Глава 14
Леонид Заковский считал свое положение крепким, как никогда. А отчего бы и нет? В течение конца тридцать шестого и всего тридцать седьмого года ушли в небытие многие большие люди из партийной верхушки, почти все руководители НКВД во главе с Ягодой, попросту считая – вся старая гвардия, начинавшая еще с Дзержинским и Менжинским. На круг – больше пяти тысяч чекистов. Только непосредственно из «Большого дома» посадили и расстреляли 695 человек.
Неплохие были ребята, специалисты своего дела, разведчики и контрразведчики, которым, откровенно говоря, и обязана своим нынешним существованием Советская держава. Яша Агранов, Володя Ульмер, Ян Дейч, Иван Леплевский, Иван Дагин… Да мало ли ушло людей, с кем вместе начинали.
Но вот «их ушли», а он остался и получил звание комиссара ГБ аж 1-го ранга, такого сегодня ни у кого больше в этом здании и нет. Только у Ежова выше – Генеральный комиссар. Ну, на то он и нарком, хотя ничего, кроме брезгливости, у любого нормального мужчины вызвать не может. Рост метр с кепкой, алкоголик, да еще и педераст.
Нет, старые, ныне расстрелянные друзья, конечно, зарывались. Привыкли считать себя незаменимыми, раньше времени вообразили, что имеют право влиять на политические решения партийного руководства. И еще – имели неосторожность в нынешние времена сохранять привычки двадцатых годов: вслух говорить то, что думают, уповая опять же на свою чекистскую непогрешимость. «Врагов мы ловим и уничтожаем, а за это дайте нам право делать что хотим!»
Вот и дождались.
Чересчур поверили в верную (но – для своего времени) идею, что «своих не трогают». Было, было и такое – ловили товарища на краже буржуйских бриллиантов, на изнасиловании дочек подозреваемого в заговоре царского генерала, на гомосексуализме тоже случалось. Ну, наказывали, изгоняли из органов, отправляли председателем совнархоза в Усть-Сысольск, но ведь не расстреливали же и в тюрьму не сажали!
А сейчас времена изменились. Тех, кто не успел этого понять, – шлепнули. Но он же вот уцелел?! И не только он. Это правильно. Любому диктатору, Сталину в том числе, нужны верные люди. Но, кроме верных, нужны еще и квалифицированные. Так?
Кто такой Коля Ежов? Все знают. А работу кто делать будет? Настоящую работу, имеется в виду, а не обеспечение процессов вроде нынешнего, право-лево-троцкистского блока. Где на одну скамью на днях сядут и Бухарин, и Ягода, и Рыков, преемник Ленина на посту Предсовнаркома, но в историю вошедший лишь водкой своего имени.
Тут ума много не надо. Тут и Ежов с его костоломами справится. А закордонная разведка, а борьба с настоящими врагами, а….
В этих делах Заковский не знал себе равных, отчего и смотрел в будущее с оптимизмом. Пост наркома ему совсем не нужен, там пусть крутятся выскочки и временщики вроде нынешних выдвиженцев, ему хватит подлинной власти и серьезной работы.
Отчего, подумать, он вдруг схватился за это дело с беглым наркомом? Потому что сразу почуял серьезную за ним подоплеку.
Сколько заметных людей арестовали за последний год, не считая предыдущих? Страшно сказать.
А сколько из них не то чтобы оказали прямое сопротивление, просто повели себя как нормальные, имеющие инстинкт самосохранения люди?
Ноль целых хрен десятых.
Почему?
И что такого в этом Шестакове, что позволило ему «переступить»? Биография?
Заковский задумался.
Нет, настоящие белогвардейские, английские и всякие прочие агенты в гражданскую войну и позже вели себя как положено. При опасности пытались скрыться, при задержании отстреливались, попав в камеру, либо молчали на допросах, либо врали, изворачиваясь. И даже если просили о пощаде, пытались убежать или шли на сотрудничество, то все равно соблюдали некие общепринятые в профессии правила.
Со «своими» все было совсем иначе.
