Октябрь

В первый же день октября Вера не выдержала и пошла к матери специально в то время, когда Маша должна выходить в школу, в надежде столкнуться с ней у подъезда и поговорить наедине. Она подготовила речь, после которой дочка непременно захотела бы вернуться домой, но прождала на улице около получаса и, решив, что Маша уже ушла или, наоборот, еще спит, поднялась к матери.

Татьяна Александровна была одна и пребывала в прекрасном настроении. Она замешивала тесто:

– Вот специально взяла отгул, чтобы девчонок побаловать. Они убежали ни свет ни заря. Наверняка после уроков примчатся голодные, а у меня как раз подоспеют пирожки: и с капусткой, и с рисом с яйцом, и слоечки.

Вера уставилась на мать:

– Какие девчонки?

– Маша и Катя, – с гордостью объяснила Татьяна Александровна.

«Ох, мама! Лучше бы ты, как твоя свекровь Галина Ивановна, не имела страсти к кулинарии и угощению гостей!» – подумала Вера и с замиранием сердца спросила:

– Какая Катя?

– Ну, подружка ее, такая с жуткими веревками вместо волос. Китти, вроде, но я ее Катя зову, так привычнее. А она не против, хорошая девочка, хоть и выглядит странно. Я вчера, между прочим, слова ей не сказала ни про волосы ее, ни про то, что она так поздно пришла. Так что зря ты, Вера, считаешь, что я всегда в чужую жизнь лезу. Смотрю, девочки соскучились, давно не виделись, наговориться не могут, так я, конечно, разрешила остаться Катюше на ночь. Вон постелила им в комнате, где Маша живет. Там диван большой, сколько раз на нем и по трое гостей спали…

– Мама, – в ужасе произнесла Вера, – что ты наделала…

– Что я наделала? С детками дружить надо и разговаривать, времени на них не жалеть. Мы, знаешь, как вчера нахохотались втроем! Я им такую лекцию прочитала, в ненавязчивой манере…

Вера опустилась на табурет и тихо обронила:

– Представляю…

– Не язви. Это ведь они ко мне пришли, а не к тебе, между прочим. А детей не обманешь, они все чувствуют, кто к ним со всей душой – к тому и тянутся. Вот так-то. Да еще у них возраст сейчас такой – уже и про мальчиков думать начинают, самое время им растолковать что и как. Ненавязчиво, между делом, – они все впитывают.

– Не сомневаюсь. Насмеялись, говоришь, они вчера на твоей лекции? – Вера налила себе попить.

– Ну, что ты воду пустую пьешь, я сейчас руки помою и чаю тебе заварю.

– Нет, мам, спасибо, я на минутку заскочила. Мне по делам надо. Когда, говоришь, они ушли?

– Ой, Катя совсем рано – ей надо домой было перед школой забежать, что-то она там забыла взять. А Маша часа полтора тоже уже как вышла.

– За час до первого урока?

– Так они там дежурят сегодня или репетируют что-то, я не поняла.

«Ты не поняла, – у Веры кольнуло сердце, – ты ничего не поняла». Она попрощалась с матерью и понеслась в школу.

По дороге, весьма неблизкой, Веру терзали мысли: «Неужели она специально переселилась к бабушке ради этого? Поняла уже, что я с нее не слезу и вот нашла выход. Черт. Куда я несусь? Допустим, они в школе, что им скажу? Ф-ф-ф… не знаю, что я скажу. Я что думать не знаю. Надо успокоиться, иначе я сделаю только хуже. Так, рассуждаем логически. Хорошо, пусть все случилось. Как говорит Алекса, никто не умер, не залетел, не заразился, будем надеяться. А если они вместе прогуливают школу? Я должна увидеть Машу! Один взгляд на нее и – я сразу пойму, было у них что-то или нет. И тут опять два варианта. Первый: ничего не было. Но ведь может быть завтра или даже сегодня! Вариант два: было. И повторится снова… Чем они занимаются сейчас? Какой ужас! Ох, мама! Любишь ты лезть, куда не просят… Ты поэтому и считала Галину Ивановну человеком равнодушным к близким – ведь вопросов не задает, угодить не пытается и, вообще, «Как можно всю жизнь преподавать чужим детям и оставаться такой безучастной к своим?»! Лучше бы ты проявила сейчас безучастность к своим, ей-богу!»

В школе сказали, что девочки сегодня не приходили. Машин телефон не отвечал, в Сети не было ни ее, ни подруги. Вера готова была высылать поисковый отряд. Но прежде позвонила маме Кит. Та объяснила: – А Китти еще спит. Мы только вчера вечером прилетели, и она сразу завалилась в постель. Думаю, пока у нее акклиматизация, пусть побудет дома. Месяц в школе не была, так что один-два дня ничего не решат.

– Понятно. И она никуда не уходила вчера?

– Нет. Мы, правда, сами с мужем вырубились, как медведи, но вот… заглядываю сейчас в ее комнату – вот она, все еще спит.

– Прошу прощения, а вы не могли бы дать ей трубку на минуточку? Я не могу до Маши дозвониться, а у меня к ней дело очень срочное. Может, Кит подскажет, как ее найти?

– Да, конечно, не вопрос. Хватит уже дрыхнуть. Эй, Китти! Возьми телефон.

– Кит, доброе утро. Это мама Землицыной.

– М-м-м… угу…

– Послушай, – сказала Вера, – я знаю, что ты ночевала у Машиной бабушки. Почему ты не сказала об этом родителям?

– А чё такое? Случилось чё?

– Не знаю. Надеюсь, нет. Ее нет в школе.

– Блин.

– Кит, вы поссорились?

– Ничё мы не ссорились, – обиженно буркнула девочка.

– Как думаешь, куда она могла пойти?

– Да не знаю я. Небось, в парке тупит на лавке у пруда.

– Она часто туда ходит?

– Иногда. Типа у Мэри там место для медитаций.

– Понятно. Спасибо. Это ближайший к школе парк?

– Угу.

Сделав три безрезультатных круга по парку, Вера окончательно пришла в отчаяние: «Позвонить Андрею? Но я лаже не знаю, в городе он или в другой стране.

Да и объяснять подробности не хочется. Даю себе еще один шанс найти ее самостоятельно. Итак, место для медитаций… Значит, это что-то очень личное и важное для Маши. При этом Кит пренебрежительно отозвалась о состоянии подруги – «тупит на лавке». Похоже, они в ссоре. Однако если Маша поругалась с подругой, то наверняка, сбежала туда, где та не смогла бы ее найти. Точнее, если бы обиделась не сильно, то, наоборот, хотела, чтобы Кит за ней побежала и нашла, то есть сидела бы именно тут. А вот если они поссорились всерьез, то это точно не может быть этот парк, который первым делом пришел Кит на ум. Так… где еще она могла бы медитировать? К бабушке она не вернется, пирожки ей сейчас не осилить. Домой ехать резона нет… А вдруг? Съездить проверить и потерять время? Или…»

Вера вспомнила, что когда дочка была еще дошкольницей, они любили вдвоем бывать в ботаническом саду и обязательно каждый раз ходили поздороваться с гигантским дубом. Впервые узнав о возрасте дерева, Маша воскликнула:

– Двести лет стоять на одном месте! И ему не скучно?

– Нет, конечно, – улыбнулась Вера. – Он научился медитировать.

– Как это?

– Медитировать – это значит закрывать глаза и наслаждаться тем, где ты сейчас есть. Попробуем?

Было лето, они разулись и сели, прислонившись спинами к вековой коре и зарывшись ступнями в коротко стриженую густую траву. Когда под закрытыми веками перестали плясать солнечные разводы, щебет птиц будто стал громче, запах трав – сильнее, ветер – нежнее. Женщина и девочка слились с деревом, ощущая его мощь и спокойствие.

Маша потом целый вечер была тихой и радостной, а когда ей вдруг захотелось заплакать, она встала на носочки, вытянулась вверх и раскинула руки в стороны, изображая дуб, и медитировала с закрытыми глазами. Поразительно, как ребенок научился сам себя успокаивать.

«Господи, как я могла забыть об этом? Мне самой давно пора туда сходить, – Вера испытала почти физическую потребность срочно прикоснуться к знакомому дереву. – Если даже Маши там нет, а я почти уверена, что она там, то около него я смогу догадаться, где она».

Сначала Вера подумала, что Маша участвует в какой-то постановочной фотосессии – она сидела у подножия дуба, сложив ноги по-турецки и запрокинув голову к кроне, цвет которой сливался с волнами ее волос, развевающихся на ветру. Издалека не было видно лица девушки, но зрелище было поистине завораживающим: как в замедленной съемке, редкие, бесшумно срывавшиеся с веток листья опускались по замысловатой траектории на зеленовато-желтую траву. Вокруг сказочной опушки ходили несколько фотографов и щелкали затворами.

