Йоннен все еще чувствовал вкус крови.

Прошла уже целая перемена с тех пор, как они вынырнули из бассейна в часовне Красной Церкви под некрополем Годсгрейва, истекая алым. Там их ждали пятьдесят люминатов, которые быстро провели его, отца, женщину по имени Паукогубица и колдунью Мариэль по оживленным улицам города. Вторая половина центурия осталась на случай, если союзники Мии кинутся в погоню.

Йоннен не знал, хорошо это или плохо. Но за ним никто не пришел.

Когда они прибыли в апартаменты в первом Ребре, Паукогубица увела колдунью в неведомом направлении. Отец отправился принять ванну. Йоннена окружили рабы, тщательно его вымыли, подстригли и одели в белую тогу с фиолетовой оторочкой. И наконец, с куда большими почестями, чем заслуживал их постыдный побег из горы, отец отвел его к матери.

По крайней мере, к женщине, которая называла себя его матерью.

Увидев его, Ливиана Скаева расплакалась и так крепко обняла его, что чуть не сломала мальчику ребра. Она поблагодарила Всевидящего, благословила имя его отца и притянула мужа одной рукой, по-прежнему обнимая сына второй.

– О, Люций, – всхлипывала она. – Мой дорогой Люций.

И хоть он промолчал, в голове мальчика звонко звучали слова:

«Меня зовут Йоннен».

Они вместе уселись за восхитительный ужин. Только втроем, хотя такого не случалось уже целую вечность. Стол был уставлен лучшими яствами, которых Йоннен не ел уже многие недели. Никакой отвратной тушенки, холодной каши или вяленой говядины. Никакой жалкой халупы или заброшенных развалин. Никаких пошлых историй или сигариллового дыма. Вместо этого перед ним стояли блюда, от которых текли слюнки и хотелось облизать пальцы – идеально приготовленное жаркое и медовые пряности, тающие во рту. Безупречные фарфоровые тарелки, серебряные приборы и звонкие бокалы из двеймерского хрусталя. Мама даже разрешила ему выпить немного вина.

Однако Йоннен все равно чувствовал только вкус крови.

«Бедный Мясник».

«Бедная Эклипс».

Он скучал по огромному грубоватому лиизианцу и по их тренировкам на деревянных мечах. По тенистой волчице, их играм и бесстрашию, которое она дарила ему. Но Йоннен принял решение. Остался верным отцу. Верным Итрее. Верным династии и трону, на который однажды взойдет.

Он сделал свой выбор.

И теперь должен жить с ним.

Мать уложила его в кровать. Обнималась с ним целых пять минут, будто боялась вновь отпустить. Он провалялся всю неночь без сна на белоснежной простыне, смотрел в потолок и обдумывал свой поступок. А на следующую перемену за ним послал отец.

Йоннена провела через апартаменты группа из дюжины люминатов. Хорошо вооруженных. В полном обмундировании. Бдительные, как ястребы, они наблюдали за каждой тенью. По правде говоря, эта напряженная атмосфера пугала мальчика – он так привык, что Эклипс поглощала его страх, что разучился справляться с ним сам. Ожидая в коридоре у кабинета отца, он обнаружил, что его руки и ноги дрожат.

Йоннен искренне боялся, что вот-вот расплачется.

– Возьмите пять центурий ваших лучших легионеров, – услышал он голос отца. – Кровавый бассейн залейте маслом и сожгите. Поставьте у каждой колонны бочку с аркимической солью и подпалите их, как только ваши люди отойдут на безопасное расстояние. Я хочу, чтобы от часовни Красной Церкви камня на камне не осталось.

– Как прикажете, император, – ответил мужчина.

Йоннен услышал грузные шаги, и из кабинета вышли трое центурионов люминатов, облаченных в доспехи из могильной кости и кроваво-алые плащи. Проходя мимо, они поклонились ему и поспешили исполнять приказ императора. Несмотря на стычку в горе, похоже, механизм республики по-прежнему работал и полностью подчинялся воле его отца.

Вскоре Йоннен вновь услышал его голос.

– Входи, сынок.

Он посмотрел на люминатов, стоявших рядом, но никто из них и глазом не повел. Очевидно, мальчик будет говорить с отцом наедине. И он на подкашивающихся ногах прошел в кабинет.

Его отец в длинной фиолетовой тоге сидел на диване рядом с шахматной доской. Он побрился, помылся и выглядел, как всегда, безукоризненно. Но под его глазами появился легкий намек на тени, словно он тоже плохо спал.

