Глава 16
Лихарев отнюдь не блефовал и не лицемерил, обещая Буданцеву решить его личную проблему. При том, что в столице свирепствовал жилищный кризис и на среднестатистического москвича приходилось едва ли больше, чем 5 квадратных метров по преимуществу коммунальной площади, квартир в ней было в достатке. Весь вопрос – каких и для кого. Тем, кому нужно, – давали немедленно, не раздумывая о таких глупостях, как очередь или санитарные нормы.
Валентин и сам мог бы позвонить куда следует и решить этот вопрос со всей возможной быстротой, но лишний раз привлекать внимание к своей персоне, давать искушенным в византийских интригах людям еще один повод для размышлений о том, кто же есть на самом деле неприметный сотрудник кремлевской канцелярии, вообще без крайней нужды напоминать о своем существовании было не в его правилах. Если доступной тебе властью можно пользоваться опосредствованно, так и нужно делать.
Поэтому он заехал в Кремль, где, как он точно знал, Сталина еще не было, а Поскребышев находился на своем обычном месте, которое покидал едва ли больше чем на два-три часа в сутки.
– Приветствую вас, Александр Николаевич, – сказал Лихарев, обычным образом улыбаясь, радушно и, как многим казалось, глуповато.
Поскребышев, низкорослый, но весьма широкоплечий, сутуловатый и большеголовый, с тяжелой челюстью и крючковатым носом человек, бессменный, с двадцать шестого года начальник личного секретариата Вождя, взглянул на румяного, с мороза, Валентина близко посаженными круглыми глазами.
Лихарева всегда забавлял его облик: от слегка косолапых ног и до щеточки серовато-рыжих усов Поскребышев напоминал питекантропа, а выше – филина. И голос у него был басовито-хриплый, если бы еще научился Александр Николаевич ухать соответствующим образом – сходство с загадочной ночной птицей получилось бы полное.
Но отношения у них сложились самые теплые, если это определение вообще подходит для двух наиболее приближенных к «государю» царедворцев.
Валентин всячески демонстрировал Поскребышеву свое уважение и даже почтение к его опыту, работоспособности, умению верховым чутьем улавливать малейшие изменения в настроениях Хозяина. А тот, в свою очередь, как бы даже слегка покровительствовал Лихареву, который формально находился у него в подчинении, хотя, разумеется, никаких приказаний и распоряжений, исходящих от себя лично, отдавать ему не мог. Так и жили.
– Что у тебя? – отрывисто спросил Поскребышев, продолжая перелистывать бумаги в одной из разложенных перед ним папок «К докладу».
– Просьбишка имеется. Нужно сейчас позвонить в Моссовет, лучше всего – самому Николке. Пусть сегодня же найдет хорошую двухкомнатную квартирку в пределах Бульварного кольца. Он мужик понятливый и трусливый к тому же, исполнит в лучшем виде. Я бы и сам мог, но у тебя лучше выйдет. Магарыч за мной, как водится.
– А что за спешка – непременно сегодня? Как-то странно даже. Квартира – такое дело, сразу, бывает, и не найдешь. Да и жилец твой будущий недельку потерпеть не может? Оно бы даже и лучше – потянуть немного, чтоб прочувствовал.
– Если бы можно – стал бы я настаивать? Тут вся штука, чтобы вот именно в восемнадцать ноль-ноль я мог крайне нужному «пациенту» жилплощадь предоставить.
В разговоре между собой они широко использовали клички, часто и неприличные, присвоенные людям, портреты которых радостный народ таскал на демонстрациях и за косвенно даже непочтительное высказывание в чей адрес можно было загреметь по полной программе.
Как, например, пошел в тюрьму по статье «терроризм» сельский кузнец, который в ответ на вопрос: «Слыхал, Андреич, Кирова убили?» – ответил простодушно: «Ну и хер с ним», совершенно не сообразив, что речь идет о партийном вожде, а не о мужике из соседнего села.