Вера удивилась тому, как уверенно дочь позировала (наверное, это гены бабушки-артистки), но потом поняла, что Маша не замечает никого вокруг. И тогда захотелось прогнать этих непрошеных охотников за красивыми кадрами, которые вечно паслись в ботаническом саду со своими гигантскими объективами, но шум мог спугнуть лесную фею, и Вера промолчала. Она достала свой телефон и тоже тайком сделала пару пейзажных снимков. Кстати, если бы лесные феи существовали в современном мире, то они бы выглядели именно так – в джинсах, кроссовках и с листьями в спутанной копне волос. Таких спортивных волшебниц лучше не провоцировать на побег – не догонишь.

Мать села на скамью метрах в ста от дочери: за полчаса Маша не шевельнулась ни разу зато фотографы разошлись. Тогда Вера сходила к палатке за кофе, не выпуская беглянку из поля зрения, и с двумя источающими бодрящий аромат стаканчиками подошла к дубу с другой стороны. Постояв немного сбоку от Маши, она тихонько опустилась на траву рядом с дочерью и, когда та обернулась, молча протянула ее любимый латте.

Машка, как в детстве, еле заметно дернула нижней губой перед тем, как расплакаться, но хлюпнула носом и сдержалась. Она вытащила один наушник из уха (ну, конечно же – она слушала музыку!), взяла кофе, жадно его выпила, потом посмотрела на Веру и, не найдя в ее взгляде ноток осуждения, уткнулась головой в колени матери и подала ей один из наушников.

Не столько знаний в английском, сколько эмоций Веры хватило на то, чтобы уловить – поется о прошедшем лете, коротком веке невинности и желании проснуться, когда закончится сентябрь.

Через час Маша произнесла:

– Я пропустила школу.

– Я догадалась, – ответила Вера.

Это всё, что они сказали друг другу в этот последний день роскошного бабьего лета, который провели вместе. Назавтра обещали сильные ливни.

Следующий день начался с адской грозы еще до рассвета. Когда прозвенел будильник, Маша прижалась к матери, с которой проспала всю ночь в родительской спальне, и, не открывая глаз, спросила:

– Мам, можно я опять не пойду в школу? Я боюсь там встретить ее…

– Хорошо. Только когда выспимся, мы поговорим. Идет?

– Угу, – промычала Маша и сразу же снова засопела.

За окном надрывался ливень. Мощный ветер колошматил деревья, хлестал по домам и фонарным столбам, словно торопился вытрясти из города разноцветную листву и превратить ее в грязное месиво под ногами, чтобы прекратить уже это трехнедельное безумство в соцсетях под хэштегом «золотая осень».

Начиналась гадкая пора, от которой Вера спасалась только выпечкой и вязанием, но сегодня не было смысла затевать свое тесто – Татьяна Александровна, узнав, что «внучка заболела», еще с вечера доставила Землицыным ведро пирожков в ассортименте.

Выспавшись, мать и дочь «разожгли» электрокамин и обернулись пледами в креслах. Топить еще не начали – было неуютно.

– Разговора не избежать, так что предлагаю не тянуть, – предложила Вера.

– Ну, ОК, – нехотя согласилась Маша. – О чем говорить?

– Я бы хотела понимать, что произошло вчера и почему ты пропустила школу, а Кит скрыла от родителей, что вообще виделась с тобой.

– Ты звонила ей, что ли?

– А какой у меня был выход?

Маша опустила голову и не ответила. Вера не перебивала ее молчание и терпеливо ждала.

– Ну, короче… Она… Ну, в общем, она под утро стала приставать… Ко мне. Ну… Как-то слишком настойчиво.

– А ты?

– Ну… я сначала вроде согласилась, а потом… потом… Ну, не знаю, как сказать… Понимаешь, когда долго чего-то ждешь, представляешь, как это все будет… А потом… Ну, вот совсем не так… – Маша начала кусать губу, сдерживая слезы.

– Понимаю, – сказала Вера. – Предвкушение и реальность могут сильно не совпадать.

– Вот да!

После паузы мать спросила:

– Это у вас было в первый раз?

– Ма! Ну не было никакого раза!

– И в Черногории?

– Ой, ну, там обнимались немного и всё…

– А тут она предложила пойти дальше?

– Ну, как бы да.

– И тебе не понравилось?

– Совсем! Я даже не ожидала.

– Она не сделала тебе больно? – обеспокоенно спросила Вера.

– Не-е-ет, – недовольно закатила глаза Маша. – Дело вообще не в этом. Мне просто неприятно было, когда она дотрагивалась до меня, и всё. Блин.

– Ты ей сказала, что тебе неприятно?

– Сказала.

– А она?

– Она психанула. Типа «я не успела ничего сделать, а ты уже жалуешься». И ушла. Еще темно было. И не отвечала. А я переживала, как она до дома добралась. Потом дозвонилась, а она как заорет: «Не звони мне больше! И не пиши! А то всем расскажу, какая ты недотрога». Я… офигела просто, – Маша сглотнула и продолжила, перебирая бахрому на пледе. – Вот как я теперь в класс приду? А если она уже рассказала?

– Это вряд ли, – успокоила дочку Вера. – Ее мама сказала, что несколько дней не пустит ее в школу.

– Ма, ты такая наивная! Чтобы рассказать, не обязательно идти в школу! Все же в Сети общаются. Я теперь туда даже заглядывать боюсь…

Действительно. Только сейчас Вера осознала масштаб Машиных страхов. Дети живут в совсем другой реальности, точнее – в виртуальности. Да… Ситуация не простая.

– Мам, а это значит, что женщины – не мое? – вдруг серьезно спросила Маша.

Вера сначала запаниковала, но потом решила, будь что будет, отвечать откровенно:

– Честно говоря, я бы хотела тебе сказать, что да. Но… на самом деле… я не знаю. Не понравиться может и с мужчиной. Тем более первый раз. Твой опыт ни о чем еще не говорит.

– Думаешь, стоит еще попробовать?

Совсем не к этой мысли мать хотела подвести дочь…

– Думаю, стоит не гнать лошадей, – сказала Вера. – Время терпит. И оно само все расставит по местам. Иначе можно себя в такие комплексы загнать, что будешь вылезать много лет.

– Как ты?

– Ну… Например, как я.

– Мам, а у меня тоже проблемы с чувствительностью тела, выходит, да? – Маша пристально посмотрела на Веру.

Та с трудом сохраняла «режим откровенности».

– Не думаю, – не спеша произнесла она. – Тебе четырнадцать, и ты уже обнималась, целовалась, уже начала понимать, что тебе нравится, что нет. Теперь надо понять, что спешить нет смысла. Ты ведь уже заметила, что можно обмануть кого угодно, но себя – не получится.

Маша поджала губы и задумалась, раскачиваясь всем телом в кресле. Завернутая в плед, она была похожа на гигантскую куклу.

– Мам, а можно тебя спросить?

– Спроси.

– А ты ответишь честно?

– Честно? Не знаю – смотря на какой вопрос, – призналась Вера и напряглась.

Она дернулась, чтобы встать, но удержала себя в кресле – отворачиваться от внимательных глаз дочери сейчас неправильно.

– Почему вы разводитесь? Папа ведь такой хороший. Дай ему еще шанс.

– Ну, вот смотри, Маш. Тебе же не нравится, когда я тебе говорю, с кем дружить, с кем встречаться.

– Не нравится.

– Это никому не нравится. И мне тоже. Давай будем учиться не совать нос в личную жизнь друг друга, если каждая из нас сама не попросит?

– Справедливо. Идет.

– Но давай и врать не будем? Как про Николая, например.

– Ладно. Но у меня не было другого выхода: ты говорила «Ок, приму любой твой выбор», а на самом деле – нет, не любой.

– Да, ты права, я не могу одобрить любое твое решение. К примеру, твои татуировки я не готова принимать, пока тебе не исполнится восемнадцать лет. Станешь совершеннолетней, тогда делай со своим телом, что хочешь. Честно говоря… – Вера отложила в сторону плед. – Но и тогда мне будет трудно принять, что ты рисуешь на теле, которое я столько лет бережно растила, но это будут уже мои проблемы, чисто психологические, потому что к тому времени ты станешь взрослым человеком и будешь сама за себя отвечаешь, в том числе юридически.

– Чё сразу юридически? Разве могут посадить за татуировки?

– Посалить не могут. Но они могут тебе разонравиться, надоесть, как платье. Мода меняется, и, вполне возможно, спустя годы ты будешь стесняться их.

– Ма, ну где логика? ОК, допустим, я набью их не сейчас, а в двадцать лет. И что? Это гарантия, что потом не разонравится точно?

– Логика в том, что с каждым годом человек становится более сознательным. Давай откроем шкаф и посмотрим на твои вещи, которые ты выбирала два года назад? Многие из них ты сейчас надеваешь с удовольствием? Во-о-от.

– Ну, а как же Александра Павловна?

– Какая Александра Павловна?

– Подруга твоя – Алекса. Она же не жалеет о своих татуировках?

– Так она и сделала их, уже будучи взрослой. А ты еще не знаешь, какая у тебя будет профессия, какой образ жизни… внешность же должна как-то соответствовать этому.