Но вот Шестаков… Он явно «свой», отнюдь не профессионал тайной войны, но нарушил правила, принятые в номенклатуре (или кем-то для номенклатуры определенные). Тухачевский же не поднял на свою защиту войска Приволжского округа, Ягода не взбунтовал четыре с лишним тысячи верных ему чекистов центрального аппарата, включая роту боевиков спецназначения, специально натасканных на политические убийства.
Хотя не мог не догадываться об уготованной ему участи, и большинство его людей вслед за ним пошли в распыл в подвалах их же родной Лубянки.
Десятки резидентов загранразведки покорно вернулись в Москву на расправу по вызову, за исключением Орлова, Кривицкого, еще двух-трех функционеров низшего ранга. А этот?! Так приличные люди не поступают!
Тут крылась тайна.
Первая – кому и зачем вообще потребовалось изымать крайне лояльного и безусловно ни в чем не замешанного наркома? Принципы игры Заковский знал, научился угадывать или вычислять не только причины и поводы, но даже и сроки, когда придет очередь того или иного видного государственного лица. О мелочи, о «пехоте» речи не шло, там на самом деле работал закон больших чисел, «лес рубят – щепки летят», как сформулировано на самом верху.
Таких, как Шестаков, – не брали. Наоборот, на них делалась ставка. Примеры? Тьма. Косыгин, Тевосян, Ванников. Это технари.
Кузнецов, Жуков, Смушкевич, Рычагов – из военных. Молодые, профессионально подготовленные, практически безыдейные – в смысле, что не имеют собственных политических убеждений, помимо нынешней генеральной линии.
Разве мог лояльный, очевидно безвредный для Сталина нарком вдруг показать такие зубы?
Длинные, острые, ядовитые.
Что, так вот, совершенно случайно, для количества или из личной неприязни, внесли товарища Шестакова в реестрик, а он вдруг и оказался настоящим резидентом чьей-то настоящей разведки, прошедший полный курс спецподготовки, которая позволила перебить опергруппу и скрыться со всем семейством.
Если да – то где, в какой стране и в какое время он мог успеть пройти такую подготовку, если за последние десять лет выезжал в загранкомандировки всего три раза, на неделю-другую, и все время находился под плотным присмотром, а здесь, на Родине, работал, как все, восемнадцать часов в сутки, без выходных и отпусков.
Не рядом, получается…
Опыт подсказывал Заковскому, что это абсурд. По всем канонам и по любой логике. Он имел дело и с профессиональными диверсантами, и с агентурными разведчиками, знал, сколько времени и сил отнимает не только первоначальная подготовка, но и постоянное поддержание должной формы. Даже простой скрипач, не поиграв месяц, теряет квалификацию, что же говорить о настоящем разведчике-диверсанте?
Тогда можно предположить чью-то серьезную, многоходовую операцию вокруг означенного Шестакова, чуть ли не аналог давних, вошедших в анналы «Треста» и «Синдиката».
В нынешние примитивные времена, когда стало обычным просто арестовывать любых нужных людей, хоть членов Политбюро, хоть самого наркомвнудела, а потом уже лепить вокруг них любое нужное дело, возможна ли такая комбинация? Заковский решил, что вряд ли. И кто бы ее смог осуществить так, чтобы даже он, первый замнаркома по оперработе, о ней не подозревал?
Значит, здесь нечто такое, чего в пыточных камерах не сконструируешь…
Заковский потер высокий, пересеченный тремя продольными складками лоб, расстегнул крючки воротника.
Встал, подошел, разминая папиросу, к высоченному окну, выходящему на площадь имени основателя органов, присел по старой привычке боком на подоконник, поджав под себя ногу в сапоге тончайшей, перчаточной кожи. С шестого этажа открывалась перспектива улицы 25-го Октября, упирающейся в Никольскую башню.
Либо вообразившаяся ему операция исходит прямо оттуда, из Кремля, от Хозяина через Ежова, и тогда вмешиваться в нее смертельно опасно, раз его, опытнейшего контрразведчика, не сочли нужным посвящать, либо…
В этом случае есть шанс лично разоблачить настоящий, имеющий конкретную цель и реальных фигурантов заговор, ведущий…
Да куда угодно ведущий, разве сейчас угадаешь?