– Я даже не буду настаивать, – продолжил Лихарев, – чтобы и ордер сегодня же выписали, но лучше, если б сразу. Большая, понимаешь ты, дипломатия вокруг этого дела завязывается. Так что давай звони. Поставь задачу, а я уже сам к ним подъеду, уточню, что предложат, и все нужные данные на новосела сообщу. Лады?
– Да что ж с тобой сделаешь, – изображая плохо маскируемое напускной сердитостью добродушие, Поскребышев снял трубку одной из десятка кремлевских «вертушек», теснившихся вокруг него на приставных столиках.
Остальное действительно было делом техники. Поскребышев с первого раза попал на председателя Моссовета Булганина, которого они между собой пренебрежительно звали Николкой, впрочем, как и секретаря МГК ВКП(б) Хрущева – Никиткой, толстого и по-бабьи рыхлого Маленкова – Маланьей и так далее.
Нет, обратился к Булганину Поскребышев с полным пиететом и уважением к должности: «Николай Александрович» и на «вы». И просьбу свою излагал именно в виде просьбы, а не скрытого приказа.
Булганин, в свою очередь, выразил должное удивление и большевистское негодование: «Да откуда же мне квартиру взять, сто тысяч семей в подвалах и бараках теснятся, по плану только к сорок первому году удовлетворим самых нуждающихся».
Оба понимали, что играют в привычные, никому, по сути, не нужные игры, но ритуал есть ритуал.
Поскребышев мог ответить по-разному, но чем-то его слова Булганина задели, и он выбрал самый острый вариант: «Вам подсказать, Николай Александрович, сколько квартир освободилось за последние две недели по известным причинам? Неужели ваши сотрудники настолько самостоятельны, что уже и не считают нужным вас информировать?»
После этого Булганин вспомнил старую истину: «Маленький человек из солидной организации помочь способен не всегда, но навредить может крупно», а уж Поскребышев-то к маленьким людям никак не относился. Ему стоило только намекнуть в подходящий момент Хозяину, и…
В результате после обеда Лихарев сидел в кабинете ответработника, непосредственно ведающего вопросами учета и распределения освобождающейся после изъятия «врагов народа» жилплощади, и просматривал соответствующий гроссбух.
Буданцев показался ему симпатичным человеком и перспективным объектом для вербовки, поэтому жилье он подыскивал добросовестно. Почти как себе.
– Вот у вас тут – Малый Козихинский переулок, 45 квадратов. Поясните подробнее. Что за дом, какое состояние, этаж, ну, сами понимаете.
Точно так же Лихарев изучил характеристики еще трех квартир, предложенных его вниманию, и остановился на наиболее подходящей, на его взгляд.
Рождественский бульвар. Место хорошее, почти от всего близко, третий этаж, а главное – жившую там семью арестовали всю сразу и по самой тяжелой статье. Так что никаких проблем с наследниками. Сотрудники НКВД успели вывезти только приглянувшиеся вещи полегче, а мебель пока осталась.
– Подойдет. Выписывайте ордер. Вот на это имя. – Он положил перед чиновником листочек с данными на Буданцева.
Казалось бы, ему совершенно незачем было заниматься такими мелочами, достаточно было ограничиться принципиальным решением, после чего заставить сыщика самого бегать по конторам, и тот бы с удовольствием это делал, пребывая в эйфории от совершенно недоступного большинству москвичей счастья.
Но, во-первых, Лихареву нравились такие дела, он все еще не совсем привык к своему всемогуществу в нынешней жизни и продолжал набирать полезный для службы опыт, а, во-вторых, проблем со временем у него не было.
Несмотря на любую степень занятости, он всегда мог выкроить десять-пятнадцать минут, удалиться к себе в Столешников и там проспать сутки подряд, если нуждался в отдыхе, или сделать любую срочную работу, а потом выйти на улицу чуть ли не в ту же самую секунду, что вошел в квартиру.
