Книга: Бои местного значения
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16

Глава 15

Прощаясь у черной трубы подворотни, из которой тянуло резким сквозняком, воняющим помоями, мочой, еще какой-то мерзостью, Антонюк передал Буданцеву тяжелый, аккуратно перевязанный шпагатом пакет размером с посылочный ящик.
Поднес руку к козырьку – несмотря на мороз, бравый сержант носил не шапку, а фуражку – для форсу или просто редко ему приходится бывать на улицах, – еще раз уточнил:
– Так утром на этом месте? В восемь ноль-ноль?
Прозвучало это одновременно и вежливым вопросом, и недвусмысленным намеком.
Подавив внезапное острое желание выругаться, сыщик молча кивнул и почти бегом, оскальзываясь, скрылся в темноте. На своем этаже открыл на ощупь входную дверь, прошел по длинному коридору, тоже наполненному не слишком приятными запахами и шумом, который присутствовал в квартире почти всегда, за исключением поздней ночи.
Шестнадцать человек, из них пятеро детей, даже специально не стараясь, производят огромное количество разнообразных звуков.
Только затворив за собой дверь и накинув изнутри хороший, в палец толщиной, крючок, он наконец расслабился.
«Их» буфет был явно не в пример богаче муровского. Хоть и собирали гостинец для Буданцева наскоро, жадничать не стали.
Он даже загоревал, что некого пригласить на царскую трапезу. Кроме хрустящего белого батона, солидных кусков твердокопченой колбасы, сыра, ветчины и сливочного масла, завернутых в пергамент, в коробке обнаружилась маленькая стеклянная баночка зернистой икры, большая жестяная – шпрот, пачка печенья «Челюскин», цыбик грузинского чая высшего сорта, а еще бутылка коньяка и бутылка водки, две коробки папирос «Дукат» и вдобавок завернутый отдельно, густо пахнущий, темно-золотой копченый лещ.
Да-а, если они там ежедневно так питаются… Хотя, конечно, это может быть какой-нибудь специальный доппаек для старшего комсостава, которым Шадрин пожертвовал, чтобы стимулировать усердие крайне нужного ему сыщика.
Ну, так – значит, так. Угрызений совести Буданцев не испытывал. Считай, нанялся на работу «за харчи», как нанимался в двадцать втором году на лето батрачить к кулакам в селе под Воронежем.
Проснулся он под утро и почувствовал, что больше не заснет. И так целых девять часов придавил без перерыва после более чем плотного ужина в сопровождении трех больших стопок отменного коньяка. Пора и честь знать.
Не вставая и не зажигая света, закурил и стал думать. В хорошо отдохнувшем мозгу была необходимая свежесть и ясность, ощущалось даже нечто вроде веселого азарта. Как бы сами собой начали рождаться версии. Пока – на основании сообщенной Шадриным информации и чекистского протокола первого, по горячим следам, осмотра места происшествия.
Фабула случившегося сразу показалась ему сомнительной. Просто исходя из элементарной логики.
Буданцеву за пятнадцать лет милицейской работы не приходилось сталкиваться со случаем, когда один не слишком молодой человек мог бы без выстрелов разделаться с четырьмя крепкими, хорошо вооруженными парнями, причем не оставив практически никаких следов драки, не пролив ни капли своей или чужой крови. Очень и очень сомнительная версия, явно пришедшая в голову человеку, далекому от реальной жизни. Смертельная схватка пятерых, в ограниченном пространстве квартиры, оставляет столько всевозможных следов. Там бы и стулья поломанные валялись, и застекленные дверцы шкафов разлетались со звоном и грохотом.
Да нет, полная ерунда. В такой суматохе хоть один сотрудник успел бы отскочить в сторону, загородиться столом или креслом, выхватить револьвер. И все – пара выстрелов в потолок или сразу на поражение. Просто не могло быть иначе.
В порядке «приведения к абсурду» можно допустить на миг – в момент преступления каждый чекист находился в отдельной комнате, а нарком – один или вместе с женой, словно человек-невидимка, перемещался из комнаты в комнату, бил и душил ничего не видящих и не слышащих сотрудников по очереди. Бред, разумеется. Кроме оперативников, там ведь находились еще и понятые, и конвойный боец с автоматом в прихожей, они должны были видеть и коридор, и двери каждой комнаты. Если бы что-то началось.
