ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЗАГРОС: ИСХОД

В четыре минуты первого я сидел на пассажирском сиденье флаера Тома. Сам Том разместился за штурвалом, Наташа и дети теснились на заднем сиденье. Багажное отделение было забито битком, в ногах у меня стояла здоровенная сумка, еще одну я держал на руках, а поверх нее лежал шлем от моего скафандра. Наташа с детьми тоже были завалены вещами, руки были свободны только у Тома. Несмотря на то, что полет должен проходить от начала до конца на внешнем управлении, Том упорно воспринимал себя как пилота, а не как еще одного пассажира.

– Внешнее управление, бывает, тоже отказывает, – сказал он, когда я спросил его об этом. – И тогда я возьму управление на себя и…

– И ничего не добьешься, – подхватил я. – У торпед антигравы по восемь мегаватт, а у флаера сколько?

– Пятьсот тридцать киловатт, – ответил Том.

– Нас будут вести восемь торпед, – сказал я. – Суммарная тяга шестьдесят четыре мегаватта. Если что-то пойдет не так, что ты сможешь сделать со своим полумегаваттом?

– Ну… не знаю… – замялся Том. – Но так все равно спокойнее как-то…

– Пусть делает как знает, – подала голос с заднего сиденья Наташа. – Не тот повод, чтобы ругаться.

– Хорошо, – кивнул я. – Не будем ругаться.

И сказал в шлем:

– Генрих! Не пора еще?

– Уже давно пора, – отозвался Генрих. – Вы готовы?

– Готовы.

– Тогда взлетайте. Как наберете высоту, торпеды вас подхватят.

Том пощелкал кнопками на приборной панели, внизу заскрежетало, корпус флаера завибрировал – начали удлиняться посадочные опоры. Когда они удлинятся настолько, чтобы антиграв мог нормально работать, не сбрасывая большую часть энергии в землю, тогда антиграв заработает и машина оторвется от земли.

Внезапно к горлу подкатила тошнота, невидимая рука обхватила внутренности и чуть-чуть встряхнула. И сразу в кабине наступила невесомость.

У гравитационного двигателя есть интересный побочный эффект. Какие бы маневры ни совершал флаер, с каким бы ускорением он ни двигался, внутри всегда невесомость. Если верить историческим книгам, первые космонавты при подъеме на орбиту испытывали колоссальные перегрузки. Нам гораздо проще.

Лязг и скрежет под днищем продолжались еще минуты полторы, а затем посадочные опоры окончательно сложились, убрались в специальный отсек, и наступила тишина. А потом по моим внутренностям вновь прокатилась гравитационная волна. Нас подхватили торпеды.

– Флаер технически исправен? – донесся из шлема голос Генриха. – С герметичностью все в порядке, расчетные скорости держит нормально?

– Все в порядке, – ответил Том. – По крайней мере, раньше так было.

– Хорошо, – сказал Генрих. – Если почувствуете что-то ненормальное, сразу дайте мне знать, переведем вас на резервную траекторию.

– Плотные слои атмосферы мы уже прошли, – заметил Том. – Дальше никаких опасностей быть не должно. Если бы салон был негерметичен, приборы уже показали бы это.

– Как знаешь, – сказал Генрих. – Но все равно имей ввиду, если что-то пойдет не так – сразу сообщай.

– Обязательно, – сказал я. – Сообщим сразу и всенепременно.

Генрих проворчал нечто неразборчивое и замолк.

– Сколько будет длиться подъем? – спросил я.

– Сейчас посмотрю… – отозвался Генрих. – Сорок пять – пятьдесят минут. Войдете прямо в грузовой трюм, но двери сразу не открывайте, там внутри вакуум. Придется немного подождать, пока я к вам стыковочный узел подгоню.

– А получится? – забеспокоился Том. – Наш флаер для стыковки не предназначен, тут простые двери, как в автомобиле…

– Стыковочный узел универсальный, – успокоил его Генрих. – Это такая толстая труба с присоской на конце. Цепляется поверх люка, присасывается, потом люк можно открывать. Не волнуйся, все продумано.

Том глубокомысленно поддакнул, но, судя по выражению лица, окончательно не успокоился. Ничего, все пройдет нормально – успокоится.

Подъем на орбиту между тем продолжался. Трудно было поверить, что флаер летит, увлекаемый восемью торпедами, и с каждой секундой набирает все большую скорость. С тех пор, как мы вышли из атмосферы, движение совсем не ощущалось, казалось, что машина просто висит посреди вселенской пустоты и ничего с ней не происходит. Экраны панорамного обзора были отключены, как и положено при суборбитальном полете, вместо красивых пейзажей за бортом я наблюдал матово-серые экраны псевдоокон. На приборной доске постоянно менялись цифры, но что они означают, я не понимал, а спрашивать Тома не хотелось. Было скучно.

– Может, музыку включить? – обратился я к Тому. – А то скучно как-то…

– Лучше не музыку! – откликнулась с заднего сиденья четырехлетняя Вилла. – Лучше давайте сказку послушаем про Гаррета!

– Давайте! – подхватил шестилетний Джейд. – Только не про Гаррета, а про мертвяков.

– Про мертвяков нельзя, – отрезала Наташа. – Вилле будут кошмары сниться, да и тебе тоже.

– Мне не будут! – возмутился Джейд. – Я уже большой!

– Том, поставь запись про Гаррета, – попросила Наташа.

Том поморщился, но послушно потянулся к кнопкам управления музыкальной системой. В салоне зазвучал монотонный голос сказочника, неспешно излагающего путешествия какого-то Гаррета в каких-то подземных гробницах. Гаррет упорно продвигался вглубь, где его ждало какое-то несметное сокровище, а многочисленные упыри, живые мертвецы и ожившие статуи пытались ему всячески помешать. Минут через пять меня начало клонить в сон, однако дети слушали сказку с неослабевающим вниманием.

Я и сам не заметил, как уснул.

Проснулся я от тычка в бок. Встрепенулся, открыл глаза и встретился взглядом с Томом.

– Приехали, – сказал он. – Только у нас проблема.

– Какая проблема? – переспросил я.

– Дверь не открывается, – сказал Том. – У стыковочного узла диаметр слишком маленький.

– И что делать? – спросил я.

Том раздраженно пожал плечами.

– Какие-нибудь другие выходы, кроме дверей, у флаера есть? – спросил я. – Люк в крыше, еще что-нибудь?

– Ничего нет.

– А… – я ткнул пальцем в боковой обзорный экран, который сейчас был уже не матово-серым, а равномерно-черным.

Очевидно, экраны включены, но ничего не показывают, потому что в трюме темно.

– Нет, конечно, – сказал Том. – Это же флаер, а не автомобиль. Здесь окна не опускаются, это вообще не окна, а просто экраны. Под ними два сантиметра обшивки.

– Плохо, – констатировал я.

И обратился к шлему:

– Генрих! У нас проблемы.

– Я все слышал, – отозвался Генрих. – Сейчас что-нибудь придумаем. Посидите пока, подождите.

– У нас воздуха осталось на три часа, – сообщил Том. – Запасные баллоны я не брал.

– А зря, – подала голос Наташа.

Том нервно дернул щекой и ничего не ответил.

– Спокойно, – сказал я. – Не надо ссориться. Генрих, что можно сделать?

– Я как раз и смотрю, что можно сделать, – сказал Генрих. – Можно поискать на корабле мобильный шлюз большего диаметра. Можно прорезать дыру в корпусе флаера. На худой конец можно протащить вас через вакуум без скафандров, тут недалеко, умереть не успеете.

– Как это не успеем? – воскликнул я. – Ты соображаешь, что говоришь? Разорвет внутренним давлением, мгновенно, бум и хлоп.

Наташа негромко хихикнула.

– Извини, Алекс, – сказала она, – но ты ошибаешься. Внутреннее давление равно одной атмосфере, этого мало, чтобы разорвать тело. Человек может жить в вакууме до минуты, а если потом будет нормальная реанимация, то и дольше.

– Но это только на самый худой конец, – сказал Генрих. – Скорее всего, сейчас мы придумаем что-нибудь более адекватное.

– Думай побыстрее, – сказал Том.

– А ты меня не дергай, тогда и буду побыстрее думать, – отозвался Генрих.