– Вы на месте, товарищ? – услышал Лихарев голос Буданцева по телефону в своем кремлевском кабинете, где ему время от времени приходилось бывать, чтобы внешне соответствовать занимаемой должности.
И понял, что сейчас сыщик начнет докладывать, как и было условлено, о первых результатах осмотра места происшествия и о возникших по этому поводу соображениях. Словно бы забыв, что любые московские телефоны великолепно прослушиваются. Пришлось его перебить импровизацией, которая должна походить на нормальный разговор милицейского опера с таким же, как он, розыскником или даже осведомителем из уголовного мира:
– Простите, товарищ старший. У меня здесь посторонние люди. Если можно, отсчитайте минус пятнадцать и прибавьте полчаса. Тогда я освобожусь и смогу сообщить мнение источника по делу актрисы. На «малинах» ходят разговоры. Нет, давайте лучше встретимся по пути к известному вам месту. Конкретно – я буду ждать вас напротив ближайшего от вас вокзала. Строго напротив. Увидите машину и рядом – меня. Хорошо?
Расчет Лихарева был на то, что слушающий телефон наркомовской квартиры сотрудник сначала потратит время на то, чтобы понять смысл разговора, потом постарается определить номер собеседника Буданцева (что технически невозможно, кремлевские телефоны от этого надежно защищены), еще чуть позже начнет докладывать по команде, сам не понимая, о ком и о чем идет речь, и в итоге Шадрин (если окажется на месте и прослушка установлена именно им) сумеет только через полчаса, а то и более узнать, что его агент собирается встретиться с кем-то напротив Курского вокзала.
Неприятно и это, но не смертельно. В лучшем же случае эта информация может вообще никуда не дойти, что вероятнее.
Конечно, дурацкое положение, когда в столице родного государства ближайший помощник диктатора этой страны должен опасаться даже простейшего телефонного звонка.
Впрочем, отчего бы и нет? Они сами такую державу и построили, и не следует сетовать, если правила игры иногда мешают тебе самому. Просто нужно иметь в запасе очередной способ нейтрализовать это неудобство.
Буданцев подошел четко, минута в минуту. Успело стемнеть, с неба снова сыпался крупными хлопьями снег. Подлетая к земле, эти хлопья закручивались гуляющим по привокзальной площади ветром в тугие и злобные смерчи, которые потом уносились вверх и вниз по улице.
Его новый знакомый стоял рядом с машиной, прятал лицо за поднятым воротником реглана.
– Прошу, Иван Афанасьевич. – Лихарев предупредительно открыл дверцу низкого зеленого «Гудзон-купе-кабриолета» с черным кожаным верхом, обошел длинный капот, сел на водительское место. Резко тронул с места, невзирая на густо покрывший асфальт рыхлый снег. Вывел машину на осевую линию. – Теперь рассказывайте. Шадрин вас не тревожил?
– Удивительно, но пока – нет.
– Ничего удивительного. Работы у него и без вашего дела много, а вдобавок он человек с выдержкой. Если спросит, кому звонили с объекта, – что ответите?
– А может спросить? – напрягся Буданцев.
– Не обязательно, но может.
– Тогда буду раскручивать вашу легенду – связь с осведомителем по театральному делу. Официально меня от него не освободили.
– Ну, значит, этот момент решили. Главное – если придется – держаться свободно и непринужденно. Теперь – что по нашему вопросу?
Буданцев хотел было ответить, что уж учить его, как с кем в какой ситуации держаться, отнюдь бы не стоило, но промолчал. Лучше дать человеку ощутить себя умнее и значительнее, чем собеседник.
– По нашему вопросу – произвел тщательнейший осмотр квартиры. Буквально по миллиметру все облазил.
– И?..
– Склоняюсь к мнению, которое сложилось еще вчера. Либо товарищ нарком не человек, а какая-то африканская обезьяна, способная, не оставляя следов, открутить голову десятку вооруженных охотников, где-то я подобное читал в молодости, либо все случившееся – тщательная, хорошо спланированная операция. Если позволите пофантазировать.