«Стоп! – Буданцев резко сел на койке. – А что, ведь, кажется, такое упоминалось».
Он нашарил круглую шишечку настольной лампы, повернул. Шадрин дал ему с собой для ознакомления протоколы допроса понятых. Раньше он их только проглядел, не вчитываясь. Что тут плела лифтерша? Ага, вот!
«Они все, и милицейские, значит, и товарищ нарком, занимались обыском в другой комнате. А постовой с ружьем стоял возле нас. Потом вдруг ойкнул вот так и упал. Прямо носом вниз на паркет. И ружье полетело. Сильно так брякнуло, я аж обмерла, что как выстрелит? Мы с Андреичем сначала не поняли, к нему было кинулись, а он уже и того, глаза закатил и вроде как кончается. Я в гражданскую сиделкой работала в госпитале, насмотрелась на покойников. А потом из комнаты товарищ нарком вышел».
Интересная вещь получается. Стоял и вдруг упал. И умер. Потом эксперт установил, что смерть наступила от удара тяжелым тупым предметом в лоб. С разрушением костей черепа и обширной гематомой в субдуральное пространство.
Как бы, к примеру, прикладом в лоб ему заехали, прикинул Буданцев. Или обухом топора. Но рядом же никого не было?! Тетка эта и монтер. У него, к примеру, мог быть молоток. Только зачем? Разве только если знал, что с остальными уже покончено. А что он сам показывает?
«По сути заданных мне вопросов могу сообщить следующее. – Это уже другой следователь писал, любитель строгих казенных оборотов, на ходу редактирующий показания свидетеля. – Караульный боец все время находился на одном месте. Согласно устава. Несколько раз делал вид, что хочет закурить, даже доставал из кармана кисет, потом прятал. Я сам служил, знаю, на посту нельзя. В какое-то время, точно сказать не могу, часов не имея, но примерно через час после того, как нас позвали понятыми, мне показалось, что в воздухе что-то мелькнуло, и боец упал. Что мелькнуло, я не могу сказать, потому что не видел. Мы хотели оказать ему помощь, так как подумали, что боец сомлел в шинели от духоты и упал в обморок, потому что стоял долго, а в квартире тепло. Так с постовыми бывает. Я, когда сам в Красной Армии служил, видел. Подняли его и догадались, что помирает. И даже, наверное, уже умер, потому что не дышит. Немного похрипел и перестал. А вокруг глаз как все равно синие круги стали виднеть… Я закричал – помогите, думал, уполномоченные прибегут и «Скорую помощь» вызовут, потому что нам самим на обыске подходить к телефону нельзя, а вышел товарищ нарком и сказал…»
Не похоже, что оба понятые, допрошенные одновременно, врали. Хотя, находясь несколько часов запертыми в ванной, имели возможность согласовать показания. Но, будь они сообщниками, отчего тоже не скрылись, а остались на месте преступления?
Сообщники бы убежали вместе с главным фигурантом, а свидетелей естественней было уничтожить. Где пять, там и семь, какая разница?
Странно, очень странно. На этом гэбэшные следователи и скисли. Не приучены головоломки разгадывать. Но своего добиваться умеют, как бы завтра эти понятые не подписали «чистосердечное признание».
Буданцев натянул брюки, набросил поверх нижней рубашки меховую безрукавку – от окна тянуло холодом. Воткнул в розетку штепсель электрочайника.
«Так, что у нас имеется? Версию первую, что убийца – нарком, отметать не будем, но пока отставим в сторону. Тем более что по ней чекисты работают плотно, к их плану активного поиска единственной пока материальной улики, которую труднее всего спрятать, – автомобиля претензий нет. Пусть ищут, если он, конечно, давно не лежит на дне реки, канала или любого озера в сотне верст от Москвы».
Он положил перед собой школьную тетрадку, написал на первой странице: «Версия 2».
Здесь можно пофантазировать. Что, если по условному сигналу «наркома» (какому – пока неясно, но тщательный осмотр может подсказать) о прибытии чекистской опергруппы в квартиру через окно или иным способом проникли специально подготовленные боевики настоящей террористической организации (?).
Он поставил знак вопроса, рядом приписал: «Выяснить, существуют ли они вообще, настоящие».