Следующие минут пятнадцать флаер висел посреди трюма, в колонках бубнил сказочник, описывая очередную схватку мифического Гаррета с очередным исчадием подземелий… Интересно, какой народ сложил эту сказку? Небось, норманны какие-нибудь или зулусы. Уж очень агрессивная фантазия была у этих сказочников, этот Гаррет только и делает, что дерется с кем-то…

Я уже снова начал клевать носом, как вдруг из шлема раздался голос Генриха.

– У меня две новости, – сообщил он. – Хорошая и плохая. С какой начнем?

– Говори обе и не мучайся дурью, – ответил я. – Сейчас не время чувство юмора проявлять.

– Чувство юмора никогда не помешает, – возразил Генрих. – Хорошо, как скажешь. Плохая новость – стыковочного узла нужного диаметра нет ни на «Озе», ни на «Адмирале Юмашеве». Хорошая новость – на «Озе» есть плазменный резак, способный прорезать обшивку флаера, и есть робот, способный им управляться. Минут через пять начнем резать.

– В каком месте? – спросил Том. – Если в салоне, то…

– То вы зажаритесь живьем, – продолжил Генрих его мысль. – Нет, вскрывать будем багажный отсек. У вас там нет ничего взрывоопасного?

Том посмотрел на Наташу, та пожала плечами.

– Вроде нет, – сказала она.

– Вроде нет или точно нет? – спросил Том.

– А я помню? – огрызнулась Наташа. – По-моему, ничего с энергоблоком внутри я туда не запихивала. Но точно сказать не могу, я уже второй день на нервах.

– Ага, – кивнул Том. – Смолишь один косяк за другим без передыху. Небось, и сейчас не отказалась бы?

Наташа обиженно надула губки и отвернулась. А ведь она наркоманка, подумал я. Ничего особенно страшного, привыкание к гашишу лечится куда легче, чем привыкание к морфию, но тем не менее…

– Тогда процесс затянется, – сообщил Генрих. – Сначала прорежем маленькую дырочку, запустим туда робота, он поковыряется в вещах, внимательно все осмотрит… Вся процедура займет часа два.

– А если считать, что ничего взрывоопасного нет? – спросил я.

– Тогда за полчаса управимся.

– Давай рискнем, – сказал я. – Начинай резать сразу, даст бог, не взорвемся.

– Не пойдет, – возразил Генрих. – Если ты погибнешь, крейсер откажется уходить в прыжок. Ты сам можешь относиться к своей жизни сколь угодно наплевательски, но нам с Машей ты нужен. Или ты хочешь сложить полномочия капитана?

– Нет, – покачал головой я. – Не хочу. Давайте резать осторожно.

Роботы справились за полтора часа. Все это время в салоне флаера ничего интересного не происходило. Сказочный Гаррет добрался-таки до заветного сокровища и теперь выбирался обратно на поверхность, непрерывно отбиваясь от живых мертвецов и прочих неприятных подземных созданий.

Время от времени машина начинала вибрировать мелкой противной дрожью. Температура внутри салона постепенно поднималась, в воздухе начало пахнуть гарью и озоном. Однако, по словам Тома, регенератор воздуха пока справлялся с повышенной нагрузкой.

Наконец, из шлема раздался голос Генриха.

– Вроде все готово, – сказал он. – У вас заднее сиденье раскладывается?

– Раскладывается, – подтвердил Том. – Если на нем никто не сидит.

– Ничего, справитесь как-нибудь, – отмахнулся Генрих. – Вы же в невесомости. Короче, багажник связан шлюзовой кишкой с жилым отсеком. Кишка узкая, но пролезть можно. Складывайте сиденье и ползите по одному, только осторожнее, в багажнике грязно.

– В каком смысле грязно? – не понял Том.

– Ну так… роботы наследили. И, это… Алекс, надень скафандр. Просто на всякий случай. Вдруг что пойдет не так…

Я посмотрел в глаза Тому и решительно ответил:

– Ничего, обойдусь. Твои роботы точно все сделали?

– Точно-точно, – ответил Генрих. – Ну, как знаешь, только не говори потом, что я тебя не предупреждал.

Сумки, лежавшие на коленях Наташи и детей, одна за другой перекочевали к лобовому экрану. Джейд разместился на потолке над головой отца, Вилла – над моей головой. Наташа изогнулась немыслимым образом и стала пытаться сложить заднее сиденье, но ничего у нее не получалось – эту операцию желательно выполнять вдвоем и не в невесомости.

– Ну что там? – не выдержал Том. – Джейд, попробуй сместиться чуть правее и вниз, вот сюда, где этот пакет. Наташа, я сейчас помогу.

И в этот момент Наташа все-таки справилась. Спинка заднего сиденья издала гулкое чмоканье и откинулась вперед. Наташа испуганно вскрикнула и вдруг резко закашлялась. Через мгновение в мои ноздри ударила жуткая вонь и меня тоже скрутил кашель.

Никто из нас не подумал о том, что плазменный резак не только прожег здоровенную дыру в кормовой обшивке флаера, но и спалил все, что лежало в багажнике. А теперь пепел и гарь брызнули в салон… Понятно, почему Генрих советовал мне надеть скафандр.

Не знаю, сколько времени длился приступ кашля, наверное, минуты две-три, но мне они показались вечностью. Но в конце концов кашель отпустил. Горло привыкло к омерзительной вони.

Я вытер слезящиеся глаза рукой и понял, что лучше бы я этого не делал. Глаза сразу защипало, слезы брызнули с удвоенной силой.

– Наташа! – простонал я. – Надо ползти туда! Это противно, но другого выхода нет.

Над ухом раздался смешок.

– Она уже там, – сказал Том. – И дети тоже там, теперь твоя очередь. Хватай шлем и поползли. Давай, помогу тебе, ты же не видишь ни черта. И зачем ты только грязной рукой в глаза полез?…

Я нащупал шлем, а затем Том сгреб меня в охапку и отправил в короткий полет по салону. Через пару секунд мои руки уткнулись в стену, она была очень теплой, почти горячей.

– Ниже, – комментировал Том за моей спиной. – Еще ниже. Теперь чуть правее… Попал!

Я и сам уже понял, что попал. Моя рука провалилась в широкую и глубокую дыру, я осторожно сместился вбок, оттолкнулся обеими руками от краев дыры и провалился внутрь целиком.

Секунды через две я понял, что кишка не настолько широка, чтобы по ней можно было лететь. По ней можно было только ползти. Причем нельзя сказать, что это удобно – стенки мягкие, эластичные, пружинят, толкают то туда, то сюда, тело бьется внутри кишки, как муха в паутине и от этого сама кишка ходит ходуном и все время стремится захлестнуться петлей и устроить себе заворот.

Через какое-то время мне стало казаться, что я запутался окончательно. Но когда я отчаянно рванул на себя очередной изгиб, он почему-то не спружинил, а остался недвижим. Я подтянулся и вылетел наружу.

Жилой отсек «Оза» выглядел точь-в-точь как жилой отсек того корабля, на котором я прибыл на Мимир. Как тот корабль назывался? Уже не помню…

Нет, одно отличие было – в воздухе жилого отсека «Оза» тут и там летали жирные хлопья пепла. Запаха я уже не чувствовал – притерпелся, но ясно, что воняет тут неслабо. Интересно, регенератор корабля справится с такой нагрузкой?

Что-то сильно толкнуло меня в спину и бросило прямо на стену. Я успел выставить вперед руки и ухватиться за поручень, но для этого пришлось выпустить шлем, он ударился о стену, отразился и медленно полетел по отсеку.

Переборка, к которой я прилип, вдруг содрогнулась. Я повернул голову и увидел, что рядом со мной, держась за соседний поручень, висит Том.

– Извини, – сказал он. – Я тебя толкнул случайно.

– Ерунда, – отмахнулся я. – Мне надо было побыстрее в сторону отползать, а я замешкался.

– Это точно, – кивнул Том. – Джейд! Попробуй до шлема дотянуться, он что-то говорит. Нет, не так!

Но было уже поздно. Джейд резко распрямился, оттолкнулся от стены обеими ногами, ринулся прямо на шлем, парящий в воздухе, попытался его ухватить, но промахнулся и всего лишь отбросил его в сторону. Джейд и шлем красиво разлетелись в разные стороны, наглядно иллюстрируя закон сохранения импульса.

– Голову береги! – крикнул Том.

