должны разобраться, что и как у них работает, но и девочки тоже. У вас все проще: не готов – процесс невозможен. А у нас – готова-не готова, поучаствовать могу, отсюда и боль.

– Хм…

– Я столько всего узнала. И курс еще не окончен. До конца ноября идти будет.

– Тебе удалось, Вер, удивить меня.

– Знаешь, я очень рада, что психотерапевт тебе помог. С тех пор больше не обращался?

– Хожу иногда на сеансы. Оказалось, что таблетками всего не решить.

– Я прихожу к выводу, – согласно кивнула ему Вера, – что если постоянно самому не учиться общению с разными людьми, то ни таблетки, ни психология не помогут…

– Ни терапия даже, – добавил Андрей. – Вера, я так рад, что мы поговорили. Мне на душе легче стало, чем за все сеансы, вместе взятые.

– Правда?

– Да. Я начинаю догадываться, почему тебя так психология интересует, – он подошел к жене и сел рядом с ее креслом на пол.

– Ну, психологи с проблемами попроще работают, не то, что психотерапевты, – она ласково потрепала его за ухо.

– Неважно, главное – помогают людям. Кстати, ты уже берешь клиентов?

– Собираюсь брать. Вот очерчу четко круг проблем, с которыми смогу работать, и начну.

– Скажешь, когда можно будет твой телефон давать?

– Хорошо, – смутилась Вера.

– Договорились, – он обернулся, не вставая, и посмотрел на нее снизу вверх.

– Андрей, я хочу тебе сказать, ты – большой-пребольшой молодец! Столько лет в тебе сидело убеждение, что разговоры равно ложь… Но ты сумел его преодолеть и так откровенно поговорить со мной.

– Оно того стоило, – он бережно поднес ее руку к своим губам и нежно коснулся раскрытой ладони, будто брал с нее сахар.

Она другой рукой медленно провела по его склоненной голове, еле продираясь пальцами сквозь упругую леску рыжих волос.

– Вера! – вдруг подскочил он и взял со стола коробочку, которую долго искал в сумке, и протянул жене, – из-за фотографии с Машей забыл совсем. Это – тебе. Я хотел это вручить в тот самый день, в июле. Но я смог приехать только через сутки, под утро, помнишь? Ну, и дальше ты все знаешь.

Вера открыла футляр: в нем были изящные серьги с крупными прозрачными камнями.

– Пятнадцать лет – это хрустальная свадьба, – пояснил Андрей. – Я когда увидел их, сразу понял, что они как твои глаза, огромные и чистые. Хрусталь – прозрачный и хрупкий, платина – редкая и надежная. Как ты.