И то, что он, прочувствовав необычность дела, взял его под личный контроль, есть знак судьбы и шанс… Шанс к чему? Заработать очередной орден, укрепить свое положение, просто продлить существование или?..
Он продолжал колебаться и в то же время сознавал, что решение принято, неизвестно куда ведущее, словно в покере, когда со своим каре королей говоришь подсевшим голосом: «Удваиваю – и раскрылись!», зная, что в случае проигрыша придется стреляться, поскольку заплатить проигрыш – нечем, на кону и так последняя тысяча казенных денег.
Или нет, сравнение с покером здесь не подходит, там ведь только слепая игра судьбы и удачи. Скорее – бильярд. Ставки те же, но возможность влиять на исход – принципиально иная.
А мысль, по сути, – простейшая. Это если бы операция удалась, арестовали бы наркома, отправили куда следует и дело слепили, какое нужно, – мыслей бы ни у кого не возникло. Никаких. Взяли, разоблачили, осудили, шлепнули – все по схеме, все просто.
А раз не вышло? Так теперь ведь никакого труда не составит комиссару 1-го ранга всю цепочку обратно отмотать! И дойти до самого ее начала. Кто приказал, кто санкционировал, кто, кому и что поручил. Только быстро, быстро все надо делать!
Он снял трубку телефона. Вызвал по прямому Шадрина.
– Матвей Павлович, ты мою просьбу выполнил? Заявочка-то на изъятие объекта через какую службу тебе поступила, установил? Вот и молодец, бегом сюда.
«Это хорошо, – подумал Заковский. – Это крайне существенный вопрос. Сейчас мы все и выясним».
Как бы кто ни хитрил и ни маскировался, неизвестно по каким биологическим законам возродившаяся после крушения Российской империи бюрократическая система настолько усилилась, что достигла в своем роде немыслимого совершенства. То есть любое абсолютно беззаконное деяние обставлялось тем не менее строжайшими правилами.
Решением какой-нибудь «тройки» можно было без суда приговорить к расстрелу любое количество человек, но данное решение непременно сопровождалось громадным числом бумажек утвержденной формы, за нарушение которой нередко отвечали строже, чем за «ошибку» в приговоре. Не того расстреляли или посадили – бывает, а вот не так оформили расстрел или забыли дать приговоренному расписаться, где положено, – это непростительно!
Заковский просмотрел подготовленную Шадриным справку. Так, заявка на арест наркома Шестакова поступила из управления контрразведки.
Уже интересно. Обычно фигуры подобного ранга раскручивались по линии секретно-политического управления. Что и понятно – от неосторожных разговоров в кругу семьи и близких друзей и вплоть до создания террористической группы с целью убийства руководителей партии и правительства – все шло через СПУ.
Но контрразведка? Такое возможно только в случае, если информация на Шестакова поступила от закордонной агентуры, доложена руководству, сочтена важной, кто-то (а кто конкретно?) вошел с предложением в Политбюро и Совнарком, получил визу Кагановича, Молотова или прямо Сталина и вновь переправил документ в контрразведку же, уже с поручением… Очень, очень необычно. И совсем интересно. Перспективно.
Заковский в таких делах знал толк. Поскольку сам как раз контрразведку и курировал. А его обошли. Решили отчего-то, что не нужен здесь товарищ Заковский, что и без него все склеится.
Короткая, не застилающая мыслей вспышка злобы тут же и прошла. Ладно, сначала с главным разберемся, а потом и спросим между делом у начальника отдела, Николаева-Журиды Николая Гавриловича, с чего это вдруг он непосредственного руководителя так нахально игнорировать вздумал? И подумаем, соответствует он своему месту или пора ему туда же.
Теперь только следовало быть очень осторожным, отслеживая всю цепочку. Он хоть и комиссар 1-го ранга, а оступишься – костей не соберешь, если кто-то (опять же – кто?) заподозрит его особый к этому делу интерес.