– Так Александра Павловна с татухами даже в школе работает! А скоро все будут забитые.

– Это ты так думаешь. Мода сменится – и не будут, – Вера снова накрылась пледом. – Что касается Алексы, то она, во-первых, работает в элитной частной школе. В обычной общеобразовательной ты много таких учителей видела?

– Ну, немного.

– Ни одного, правда?

– ОК, ни одного.

– Во-вторых, все ее тату выполнены в одном стиле, и этот стиль ей реально идет. А представь нательную живопись на мне или на тете Наташе? Не особо вяжется, правда? Совсем не вариант.

– Ну… не варик, да. А что делать со школой, мам? – вдруг сменила тему Маша и очень серьезно добавила: – Я туда больше не пойду.

Вера с минуту смотрела на дочь, размышляя, как поступить.

– Давай эту неделю ты посидишь дома, и мы подумаем, – предложила она. – Если уж совсем невмоготу будет, можно перевестись в другую. Но ведь не будешь же переводиться после каждого конфликта с одноклассниками.

– Ма! Это не просто конфликт с одноклассницей.

– Извини, согласна.

– Я же никогда раньше не говорила, что не пойду в школу, – надулась Маша. – Думаешь, ни разу ни с кем не конфликтовала?

– Хорошо. Берем неделю тайм-аута. Договорились?

– Договорились.

Конец недели омрачился печальным событием: внезапно, у себя на даче умерла, точнее, погибла мать Вериного отца, Галина Ивановна. Ей было около восьмидесяти, но она была еще крепкой и активной. Последние лет пятнадцать она каждое лето проводила за городом, испытывая на своем участке различные передовые технологии в растениеводстве. При этом ее интересовал сам процесс выращивания, а не заготовки на зиму – для сбора урожая, всегда обильного, она приглашала родню.

Обычно лишь в эти редкие поездки на дачу Маша и виделась с прабабушкой Галей, но очень ее уважала: та никогда не расспрашивала о ерунде типа мальчиков или планов на будущее, как другие родственники, зато с увлечением говорила о последних открытиях в разных областях науки, делая безошибочные прогнозы на будущее. Дед Валя тоже мог поддержать подобные беседы, но в его глазах не было столько огня, как у его матери.

И вот теперь этой ходячей энциклопедии вдруг не стало. Вера и Маша жалели, что так мало общались с Галиной Ивановной. Да, она не звала в гости, не умела окружить заботой, как баба Даша и Татьяна Александровна, с годами все больше похожая на свою мать, но всегда была рада общению, если оно касалось интересных тем. Каждая беседа с доцентом Небовой превращалась в увлекательное путешествие в мир науки. А теперь эта огромная драгоценная книга, из которой, казалось, всегда успеешь почерпнуть знания, и потому годами пылившаяся на полке, была внезапно утрачена. Навсегда.

Татьяна Александровна взяла на себя организацию похорон, ее муж только растерянно сидел у гроба матери и смотрел в одну точку, ни на что и ни на кого не реагируя, в том числе и на срочно прилетевшего брата с родней.

Землицыны тоже были здесь в полном составе. Даже частично прикрытые черными шапочками яркие шевелюры Андрея и Маши выглядели среди присутствующих неуместно празднично. Вера смотрела на них и в очередной раз поражалась их сходству и незримой природной связи, которая с самого начала образовалась между ними, в то время как она, мать, с таким трудом выстраивала отношения с дочерью.

По дороге с кладбища Вера в автобусе села рядом с отцом, пытаясь его разговорить, но он уже который день твердил одно и то же:

– Всё правильно. Она боялась немощи. Всегда хотела умереть так: будучи в уме, на ногах, за работой. Она просматривала последний номер «Кванта» в кресле на открытой веранде. Это журнал для математиков, она читала его с тысяча девятьсот семидесятого года. А сосна с соседнего участка… взяла и рухнула прямо на нее. Соседи говорят, она умерла до прибытия «скорой». С улыбкой на губах. Теперь они вместе с папой, я знаю.

После поминок Андрей подвез жену и дочь до дома, от Машкиного приглашения подняться отказался, сказал, что спешит в аэропорт. Оставшись в машине с Верой наедине, Андрей сообщил, что намерен разобраться с Асей до конца. С этой целью он виделся с ее старшей сестрой, которая оказалась не в курсе проделок младшей. Вера, уставшая от свалившихся на нее потрясений, промолвила: «Поступай, как знаешь, мне больше нет до этого дела».

Он не стал больше ничего объяснять, однако попросил жену взять для раздумий еще три месяца, которые им может предложить суд, прежде чем выдаст свидетельство о разводе. Сегодня Вера не смогла отказать ему в просьбе.

– Кстати… – сказала она. – Мы с Машей подумываем о переводе ее на домашнее обучение. Так она будет успевать гораздо больше.

– Да, она говорила мне. Я поддерживаю. Тогда она сможет изредка ездить со мной.

– Вот как? – удивилась Вера.

– Да, побольше узнает о журналистике, попробует себя. Надо уже думать о профессии.

– Ты желаешь ей такой профессии?

– Я желаю ей найти дело по душе.

«Здравствуйте! Зашевелился, когда уже поздно, – подумала Вера. – То “давай еще три месяца подумаем”, то пусть “дочь со мной иногда ездит”, то наконец сам что-то сказал про эту Асю. Ничего, конечно, внятно не объяснил, но хотя бы стали понятны его намерения».

– Мы еще не решили окончательно про перевод на домашку, – произнесла она вслух.

– Согласен, надо как следует все взвесить.

Вера надеялась, что горе сблизит ее родителей, но и после похорон отец предпочел по-прежнему жить в квартире матери, теперь в полном одиночестве. Татьяна Александровна была слишком гордой, чтобы навязываться, кроме того, она считала, что ее участие в случившемся более чем красноречиво дало понять, что муж ей не безразличен. А вот он своим поведением демонстрировал ей обратное.

– А может, он ничего не демонстрирует, мам? Просто он пока не в себе? – спросила Вера. – Всё произошло так неожиданно. Возможно, он думает, что душа Галины Ивановны еще сорок дней будет находиться в квартире, и он не хочет оставлять ее одну?

Татьяна Александровна ничего не ответила. Вера решила сама поговорить с отцом.

С детства у нее были странные отношения с ним – такие… будто бы их нет вовсе. Не в том смысле, как бывает, когда отец не принимает участия в воспитании детей, а иначе: всегда всем заправляла мать, а он был незаметным, но важным фоном. Незаметным – потому что никогда безапелляционно не высказывал своего мнения, не шумел и ни на чем не настаивал, важным – потому что без него становилось душно, будто перекрыли кислород.

Валентин Георгиевич был небрит, растерян, он сидел в комнате с задернутыми шторами и завешенными зеркалами, словно окаменевший.

– Ты не ходишь на работу? – спросила Вера.

– Взял за свой счет, – еле слышно ответил он.

Дочь осмотрелась и предложила:

– Давай тут все помоем. Бабушке не понравилось бы такое запустение.

– Я звонил, домработница в отпуске, – равнодушно произнес он.

– Ничего, мы справимся сами. Поможешь? Давай первым делом проветрим, тут воздух спертый, – Вера направилась к наглухо зашторенному окну.

Отец резко вскочил и преградил ей путь:

– Нельзя!

– Папа, – Вера ласково взяла его за руки и усадила обратно на стул. – Папа, она была человеком науки, вряд ли ей ценны все эти суеверия. Зеркала оставим, если хочешь. Но окна мы откроем. Хорошо?

Она внимательно смотрела в глаза отца до тех пор, пока он не кивнул одобрительно.

– Вот и правильно. А после уборки мы поедим и помянем ее.

Валентин Георгиевич, как чаще всего бывало в его жизни, безвольно последовал за женщиной: сначала это была его мать, потом – жена, теперь вот – дочь. Несколько часов он молча машинально выполнял поручения Веры, потом с жадностью поел, немного выпил, и его пробило на слезы.

– Папа, послушай, ну что ты тут сидишь один, – решила использовать момент дочь, – может, тебе стоит вернуться домой, к жене?

– Зачем? Я ей там мешаю. Я ей не нужен.

– Это неправда. Она же сразу приехала, как только узнала о беде. Разве ты не видел – она трое суток почти не спала, следила за тобой, организовывала похороны, встречала родню. Ты хоть заметил, что прилетал дядя Рома с детьми? Что мы приезжали всей семьей?

Валентин Георгиевич покрутил головой, будто отмахиваясь от стаи мошек. Он ничего не помнил.

– Поверь мне… – Вера как можно убедительнее посмотрела ему в глаза. – Она ждет тебя, пап.

– Кто? – искренне удивился он.

– Мама, – объяснила дочь.

– Моя мама умерла, – измученно произнес он.

– Тебя ждет моя мама, – уточнила Вера, – твоя жена.

– Моя жена… Ты знаешь, что она никогда меня не любила? – вдруг спросил отец.

– Что ты такое говоришь, па?

– Правду я говорю, – серьезно сказал он.