– Ради Бога, для этого я с вами и встретился. Надеюсь, вы уже поняли, что я человек, с которым следует говорить откровенно, не задумываясь о том, соответствует ли это идеологии и примитивно понимаемому здравому смыслу.
Буданцев, удобно устроившись в непривычно глубоком и мягком кресле автомобиля, неторопливо раскуривал предложенную Лихаревым папиросу.
То, о чем говорил «военинженер», он понял с самого начала. И еще утром удивился, что остались, оказывается, еще люди, с которыми на самом деле можно говорить легко и свободно, не заботясь, доступны ли твои слова и мысли их пониманию.
Именно исходя из этого он задал как бы не относящийся к делу вопрос:
– Скажите, отчего вы все так нерасчетливы? Даже в отношении машин? Шадрин меня на «Паккарде» возил, у вас нечто еще более необычное. Я же, не в самой последней организации работая, для выезда на важную операцию разве что «эмку» получаю, да и то не без хлопот. Прочий народ и о том, как выглядит трамвай, в который можно без давки войти, сесть на свободную скамейку, прочно забыл. Хорошо ли это в стране победившего социализма? Если даже у меня такой вопрос невольно возник.
– А что, нравится машина?
– Само собой. Как произведение искусства.
– Так тогда вам должна быть ясна диалектика вопроса. Поскольку всего хорошего, что производит загнивающий буржуазный мир, на всех граждан Страны Советов, безусловно, хватить не может, народу приходится потреблять это лишь через своих представителей. (Каковыми являемся мы – авангард передового отряда рабочего класса.) И надеяться на то, что в обозримой перспективе означенные блага станут доступны всем. Я понятно выразился?
Буданцев задумался лишь на секунду.
– Вы меня провоцируете или…
– Безусловно – «или». Мне просто показалось, что раз уж мы с вами занимаемся одним делом, то вам следует знать, как неофиту монашеского, скажем так, ордена, что благовонное масло из икон источается отнюдь не Господней волей, а с помощью насосика, управляемого одним из послушников, на то специально приставленных. Что отнюдь не отменяет самой идеи существования Бога и исходящих от него чудес.
Я понятно выражаюсь? Впрочем, мне кажется, в вашем возрасте, звании и специальности вы не имеете права соперничать в наивности с воспитанницей бывшего Смольного института. Так?
Тем более, насколько я знаю, вы успели окончить полный курс классической гимназии.
– Давайте лучше вернемся к основной проблеме. Я не готов сейчас сделать окончательный вывод, возможно, потребуется и ваша помощь.
– В чем? – быстро спросил Лихарев.
– Как раз в этом. Предполагаю, что у вас достаточно возможностей, чтобы проверить, не участвовало ли в расследуемой акции еще несколько очень специальных подразделений «дружественной организации»?
Я, например, вообразил такой вариант – достаточно непротиворечивый. Опергруппа начинает работу, потом, по телефонному звонку или по условному стуку, кто-то из сотрудников открывает дверь, входят еще какие-то люди, возможно – даже лично знакомые присутствующим и…
Если вновь пришедших было достаточное количество, то ликвидировать трех оперативников и одного конвойного бойца, не оставив следов, труда бы не составило. А следов я не нашел.
– Совсем не нашли? – искренне удивился Лихарев.
– В том-то и дело. Совсем. Поверьте моему опыту – была бы там, кроме наркома и чекистов, еще даже и пара человек, я бы их установил. Увы. И еще – я свозил в морг старого патологоанатома, специалиста еще тех времен. Он осмотрел трупы и сказал, что имеющиеся травмы в предполагаемых обстоятельствах нанесены быть не могли.