Его взгляд был устремлен на единственную фигурку на доске – черную пешку. Рядом с ней лежал стилет из могильной кости. Йоннен увидел ворону с янтарными глазами на рукояти. Он напоминал миниатюрную копию меча Мии.

– Отец, – сказал мальчик.

– Сын, – ответил тот, показывая рукой на диван напротив.

Мальчик поплелся через кабинет, ступая по карте республики. По Итрее и Лиизу, Ваану и Ашкаху – все они теперь находились под властью его отца. Это уже не республика. Это королевство во всем, кроме названия.

Йоннен сел перед его правителем.

– Где Паукогубица? – спросил он, оглядываясь. – И колдунья?

Отец отмахнулся от вопросов, словно от мошкары.

– Мне вчера приснился сон, – заявил он.

Йоннен удивленно заморгал. Не такого разговора он ожидал.

– …И что тебе приснилось, отец?

– Моя мать.

– О, – выдохнул Йоннен, не зная, что еще ответить.

– Она была вся в черном, – продолжил отец, не отрывая взгляда от шахматной фигурки. – Хотя никогда так не одевалась. В длинных перчатках до самых локтей. И она разговаривала со мной, Люций. Ее голос звучал очень тихо. Будто издалека.

– Что она сказала?

– Что мне нужно поговорить с тобой.

– О чем?

– О Мие Корвере.

Вот этого он как раз ожидал.

– О моей сестре.

Наконец его отец поднял взгляд, и Йоннен услышал тихое шипение, когда Уиспер выполз из тени императора. Змей посмотрел на мальчика своими не-глазами и облизнул воздух не-языком. Он выглядел плотнее, чем раньше: чернее, достаточно темным для двоих.

Йоннен по-прежнему слышал скулеж Эклипс, когда…

– Значит, она тебе рассказала.

– Да, – ответил Йоннен с пересохшим горлом.

Отец наклонился, его глаза загорелись.

– И что именно?

Мальчик с трудом сглотнул. Встретился взглядом с отцом, но быстро отвернулся.

– Мия сказала, что она твоя дочь. Зачатая Алинне Корвере.

В кабинете воцарилось долгое молчание. Ладони Йоннена вспотели.

– Что еще? – наконец спросил его отец.

– Она сказала…

Мальчик запнулся. Покачал головой.

– Уиспер, – позвал император.

– …Не бойся, малыш…

Тенистый змей выполз вперед и растворился в тени Йоннена. Когда он поглотил страх, глоток за глотком, мальчик вздохнул. Набрался храбрости. Стал холодным, как сталь. Он снова встретился взглядом с отцом – темным, твердым и непроницаемым. И на сей раз не отвернулся.

– Она сказала, что я тоже зачат донной Корвере, – не дрогнув, закончил Йоннен. – Что моя мать – на самом деле не моя мать.

Император откинулся на спинку дивана, глядя на сына черными блестящими глазами.

– Это правда? – поинтересовался Йоннен.

– Правда.

Живот Йоннена скрутило. В груди заныло. Он знал. В глубине души он знал, что Мия не стала бы врать о таком. Но услышать подтверждение…

Его глаза обожгли слезы. Мальчик сморгнул их, чувствуя стыд и печаль.

– Она моя сестра.

– Я бы рассказал тебе. Когда ты бы повзрослел. Я не хотел тебя обманывать, сынок. Но некоторую правду нужно заслужить. А другая правда – лишь вопрос точки зрения. Хоть Ливиана и не родила тебя, она все равно любит тебя как родного. Не сомневайся в этом ни секунды, Люций.

– Мать дала мне другое имя.

В голос императора просочилась сталь.

– А это имя дал тебе я.

Мальчик склонил голову. И медленно кивнул.

– Да, отец.

Император всей Итреи поднял черную пешку с доски, но взгляд Йоннена задержался на стилете. Его отец покрутил фигурку в руке, позволяя тускнеющему свету упасть на полированный эбонит. Он поджал губы. Молчание затянулось.

– Что еще она тебе рассказала? – наконец спросил он. – Твоя дражайшая сестра?

– Многое, – буркнул мальчик.

– Она, случайно, не говорила, что планирует делать, если атака на гору пройдет успешно?

Йоннен пожал плечами.

– Да не особо. Но я догадываюсь.

– Тогда поделись своими догадками.

– Она снова попытается тебя убить.

– И это все, к чему она стремится? Убить меня?

– Ты ей очень не нравишься, отец.

Император улыбнулся и покачал головой.