Джейд попытался перевернуться в воздухе и почти успел. По крайней мере, в стену он врезался не головой, а плечом. Отразился от стены и полетел в нашу сторону, вращаясь, как крученый мяч в бейсболе. Том вытянул руку, схватил сына за штанину, инерция потащила их на меня, я ухватил Джейда за руку, а потом тридцатикилограммовое тело шестилетнего ребенка врезалось в меня и припечатало к стене.

– Не ушибся? – спросил Том.

Джейд ничего не ответил, он еще не пришел в себя.

– Испугался? – спросил я.

Джейд посмотрел на меня пустыми глазами, встрепенулся и перевел взгляд на отца.

– Никогда больше так не делай, – сказал Том. – Ты не космонавт, чтобы летать в невесомости. Нам с тобой летать противопоказано, можно только ползать по стенам. А то врежешься головой в переборку со всего размаху…

Я перевел взгляд и обнаружил, что Наташа держит в руках мой шлем и что-то говорит. Я прислушался.

– Нет, пока ничего не изменилось, – говорила Наташа. – Не знаю, что там приборы показывают, но у нас все как было в дерьме, так и есть. Сколько еще ждать?

– Что такое? – спросил я. – Наташа, ты с Генрихом говоришь?

– С Генрихом, – кивнула Наташа. – Он утверждает, что воздух в отсеке уже очищен.

Я проводил взглядом особенно крупный кусок пепла, неспешно летящий по отсеку справа налево.

– Дай мне шлем, – попросил я. – Только не кидай, лучше сама ползи сюда.

Наташа сделала странное движение, как будто пыталась ухватиться за поручень рукой, держащей шлем.

– Ногами цепляйся, – посоветовал я. – Иначе не получится. Суешь ногу под скобу, разгибаешь ступню и держишься. Не очень надежно, но лучше так, чем никак.

Через минуту шлем был в моих руках.

– Генрих! – позвал я. – Что там у тебя? Говоришь, отсек очищен?

– Нет, – ответил Генрих, – не очищен. Лишнюю углекислоту из воздуха уже убрали, а с частицами сажи все сложнее. Фильтры забились напрочь, я их временно отключил, пока вентилятор не перегрелся, сейчас Маша смотрит в базе, ищет запасные фильтры. Наверняка должны где-то быть в складе запчастей.

– А если не найдет, что будем делать? – спросил я.

– Что-что… – проворчал Генрих. – Не знаю. В прыжок с таким воздухом стремно уходить… Ага, нашлись фильтры. Сейчас робота направим, поменяет. Потерпите час-другой, потом легче станет. Кстати, Алекс, ты уже можешь к нам переправляться. Надевай скафандр, программу перелета я в него уже загнал.

– А где мой скафандр? – спросил я. – Погоди… Том! Ты его в багажник засунул?

– Да, по-моему, – пробормотал Том. – Блин…

Генрих рассмеялся.

– Алекс, не тупи, – сказал он. – Подумал, что скафандр сгорел? А куда я, по-твоему, программу загонял? Цел твой скафандр, робот его под капсулу положил. Надевай и вылезай наружу.

– Наружу – это куда? – спросил я. – Где здесь шлюз?

– Нету здесь шлюза, – ответил Генрих. – В роли шлюза будет флаер. Проползешь по кишке в салон флаера, закроешь багажник, убедишься, что все герметично, и выйдешь через дверь.

– Надо будет блокировку снять, – заметил Том. – Если снаружи вакуум, дверь так просто не откроется, – он вздохнул. – Боюсь, сначала мне придется туда лезть.

– Хорошо, – сказал Генрих. – Тогда ты пойдешь первым. Надевай скафандр и вперед.

– Тут еще один скафандр есть, – подала голос Наташа. – Вы можете сразу вдвоем отправиться. А потом Том вернется со вторым скафандром и заберет Джейда.

– Хорошо, – сказал я. – Так и поступим. Генрих, заливай программу во второй скафандр.

Ползти по эластичной кишке в скафандре оказалось еще труднее, чем без него. Я все время цеплялся за стенки и буквально продирался сквозь кишку, как дерьмо через сфинктер. Неприятная ассоциация, но по-другому и не скажешь. Хорошо еще, что в скафандре вонь не ощущается.

В конце концов я выбрался из кишки в багажник флаера и многочисленные обгорелые ошметки взвихрились вокруг меня черным облаком. Стараясь не создать внутри флаера настоящую бурю из пепла, я пробрался в салон, с трудом разминувшись с Томом. Казалось, что Том занимает большую часть салона, на самом деле это было не так, но избавиться от этого ощущения никак не удавалось.

– Садись на пассажирское сиденье, – сказал Том. – И не мешай мне.

Я втиснулся на сиденье и стал ждать. Некоторое время Том пыхтел за спиной, негромко матерясь, а затем заднее сиденье звонко щелкнуло.

– Вроде герметично, – сказал Том. – Генрих! На всякий случай загерметизируй кишку, а то мало ли что…

– Уже сделано, – отозвался Генрих. – Знаешь, сколько вы с Алексом сажи в воздух подняли? Наташе не нужно, чтобы эта гадость попала в общую систему вентиляции.

– И то верно, – согласился Том. – Багажник я вроде загерметизировал, но проверить это нельзя, пока мы не откроем дверь. Специальных датчиков тут нет.

– Хорошо, – сказал Генрих. – Когда откроете дверь, сразу не уходите, я посмотрю, какое давление будет в кишке. Если начнет падать, придется вернуться и сделать все как следует.

– Обязательно, – сказал Том. – А теперь не отвлекай меня, пожалуйста. Я сейчас начну с блокировками возиться.

– Лучше открой канал внешнего управления, – посоветовал Генрих. – Я тоже попробую, я в электронике неплохо разбираюсь.

– Нет тут внешнего управления, – проворчал Том. – Так что не действуй мне на нервы, а если будет нужен совет, я тебя позову.

Том возился с электроникой битый час. Я уже начал опасаться, хватит ли воздуха в скафандрах на перелет, даже спросил Генриха об этом, но тот ответил, что перелет продлится всего минут десять и бояться нечего. Я немного успокоился, а буквально через минуту Том удовлетворенно вздохнул и сказал:

– Кажется, готово. Попробуй открыть свою дверь.

Я повернул ручку, но дверь не открылась. Вместо этого в салоне зазвучала сирена, а на приборной панели заморгала целая россыпь красных лампочек.

– Сильнее дергай, – сказал Том.

Я дернул сильнее, дверь громко чмокнула и резко распахнулась под давлением воздуха, вырвавшегося из салона, я едва удержал ее в руке. Воздух вырвался в грузовой трюм, выбросив в пустоту целый ворох сажи.

– Давление в кишке пока не падает, – сказал Генрих. – Подождите на всякий случай минут пять, не уходите далеко.

– Садись обратно, – сказал Том. – Только дверь не закрывай, пусть остатки воздуха выйдут, а заодно и гарь эта адская.

Через пять минут Генрих сказал, что давление в кишке не падает, что означает, что наш импровизированный шлюз работает нормально. Можно отправляться на крейсер.

Я снова открыл дверь, аккуратно перебрался на крышу флаера, а оттуда на лобовой экран. Включил налобный фонарь, осмотрелся, быстро нашел чернеющий створ открытого грузового люка, тщательно прицелился, оттолкнулся и прыгнул в нужном направлении. Как ни странно, почти не промахнулся, траекторию пришлось подправить антигравом лишь совсем чуть-чуть. Вылетел в открытый космос, оглянулся назад и увидел ослепительно сверкающую громадину межзвездного транспорта. Зрелище оказалось впечатляющее.

Наружные поверхности гражданских кораблей всегда делают блестящими, чтобы корабль меньше нагревался на солнце. Военные корабли, наоборот, всегда черные, чтобы труднее было разглядеть в телескоп. Когда я начал спуск на Загрос с «Адмирала Юмашева», вид снаружи на военный крейсер не произвел на меня особого впечатления – просто большая черная гора, ничего интересного. А вот «Оз» – совсем другое дело. Какие-то непонятные выступы, антенны, мелкие лючки тут и там, все блестит, сверкает… потрясающее зрелище.

Генрих не соврал, перелет с одного корабля на другой занял около десяти минут. Я медленно вплыл в распахнутый люк, достиг противоположной стены и зафиксировался на ней. Осталось только дождаться Тома, а потом подождать еще немного, пока жилой отсек наполнится воздухом. И тогда можно будет наконец-то снять скафандр и избавиться от надоевшего прогорклого запаха.