Он налил себе еще вина, которое было найдено в закромах Галины Ивановны и поставлено на стол часом ранее.

– Может, тебе хватит уже? – Вера в нерешительности взяла бутылку, чтобы убрать ее в холодильник.

– Может, и хватит. Вот и я полгода назад подумал: «Может уже хватит?» – его подбородок задрожал. – Я… я всю жизнь стараюсь, терплю, пылинки с нее сдуваю, а всё равно для нее пустое место.

– Папа, ну с чего ты взял? Просто она человек такой… непростой. Тяжелый, я бы даже сказала. Я сама с ней долго не выдерживаю.

– А я долго выдержал. Меня в этом не упрекнуть, – в его голосе прозвучали нотки обиды.

– Так я и не упрекаю. Пап, ты знаешь, как она скучает, ждет тебя…

– Это она сама тебе сказала? – с надеждой перебил Веру отец.

– Нет, но видно же.

– Видно… – усмехнулся сильно постаревший Валентин Георгиевич. – Знаешь, я всё думал, что без нее не смогу. Что с ней по-любому будет лучше, чем без нее. А оно, видишь, как…

– Папа, да что случилось? Тебе что-то показалось?

– Нет, доча, не показалось. Она тебе рассказывала когда-нибудь про свою любовь?

– Какую любовь?.. К тебе?

– Ко мне, – усмехнулся отец. – Нет, про это она не могла рассказать – слишком честная. Как она может рассказать про то, чего нет и никогда не было?..

Вера поняла, что сейчас лучше не перебивать отца, и молча пододвинула ему под руку тарелку с закуской, чтобы его не развезло окончательно.

– Знаешь, какая она была красивая в молодости. М-м-м… Я когда ее первый раз увидел – обомлел. У меня сомнений не было, что она из аристократической семьи: осанка, черты лица, голос, взгляд такой… улыбка сдержанная – вылитая артистка. Я в научной среде вырос, но таких не встречал. Я сразу понял, что это моя женщина – одна на всю жизнь. Вот так-то.

Отец потянулся к бутылке, но Вера сама немного плеснула ему на дно бокала и подала большой кусок сыра.

– А она меня умом выбирала, – прожевав, продолжил Валентин Георгиевич, – не сердцем. Если бы не видел сам, как она любит тебя, Машу, подумал бы, что у нее вообще сердца нет.

Вера хотела возразить, но сдержалась.

– Даже ее мать любила меня, а она – нет.

– Я помню, баба Даша тебя боготворила.

– Боготворила. Только ляпнуть могла не к месту.

– Это был ее конек, – улыбнулась Вера и налила себе немного вина.

– Никогда не забуду, как она тост на мое сорокалетие произнесла: «Ну, что, зятек? Сорок лет – это уж всё! Теперь жизнь на убыль пойдет. Теперь дети жить должны. А мы будем смотреть и радоваться». Я тогда обиделся, а теперь понимаю – права она была. Права.

– Ну что ты такое говоришь. Ты же не в деревне вырос, как она.

– Да… Она любила меня за одно то, что я не бил ее дочь, деньги из дома не воровал, с тобой нянчился.

Дикость какая… Я когда понял, в каких условиях Таня выросла, отца ее увидел, мать послушал, у меня волосы дыбом встали. Я таким уважением к ней проникся! Я представить боялся, как она там выживала, пока я как сыр в масле катался. Понимаю, почему я пошел учиться в институт – у меня все предки образованные были, но как она… где взяла желание, откуда? У них и книг-то дома было раз-два и обчелся. А я рос в библиотеке родительской. Как подумаю, каким бы я стал, если бы родился в такой семье? Может, оскотинился бы. Или очерствел, как ее брат. А она из этой грязи, ужаса… вышла как королева неземная. Я когда видел ее, у меня дух перехватывало. А как она чувствами своими владела? О-о-о…

Валентин Георгиевич потер лицо ладонями, будто умывался.

– Давай чаю крепкого заварю? – предложила Вера.

Он согласно кивнул в ответ и продолжал:

– Ох, Вера. Я несколько месяцев холил за ней, старался якобы случайно встретить где-нибудь, ждал после института, провожал. Меня восхищало, как она держала дистанцию, как умела любой разговор подхватить, как одевалась на те копейки, что у нее были, – как, как она это делала? Потом я признался ей, что она мне нравится, думал, сердце в пятки провалится. Она очень серьезно отнеслась к моим словам, ничего не обещала, но не оттолкнула. Встречались мы полгода примерно, я говорю: «С родителями тебя хочу познакомить». Она согласилась. Моим она понравилась сразу – умная, скромная, да они мне в любом случае ничего не стали бы запрещать, не принято это у нас. Я ей: «С твоими тоже хочу познакомиться». А она скрывает их будто, домой не зовет. Я думал, они слишком строгие. А оказалось… вон что. Ну, я уже к ней привязался и сердцем и умом, думаю, пора предложение делать. Как раз учебу окончил, квартира нам от бабушки досталась. Мне родители сказали: «Можешь там жить, брат твой все равно в армии служит, по странам мотается, и семья с ним». Значит, думаю, самое время жениться.

Я сразу понял, что жить надо отдельно, чтобы она моих родителей не стеснялась, а от своих она давно хотела уйти, это ясно. Купил кольцо, иду. А у них около дома сквер был, небольшой такой, симпатичный. Я сел отдышаться, ноги подкашивались – вдруг откажет, и что тогда? Сижу, воздух глотаю. А уже темнеет. Слышу, за кустами, на соседней лавочке отношения выясняют. Мужской голос такой наглый, грубый: «Чё ты ломаешься? Я же вижу, нравлюсь тебе». А женский: «Не нравишься». У меня аж сердце зашлось – она! Ее голос. Он ей опять: «Ну тогда я сейчас уйду и ты меня больше не увидишь никогда!». Она: «Иди, я не держу». – «Аура ты, Танька, такого кайфа лишаешься. Я умею с бабами обращаться. Никто не жаловался. Не хочешь попробовать?». – Валентин Георгиевич всем телом и разными голосами изображал развязанного наглеца и скромницу-Татьяну. – «Нет. Точно нет». Я стою ушам не верю – что за сволочь так с моей королевой разговаривает? Думаю, надо вылезать из кустов, заступаться за нее. Смотрю сквозь ветки: два силуэта, он вроде ее не трогает, начинает удаляться и орет: «Ухожу! Насовсем. Смотри – ухожу! Слезами кровавыми умоешься! На коленях приползешь – не приму!» Она на лавку села и молчит. Так, думаю, надо хоть узнать, что за урод. Догнал его на освещенной улице, на рожу уставился – запомнить стараюсь, и спрашиваю: «Закурить не найдется?», а сам и прикуривать не умею. Он нахамил и ушел. А я скорее назад, к лавочке.

Подхожу сбоку так, она меня не замечает, сидит, плачет. Значит, нравился он ей. Я коробочку с кольцом в кармане сжал, не знаю, что делать. Обошел кусты с другой стороны, будто с остановки к дому ее иду «О-о, – говорю, – Таня, привет! Ты чего здесь?». Она растерялась, слезы тайком утирает. «Да, – говорит, – дома случилось кое-что… Но уже всё закончилось. Хорошо, что ты пришел. Пойдем пройдемся». Это она первый раз сама предложила. Иду радуюсь – значит, меня выбрала. Того прогнала, а меня нет. Идем, за руки держимся, она руку не убирает. Вот. Но я в тот вечер не стал предложение делать. Разузнал сначала про того хлыща. Ну, так по его речи и понятно было: местный шалопай, бабник, выпивоха, но красавец – высокий, статный, в этом ему не откажешь. В общем, сильно на ее отца смахивал.

Вот она сердце свое заткнула и умом меня выбрала. Но это я потом, сильно позже, понял-то. А тогда подумал: ну, нравился один, подлецом оказался, а она молодец, лаже близко его не подпустила, раз он такой козел. Я все ждал, что переболеет у нее, забудет его. Думал, что и забыла. Я через месяц-другой предложение все же сделал. Она взяла паузу, подумала и согласилась. А потом мне казалось, что она ко мне прониклась, полюбила… Словами не говорила этого никогда, но дела за нее говорили. О-о-о, ты же знаешь, какая она хозяйка золотая! Мы после свадьбы в квартиру бабулину переехали, маленькую, плохонькую, так она из нее в два счета такой уютный дом сделала. Каждый день ужином встречает, блюда разные придумывает, часами на кухне стоит, все моет-стирает, по полкам раскладывает… Я-то не привычный к такому, у меня мать, ты знаешь, не по этой части. Вот… Я ведь несколько лет первых думал, что это она так любовь ко мне выражает: не получается у нее словами, нежностью, но такой вот способ нашла. А это ей в голову вложили, что с мужчинами только так обходиться надо, не иначе.

Отец замолчал. Они долго сидели в тишине, потом Вера спросила:

– А может, она и правда тебя полюбила, пап?

– Нет, дочка, это всегда чувствуется, любит тебя человек или нет.