Используя пока неизвестные спецсредства (газ?), усыпили сотрудников, а уже потом убили. (Анализы легких, крови.) И сбежали вместе с наркомом и его семьей. Слова же о «настоящих чекистах», а также и то, что понятых оставили в живых, – все это предпринято лишь для введения в заблуждение следствия и поддержания «версии 1».
Значит, необходимо лично тщательнейшим образом осмотреть каждый сантиметр квартиры, окна, прилегающую местность. После чего или работать дальше, или окончательно вернуться к первому варианту.
Но сразу же ему пришла в голову и «версия 3», еще более изящная и тоже вполне убедительная.
В полвосьмого, никуда не торопясь в отличие от всех предыдущих дней много лет подряд, Буданцев закончил спокойное, медленное, со вкусом бритье – он всегда делал это в своей комнате, а не в ванной общего пользования, куда непременно кто-то начинал стучать в самое неподходящее время. А так он неторопливо взбивал кисточкой пену специального порошка «Лилия» в глубокой алюминиевой чашке, правил на ремне опасную бритву «Золинген», мылил щеки и приступал к процессу. Здесь главное, чтобы рука невзначай не дрогнула, а то затирай потом порез ляписным карандашом, от которого остается на коже некрасивое коричневое пятно.
На сей раз все прошло нормально, без крови. Он осмотрел в зеркало гладкие, почти как у младенца, щеки, приложил к лицу смоченное в горячей воде полотенце, подержал, наслаждаясь, в заключение освежился «Шипром» из пульверизатора с большой красной грушей в шелковой сеточке.
Вот теперь порядок.
Буданцев успел еще напиться чаю с остатками вчерашней роскоши, вспомнив попутно слова кого-то из героев Достоевского: «Миру ли сейчас опрокинуться или мне чаю не пить?», отставил тяжелую фаянсовую чашку, взглянул на часы. Нормально, можно и одеваться не спеша, еще целых пятнадцать минут впереди, а всего-то и спуститься по лестнице к подъезду. Хорошо начальникам, за которыми каждый день приходит персональная машина.
Сегодня он решил надеть полную милицейскую форму, чего не делал очень и очень давно. Снял с вешалки новую шинель с красными петлицами и синими ромбиками на них, перетянулся пахучими и хрустящими ремнями, даже шикарную лимонную кобуру «нагана» нацепил. Потому что придется иметь дело с ребятами, наверняка похожими на вчерашнего Антонюка, а на них все это действует.
Как ни суди – представитель старшего комсостава, а не худощавый типчик неопределенного возраста в потертом бобриковом пальто и треухе из искусственной цигейки. На обычной работе оно и неплохо, а в общении с «соседями» – отнюдь.
Ровно без трех минут восемь он вышел из квартиры и тут же наметанным взглядом зацепил на лестничной площадке, полумаршем выше, человека в роскошном кожаном реглане, который сидел боком на подоконнике и покачивал ногой в сверкающем сапоге.
Широко заулыбавшись, как Остап, «узнавший» в Шуре Балаганове своего потерянного брата, незнакомец сразу же покинул свой пост, легко сбежал вниз, протянул руку.
– Утро доброе, Иван Афанасьевич. Позвольте представиться – военинженер первого ранга Лихарев Валентин Валентинович. Не хотел вас тревожить раньше времени, у такого специалиста, как вы, наверняка каждая минута рассчитана, но уж теперь уделите и мне парочку.
Инженер, как определил Буданцев, был молод, едва лет за тридцать, энергичен – только что не подпрыгивал на месте от переполняющих его жизненных сил и, безусловно, крайне доволен собой.
Это сквозило и в подчеркнутой щеголеватости не положенного по чину реглана, выдаваемого только высшему комсоставу, и в то и дело озаряющей румяное породистое лицо улыбке – в дело и не в дело, – и в тональности бархатистого, тоже несколько актерского голоса.
Все вместе вызвало у сыщика мгновенную неприязнь, которую он, впрочем, легко скрыл за простецкой, вполне радушной ответной улыбкой.
– Рад знакомству. А вы от Шадрина? Чего же не зашли, действительно? Стоило на лестнице ждать. Чайку бы вместе попили.