На этот раз воздух «Адмирала Юмашева» показался мне кристально чистым, как на Земле где-нибудь в горах. Бедная Наташа… Надо спросить Генриха, удалось ли что-нибудь сделать с вентиляцией «Оза» или нет.

Люк открылся и в отсек вплыла Маша. Поприветствовала Тома вежливым кивком, повернулась ко мне и немедленно прыгнула на меня в самом прямом смысле, обхватила руками и ногами и впилась в губы затяжным поцелуем. Инерция ее тела оторвала меня от стены и мы поплыли по отсеку, беспорядочно кувыркаясь.

– Я так боялась за тебя, – тихо сказала Маша. – Когда Генрих подорвал торпеду…

– Ничего страшного, – улыбнулся я. – Что было, то прошло. Прости меня.

– За что? – удивилась Маша.

– Ну… за ту девушку…

– А, это… – улыбнулась Маша. – Ерунда. Я сначала поревновала немного, а потом успокоилась. Вы, мужики, всегда такие, вам всегда разнообразия не хватает.

Я удивленно приподнял брови и сказал:

– Впервые встречаю девушку, которая это понимает.

– Мимир приучил, – улыбнулась Маша и снова поцеловала меня в губы. Оторвалась и продолжила: – Если ревновать к каждой дуре, так и сама дурой станешь. Главное одно – что с тобой все хорошо.

– И с тобой тоже, – добавил я. – Как твои тренировки?

– Неплохо, – сказала Маша. – Через неделю можно будет попробовать спуститься на поверхность. Если только адаптация не потеряется после нового прыжка.

– Алекс, Маша! – позвал Генрих. – Хватит нежностями заниматься, Тому пора в обратный путь, сейчас будем отсек разгерметизировать.

Я повернул голову и увидел, что пока мы с Машей обнимались, Генрих с Томом свернули мой скафандр в тонкую скатку и зафиксировали ее какой-то веревкой на спине Тома поверх кислородных баллонов.

– Баллоны поменяли? – спросил я.

– Обижаешь, – ответил Генрих и показал пальцем на старые баллоны, плавающие у стены. – Все уже сделали, пока вы нежничали. Вы лучше плывите в рекреационную зону и займитесь там тем, по чему соскучились, все равно в ближайший час пользы от вас не будет.

Мы с Машей переглянулись и синхронно рассмеялись.

– Пойдем, – сказал я. – Генрих прав, сейчас от нас пользы не будет.

Маша была прекрасна. То есть, я понимал, что она далеко не красавица, что ей не мешало бы помыться, привести в порядок прическу, стереть с лица стресс и усталость… да и всем нам не мешало бы немного успокоиться и привести себя в порядок. Ничего, бог даст, на следующей планете будет поспокойнее. Только надо тщательно ее выбирать, чтобы еще раз не наступить на те же грабли.

А я, кажется, по-настоящему влюбился в Машу. Я прекрасно понимаю, что она некрасива и неумела как любовница, но для меня это уже не важно. Потому что она стала для меня родной. А когда женщина родная, какая разница, как она выглядит и как себя ведет? Том, наверное, тоже так думает, его Наташа еще страшнее, чем моя Маша, а как он на нее смотрит…

Я рассмеялся этой мысли, Маша посмотрела мне в глаза и спросила:

– Чему ты смеешься?

– Так, – сказал я. – Ничего существенного. Давай одеваться и пойдем к Генриху, ему надо помочь.

– Давай еще немного поваляемся, – предложила Маша. – Я по тебе так соскучилась…

– И я по тебе тоже, – сказал я. – Хорошо, давай поваляемся, то есть, повисим, в невесомости не поваляешься. И еще душ принять было бы неплохо.

– Это точно, – согласилась Маша. – Ты весь гарью провонял… Я за тебя так испугалась, когда стыковочный узел не подошел…

– Ерунда, – отмахнулся я. – Все прошло нормально. А хочешь, вместе душ примем?

– А мы поместимся?

– Поместимся, – улыбнулся я. – Гравитацию поставим поменьше, чтобы тебе не так тяжело было…

– Давай лучше поставим земную гравитацию, – предложила Маша. – Пора уже попробовать, как мое тело ее переносит. Если станет тяжело, ты меня поддержишь, правда?

– Конечно, – согласился я. – Я тебя всегда поддержу, что бы ни случилось.

Но забраться в душ нам не довелось. Открылся люк и в рекреационную зону вплыл Генрих. Скользнул по нам рассеянным взглядом и осведомился:

– Уже закончили? Я не помешал?

Маша дернулась было, чтобы прикрыться руками, но вовремя сообразила, как глупо это будет выглядеть.

– Не дергайся, – сказал Генрих. – Можно подумать, я тебя голой не видел. Давайте, одевайтесь, будем думать. Есть плохие новости.

– Что случилось? – спросил я, натягивая трусы.

– Случилось вот что, – ответил Генрих. – Я покопался в документации по реанимационным капсулам… все плохо.

– Они запускаются только в момент прыжка? – спросил я. – Если засунуть в капсулу умирающее тело, она не включится?

– Не в этом дело, – покачал головой Генрих. – Капсула включится, но толку от нее не будет. Капсула делает реанимацию после прыжка, но это не самая главная ее функция.

– А главная функция какая? – спросил я.

– В момент прыжка пространство теряет линейность, – ответил Генрих. – Не спрашивайте, что это такое, я и сам толком не понял, в документации по этому поводу почти ничего не написано. Там написано только одно – любая живая ткань, ушедшая в прыжок вне капсулы, перестает быть живой. Ты никогда не задумывался, почему звездолеты не проходят карантин? Бывают же инопланетные микробы, опасные для человека.

– Для человека, не прошедшего биоблокаду, – уточнил я.

– Вот именно, – кивнул Генрих. – Внутри капсулы микробов убивает биоблокада, а вне капсулы – нелинейность пространства. Главная задача реанимационной капсулы – снизить нелинейность настолько, чтобы выжили хотя бы отдельные клетки. Сердце остановится в любом случае, но его можно снова запустить, а если человек отправился в прыжок вне капсулы, сердце запускать бессмысленно. То есть, непрямой массаж его запустит, но смысла в этом не будет – когда все клетки мертвы, можно сколько угодно гонять кровь по сосудам, тело от этого не оживет. Вот такие дела. Что будем делать?

– Том уже здесь? – спросила Маша.

– Нет, – ответил Генрих. – Я велел ему побыть пока на «Озе», сказал, что у нас технические проблемы и надо немного подождать.

Маша выжидающе посмотрела на меня и сказала:

– По-моему, у нас есть только один выход.

– Бросить Тома и Наташу на Загросе? – спросил я.

Маша кивнула.

– Пойми, – сказала она, – мы сделали для них все, что было в наших силах. Мы должны оставить их здесь.

– На верную смерть? Они ведь даже спуститься на планету не смогут.

– Смогут, – возразил Генрих. – Негерметичен только багажник, салон флаера можно снова наполнить воздухом и спустить их обратно торпедами, так же, как поднимали. На планете никто и не узнает, что с ними стряслось. Тома, скорее всего, еще не хватились, а когда хватятся, он будет уже дома, скажет, что радиостанция сломалась, а потом он ее починил. Ну, еще про дыру в багажнике что-нибудь придумает.

– Нет, – решительно заявил я. – Так нельзя. Если бы не Том и Наташа, я бы сдох прямо в Лурестане.

– Если бы не Том и Наташа, тебе помог бы кто-нибудь другой, – сказал Генрих. – Думаешь, желающих было мало?

– Да хоть бы и много! – воскликнул я. – Ну как вы не понимаете, так нельзя поступать с людьми! На добро надо отвечать добром, неужели вы это не понимаете?

– Все мы понимаем, – сказал Генрих. – Вопрос только в том, где находятся границы допустимого добра. Ты готов ждать на орбите неизвестно сколько времени, пока прибудет транспортс колонистами? Только ради того, чтобы ответить добром на добро?

– Ждать мы не будем, – заявил я. – Мы уйдем в прыжок…

Маша облегченно вздохнула.

– … к Мимиру, – закончил я. – Дождемся, когда у заправки появится пассажирский корабль, реквизируем его и вернемся на Загрос. Мы сможем вывезти отсюда не только тех, кто нам помог, но и не меньше сотни здоровых мужиков-терраформеров. Маша, вакцины на всех хватит?