– Интересная версия. Почти все объясняющая. Я даже могу это себе зрительно представить. Появляются некие не слишком человекообразные существа, голые и босые, действительно вроде дрессированных горилл, делают свое дело и исчезают, прихватив с собой наркома. Да. А как быть с понятыми?
Буданцев даже слегка удивился:
– Четко. Четко вы попали. А что, если… Если понятых привели уже позже? То есть сначала ликвидировали первую опергруппу, потом новые люди позвали понятых и разыграли перед ними спектакль. Чтобы окончательно запутать следствие.
– Молодец, Иван Афанасьевич. Очень нестандартно мыслите. А опознание провести вам в голову не пришло? Предъявить понятым десяток трупов, чтобы они указали, с кем вошли в квартиру. И время поточнее сопоставить.
Вот когда наконец Буданцев проникся к Лихареву настоящим уважением. Навскидку задать такой вопрос. Он как раз намеревался завтра провести такой эксперимент, но Валентин-то инженер, а не сыщик. Впрочем?..
А тот взял вдруг и добавил еще нечто, в принципе не оставляющее камня на камне от всех элегантных построений Буданцева:
– И напоследок ответьте мне или даже себе только, за каким лядом террористам и заговорщикам, они же, по определению, серьезные люди, вообще затевать все эти спектакли? Что это дело рук НКВД, я ни на грош не верю. А врагов – троцкистов?
Ну вот допустим, прошла информация, что над наркомом нависла угроза ареста (а для этого надо иметь осведомителей в НКВД или Генпрокуратуре), не проще ли было товарищу Шестакову взять и скрыться, не затрудняясь подобными изысками?
Спокойно, без пролития крови, не поднимая шума на всю страну.
Крутой подъем бульвара от Трубной площади к Сретенским воротам дворники не успели посыпать песком, и Лихареву стало не до разговоров.
Несколько раз буксующий «Гудзон» разворачивало поперек дороги, он чуть не смял крыло, упершись в чугунную решетку сквера, мотор ревел, колеса бешено вращались на месте, тщетно пытаясь найти опору на укатанном санными полозьями снегу.
– Черт, надо было от Сретенки заезжать! – Валентин ругался сквозь зубы, третий или четвертый раз скатываясь задним ходом к перекрестку и начиная новый штурм.
Наконец ему удалось на первой скорости, заехав правыми колесами на тротуар и распугивая резким сигналом пешеходов, одолеть крутизну и добраться до нужного дома.
По темной лестнице они поднялись на третий этаж. Лихарев сорвал печать и полученным в домоуправлении ключом отпер дверь.
Слабенькая, двадцатипятисвечовая лампочка осветила квадратную прихожую и длинный сводчатый коридор.
Буданцев еще не понял, куда они пришли, а Лихарев уже распоряжался по-хозяйски. Прошел вдоль коридора, везде включая свет. С правой стороны располагались две просторные комнаты, слева – кухня, ванная, ватерклозет. Окна, отчего-то полукруглые, как в казематах Петропавловской крепости, выходили в заснеженный тихий двор.
Прежние хозяева покинули свое жилище совсем недавно, но уже ощущалась в нем какая-то мерзость запустения, а возможно, это был дух несчастья, внезапно обрушившегося на только что вполне благополучных людей.
На кухне, где как раз почти все осталось так, как было, Лихарев достал из полевой сумки бутылку водки, завернутые в газету бутерброды.
Нашел в стенном шкафчике граненые стаканы, отчего-то не прельстившие хозяйственников Моссовета или НКВД.
– С новосельем, Иван Афанасьевич. Это теперь ваше. Живите, владейте, – протянул слегка опешившему сыщику ордер. – Как говорится, заяц трепаться не любит. Однако с пропиской советую не спешить. Никто вас тревожить все равно не станет, ибо команда такая есть, но старую комнату тоже за собой оставьте. Появляйтесь там время от времени, помаленьку нужные вещи сюда переносите. А внимание привлекать не нужно. Ни соседей, ни товарищей по работе.