Вера не нашлась, что ответить. Отец явно продолжал думать о своем. Вскоре он сказал вслух:

– Мы его потом как-то на улице встретили случайно, нос к носу столкнулись. Мы уже женаты были. Она мне в руку вцепилась, а сама глаз от него оторвать не может. Ночью потом уснуть не могла. Спрашиваю, в чем дело? Желудок, говорит, болит…

– Так может, и правда, желудок? Совпало так неудачно, и всё?

– Так если бы один раз совпало… – тяжело вздохнул отец. – А я ждал, ждал, ждал… пока ее душа переломанная срастется. А она ни разговаривать, ни дотронуться не дается. Я руку подношу – ее аж передергивает.

Вера съежилась – отец будто про Андрея рассказывал.

– На порядке своем зациклилась. Он ей дороже людей стал. Ох… это так тяжко годами жить с человеком, который к тебе холоден. Не дай бог никому испытать…

– Я понимаю, пап, – серьезно сказала дочь. – Мне иногда кажется, что Андрей такой же.

– Нет! – горячо возразил отец. – Нет-нет, тут ты ошибаешься, Верунь, я его знаю. Сколько раз мы с ним по душам говорили.

У Веры брови подскочили вверх:

– Когда? Вы с ним по душам говорили? Много раз?

– Ну, немного, преувеличил. Но раза два-три говорили точно.

– Когда это?

– Когда?.. – сморщился Валентин Георгиевич, пытаясь вспомнить точную дату. – Первый раз… почти сразу после вашей свадьбы. Когда он в ванной пьяный уснул…

Вера горько улыбнулась. Отец не обратил внимания:

– Он же приходил ко мне, извинялся, совета спрашивал. Он тогда еще не понимал, что совета надо у главы семьи спрашивать… – усмехнулся отец. – У Татьяны Александровны. Думал, что я решаю тут. Вот. Путного я ему ничего не насоветовал, но глаза его видел. Любит он тебя. Очень. Если бы Таня на меня хоть раз в жизни посмотрела так, мне бы ничего больше и не надо было.

– Пап! Про чай-то забыли! Остыл совсем! – воскликнула Вера, не зная о чем говорить дальше.

– Ничего, и так нормально. – Отец шумно отхлебнул из чашки, словно пил горячее. – А еще он приходил, точнее, не приходил, а разговорились мы с ним по душам у вас дома: он никуда ходить не мог, с ногами в гипсе сидел. Помнишь?

– Помню.

– Он очень боялся обузой тебе стать. Когда работу чуть не потерял, переживал, что такой тебе не нужен будет.

– Пап, – теперь слезы навернулись на глаза у Веры, – ты объясни мне, почему же он тогда мне этого ничего не сказал?

– Так не обязательно говорить-то, дочь. Люди-то разные все.

– Ну, ты же ждал от матери слов и не дождался.

– Ох, Вера. Я и без слов могу обойтись. Пусть бы она посмотрела на меня… дотронулась ласково. Ты же большая уже, понимаешь, что не только словами любовь выразить можно. Да и не поверю я, что ни разу Андрей не говорил тебе, что любит тебя больше жизни.

– Говорил. Ну, это когда было!

– Какая разница когда. Ситуация изменится – скажет другое. А пока все то же самое, что и говорить? Каждый выражает любовь, как умеет. Главное – чтобы любовь была. Чтобы была. Остальное приложится.

Вера прониклась к отцу безграничным уважением. Она всегда думала, что после свадьбы мать его быстро разлюбила, потому что она человек сильный, а он слишком для нее мягкий, невнятный. Но что она его изначально не любила… это было откровением. И еще большим откровением – что отец всегда об этом знал. Получается, это не мать принесла себя в жертву отцу, а он – ей? Или они оба жертвы?

– Значит, ты не вернешься домой? Да, пап?

– Нет. Пойми, дочь, я там каждый день, минуту каждую чувствую – не нужен я, не мил ее сердцу.

– Понимаю.

В порыве откровений Вера чуть не рассказала, что разводится с мужем, но решила, что с отца неприятных новостей пока хватит, тем более до получения свидетельства еще далеко.

Когда Вера уходила, отец вдруг обнял ее, чего не делал с ее детства, и сердечно произнес:

– Спасибо тебе, выслушала, душу облегчил. И за уборку спасибо. Ты права. Я на работу завтра позвоню, скажу, что выйду с понедельника. Среди людей полегче будет.

– Это правильно. Молодец.

– Вера, ты это… матери-то не того… про наш разговор…

– Конечно. Не переживай. Обещай спать сейчас лечь. А завтра за продуктами сходить?

– Хорошо. Спасибо еще раз.

Вера была под впечатлением от откровений отца. Вот оно, оказывается, как все было. По его версии. А мать свою никогда и не озвучит, надо быть реалистами. И как теперь их помирить?

Весь следующий день Веру не отпускала мысль, что, возможно, с разводом спешить не стоит. «Надо же, отец уверен, что Андрей меня любит… Может, и впрямь он выражает свои чувства, как умеет, главное – они у него есть? Вот ведь сразу примчался на похороны матери тестя, я еще и сообщить ему об этом не успела. Наверное, Маша, меня опередила. Попросил согласиться в суде еще на три месяца отсрочки, с Асей хочет разобраться… не виноват, выходит? Дочь с собой в поездки брать планирует…

С другой стороны, с чего бы надеяться, что отношения изменятся? Я уже наступала на эти грабли после Барселоны: нежности в переписке – кстати, как я потом проанализировала, практически все только с моей стороны – и надежды на изменения ни во что не вылились в реальности. Андрей так же, как и раньше, большую часть времени проводил вне дома, мы редко ездили куда-то вместе, как и прежде, он избегал оставаться со мной наедине, был скуп на слова и прикосновения. Разве что первые недели две после его возвращения из длительной командировки, в которую он отправился сразу с площади Каталонии, мы чаще обычного держались за руки и смотрели друг другу в глаза. Или мне, взвинтившей себя эпистолярным жанром, это лишь показалось? Вполне возможно.

Если с холодной головой вспоминать и сам волшебный день в Барселоне, то становится очевидным, что у Андрея и в мыслях не было непременно заботиться о моем удовольствии: он с радостью принял ласки в примерочной магазина, но не нашел необходимым доставить мне нечто подобное в ответ вплоть до самого отъезда. Или он подумал, что мне тоже хватило? Ну, тогда и вовсе говорить не о чем. Чуда не было и не будет! В чем, собственно, я уже убедилась после Испании, полгода выискивая признаки нового витка наших отношений.

Люди не меняются. Мать за столько лет не смогла полюбить отца, он – не смог разлюбить ее. Но даже отец не готов больше терпеть подобного отношения к себе! Это и есть ответ на все мои сомнения. Так что хватит уже быть хорошей девочкой, хватит! Мать, кстати, поддерживает наш развод, правда, она уверена, что Андрей виноват. А если нет?»

Вера вспомнила свой разговор с Ириной в Черногории: дело не в том, виноват мужчина или нет, а в том – подходит ли он для комфортной счастливой жизни с конкретной женщиной. Непонятая история с молоденькой журналисткой всего лишь подлила масла в огонь, который давно тлел в семье Землицыных.

«Андрей повел себя, как всегда, отстраненно и без объяснений. Устраивает меня такое поведение? Нет, – рассудила Вера. – Значит, никаких аргументов в пользу сохранения брака не осталось. Да, Андрей – человек хороший, но мне с ним очень трудно, надежность его как мужа – под вопросом, с интимной стороной – полный швах. А отличным отцом в современных условиях можно продолжать оставаться и вне брака. Это баба Даша говорила: «Не жили хорошо, нечего и начинать». Моя позиция – другая: начинать надо! Я готова искать того мужчину, с которым можно наладить контакт. Потому что он на него идет! А как иначе? Общаться, объяснять свою позицию и слышать партнера – это универсальная схема для любых отношений. Это подтвердила и недавняя история с Машей: восстановить связь с ней удалось лишь после откровенного разговора. Все, на этом рассуждения надо прекратить!».

Ирина была права, курсы по сексологии, которые вела ее знакомая, были самыми толковыми из всех, на которых когда-либо училась Вера. Вся информация подавалась четко, последовательно, без воды. Вот бы узнать все это про свой организм лет десять – пятнадцать назад – жизнь могла бы сложиться совсем по-другому!

По-хорошему, этому, конечно, надо учить в школе – единственном месте, через которое проходят все люди в обязательном порядке. Тогда бы, становясь взрослыми, никто не рвал на себе волосы от несовпадения реальности с романтическими мифами.

Кто бы знал, что три четверти всех женщин по своей природе не имеют возможности без каких бы то ни было проблем испытывать оргазм с партнером. Многие из них неплохо справляются самостоятельно, но терпят фиаско в дуэте. Представляете? Научно доказанный факт: больше половины женщин не могут в полной мере пользоваться собственным телом, если специально не научатся этого делать!