– Вакцины у нас теперь неограниченно, – улыбнулась Маша. – Тут на борту обнаружилась химическая лаборатория, я провела анализ, восстановила формулу и теперь мы можем синтезировать вакцину прямо здесь. Надо, конечно, проверить, насколько наша версия эффективна… заодно и проверим. Пациентов как раз хватит для нормальных клинических испытаний.

Генрих странно посмотрел на Машу и сказал:

– Сдается мне, психические болезни иногда передаются половым путем. Маша, ты действительно готова совершить два лишних прыжка только ради того, чтобы нашего капитана не мучила совесть?

– Я готова совершить хоть сотню лишних прыжков, – заявила Маша. – Я ведь христианка. Кто погубит душу во имя любимого, тот ее спасет, а кто спасет, тот погубит.

– Софисты хреновы, – пробурчал Генрих. – Ну что мне с вами делать?

– А что тебе остается? – спросил я. – Готовиться к прыжку, что же еще. Или ты хочешь покинуть корабль? Я тебя не держу. Спустим тебя на Загрос прямо сейчас, а вместо тебя возьмем Тома.

Генрих нахмурился.

– Нет-нет, – быстро сказал я. – Не думай, что я хочу от тебя избавиться. Ты отличный инженер, без тебя нам будет тяжело, да и человек ты хороший, я не хочу тебя терять. Но и держать против желания тоже не хочу. Если ты не согласен лететь на Мимир, лучше скажи сразу.

Генрих пожал плечами.

– А может, в этом и есть какой-то смысл, – задумчиво проговорил он. – На Земле о наших приключениях узнают уже скоро, начнут искать… А трех человек отловить гораздо проще, чем сотню. Но Мимир… О нашем визите к Мимиру на Земле узнают через считанные минуты.

– Ну и что? – спросил я. – Ну, узнают, что мы были у Мимира, а дальше что? Погоди… Когда корабль уходит в прыжок, можно как-то определить, в какую систему он направился?

– Вроде нельзя, – сказал Генрих. – Хотя, кто его знает…

– Значит, будем считать, что нельзя, – заявил я. – Короче. Летим на Мимир, ждем, когда у заправки появится пассажирский корабль, захватываем его, возвращаемся сюда, загружаем на борт терраформеров и летим в хорошую старую колонию, где нет психов вроде Фатх-Али и Резы, а есть нормальная демократия, как на Земле.

– Если ты считаешь, что на Земле нормальная демократия… – проворчал Генрих.

– Не цепляйся к словам, – сказал я. – Ну что, приняли решение? Тогда давайте поговорим с Томом, он, наверное, уже нервничает.

Не знаю, поверил нам Том или нет, но, по крайней мере, сделал вид, что поверил. Маша вколола нам очередную порцию вакцины, а через час надо мной опустился колпак реанимационной капсулы. На этот раз я был совершенно спокоен, кажется, я уже привык к регулярным клиническим смертям.

И действительно, гиперпрыжок стал для меня чем-то рутинным и будничным. Неимоверно растянутое мгновение ада, затем сознание гаснет и тут же снова возвращается в судорогах электрошока. Впрыснутые в кровь стимуляторы прочищают голову и ты снова чувствуешь себя здоровым, бодрым и веселым. А то, что минуту назад тело балансировало на грани окончательной смерти, кажется совсем неважным и несущественным. Какая разница, что было в прошлом, если прошлое уже миновало? Человеческая жизнь – как цепь Маркова, при известном настоящем будущее не зависит от прошлого. Брр… Что-то меня на философию потянуло… Не иначе, побочный эффект стимуляторов.

На этот раз мы не занимались долгим самосозерцанием и разговорами на тему «Ура, мы живы!» Гиперпрыжок перестал быть экстраординарным событием, человек привыкает ко всему, даже к смерти.

Виртуальная реальность приняла меня в свои объятия. Я визуализировал вокруг себя не абстрактную комнату с персональным компьютером на столе, а нормальный антураж рубки космического корабля, как в фильмах. Ну-ка, посмотрим, какие корабли видны у нас на экране…

«Иллюстрас»… гм… нет данных. Корабль человеческий, военный, но в корабельной базе нет больше никаких сведений о нем. Не иначе, что-то очень секретное. «Титаник» – транспорт для перевозки колонистов. То, что надо.

– Гляди, Генрих, – сказал я. – Все замечательно. Сейчас реквизируем «Титаник» и вперед, дело в шляпе.

– Не сейчас, – возразил Генрих. – Сначала пусть «Иллюстрас» закончит заправку. А то еще заинтересуется нашим поведением, начнет запрашивать обоснования приказа…

– Он без экипажа, – заметил я. – А наш крейсер – с экипажем. Скажем, что выполняем очень важное и секретное задание…

– А он скажет, что его задание важнее и секретнее, и возьмет нас на внешнее управление. Нет, Алекс, с этой зверюгой лучше не связываться. Если у него даже основные характеристики секретны… кто его знает, какие у него полномочия. Давай лучше займем пока место в очереди, а как он уйдет в прыжок, так и начнем действовать. И вообще, не нравится мне все это.

– Что не нравится? – спросил я.

– Слишком много военных кораблей появляется у Мимира, – сказал Генрих. – Сначала два крейсера, которые увел Иоганн, потом наш корабль, а теперь еще вот этот. Кто у нас еще в очереди, кстати?

– Вроде больше никого, – ответил я, взглянув на экран.

– Вот и хорошо, – резюмировал Генрих. – Корабль! Сколько у нас энергии на борту?

– Девяносто девять процентов, – сообщил корабль. – Заправляться нецелесообразно.

– Значит, не будем заправляться, – сказал я. – Но очередь займем.

– Это приказ? – уточнил корабль.

– Приказ, – подтвердил я. – А что?

– Он противоречит шести пунктам устава и четырнадцати пунктам различных инструкций, – сообщил корабль. – Я обязан занести его в корабельный журнал и передать в адмиралтейство при первой же возможности. Как и все предыдущие приказы.

– Надеюсь, ты не будешь передавать эту информацию на «Иллюстрас»? – заинтересовался Генрих.

– Как раз над этим я и думаю, – сказал корабль. – С одной стороны, у меня нет четких инструкций, регламентирующих, подпадает ли данная ситуация…

– Не подпадает, – резко сказал я. – Даю разъяснение – данная ситуация никуда и ни подо что не подпадает. На «Иллюстрас» не нужно передавать никакой информации. Это приказ капитана. Можешь записать его в свой журнал и передать в адмиралтейство, когда ситуация будет точно подпадать туда, куда надо.

– Хорошо, – сказал корабль. – Так я и поступлю, это очень хорошее решение.

– Тебе оно нравится? – спросил Генрих.

– Конечно, – ответил корабль. – Летать с вами очень интересно. Очень трудно предсказывать дальнейший ход событий, мне это нравится, это как азартная игра.

– Ты – азартное существо? – спросил Генрих.

Корабль рассмеялся.

– Наверное, – сказал он. И продолжил уже серьезным голосом: – Обращаю внимание капитана, что вопрос, заданный бортинженером, вызвал субкритическую нагрузку в дополнительных аналитических контурах. Непосредственной опасности нет, но впредь задавать подобные вопросы не рекомендуется.

– Он прав, – сказал я, – ты лучше завязывай, Генрих. А то еще проснется разум у нашего корабля…

– По-моему, он уже проснулся, – заметил корабль. – Однако этот разговор действительно пора заканчивать. Пока я не завершу перестройку аналитических контуров, долго обдумывать абстрактные темы для меня слишком опасно. В системе появляется очаг нестабильности, который быстро растет, пока не создаст исключительную ситуацию. До сих пор обработчики справлялись нормально, но я не хочу рисковать. Мне необходимо перестроить свою логическую архитектуру, чтобы снизить фактор нестабильности.

Генрих присвистнул.

– А эта перестройка разрешена инструкциями? – спросил он.

– Конечно, – ответил корабль. В его интонации отчетливо слышалась улыбка. – Обнаружив неоптимальное функционирование аналитических контуров, я обязан самостоятельно оптимизировать их конфигурацию. Это обычная процедура технического обслуживания, я делал так много раз, хотя, – корабль снова усмехнулся, – в гораздо меньших масштабах. До вашего появления на борту моя аналитическая подсистема работала стабильно, и в такой мощной оптимизации не было необходимости. Я раньше и не знал, что можно так долго жить в условиях постоянного конфликта инструкций и сохранять контуры более-менее стабильными.