Значит, нужно сделать так…
До самого тридцать шестого года Леонид Заковский был человеком хотя и состоящим в очень сложной, труднопереносимой нормальным человеком должности, но все же оптимистом.
Есть работа, а есть и жизнь. Для чего, в конце концов, стоило делать все, что он делал, – рисковал головой, предавал сам и неоднократно был предан другими, ходил под пули, не слишком их боясь, придумывал и осуществлял головоломные операции, которые могли бы послужить сюжетами для многих романов? Да ведь и для того, чтобы, ухитрившись выжить, начать наконец пользоваться благами жизни в завоеванной для себя стране!
Звание комиссара ГБ 1-го ранга, равное дореволюционному полному генералу или тайному советнику, полученное в сорок лет, открывало, казалось бы, путь к нормальной, соответствующей и положению, и притязаниям жизни. Тем более что все подлинные враги были выявлены, высланы на Запад или посажены, начиналась эпоха процветания и победившего вопреки всему социализма.
И тут вдруг – опубликованная Вождем теория нарастания классовой борьбы, снятие и арест Ягоды, бессмысленные и жуткие процессы старых товарищей, параноик, алкоголик и педераст Ежов на посту наркома.
Катастрофа. Не просто идейная, но и жизненная. Тебя вдруг, как мельника, жизнь положившего на постройку собственной мельницы, прихватывает за рукав жерновами, и тянет, и тянет вниз, туда, где грузно проворачиваются медленно хрустящие камни. Жив еще, но конец очевиден.
И рядом никого, кричи – не кричи.
Но барахтаться надо!
Заковский умел соображать быстро. Ничего не записывая, прикинул, с кем из пока уцелевших друзей, кому еще мог доверять, необходимо встретиться.
Кого сегодня же пригласить поужинать в «Савой», с кем завтра выскочить на дачу с девочками, кто предпочтет баню с веничком и пивом.
Особенно пригодятся те, кто уже примеряет мысленно тюремный, а то и деревянный бушлат. Дать им надежду, намекнуть не только на шанс к спасению, а и на возможность крепко посчитаться с нынешними врагами.
И женщин следует привлечь к делу. Не тех, с которыми развлекался между прочим, а других, давно завербованных, либо ставших к нынешнему моменту женами вполне высокопоставленных людей, либо имевших на них влияние.
Кое-кого придется навестить даже в камерах внутренней лубянской тюрьмы, чего Заковский обычно избегал.
Например – жену одного из разоблаченных врагов народа, который одновременно являлся свояком двух расстрелянных и одного действующего члена правительства, а также не то личным другом, не то любовником сомнительного по сексуальной ориентации члена Политбюро.
Пообещать свободу, в худшем случае – высылку в пристойное место вроде Геленджика или Сухуми в обмен на информацию.
К исходу третьего дня Заковскому была почти ясна картина хорошо задуманной, но внезапно сорвавшейся интриги. За исключением некоторых, но самых важных деталей.
У него не было сейчас прямых подходов ни к Сталину, ни к Поскребышеву, отчего вся собранная информация страдала главным пороком – непонятно было, как ее правильно применить.
Если Сталин в курсе – это одно. Если нет – совершенно другое.
Очередной раз позвонив Шадрину и узнав, что следствие идет успешно, хотя пока и безрезультатно, Заковский впал в подобие прострации. Как велосипедист, летящий к обрыву, но отчего-то не находящий в себе сил резко повернуть или нажать на тормоз.
Зажмурил глаза, вцепился потными ладонями в руль, а в мозгу бьется одна мысль: «А вдруг пронесет?!»
Все, что у него сейчас есть, – крайне ценно. В случае чего этот материал может иметь убойную силу. Вопрос только – для кого?
Вот если Шестаков найдется или пусть только его труп, тогда, сложив все камешки мозаики, можно и к Сталину идти. А пока наркома нет и неизвестно, где он прячется и на кого работает, что прикажете делать?..