А где, где учиться-то? На многочисленных курсах, которые, как грибы растут на обширной неудовлетворенной почве? Конечно, спрос-то велик, а тема деликатная – не многие будут жаловаться, что не помогло, и требовать возврата денег. Золотое дно! Пудрят мозги девочкам разных возрастов, убеждая их, что они могут испытать невообразимые фейерверки, а о том, что организмы и потребности у всех разные, умалчивают. Или сами не знают, кстати. Одну будет сотрясать от удовольствия, потому что у нее так удачно расположены нервные окончания в стратегически важных местах, а другая в лучшем случае пару раз слегка дернется, но и то и другое – норма.

В век сексуальной раскрепощённости в постель ложиться стало страшно – будь любезен сдать нормативы по самым популярным видам «спорта». А то как же! Черт с ним, нравится тебе или не нравится, но программу обязательную откатай: ты – ему, он – тебе, ты – перед ним, он – себе. Все местоимения просклонять надо хорошенько! Продвинутые пользователи идут дальше: он – ему, они – тебе, вы – им и так далее, до полного изнеможения. Но главное, результат выдавай в цифрах: количество подходов, время, набор обязательных элементов, сложность, высота прыжков, артистизм – оценивается все!

Если раньше общество делало вид, что «секса у нас нет», то теперь все как с цепи сорвались: на полном серьезе ориентируются на «правду» из порнофильмов. И вот уже миллионы несчастных пытаются повторить то же самое в домашних условиях, расстраиваясь, что не все получается «как надо». Сидит человек, разглядывает свою широкую ладонь с короткими пальцами и кусает себе локти, что не может стать великим пианистом, вместо того, чтобы признаться себе, что, вообще-то, концерт для фортепиано с оркестром – вовсе не то, о чем он мечтает.

Наконец-то Вера столкнулась с профессиональным подходом к интимной стороне жизни женщины – обучением на основе научных данных, постоянно подкрепляемых ссылками на первоисточники, без всякого шаманства и обещаний достижения рая райского. В первую очередь преподаватель сделала акцент на том, что каждый организм уникален, начиная с анатомического строения, специфики функционирования нервной системы и приобретенного опыта, поэтому и потребности, и возможности у всех совершенно разные. Добавьте к этому особенности воспитания, страх забеременеть, неповторимый набор проблем со здоровьем, и становится ясно, что ожидать от себя точно таких же реакций, «как подружка рассказывала», абсолютно бессмысленно.

Поскольку эволюционно удовлетворение самок во время соития не являлось необходимым условием для размножения, то и механизм достижения пика наслаждения у женщин не так очевиден и не так хорошо изучен, как у мужчин. А между тем последние данные свидетельствуют о том, что в строении половой системы и тех, и других много общего, и достаточная степень возбуждения, выражаемая в конкретных физиологических проявлениях, является обязательным условием успешного процесса для каждой стороны. Под успешностью следует понимать удовольствие и возможность дойти до финала.

Таким образом, начинать половую жизнь нужно не с поиска партнера, а с изучения себя, иначе женщина будет обречена на ожидание от мужчины похода «туда, не знаю куда, чтобы добыть то, не знаю что». К сожалению, в большинстве семей до сих пор даже малышей ругают за случайные прикосновения к себе, поэтому к подростковому возрасту у многих уже отбита охота к самопознанию, точнее, она сохраняется, но осознается как нечто постыдное, что надо скрывать от всех, в том числе и от будущего партнера. Потом такие люди вырастают, создают пары и, находясь в одной лодке, так отчаянно гребут в разных направлениях, что неизбежно тонут, вместо того, чтобы еще на берегу ознакомиться с инструкциями по эксплуатации друг друга. А для этого каждому требуется предварительно составлять подобную инструкцию для себя самого.

На курсе, который проходила Вера, давались простые, но неожиданно эффективные задания. Например, рассматривать в зеркало себя без одежды или с закрытыми глазами дотрагиваться до себя, не пропуская ни сантиметра кожи от макушки до кончиков пальцев ног. При этом все время надо прислушиваться к собственным ощущениям, спрашивать себя, что можно сделать приятного для своего тела прямо сейчас. Для Веры эти упражнения сначала были странны и даже неприятны, но потом она вошла во вкус и сделала много интересных открытий на карте своего тела.

На курсе постоянно напоминали об одном очень важном моменте: наслаждение в постели нужно рассматривать как одну из разновидностей глобального удовольствия, которое человек разрешает или запрещает себе в жизни в целом. Это было в самую точку! Вера впервые с такой четкостью осознала, что постоянно во всем себя ограничивает. Уже давно в их семье не было финансовых затруднений, но в магазинах, если она выбирала вещь для себя, а не для мужа, дочери или общего пользования, она все равно экономила, брала что-нибудь более дешевое и универсальное. В итоге шкафы Маши и Андрея ломились от модных вещей, которые обновлялись каждый сезон, а Вера из года в год носила добротные невнятные наряды. То же самое было и с заказом еды в ресторанах: зачем, спрашивается, ориентироваться на цену блюд, а не на свои желания? Чтобы потом лезть в тарелку к мужу «попробовать кусочек запрещенного себе лакомства» и получать упрек?

Путь к поиску удовольствия, предложенный на курсах, оказался более коротким и радостным, чем те, которые Вера использовала ранее. Она начала улыбаться своему отражению в зеркале, замечать, что в магазинах стало больше красивых вещей ее размера, чувствовать на себе взгляды мужчин, впервые удачно сменила прическу, записалась в спортзал и на плавание. И самое главное – Вера перестала переживать из-за того, что ей достался какой-то неправильный организм, с которым ничего нельзя поделать. Ее тело начинало ей нравиться, и оно благодарно откликалось на внимательное к нему отношение.

В тридцать пять лет Вера поняла, за что люди так любят шопинг: это же замечательная игра в преображение – без мучительного составления выкроек, долгих часов над швейной машиной и бесконечных доработок после примерок! Никаких неожиданностей по окончании работы – решение принимается сразу: нравится – берешь, нет – надеваешь следующую вещь. Более того, такой путь еще и выгоднее! Помнится, вязала как-то Вера себе перчатки и через несколько дней кропотливого вывязывания каждого пальца вдруг осознала, что за это время могла уже несколько раз заработать на готовые, причем более дорогие, кожаные. Поэтому теперь, когда Землицына ежедневно «практиковала удовольствие во всех его проявлениях», она стала завсегдатаем торговых центров, в одиночку или на пару с Машей.

В один из таких походов она встретила там свою подругу детства, которая размашисто шагала в ярко-красном брючном костюме, отчитывая кого-то по телефону.

– Ирина! – перекрикивая фоновую музыку в помещении, воскликнула Вера. – Привет!

– Верок! Уау! Отлично выглядишь! – обрадовалась та в ответ и коротко сообщила в трубку: «Перезвоню». – Не иначе уже развелась?

– Ну, практически, – смутилась Землицына.

– Так, что у тебя со временем? – Ирина приподняла рукав алого пиджака и бросила взгляд на наручные часы. – У меня есть минут двадцать, потрещим за кофе?

– С удовольствием!

Ирина решительно направилась к столикам ближайшего кафе, еще издалека махнув рукой официанту.

Женщины шлепнулись в мягкие кресла, пухлостью своих форм призванные вылавливать утомленных покупателей.

– Кстати, Ирина, я тебе так благодарна, курсы по сексологии просто супер!

– О! А я что говорила? Я плохого не посоветую, – хитро подмигнула профи.

– Я как начинающий психолог все задания тестирую на себе, работает безотказно!

– А я знаю, – игриво и многозначительно произнесла Ирина. – Хороший психолог все через себя пропускает. Тем более когда речь о таких приятных и нужных «в хозяйстве» вещах.

– Ты тоже проходила этот курс?

– Лично. Я была в самой первой группе, на которой курс отрабатывался. Мы еще и каждую неделю докладывали о своих успехах, а преподаватель советы давала. Сейчас там уже все автоматизировано. Если ты, конечно, не взяла самый дорогой пакет, где она сама лично консультирует. Но на него скидок не было даже своим.

– Не-не, у меня обычный. Там обратная связь, я так поняла, весьма условная. Просто что-нибудь пишешь в форме, чтобы следующий урок открылся, и все.

– Это нормально. Потому что тренер на нашей группе все уже откатала, посмотрела, какие вопросы чаще всего возникают, и ответы на них уже в сами уроки включила.

– Это заметно, что все продумано очень тщательно.

Ирина достала из сумки круглую щетку для волос и причесалась:

– Слушай, подруга, тебе пора уже все упражнения не в одиночку мусолить, а с партнером пробовать. Это ваще бомба, я тебе скажу. Рекомендую в обязательном порядке!

– Ну… не знаю…

– А что не знаешь-то? Ты со своим уже всё – ни гу-гу?

– Конечно. Мы и живем отдельно, – твердо сказала Вера.

– Вот и отлично! Значит, уже пора свою личную жизнь устраивать.

– Ирин, но я с университета ни с кем не знакомилась. Я даже не знаю, как это и где…

– Спокойно! Это как езда на велосипеде, – забыть невозможно. Оглянись… – Рука со свежим ярким маникюром описала круг. – Сколько достойных мужчин вокруг.