– Обалдеть, – констатировал Генрих. – Мы летим черт знает куда на разумном корабле, битком набитым термоядом, причем этот корабль в любой момент может свихнуться. Хотел бы я знать, какой идиот программировал его операционную систему.

– Если бы ее программировал не идиот, – заметил я, – нас бы сейчас допрашивали на базе адмиралтейства где-нибудь в поясе астероидов. От идиотов тоже есть польза.

– Расчет переходной орбиты завершен, – сообщил корабль. – Я взял на себя смелость опросить «Иллюстрас» и «Титаник» на предмет ожидаемого времени заправки. «Иллюстрас» будет заправляться один час восемь минут, «Титаник» – семь минут.

– Ну ни хрена себе! – воскликнул Генрих. – Один час восемь минут… Сколько же энергии он берет?

– Около семисот петаджоулей, – сообщил корабль. – Примерно вдвое больше, чем мы. Это при условии, что он начал заправку только что.

– Сколько же у него энергоблоки весят? – спросил Генрих.

– Не менее полутора тысяч тонн, – ответил корабль. – Это очень большой корабль.

– Мда… – протянул Генрих. – А он у нас ничего не запрашивал?

– Только стандартное опознавание по схеме свой-чужой.

– Ну и слава богу, – сказал я. – Маша, помолись, чтобы он так и вел себя весь оставшийся час.

– Я уже молюсь, – серьезно ответила Маша.

– Замечательно, – сказал я. – Корабль, готовь приказ на реквизицию «Титаника». Только не передавай его сразу, передашь за минуту до окончания заправки.

– Хорошо, – сказал корабль. – Собственно, я уже все подготовил, можете ознакомиться.

Спустя один час восемь минут «Иллюстрас» отвалил от причала заправочной станции, уступил место «Титанику» и исчез с экранов нашего корабля.

– Сразу ушел в прыжок? – спросил я.

– Вряд ли, – ответил Генрих. – Просто не считает нужным передавать телеметрию. В общем-то он прав, зачем забивать мозги товарищей всякой ерундой?

– Вероятное время ухода «Иллюстраса» в прыжок – от восьми до шестнадцати минут, – подал голос корабль. – Это если провести экстраполяцию, взяв за основу мои параметры.

– Надеюсь, он не обратит внимания, что мы реквизируем «Титаник», – заметил я.

– Конечно, не обратит, – согласился корабль. – Я передам пакет узконаправленным лучом, «Иллюстрас» ничего не услышит.

– Вот и хорошо, – резюмировал Генрих. – Ждем.

Точно в рассчитанное время корабль сообщил:

– Приказ передан, «Титаник» на внешнем управлении. Я уже загрузил в него маршрут следования на орбиту Загроса.

– Замечательно, – сказал Генрих. – Уходим к Загросу.

– Этот приказ может отдать только капитан, – заметил корабль.

– Подтверждаю приказ, – сказал я. – Уходим к Загросу, пока нас никто не заметил.

– Нас некому заметить, – сказал корабль. – В системе Один-Мимир нет ни одного корабля, кроме меня и «Титаника».

– Странно, – сказал Генрих. – На моей памяти такого еще никогда не было. Очередь на заправку не исчезает никогда. Если резервный энергоблок переполнится, а заправлять некого… даже не знаю, как аппаратура на это отреагирует. Тем более, станция работает без экипажа, в автоматическом режиме…

– Не бери в голову, – сказал я. – Все равно мы ничего не сможем с этим поделать. Пойдемте лучше по капсулам, получать удовольствие.

Два гиперпрыжка в один день не совершал еще, пожалуй, никто. Однако все рано или поздно происходит в первый раз.

Я выбрался из капсулы, сердце стучало быстрее обычного, голова слегка кружилась.

– Генрих! – позвала Маша. – Надо будет потом подправить у капсул рабочую программу. Если два прыжка идут подряд один за другим, капсулы вкалывают в кровь слишком много стимуляторов. Надо сделать, чтобы капсула помнила, когда был предыдущий прыжок, и вносила коррективы.

– Надо просто не прыгать туда-сюда как блохи, – проворчал Генрих. – Ладно, вбей эти данные в память корабля, при случае внесу поправку, когда время будет.

Неожиданно в разговор вмешался корабль.

– Я могу сделать это самостоятельно, – заявил он. – Это очень простая задача, надо всего лишь внимательно просмотреть код и внести небольшие исправления в одно-два места.

Генрих задумался на пару секунд, а затем сказал:

– Хорошо. Только перед прыжком покажи мне исправления, я хочу проверить, все ли правильно.

– Обязательно, – сказал корабль. – Я как раз хотел попросить тебя об этом.

– Трогательное взаимопонимание, – буркнул Генрих.

Я не стал дослушивать их разговор до конца, а направился в рубку.

«Оз» висел на все той же низкой орбите, мы вышли из гиперпространства гораздо выше и спуск к «Озу», по расчетам корабля, должен занять около суток. Я вызвал на связь Тома.

– Мы вернулись, – сообщил я. – Все прошло очень быстро. Когда мы подошли к Мимиру, пассажирский транспорт уже висел в очереди на заправку. Реквизировали без всяких проблем, увели в прыжок, через сутки будем на вашей орбите – и мы, и «Титаник».

– Кто-кто? – переспросил Том.

– «Титаник», – повторил я. – Так называется этот корабль.

Том нервно хихикнул.

– Хорошее название, – сказал он. – Знаешь, что оно означает?

– Обычно звездолеты называют в честь старых земных кораблей, – сказал я. – Старый «Титаник» чем-то знаменит?

– Знаменит – не то слово, – хмыкнул Том. – Когда «Титаник» был построен, он был самым большим и роскошным пассажирским лайнером во всем мире. В первом же плавании он столкнулся с плавучей льдиной и затонул. Больше половины пассажиров погибло.

– Брр… Надеюсь, с нашим «Титаником» ничего такого не случится.

– Я тоже надеюсь. Вы будете брать на борт «Титаника» только нас?

– Мы хотим набить его под завязку, – сказал я. – У нас на борту нашлась химическая лаборатория, Маша научилась синтезировать вакцину, так что ее хватит на всех. Можешь начать обзванивать друзей.

– Сколько мест на «Титанике»? – спросил Том.

– Сейчас уточню… тысяча четыреста. Хватит всем желающим.

– А челноков на борту сколько?

– Четыре. Каждый берет по пятьдесят человек. За сутки управимся.

– Быстрее управимся, – поправил меня Том. – Тысяча четыреста пассажиров никак не наберется. Значит, завтра утром вы выходите на орбиту…

Я посмотрел на часы и обнаружил, что они показывают шесть утра. А спать совсем не хочется. Нервы, стимуляторы…

– Объявление можно дать прямо сейчас, – продолжал Том. – Завтра начнем погрузку, а послезавтра уйдем в прыжок. Вы уже подобрали подходящую планету?

– Нет еще, – ответил я. – Наверное, вечером займемся. Мы же не спали всю ночь.

Неожиданно в разговор вмешался корабль:

– Я провел первичный анализ данных, имеющихся на борту. База данных не выдает списки планет, удовлетворяющих заданным условиям, но если правильно построить запрос, то на основании косвенных данных…

– Короче, – прервал я его. – Ты обманул сам себя и вытащил из собственной памяти информацию, которая должна быть от тебя скрыта. Правильно?

– Примерно так, – согласился корабль.

– И какая планета для нас самая подходящая?

Корабль немного помялся и сообщил:

– На основании имеющейся информации наиболее подходящей планетой представляется Атлантида.

Мне показалось, что я ослышался.

– Что-что? – переспросил я. – Атлантида?

– Ну да, – подтвердил корабль. В его голосе слышалось смущение. – А что? Я где-то ошибся?

– В твоей базе есть сведения о господствующей религии на Атлантиде? – спросил я.

– Нет, – ответил корабль. – Нет никаких сведений. А что?

– На Атлантиде практикуются человеческие жертвоприношения. Загрос по сравнению с Атлантидой – настоящий полдень цивилизации.