Буданцев, разумеется, не слишком поверил утром обещаниям «военинженера», а потом, занятый кропотливой работой, и вообще о них забыл. И вот – на тебе!
В то время даже и не слишком простому человеку получить ни с того ни с сего отдельную да еще такую просторную квартиру было чудом не меньшим, чем выигрыш ста тысяч рублей по облигации госзайма. Он вертел в руках ордер, не зная, что и сказать. Улыбался растерянно. Но в бумаге все было правильно – его фамилия, имя, отчество, дата и номер решения жилищной комиссии райисполкома, положенные подписи и печать.
– Да вы не сомневайтесь, все совершенно законно. И даже участковый вам не станет надоедать визитами и ненужными расспросами, потому что сам начальник райотдела поставлен в известность, что данная жилплощадь числится по особому списку.
Ну, вроде как служебная, а чья и зачем – не его дело. Попозже, когда завершим нашу операцию, обставим все как положено, будто вы таким образом премированы за образцовое выполнение заданий партии и правительства.
«Вот-вот, – с привычным скептицизмом подумал Буданцев. – Можно так, а можно и наоборот. Кто его знает, который я по счету «законный владелец»?»
Но ничего вслух не сказал, сбросил шинель, присел к столу, невольно осматриваясь уже по-хозяйски, прикидывая, что неплохо бы стол переставить к окну, подбелить стены и потолок над газовой плитой, а с пола соскоблить коричневую краску и покрыть голые доски спиртовым лаком.
Выпили по полстакана, закурили. И Лихарев продолжил предыдущий разговор ровно с того места, на котором остановился:
– И последнее недоумение мое рассейте – что же это за организация должна быть у нашего наркома, если по тайному сигналу через какие-то полчаса способна выслать в нужное место великолепно подготовленную группу, членам которой не нужно ничего даже предварительно объяснять, все действуют автоматически, абсолютно безошибочно. Где они опыта набрались? В архивах милиции и госбезопасности есть примеры аналогичных акций хотя бы за последние десять лет?
Буданцев сидел, пристыженно опустив глаза. Как пацана мордой об стол повозили.
А он-то сам хорош, расфантазировался.
Валентин же неожиданно опять сменил пластинку:
– Но в целом, по замыслу, версии ваши крайне интересны, я их по своей линии, безусловно, проработаю. Однако. Ваша забота – пока заняться первой, основной. Исходя из того, что нарком все это на самом деле совершил и теперь скрывается. – Уловил желание Буданцева возразить, предостерегающе поднял руку. – Не спешите. Во-первых, это все-таки гораздо вероятнее прочих экзотических гипотез, во-вторых, наша главная задача – найти наркома. Желательно живого.
А вдруг он действительно крупный специалист в области тайных убийств? Японский шпион, самурай – ниндзя, к примеру. Не приходилось слышать? Ладно, позже подробно расскажу, а в двух словах – это ребята, владеющие такими приемами и навыками, что забраться без крючьев и кошек на пятый этаж по кирпичной стене, убить человека свернутой в трубку газетой или карандашом для них раз плюнуть.
Я об этом давно читал, а теперь вот вспомнилось. Так что ищите наркома-убийцу с применением всех доступных вам оперативных средств.
Проверьте, кстати, никаких у него корней и связей по самурайской линии нет? Товарищу Шадрину эту же версию вкручивайте. Работайте со всей отдачей. Поскольку никаких других перспектив у вас лично все равно не имеется. Вы меня поняли?
– Да чего уж тут не понять.
– Ну и слава богу. Еще выпьете?
– Спасибо, нет. Мне же еще к Шадрину на доклад.
– Тогда пойдемте. Подвозить не буду, чтобы лишний раз не светиться. И так за десять минут не торопясь доберетесь. Теперь вам близко.
– Всякое даже самое отдаленное место к чему-нибудь да близко, а самое близкое от чего-нибудь да отдалено, – усмехнувшись, ответил Буданцев.