– Что насчет ее союзников? Ваанианки? Рабов с арены? Мертвеца, вернувшегося из могилы? Что ты о них знаешь? Чего они хотят? Почему следуют за ней?

Йоннен снова пожал плечами.

– Эшлин, похоже, любит ее. Думаю, она следует за своим сердцем.

– А гладиаты?

– Мия спасла их от рабства. Они следуют за ней из любви и преданности.

– Как насчет мертвого юноши? Двеймерца?

Йоннен что-то пробормотал себе под нос.

– Я не слышу тебя, сынок, – сказал его отец с тихой злобой.

– Я сказал, что он не следует за ней. Наоборот, он пытается ее направить.

– Куда?

Мальчик посмотрел на шахматную фигурку в ладони отца. Сейчас он чувствовал себя ею. Маленькой пешкой на слишком большой доске. Время, проведенное с Мией, уже казалось сном. Его чувства к ней спутались в голове – восхищение, презрение, симпатия, ужас. Возможно, даже любовь. Она дерзкая и храбрая, и он знал, что она важная персона. Что ей отведена определенная роль в этой жизни. Но они были знакомы не больше восьми недель. А отца он знал девять лет. И иногда преданность отказывается умирать тихо, что бы там ни говорили в сказках.

– К Короне Луны, – прошептал Йоннен.

Его отец удивленно моргнул угольно-черными глазами. Мальчик наслаждался этим моментом – его отца редко можно было застать врасплох.

– Мама упоминала это имя, – сказал император. – В моем сне. И в прошлом году мой старый друг кардинал Дуомо искал карту к этому месту. Он верил, что там находится ключ к магике, которая полностью уничтожит Красную Церковь. И, несмотря на усилия моей дочери, Эшлин Ярнхайм удалось ее украсть.

– Да.

Его отец подался вперед, всматриваясь Йоннену в глаза.

– Кто или что такое Луна, сынок?

– …Я не могу сказать.

Император поднял стилет из могильной кости. Глядя на Йоннена, покрутил его в пальцах. Не произнеся ни слова. Но Йоннен чувствовал его злобу, как истиносвет, бьющий по коже. Яростно зашипев, Уиспер выполз из тени мальчика, и вместо него появился страх. Затопил ледяным потоком желудок и заставил его руки дрожать. Страх разочарования. Злости. Обиды. Страх, который по-настоящему знает только мальчик, который смотрит в глаза отца и видит, кем он может однажды стать.

– Я не могу сказать. Но…

Йоннен облизнул пересохшие губы. Вернул себе дар речи.

– Я могу показать.

– …Поразительно…

– Да, – выдохнул император.

Они находились глубоко под Городом мостов и костей, перед черным и блестящим прудом. Воздух был плотным и маслянистым, пропитанным вонью крови и железа. Йоннен частично объяснил, что ждет их внизу, но верующим солдатам нельзя было знать, что их император даркин, и люминаты остались у входа в катакомбы.

Йоннен, его отец и Уиспер вошли внутрь и спустились по холодным каменным ступенькам в город тьмы. Дорогу им освещал один аркимический фонарик, который мальчик держал перед собой. Они прошли по извилистым туннелям некрополя и оказались в искажающемся лабиринте лиц и рук. Йоннен безошибочно вел их по памяти, но во мраке казалось, что они скитались там часами. Пока наконец не вышли в просторное круглое помещение.

Мальчик стоял рядом с отцом, наблюдая, как вытягиваются их тени. Уиспер отделился от тени хозяина, зачарованный черным прудом, как Мистер Добряк и Эклипс. Их окружали прекрасные лица, вырезанные в стенах и на полу, и, как и в тот раз, они двигались. Земля ходила ходуном под их сандалиями, каменные руки пытались дотянуться до них, каменные губы нашептывали беззвучную мольбу. Теперь Йоннен понимал, кому принадлежали эти лица.

Их Матери.

Истинной Матери.

Воздух полыхал эмоциями. Голодом. Злобой. Ненавистью. Измученные лица спускались вниз в глубокую впадину, одновременно знакомую и абсолютно неведомую, едва видимую в слабом сиянии фонарика. Берег полностью покрывали открытые ладони и рты. И там, блестящий, бархатный, собирался пруд черной крови.

Божьей крови.

– Кажется…

Его отец неуверенно шагнул вперед. Когда он вытянул руку, Йоннен мог поклясться, что поверхность пруда зарябила в ответ.

– Кажется, я видел это место. Во сне.