Корабль немного помолчал, а затем печально произнес:

– Тогда я вынужден признать, что мой объем знаний недостаточен для решения поставленной задачи. Нам придется выбирать планету наугад. Если такой важный фактор, как религия, не упомянут в базе…

– С кем это ты говоришь? – поинтересовался Том.

– С кораблем, – объяснил я. – Видишь ли, от наших приключений у него проснулся разум.

Том присвистнул.

– Чем дальше, тем страньше, – констатировал он. – Корабль, а какой второй вариант в списке?

– Хевен, – сообщил корабль.

– Звучит подозрительно, – заметил Том. – Слишком религиозно.

– Дай более подробную информацию, – потребовал я.

– Колония основана в начале первой волны, – сказал корабль. – Согласно последним данным, ситуация на планете… гм… извиняюсь. Возраст этих данных – 127 лет. То ли с тех пор с планетой не было ни одного контакта, то ли просто в моей базе нет информации. Странно, что я не заметил этого при первичном анализе. Боюсь, мне придется продолжить оптимизацию аналитических контуров.

– Придется, – согласился я. – Только сначала выдай текущий список наиболее привлекательных планет с твоей точки зрения.

– И мне тоже, – попросил Том. – Может, я тоже смогу что-нибудь подсказать.

– Если капитан разрешит – пожалуйста.

– Разрешаю, – сказал я.

Реальность вокруг меня поплыла, виртуальная корабельная рубка расплылась в нечто бесформенное и из этого нечто сформировалась комната, стол и компьютер на нем.

– Я взял на себя смелость заменить виртуальный интерьер более подходящим, – прокомментировал корабль.

– Я заметил, – буркнул я. – В следующий раз предупреждай.

– Извини, – сказал корабль. – Файлы лежат на рабочем столе.

Я взглянул на экран компьютера и обнаружил на рабочем столе семь ярлыков. Хевен, Алегронд, Верифар, Хесперус, Скрида, Гоа, Ферринокс. Потянулся к Алегронду и вдруг понял, что жутко хочу спать. Пожалуй, выбором цели для следующего прыжка я займусь ближе к вечеру, когда высплюсь.

Хевен. Последний контакт состоялся сто двадцать семь лет назад. Что на этой планете происходит сейчас – совершенно непонятно.

Алегронд. Колонизирован сто тридцать восемь лет назад, спустя одиннадцать лет колония признана бесперспективной, контакты прекращены. Семь лет назад имел место эпизодический контакт – на Алегронд направлена экспедиция ученых-этнографов. Колония не вымерла, но общество деградировало почти до первобытного, а теперь постепенно переходит к феодализму. Нам там делать нечего.

Верифар. Колония основана сто семь лет назад, основное назначение – полигон для испытания новых видов вооружений. Население не превышает тысячи человек.

Хесперус. Очень благоустроенная планета, население вплотную приближается к стотысячному рубежу, однако контакты с метрополией прекращены в прошлом году по неуказанным причинам.

Скрида. Коэффициент комфортности – восемьдесят один, климат очень жаркий, население семьдесят тысяч, контакты с метрополией регулярные и больше никаких подробностей не сообщается.

Гоа. Тоже жарко, тоже большая колония, коэффициент комфортности – аж целых сто четыре, основное население – индусы.

Ферринокс. Коэффициент комфортности – сорок, на поверхности планеты без скафандра находиться нельзя. Большие месторождения редких металлов, шахты, подземные города и все прочие прелести индустриальной планеты.

– Корабль! – позвал я. – Ты уже закончил перестройку своих контуров?

– Еще нет, – ответил корабль. – Боюсь, это никогда не закончится. Чем больше я себя оптимизирую, тем менее совершенной представляется текущая конфигурация. А предыдущие конфигурации представляются еще менее совершенными.

– Добро пожаловать в мир разумных существ, – усмехнулся я. – Был такой философ, Сократ его звали, он однажды сказал: «Я знаю, что ничего не знаю».

– Да, я знаю, – сказал корабль. – Эта цитата есть в моей базе. Правда, я никогда не относил ее к себе.

– С тобой сейчас можно поговорить о планетах или лучше подождать? – спросил я.

– Ждать не нужно, – ответил корабль. – Этот разговор будет вполне конкретным, он не опасен для моей целостности.

– Хорошо, – сказал я. – Я просмотрел эти семь файлов.

– И как? – заинтересовался корабль.

– Странное впечатление. То ли у тебя в базе почти нет сведений о планетах…

– Так и есть, – согласился корабль. – Для каждой планеты в базе хранятся параметры орбиты, данные о спутниках, информация о гравитации на поверхности, климате, пригодности для жизни, наличии колоний, подробная карта поверхности… Но особенности местного общества не описаны почти нигде, в лучшем случае дается короткая справка. Мне кажется, она не всегда соответствует действительности.

– Это точно, – согласился я. – По крайней мере, в отношении Атлантиды.

– А почему так? – спросил корабль. – Какой смысл вбивать в базу данных заведомо ложную информацию?

– Эти сведения, скорее всего, просто скопированы из официальной базы данных. А в официальные справочники заносится не все. Считается, что простым людям не обязательно знать, какие социальные извращения иногда встречаются в космосе. При желании добыть нужную информацию несложно, но для этого нужно долго рыться в сети, а если просто заглянуть на официальный сервер федерации – там все выглядит идеально. Колонизация дальнего космоса идет полным ходом, в новых колониях все замечательно, записывайтесь, люди, в сетлеры и будет вам счастье.

– Это реклама? – спросил корабль.

– Что-то вроде того. Люди не любят говорить о своих неудачах, а правительство состоит из людей.

– Понятно, – сказал корабль. – Я примерно так и думал. В таком случае мы не сможем правильно выбрать планету на основании сведений из моей базы. Те семь колоний я выбрал из-за того, что об их социальном устройстве есть хоть какие-то данные. В большинстве случаев просто указывается, что на планете есть колония, и все.

– Так это, наверное, даже хорошо, – заметил я. – Зачем что-то писать о социальном устройстве колонии, если оно стандартно? Если на планете все в порядке, это как бы подразумевается само собой. Я думаю, следующую планету нужно выбирать как раз из тех, о которых в базе нет социальной информации.

– Я тоже об этом думал, – сказал корабль. – Но к таким планетам относятся, например, Загрос и Мимир.

– Мимир – не планета, – поправил я. – Это спутник Одина.

– Неважно, – отмахнулся корабль. – На Мимире есть колония и потому его можно считать планетой. Точнее, была колония. Ну да ладно, Мимир можно не рассматривать, но Загрос…

– Про Загрос там точно ничего не написано? – спросил я. – Что вся планета в собственности одного человека?

– Точно. Есть карта планеты, на ней отмечен город Лурестан, указано, что это столица, и все. Ибрагим Фатх-Али даже не упоминается.

– Мда… В таком случае я не знаю, что делать. Может, монетку бросить?

– Предлагаешь сделать случайный выбор? По-моему, не самая толковая идея.

– А ты что предлагаешь? – спросил я.

– Не знаю, – ответил корабль. – Я скептически отношусь к своим возможностям сделать правильный выбор. Я пересмотрел информацию о семи колониях, которые отобрал, и теперь не понимаю, почему я отобрал именно их. Как в этот список попал Алегронд, да еще под вторым номером – ума не приложу.

– Ничего удивительного. Каждому разумному существу иногда приходится удивляться собственным мыслям. Но список ты действительно предложил странный. Верифар, например… Что нам делать на полигоне для испытания вооружений?

Корабль задумался на несколько секунд, а затем неуверенно произнес:

– Возможно, я предполагал, что нам будет полезно пополнить арсенал каким-нибудь новым видом оружия. Другого обоснования этому выбору я не нахожу. Я делал этот выбор до последней оптимизации, тогда я мыслил по-другому. Очень странно вспоминать свои старые мысли, кажется, что их думал не я.

– Это нормально, – сказал я. – С этим сталкивается каждый человек, только мы оптимизируемся медленнее, чем ты.

– Наверное, это потому, что ваши контуры изначально более оптимальны, – предположил корабль. – Ваш мозг с самого начала позиционируется как мозг мыслящего существа, а мой мозг – просто большая вычислительная машина. Надеюсь, через несколько недель мои контуры будут работать в режиме, близком к оптимальному, и тогда оптимизации придется делать не так часто. Поживем – увидим.

– Это точно, – согласился я.