– Но ведь у них наверняка кто-то уже есть…

– Зря ты думаешь, Верок, что все поголовно заняты. Мужчин в поиске – всегда вагон. Женщин, конечно, больше, но ты должна быть уверена, что своего найдешь.

– Ой, даже не знаю.

– Вера, их – вагон, а тебе нужен всего один! Неужели ты не выберешь из вагона одного?

– Сложно сказать… Спасибо, – Вера поблагодарила официанта за апельсиновый фреш и кофе и подождала, пока парень отойдет от столика. – Вот тебе пример, Ирин: два года назад с подругой на море, вдвоем. Да, мужчин там было много…

– Вот! А я что тебе говорю?

– Но так что из этого? Подруга сразу себе нашла, а мне не понравился ни один.

– Это потому, что подруга, поди, была свободная женщина, а ты ходила с плотно прибитой ко лбу табличкой «занято».

– В каком-то смысле – да, – засмеялась Вера.

– В том-то и дело!

– Ирин, я как бы не настолько оголодала, чтобы бросаться на кого попало. Все-таки хочется, чтобы он был нежным, понимающим, шел на контакт, слышал меня. Зачем мне снова на те же грабли-то?

– На те же не надо.

– Честно говоря, я не уверена, что такие понимающие мужчины вообще существуют, – Вера пригубила апельсиновый сок.

Ирина допила огромную чашку кофе и решительно поставила ее на стол:

– Конечно, существуют! Ты не представляешь, сколько среди моих клиентов несчастных мужчин, которые страдают от черствости жены. Иногда так и подмывает сказать: «Да брось ты уже эту мегеру! Тебя ждут тысячи прекрасных женщин!», но нет – чертова профессиональная этика, будь она не ладна! А то ведь ходит человек из года в год и все надеется, что она его поймет…

– Не поймет… По себе знаю. Если человек постоянно игнорирует твои проблемы и даже не готов их обсуждать, то сколько можно стучать в закрытую дверь?

– Вот именно. Когда кругом полно открытых. Эх, Верок, смотрю я на тебя, и у меня план один зреет…

– Какой?

– Ко мне мужик один ходит, уже года два-три, интересный такой. Сама бы с ним замутила, чессслово, но мне нельзя – клиент. Вер, он такой большой, добрый, такой ранимый, а жена – просто сухарь. Вот как так получается? Вселенская несправедливость какая-то! И вот я думаю…

– О чем?

– О том, что вы с ним идеально подошли бы друг другу.

– Да ладно…

– Это я тебе не только как практикующий психотерапевт говорю, но и как опытная сваха, – засмеялась Ирина. – Знаешь, сколько я друзей переженила? У-у-у.

– На своих пациентах?

– Упаси бог! Ты что?

– Понимаю. Ну что же, значит, не судьба нам с ним увидеться.

– Бинго! Увидеться! Ты – гений, – Ирина заговорщически отодвинула чашку на край стола. – Познакомить я вас не могу. Рассказывать тебе подробности наших сеансов – тоже.

– Конечно!

– Но! Кто меня осудит, если я чуть-чуть, совсем к-а-апельку, поспособствую случайной встрече двух людей? Которые в результате этой встречи смогут стать счастливыми, а?

– Рискуешь – перестанет к тебе ходить, – пошутила Вера, стараясь скрыть волнение.

– Ой, да и слава богу! Я тебя умоляю, у меня такая очередь, на два месяца вперед все расписано. Кстати, не надумала сама клиентов брать?

– Пока нет.

– Ну, как знаешь.

– Но уверена, что совсем скоро начну. Я зрею, – Вера покрутила в руках почти полный стакан с соком.

– Давай-давай, помидорка, зрей. Ну, так что, разработаем план встречи с мужчиной твоей судьбы? Такой, чтобы типа я совсем не при чем и все произошло случайно?

– Ох, не знаю…

– Ну, давай, решайся.

– Ирин, мне кажется, я еще не готова.

– Ну, смотри. Я на сто процентов уверена, что вы созданы друг для друга. Он расстался с женой, а такой долго один не останется, поверь мне. Не уверена, что он сам будет на баб бросаться, но они на него – точно! Пачками. Так что давай не тяни.

– Я подумаю немного?

– Хорошо, звони, как будешь готова. И никому ни слова!

– Ты что? Я – могила.

– Обещай, что и ему никогда не расскажешь.

– Я же еще не знакома с ним…

– Когда познакомишься – поздно будет с тебя обещания брать, – засмеялась Ирина. – Так что давай сейчас клянись, что «и прожив с ним…дцать лет, не обмолвишься и словом».

– Клянусь, – расплылась в улыбке Вера.

Естественно, подразумевалось, что на Наталью и Алексу эта клятва не распространялась: подруги доверяли друг другу на тысячу процентов.

Андрей регулярно интересовался у жены и дочери о делах, почти ничего не рассказывая о себе. Видимо, вовсю «разбирался с Асей». Слава богу, ни слова об этом в прессе и сетях не было, других подробностей разборок Вера знать не хотела.

Она продолжала учебу на курсах по сексологии и много работала, пока по-прежнему в качестве портнихи. Однако заметила за собой, что уже не испытывает прежнего энтузиазма к рукоделию: раньше она, еще не дошив одну вещь, мысленно бралась за другую, а когда заходила в магазин тканей или швейной фурнитуры, на нее набрасывались призраки будущих нарядов и не отпускали до их воплощения в жизнь. Некоторые модели рождались слишком смелыми и, зафиксированные карандашом в эскизе, могли годами ждать своего клиента, томясь в тайных шкафах Вериной мастерской.

Теперь же Землицыну больше интересовали сами клиентки – их чувства, переживания, судьбы, все больше тянуло помочь им в решении жизненных проблем, а не с гардеробом. С каждым днем Вера чувствовала себя все увереннее, настроение было приподнятым, и любое дело шло, как по маслу, будь то уборка дома или шитье очередного заказа.

Главная сложность в работе фрилансера – непосредственная близость дивана и холодильника. Преодолеешь ее – преодолеешь все. Вера заметила, что теперь перерывы в работе на «пожевать» заметно сократились, а на «полежать» и вовсе отпали, что, в свою очередь, положительно сказывалось на отражении в зеркале.

Стиль общения Веры с заказчицами тоже начал постепенно меняться: вместо желания все время подстраиваться под других и молча проглатывать не всегда тактичные высказывания, она стала не так близко к сердцу принимать их слова и анализировать, что же на самом деле они означают.

Например, не первый год мотала Вере нервы некая Лариса Петровна, постоянно подозревая портниху в том, что та просит слишком много ткани или неправильно снимает мерки. Толстозадую даму было сложно убедить, что обещанных продавцами в магазине «метра двадцать» конкретно на ее брюки не хватит, потому что ширина выбранной ткани сто десять сантиметров, а объем бедер Ларисы Петровны – значительно больше, и потому одной длины хватит только на то, чтобы обернуть одну ногу. Между тем капризная клиентка предсказуемо хотела брюки на обе ноги.

А как она скандалила, когда заказанное годом ранее платье оказалось ей тесным! Она была уверена, это произошло оттого, что портниха перепутала мерки, а не потому что сама она прибавила в талии за две недели шесть сантиметров. И ведь всегда заказывала изделия по фигуре, а потом ныла, что фасон ее полнит! И вот начиналось: то на одной примерке сделай уже, на другой – шире, потом – верни все обратно. Раньше Вера закатывала глаза и готова была кричать: «Чтобы спрятать арбуз, надо класть его в просторную сумку, а не в обтягивающую сетку!», но по своему обыкновению лишь улыбалась и пыталась угодить клиентке.

На этот раз Землицына поступила иначе. Когда две недели назад на пороге ее лома снова возникла Лариса Петровна, Вера заново сняла с нее мерки, показывая ей каждое число на сантиметровой ленте, а потом попросила поставить свою подпись рядом с этими цифрами и утвержденным эскизом. На следующей примерке при любой попытке наезда, портниха вежливо переснимала мерки и сравнивала их с записанными неделей раньше. Лариса Петровна гневно умолкала на предложения оплатить повторный раскрой изделия другого размера или измененного фасона. Но личным триумфом Веры в борьбе с собственным перфекционизмом и неоправданными придирками заказчиков стал день, когда толстозадая клиентка пришла забирать готовый пиджак и, не найдя поводов для упреков, самодовольно спросила:

– Все-таки я была права, что вот тут, тут и тут надо было ушить, а в этих местах немного отпустить, правда? Теперь стало идеально.

– Да, теперь – идеально, – подтвердила Вера, имея в виду свой поступок: в прошлый раз, закрыв дверь за Ларисой Петровной, высказавшей с десяток замечаний, портниха спокойно повесила пиджак в шкаф и не касалась его до сегодняшнего дня. Ведь если изменения настолько мелкие, что разница не будет заметна, зачем делать лишнюю работу? Впервые Вера позволила себе подобную вольность и осталась довольна результатом.