– Спасибо, я уже. Но не последний же раз, еще выпьем, и чайку, и другого. Только я не от Шадрина. Отнюдь. Его машина, кажется, сейчас подъедет. Ну, не беда, подождет пару минут. Не человек для субботы, а суббота для человека. Я, собственно, по тому же делу, хотя и слегка с другой стороны.
С этими словами разговорчивый инженер протянул Буданцеву коричневую книжечку с золотым тиснением «ЦК ВКП(б)» на обложке. Внутри имелась очень похожая фотография тов. Лихарева, скрепленная большой круглой печатью. По кругу разборчивая надпись полностью: «Центральный Комитет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)», в центре прямо и крупно: «Особый сектор». На правой внутренней стороне документа фамилия, имя, отчество, должность – старший инспектор.
– Понятно?
– Несколько больше половины. При всем уважении я, стыдно сказать, беспартийный. Поэтому степень ваших полномочий…
– Ну, степень. Думаю, вполне для вас достаточная. – Лихарев поддел ногтем уголок обложки удостоверения, тонкая картонная страничка перелистнулась, и на ее внутренней стороне Буданцев прочел: «Указания и распоряжения предъявителя сего удостоверения обязательны к исполнению всем представителям партийной и советской власти. Секретарь ЦК ВКП(б) И.В. Сталин». И ранее не виденная Буданцевым, но безусловно подлинная подпись. Просто потому подлинная, что он и представить не мог, чтобы кто-то осмелился иметь при себе подобный документ с фальшивкой. Ни одному самому наглому авантюристу подобное просто в голову бы не пришло. Ну как священнику торговать в храме Евангелием с автографом: «С подлинным верно. И. Христос».
Однако и не таков был по натуре битый жизнью сыщик, знавший о ней такое, что не укладывалось ни в нормы «победившего полностью, хотя и не окончательно, социализма», ни в легенду о «социальных корнях преступности как родимого пятна капитализма», чтобы впасть в состояние почтительного ужаса, смешанного с восторгом при виде сакральных слов. Хотя со многими и многими произошло бы, безусловно, это. Как с правоверным католиком, воочию узревшим обломок Креста Господня, или с мусульманином, лицезреющим волос из бороды Пророка.
Правда, и каких-то приличествующих случаю слов он тоже не нашел. А что тут скажешь?
Предпочтя ожидать продолжения, Буданцев просто кивнул головой понимающе.
Лихареву такая реакция собеседника понравилась. Он дружески взял его под руку, и они уже вместе продолжили путь вниз по лестнице, к следующему выходящему на улицу окну подъезда.
Здесь они остановились, Лихарев достал из кармана большой и явно очень дорогой портсигар, золотой и даже украшенный монограммой из мелких, но удивительно ярких синих камней. Как предположил Буданцев, не так давно имевший дело с хищением драгоценных камней, – звездных сапфиров.
– Я, собственно, что хотел сказать, Иван Афанасьевич? Задание вам, конечно, поручено сложное и ответственное, но вы, по-моему, справитесь. Кому же, как не вам.
Буданцев слушал, пытаясь сообразить, каким образом этому «инженеру» стало известно содержание их с Шадриным вчерашнего разговора? Не та контора и не тот человек старший майор, чтобы немедленно бежать докладывать в ЦК о своих оперативных разработках и намеченных мероприятиях.
В расхожую байку о том, что Вождь и Учитель подобно Господу Богу всеведущ и всеблаг, Буданцев не верил «по умолчанию», поскольку был атеистом в обоих смыслах.
Значит, кабинет Шадрина тоже на прослушке? Тогда получается, не только ГУГБ бдит, есть и над ними кое-кто, способный устанавливать микрофоны в нужных местах? Ну-ну. Интересная информация.
Жаль только – чем больше он ее получает, тем сомнительнее становится возможная польза.
– Одна просьба к вам имеется, – продолжал Лихарев, долго и глубоко затягиваясь душистой толстой папиросой, а потом так же неторопливо выпуская дым носом и ртом сразу.
Буданцев без особого интереса буркнул:
– Ну? – поскольку происходящее ему совсем не нравилось.
– Перед тем, как докладывать о промежуточных и уж тем более окончательных результатах вашего следствия…
– Да не следствие я веду, а оперативный розыск, – в сердцах резко ответил Буданцев, в очередной раз сталкиваясь с вопиющим дилетантством начальственных людей. – Сколько можно говорить – разные это вещи.