– …Сюда он упал… – прошептал змей.

– Сюда он упал, – повторил мальчик.

– И там этого больше? – император смотрел на пруд, но в эту секунду наконец повернулся к сыну. – Это ждет ее в Короне Луны?

– Не знаю, – признался мальчик тоненьким и испуганным голосом. – Но Трик сказал, что Мия должна отправиться туда, чтобы соединить все осколки души Анаиса.

– Зачем ехать в самую глушь к руинам древнего Ашкаха? – спросил отец. – Почему не забрать себе силу, которая находится прямо здесь, под Годсгрейвом?

– То, что в этом пруду, не поможет тебе, отец. Трик говорил об этом. Это все, что осталось от ярости Луны. Та часть, которая хочет только разрушать. Они слишком долго гнили во тьме. Мия не осмелилась к ним прикоснуться. И тебе не стоит.

Глаза императора заблестели во мраке. Сосредоточились на этой жидкой злобе. Его руки сжались в кулаки. От раздражения. Волнения. Расчета.

– Карта Дуомо, – император вновь устремил на сына черные глаза. – Та, которую украла Ярнхайм. Ты ее видел?

Йоннен с трудом сглотнул. Он любил отца, действительно любил. Восхищался им. Подражал ему. Завидовал. Но больше всего он его боялся.

– …Видел, – прошептал мальчик.

– Уиспер.

Тенистый змей продолжал молча качаться перед прудом.

– Уиспер! – рявкнул император.

– …Да, Юлий?..

– С тех пор, как ты убил спутника моей дочери, ты кажешься… темнее. – Он окинул змея внимательным взглядом. – Ты чувствуешь разницу?

– …Поглотив волчицу, я стал сильнее, да. Я это чувствую…

– Значит, эта история – правда? Уничтожая другие… фрагменты…

– …Мы забираем их себе…

Император посмотрел на сына.

– И моя дочь убила другого даркина?

Мальчик кивнул.

– По крайней мере одного.

– Тогда она по крайней мере вдвое сильнее меня.

Йоннен снова кивнул, наблюдая за отцом в сиянии одинокого фонарика. Разум императора активно заработал – коварство и ум Юлия Скаевы сокрушали всех, кто выступал против него. Построили трон на холме из вражеских костей. И поскольку Йоннен был примерным учеником, его разум тоже активно заработал.

Как он понимал, у отца было две проблемы с его блудной дочерью. Первая – Мия может получить могущество, ожидающее ее в Короне Луны. И вторая – даже если у нее не получится, с двумя фрагментами Анаиса она все равно сильнее отца. Если она вернется в Годсгрейв во время истинотьмы – а она наверняка так и поступит, – он не сможет ей противостоять.

Император посмотрел на чернильную черноту, в аркимическом свете его лицо выглядело выточенным из камня. Йоннен не помнил, чтобы он раньше видел такое выражение на его лице. Чуть ли не… испуганное.

– Она показала мне это неспроста, – пробормотал он. – Это ответ. Не просто трон или титул. Не творение человека, обреченное превратиться в пыль и кануть в Лету. Это вечно. Бессмертно.

Император всея Итреи медленно кивнул.

– Это – могущество бога.

– …Которое ждет тебя, Юлий…

– Это опасно, отец, – предупредил Йоннен.

– Что я тебе всегда говорил, сынок? О том, как получить истинное могущество? Разве для этого нужны сенаторы? Солдаты? Или святые служители?

– Нет, – прошептал Йоннен.

– Тогда что для этого нужно?

– Воля, – ответил мальчик. – Воля пойти на то, на что другие не осмелятся.

Юлий Скаева, император Итрейской республики, стоял на кричащем берегу и смотрел на эбонитовый пруд. Каменные лица произносили беззвучные молитвы. Каменные руки ласкали его кожу. Божья кровь нетерпеливо пошла рябью.

– У меня есть эта воля, – провозгласил он.

И, не произнеся больше ни слова, шагнул в черноту.

– …Юлий!..

– Отец! – вскрикнул Йоннен, делая шаг вперед.

От императора не осталось ни следа, не считая небольших волн на блестящей черноте. Пруд замерцал и исказился, на его поверхности заиграл странный не-свет. С бешено колотящимся сердцем в груди мальчик подошел еще на шаг. Каменные лица застыли. Казалось, сам Аа затаил дыхание.

– Отец? – позвал Йоннен.