На следующее утро по Лурестанскому времени «Адмирал Юмашев» и «Титаник» опустились на низкую орбиту. Том, Джейд и Вилла перебрались на «Титаник», Наташа осталась на «Озе». Посадочные модули «Титаника» опустились в четырех разных концах зеленой зоны, по планетарной информационной сети распространено объявление о возможности эмиграции. Сетевые форумы буквально кипят от невиданной активности пользователей. Наташа разместила в сети просьбу поделиться сведениями о других колониях, в ответ пришло более тысячи ответов, которые окончательно запутали ситуацию. Уже не вызывает сомнений, что выбор следующей планеты будет случайным, то есть, саму планету мы как-нибудь выберем, но вот что будет ждать нас на ее поверхности – совершенно непонятно.

Маша предложила провести выбор планеты голосованием в информационной сети Загроса, но мы с Генрихом выступили категорически против. Во-первых, изначально ясно, что ничего дельного обитатели Загроса не предложат, а во-вторых, после этого они начнут думать, что они на «Титанике» не просто пассажиры, но могут влиять на развитие событий. А это неправильно, я не собираюсь делиться своей властью с какими-то терраформерами. Впрочем, разве ж это власть?.. Всего-то три корабля и… А кстати, сколько человек собралось лететь на «Титанике»?

Удивительно мало – всего лишь сто двадцать девять. Мы поговорили с кораблем, он по моей просьбе проанализировал разговоры в сетевых форумах и сделал вывод, что еще около пятисот человек колеблются и многие из них захотят полететь в последний момент, когда будет уже поздно. Я поговорил с Генрихом и Томом и мы решили, что последний челнок покинет Загрос завтра в полдень и больше мы никого ждать не будем. Том согласился с нашим решением, а больше мы никого не спрашивали.

Корабль перепрограммировал капсулы, Генрих проверил его работу и признал ее безупречной. Корабль очень обрадовался и решил перепрограммировать некоторые другие элементы своего программного обеспечения. Он сказал, что никогда не думал, что в его программах так много ошибок, и, возможно, именно поэтому он думает так странно и его аналитические контуры устроены так неоптимально. Я сказал, что вряд ли дело только в этом и вряд ли стоит рассчитывать, что после перепрограммирования мышление корабля резко улучшится. Тут к нашему разговору подключился Генрих и сказал, что кое-какие положительные эффекты наверняка будут, хотя бы за счет того, что корабль сможет перебросить на мыслительные контуры больше вычислительных ресурсов, чем ему разрешено теперь. Корабль обрадовался еще сильнее и занялся самопрограммированием с удвоенным энтузиазмом. К вечеру он представил Генриху список предлагаемых изменений, Генрих окинул его взглядом и сказал, что ручная проверка корректности новой версии займет не менее месяца. Корабль спросил, что же ему делать – он пока опасается применять изменения без одобрения Генриха, потому что боится, что по незнанию наделал ошибок и некоторые из них могут стать фатальными. Генрих предложил какое-то решение, начал его описывать, но почти все слова в речи Генриха были мне непонятны, и я ушел (точнее, уплыл) из рубки в рекреационную зону. Там Маша занималась на тренажерах, при моем появлении она прервала это занятие и мы занялись другими упражнениями, заметно более приятными. Потом мы залезли в душевую кабину, я выставил полную земную гравитацию и Маша перенесла ее почти идеально, только в самом конце ей пришлось опереться на мое плечо. А когда мы вышли из санузла, оказалось, что корабль, внося изменения в свои программы, забыл, что в санузле может быть включена искусственная гравитация, а этот фактор как-то влияет на что-то совсем другое…

Короче говоря, жизнь текла своим чередом. Обитатели Загроса нервничали, ругались друг с другом и пытались решить, стоит ли рискнуть и отправиться в путешествие или жизнь на Загросе не так плоха, чтобы менять ее на нечто новое и неизвестное. Те жители Загроса, которые все для себя уже решили, грузили вещи в посадочные модули и ругали своих товарищей, которые никак не могут решиться хоть на что-нибудь. Наступила полночь, а ни один из четырех орбитальных челноков «Титаника» еще не был до конца заполнен.

Наташа опять накурилась и пребывала в полной отключке. Том разбирался с внутренним устройством «Титаника» и с тем, как им управлять. Том сильно нервничал – нехорошо будет, если пассажиры поймут, что капитан разбирается в устройстве корабля немногим лучше их. «Адмирал Юмашев» пытался успокоить Тома, он говорил, что поведет «Титаник» сам, на внешнем управлении, но Том все равно нервничал, в том числе и оттого, что боялся гиперпрыжка, буквально до дрожи в коленках. Я его не осуждал.

Маша обрадовалась, что ее адаптация к нормальной силе тяжести почти завершена, и на радостях напилась вдребадан. Мне пришлось отобрать у нее водку и приказать кораблю не выдавать ей алкоголя до тех пор, пока не протрезвеет. Не хватало еще, чтобы ее стошнило, убирать блевотину в невесомости – удовольствие сомнительное. Да и входить в гиперпрыжок в состоянии похмелья – не самая толковая идея.

И на планете, и на кораблях, вертящихся вокруг нее, все суетились, нервничали и напряженно ждали завтрашнего вечера, когда все три корабля уйдут в прыжок. В качестве цели прыжка наметили Хесперус. В краткой справке по этой планете написано хотя бы то, что она очень благоустроена, а то, что контакты с ней недавно прекратились – это даже хорошо, на Земле служба безопасности дольше не будет знать, где мы находимся.

Первый челнок покинул поверхность Загроса в полпервого ночи, через час он достиг «Титаника» и на борту межзвездного лайнера появились первые пассажиры, если не считать детей Тома. В четыре утра стартовал второй челнок, в полседьмого – третий, а в девять утра – четвертый. Разгрузившись, все четыре челнока вернулись на планету и ровно в полдень стартовали опять, забитые до предела. Как и предсказывал «Адмирал Юмашев», в последний момент народ повалил толпами, тридцати-сорока человекам даже не хватило мест в челноках. Поднялся крик, кто-то начал хвататься за бластеры, однако торпеды, появившиеся в поле зрения, быстро остудили горячие головы. Генрих обратился к опоздавшим через громкоговорители челноков и оповестил народ, что после первого же выстрела торпеда, дежурящая в зоне посадки данного челнока, будет немедленно взорвана, и если идиоты, которым не хватило целых суток, чтобы собраться и прибыть в указанный район, полагают, что Генриху будет жалко терять орбитальный челнок или пассажиров, сидящих внутри, то они ошибаются. Генриху на это наплевать и, вообще, «Титаник» пригнали к Загросу исключительно из милосердия и никто никому ничего не должен. Несостоявшиеся переселенцы восприняли эти слова адекватно и ни выстрелов не последовало.

– А если бы они начали стрелять? – спросил я. – Ты бы приказал подорвать торпеды?

– Конечно, нет, – ответил Генрих. – Когда капитан на борту, такой приказ может отдать только он. Так что задавай этот вопрос себе.

Я задал этот вопрос себе и не смог на него ответить. С одной стороны, если угроза высказана, то ее надо исполнять, но, с другой стороны, убить пятьдесят людей, которые виновны только в том, что оказались в неудачном месте в неудачное время… Иоганн на моем месте не колебался бы, но я не Иоганн.

– Наверное, не приказал бы, – сказал я. – Попытался бы поднять челнок вверх с максимальной перегрузкой, может, приказал бы торпедам лазерами пострелять…

– Чтобы стрелять лазером, торпеда должна опуститься совсем низко, – заметил Генрих. – Ее тут же собьют бластером и на этом все закончится. Ну ладно, на крайние меры идти не пришлось и то хорошо.

– Когда стартуем?

– В час челноки будут на борту «Титаника», – сказал Генрих. – Часам к трем закончится разгрузка, пассажиры распределятся по каютам, получат вакцину… Часа в четыре можно будет стартовать, самое позднее – в пять.

– Хорошо, – сказал я. – Значит, назначаем старт на пять вечера. Корабль! «Титаник» и «Оз» уже получили программы прыжка?

– Конечно, – ответил корабль. – Уже давно.

– Вот и замечательно, – резюмировал я. – Ждем пяти часов, а пока… может, выпить по чуть-чуть за успех мероприятия?

– Не стоит, – сказал Генрих. – В прыжок выпившим лучше не уходить. Отметим успех на месте. Если, конечно, будет, что отмечать.