– Да? – очень натурально удивился Лихарев. – А я думал… Впрочем, это неважно. Важен итог. Так вот, перед тем, как докладывать Шадрину, сначала позвоните мне. Обсудим, а уж потом… – предупреждая очередной вопрос Буданцева, протянул ему квадратик белого картона с четко выписанными номерами. – Это – рабочий. Это – домашний. А это – экстренный. Если очень нужно будет, а по тем не дозвонитесь. Повторяю – в любом случае – сначала мне, а уж потом Шадрину. И если просьбы какие-то возникнут, техническое обеспечение потребуется или надежных людей для сыска нужно будет подключить – все эти вопросы решим в момент.
…А теперь – последнее. – Лихарев построжел лицом, даже напрягся несколько, эти вещи старый сыщик усекал мигом, на уровне инстинкта. – Чтобы снять все неясности. Ваши опасения вполне обоснованны. После завершения дела искренней благодарности от ГУГБ вам ждать не стоит. Скорее – совсем наоборот. Я же – и отблагодарю, и безопасность вашу стопроцентно гарантирую. Уловили?
– Да чего уж не уловить? Знать бы только, чем, например, вы лучше и надежнее того же старшего майора? Я человек, конечно, маленький и подневольный, деваться мне некуда, дед не зря говорил: «Скачи, враже, як пан каже, на то вин богатый», – а все же и интерес к жизни имею, и шкура у меня, пусть потертая и плешивая, а все своя. Другой взять негде.
– Не прибедняйтесь, Иван Афанасьевич. И шкура у вас хоть куда.
– Хоть на стену, хоть на пол, – грустно сострил Буданцев.
– Плохое у вас сегодня настроение, комбриг (неизвестно для чего Лихарев назвал Буданцева армейским, а не милицейским званием), пессимистическое. А вы наплюйте. Той подписи, что видели, стоит верить. Мелким обманом мы не занимаемся. Не по чину. Да и другого выхода у вас все равно нет. А польза? Может быть польза от сотрудничества с нами. Что я лично должен сделать, чтобы вы мне поверили? Есть у вас какое-нибудь большое желание, в принципе исполнимое, не противоречащее законам природы и общества, но обычным порядком не решаемое?
«Есть, как не быть, – подумал Буданцев, – но ведь… Да, чем черт не шутит, а вдруг да и не врет красавчик? Выбора все равно нет, так хоть позабавиться?»
И сказал небрежно, словно мизер объявляя, на двенадцати картах не ловленный:
– Ну, разве что… Хуже горькой редьки надоела мне моя коммуналка. Народец подобрался скверный, до работы далеко, по полчаса трамваями тилипаюсь каждый день, а уж поганее всего – в клозет, бывает, припрет, а там заперто и, упаси Бог, – очередь собралась.
Представляете, каково это – с ромбами в петлицах, на глазах дюжины мужиков и баб перед запертой дверью приплясывать? Хоть парашу ставь в комнате, право слово. Не говорю уже про авторитет Советской власти и ее соответствующих органов.
– Господи, всего-то? – Лихарев искренне удивился. Разве что руками не всплеснул, как актриса в театре Станиславского. – Работайте спокойно, Иван Афанасьевич. А мы постараемся помочь вашему горю. Безобразие, конечно, иных слов и не подберешь. Вы не женаты?
– Пока не собрался…
– Тогда двухкомнатной вам, наверное, хватит? Трехкомнатная, конечно, лучше, но это сложнее искать. А место? Ах, да, к работе поближе.
Одним словом, заказ принят. Ну, не смею вас больше задерживать, вон Антонюк уже приплясывать начал, портянки небось не носит, пижон, на тонкие носки сапоги натягивает и все в фуражечке форс давит. Подержать бы его так с полчасика.
В общем, вы идите, а я здесь обожду. Не нужно, чтобы нас вместе видели. А осмотр места происшествия закончите, версии отработаете – сразу и позвоните. Прямо оттуда. Поделитесь первыми впечатлениями и ближайшими планами.

 

Действительно, пока они вели свой увлекательный разговор, синий «Паккард» уже стоял у порога, подъехав даже чуть раньше назначенного времени, и порученец Шадрина ждал запаздывающего сыщика на улице, постукивая ногой о ногу и демонстративно часто поглядывая на часы.
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16