Вой за гранью слышимости. Шум в темноте за глазами. Йоннен часто заморгал, покачнувшись, и схватился за виски. Его череп пронзила черная боль. Каменные лица шире распахнули рты, крики становились громче, пока не задрожали сами стены. Уиспер свернулся клубком и зашипел от боли. Йоннен тоже, упав на колени и раздирая их до крови о каменные лица. По залу будто шла вибрация – по городу, по самой земле, хотя ничто вокруг не двигалось.

Йоннен невольно присоединился к хору криков, чувствуя притяжение, какую-то темную гравитацию. Затем посмотрел на божью кровь и увидел, что она дрожит, – там, куда вошел его отец, расходились идеальные концентрические кольца. Живот мальчика скрутило, его сердце подскочило, когда он понял, что жидкость отступает, как при отливе, стекая обратно в…

«Куда?»

Он не мог пошевелиться. Не мог дышать. В легких давно закончился воздух, но он все равно пытался кричать, широко распахнув глаза и наблюдая, как падает уровень крови. Теперь в центре пруда открылся скорчившийся силуэт. Мужчина, покрытый блестящей чернотой. Кровь продолжала уходить, оставляя за собой чистый камень, каждая капля проникала в поры мужчины. Его образ изменился, на секунду показались кошмарные очертания и мгновенно исчезли. И когда крики достигли пика, силуэт принял знакомое Йоннену обличье.

– …Отец?

Он сидел на дне пруда. Голова склонена. Одно колено на безупречно чистом камне. На помещение завесой опустилась тишина.

– …Юлий?..

Отец Йоннена открыл глаза, и мальчик увидел, что они полностью черные. Не обращая внимания на свет от фонарика, все тени тянулись к нему. Йоннен заметил, что его собственная тень протягивает к отцу руку. Тоска, тошнота и голод внутри него приносили почти физическую боль.

Но медленно, очень медленно чувство прошло. Потускнело, как солнечный свет во время истинотьмы. Отец Йоннена дрожал от прилагаемых усилий. Все его мышцы напряглись. Вены на шее взбухли до предела. Но постепенно чернота на поверхности его глаз отступила обратно в зрачки и открыла белки.

– Воля, – выдохнул он мрачным, резонирующим голосом.

Император поднял руки. Тени вокруг ожили и принялись извиваться, корчиться, вытягиваться, как черное, дышащее существо.

– Воля на то, на что другие не осмелятся.

– …Юлий?.. – позвал Уиспер. – …Ты в порядке?..

Император сжал кулаки. Тени застыли, как нашкодившие дети. Мужчина опустил подбородок и улыбнулся.

– Я… прекрасно.

Воздух гудел. Тени рябили. Уиспер отполз от края пруда, природный инстинкт заставил змея свернуться в тени Йоннена. Но вместо того, чтобы поглотить его страх, мальчик почувствовал, как спутник его удваивает. Ужас змея смешивался с его собственным.

Император выбрался из высохшего пруда. Йоннен опустил взгляд и заметил, что тень его отца стала кромешно-черной. Не достаточно темной для троих, четверых или даже десятерых, а настолько бездонной, что свет попросту умирал в ней. Мальчик услышал тихое шипение, будто сковородку поставили на раскаленную плиту.

Прищурившись, император пошарил в мантии и достал троицу Аа, висевшую на золотой цепочке вокруг его шеи. В глазах мальчика ярко вспыхнул свет священного символа, ослепляя и вызывая тошноту. Йоннен ахнул и отпрянул, подняв одну руку, чтобы прикрыться от этого отвратительного сияния. Его желудок скрутило, и он увидел, что кожа отца шипит и жарится, как говядина на сковородке, там, где он прикасался к троице. От паленой плоти императора пошел дым.

Сжав челюсти, Юлий Скаева обратил свою волю на золотые солнца. Вены вздулись на его предплечье, и он медленно сжал пальцы. Троица смялась, как олово в тисках, и превратилась в бесформенный комок в его кулаке. Скривив губы от отвращения, он откинул испорченный символ в дальний угол пещеры и взглянул на обожженную ладонь.

– Мы вернемся в Ребра, – сказал император. – И ты нарисуешь мне карту Дуомо.

– Да, отец, – прошептал мальчик.

Тогда отец посмотрел на него. Невзирая на спутника в своей тени, Йоннен почувствовал, как его сердце пронзает страх. Тьма вокруг них пошла волнами, его собственная тень задрожала, будто боялась не меньше его. И, взглянув отцу в глаза, Йоннен увидел в них голод.

– Хорошо, что твоя память острее мечей, сынок.