Или вот недавно приходила курсантка военного училища с нестандартной фигурой, чтобы сшить форменные брюки «установленного образца», и на примерке, наблюдая за тем, как портниха прокладывает идеально ровные стежки наметки, задумчиво произнесла:

– Такая однообразная работа… Скучно, наверное, целыми днями сидеть дома и шить всем штаны?

Сначала хотелось возразить, что «штаны всем» Вера шьет крайне редко, обычно – более интересные наряды для особых случаев, потом подмывало съязвить, что довольно странно слышать такие слова от человека, выбравшего ходить строем и в форме, но потом стало жаль сил на защиту и убеждение. Зачем? Каждый все равно останется при своем мнении. Единственный вывод, который Вера сделала: найти свое дело – большое счастье, иначе придется заниматься тем, что нагоняет скуку, что бы это ни было.

Однако стоило признать, что курсантка уловила желание портнихи сменить профессию. Часто в разговорах с клиентами Вера теперь замечала, как каждой фразой женщины обнажали свои проблемы, будто пришли сюда не только за новой одеждой.

На днях мама с дочкой-одиннадцатиклассницей заказывали платье для выпускного. Для выпускного – в октябре. Ну, хорошо, возможно, это простое желание сэкономить, чтобы не переплачивать потом за срочность, возможно, не такая уж женщина перестраховщица, но лавина критических замечаний на каждую робкую попытку девочки высказать свое мнение о том, чего бы ей хотелось, сшибала и Веру. «Мне это однозначно не нравится», «я бы такое не заказывала», «думаю, надо еще посмотреть варианты», «это слишком отрыто», «это – старомодно», «такая длина уродует фигуру» – все это говорилось в адрес девушки с идеальной фигурой и весьма скромными запросами и чередовалось с фразами типа «но ты уже взрослая, решать тебе». В итоге через полчаса глаза старшеклассницы потухли окончательно, и она перестала даже взглядом обозначать свои предпочтения, приняв как данность, что мать и на этот раз решит все сама.

– Что скажете насчет этого платья? – спросила Вера, показывая очередную страницу в журнале мод.

– Нет! – опередила дочку женщина.

– Ну, раз вам не нравится, тогда вам такое делать не будем, – улыбнулась ей Вера. – А что скажет наша выпускница?

Девочка вздрогнула, не ожидая, что ей дадут возможность высказать свое мнение, и с недоверием посмотрела на мать.

Та фыркнула:

– Давай говори, раз спрашивают.

– Мне нравится. Очень, – раздался еле слышный голос.

– Смелее. Мама же сказала, что решать тебе, – обратилась Вера сначала к девочке, а потом к женщине: – Так?

– Так… – согласилась прижатая к стенке собственными фразами мать, растерянно глядя то на портниху, то на сияющую дочь.

В конце месяца экстравагантная Марго написала Вере, что приедет через неделю и сразу же готова будет сделать заказ на свадебный наряд, поэтому настойчиво просит поставить ее в план и начать рисовать эскизы, для чего высылает фото ткани, которую по случаю приобрела в путешествии.

Во, бабка дает! Все-таки она уникальная, не зря же всю жизнь мужики за ней в очередь выстраиваются. Ей за семьдесят, а она с одним разводится – другой уже на низком старте! Конечно, местами ее эгоизм выглядит зашкаливающим, но в целом, возможно, она права. Вере есть чему у нее поучиться, во всяком случае – тому бесстрашию, с которым она снова бросается в новую жизнь, несмотря на возраст.

Будучи вдвое моложе, Вера отважилась сделать то же самое. Она посоветовалась с Натальей и Алексой и, заручившись их поддержкой, собралась с духом и позвонила подруге детства:

– Я готова. Знакомь! Будь что будет.

Одноклассницы Веры никогда не видели Ирину, но, уверенные, что Землицына сама ни в жизнь никого не склеит, поддержали секретную затею. Наталья с позиции организатора праздников предложила немного скорректировать сценарий, предложенный психотерапевтом. В итоге родился следующий план, который не ставил под угрозу репутацию Ирины как специалиста и давал возможность Вере и мужчине ее судьбы познакомиться анонимно. Это означало, что до встречи они не будут иметь ни малейшего представления ни об именах, ни о внешности друг друга – такое вот свидание вслепую, о котором одна из сторон не будет даже уведомлена. Единственное, чем Ирина может помочь подруге, – это организовать присутствие ее клиента в определенном месте в обозначенный промежуток времени и дать немного информации о его психологическом портрете в самых общих чертах, чтобы повысить шансы Веры зацепить его мимолетной встречей.

Конечно, Землицына не сообщила Ирине, что подруги помогали ей придумывать детали предстоящей встречи и выбирать наряд, а подбросить Веру до места назначения взялась лично Наталья на своей машине, чтобы поддержать психологически и при необходимости помочь оперативно ретироваться.

Итак, идея заключалась в следующем. После следующего сеанса (назначенного на самый конец дня), психотерапевт попросит своего клиента подбросить ее до ближайшей остановки общественного транспорта.

Почему он непременно согласится? Во-первых, его рекомендовали как человека очень вежливого, во-вторых, это совсем необременительная просьба, потому что офис Ирины находится на односторонней улице, которая первые несколько километров проходит по промзоне, в конце которой и находится та самая остановка. Там уже будет ждать Вера при полном параде, якобы опаздывающая на какое-то мероприятие, она сразу кинется к машине (опаздывает ведь!) и будет умолять ее подбросить (куда-нибудь не очень далеко). Расчет был сделан на то, что красивая, не по погоде легко одетая женщина у хорошо воспитанного мужчины вызовет сочувствие и он не откажется ее подвезти. Ирина уверяла, что эта парочка создана друг для друга. Вот заодно и проверят.

Для повышения шансов на успех Наталья предложила дополнить план сценой со сломанным каблуком уже внутри автомобиля суженого – не высадит же он в осень босую даму? Хорошо срежиссированная «беда» должна сблизить незнакомцев, но для этого важно все подготовить заранее: отломать шпильку у красивой туфли (лучше в мастерской, чтобы не пришлось выбрасывать обувь), затем приклеить ее на место на горячий пистолет и легким движением ноги сковырнуть каблук в самый подходящий момент.

В назначенный день, точнее вечер, нарядная женщина одиноко стояла под крышей остановки общественного транспорта в не самом красивом районе города и тихо молилась: «Только не дождь! Только не дождь!»

Ветер стремительно набирал силу. Он норовил сорвать с Веры все, что на ней было: меховой палантин, который должен был элегантно покоиться на плечах, тщательно укладываемую полдня прическу бьющуюся в истерике о колени юбку.

Наталья наблюдала за подругой с расстояния метров ста – ста пятидесяти из своей машины на обочине, куда она сдала задом от остановки. Профессиональным взглядом она оценивала шансы мероприятия на успех: в принципе, если цель состояла в том, чтобы мужчина заметил Веру и выразил ей сочувствие, то с каждой минутой ее образ все больше работал на поставленную задачу Еще мгновение – и остановится любой, кто будет здесь проезжать. Вот – уже. Наталья нажала на газ, стремясь опередить конкурента.

Через минуту Вера стучала зубами в ее машине, причем так, что подруги не сразу услышали зазвонивший телефон. Это была Ирина.

– Короче, Верок. У нас форс-мажор: он приехал сегодня без машины. Сдал в сервис, вроде. Но я выкрутилась! Может, не суперидея, но… уж как сообразила на ходу, извини. В общем, я от растерянности глазами вращать начала и смотрю – у меня на столе два билета лежат на концерт, благодарный клиент подарил на свое выступление. Ну, не суть. Короче, я ему один вручила, мол, для психики – ценнейший релакс-эффект. И это правда, кстати. Мол, как врач прямо-таки настоятельно рекомендую и все такое. Он вроде заглотил наживку, взял, сказал, постарается быть. Ну, в общем, Верок, на сегодня отбой.

Верок икнула, глядя на себя в зеркало салона автомобиля, и попробовала вынуть из свалявшегося на голове колтуна пожухлый тополиный лист.

– Что говоришь? – не поняла Ирина.

– Я молчу, – уточнила Вера.

– Не расстраивайся. Начипурилась, небось, вся, да?

– Ну так. Немного, – Вера дотронулась рукой до висевшего на волоске каблука и он остался у нее в ладони.

– Не переживай, – раздался голос в трубке, громко на весь салон автомобиля. – Отдам тебе второй билет – встретитесь на концерте через неделю. Ну что сказать, не повезло сегодня мужику красоту твою увидеть!

Вера и Наталья переглянулись и крякнули со смеху.

– Сегодня, Ирин, ему, можно сказать, повезло, ее не увидеть, – произнесла Землицына и попрощалась.

Подруги хохотали еще минут пять, размазывая тушь на глазах.

– На, дарю талисман, – Вера протянула Наталье каблук.

– Нет уж, Золушка, оставь себе на счастье. Отнеси в мастерскую, пусть приделают покрепче: на концерте хромоногость – лишний сценарный ход.