Мия сидела на окровавленных ступеньках, схватившись за голову окровавленными руками.

У нее почти получилось. Почти вышло.

Почти.

Члены Духовенства мертвы или повержены. Все лучшие Клинки Церкви убиты. Тихая гора – дом самого жестокого культа убийц в республике – ныне под ее контролем.

Но он успел улизнуть в этом хаосе. Скользкий, как теневой змей на его шее, Скаева, вопреки представлениям Мии, вполне уютно чувствовал себя в тенях. Он вернулся в конюшню, а затем добрался до покоев вещателя, пока Мия и остальные, как недотепы, бегали в его поисках по лабиринту коридоров, залов и лестниц. И он не только получил свой приз, но и сбежал вместе с Паукогубицей через кровавый бассейн.

Скаева перерезал Мяснику глотку. Столкнул Наив с галереи. Богиня, Мия даже не знала, что это возможно, но он убил Эклипс – она почувствовала это, как копье черной агонии в груди, пока брела во мраке. И дабы усугубить эту боль, зияющую рану, вырезанную в ее бьющемся сердце, он похитил своего сына.

Забрал Йоннена.

– Ублюдок, – прошептала она во тьму, и по ее щекам полились слезы. – Ебаный ублюдок…

– Мы вернем его, Мия, – пыталась утешить ее Эшлин. – Обещаю.

Ваанианка сидела рядом с ней на лестнице конюшни, положив запачканную кровью руку на ее бедро. Сидоний опустился на колени рядом с телом Мясника, закрыл его глаза и произнес молитву за упокой. Мечница стояла неподалеку и тоже зачитывала молитву, забрызганная с головы до пят кровью защитников горы. Трик остался в Зале Надгробных Речей с Меркурио, бдительно следя за Аалеей и Друзиллой.

«Йоннен…»

Мия покачала головой. Почувствовала, как в ее груди набухает страх, но, потянувшись к своему спутнику, обнаружила лишь пустоту. Мистер Добряк был изгнан. Эклипс уничтожена. Ее сила не уменьшилась от их потери, но впервые с тех пор, как ей было десять, она осталась в полном одиночестве, которому не было видно конца. Несмотря на девушку, сидящую рядом, несмотря на друзей вокруг, которые сражались, истекали кровью и погибали за нее, эта мысль пугала Мию больше всего.

Посему, как обычно, она обратилась к своей старой доброй подруге.

Ярости.

Мия посмотрела на мертвого Мясника на ступеньках и ощутила тлеющую искру. Перевела взгляд на Наив, лежащую в луже крови на полу, и искра разгорелась. Подумала об Эклипс, превратившуюся в воспоминание, и внутри нее вспыхнул огонь. Сжигая страх и поднимая Мию на крыльях из дыма и угольков, опаляя ей легкие, когда она стиснула зубы и поднялась на ноги. Она подумала не об отце, о другой.

О той, кто принес ей почти столько же боли.

О той, кто не сбежал.

– Друзилла, – сплюнула она.

– Да поможет мне Богиня, – выдохнула Друзилла.

В Зале Надгробных Речей было тихо, как в могиле. На полу под ней – вырезанные имена мертвых. На стенах вокруг – склепы павших верующих. Рядом с ней стоял полумертвый двеймерец, держа в руках острые мечи. Тьма перед ней покрылась рябью, и Друзилла часто заморгала, а Аалея сжала ей пальцы. Сердце Леди ухнуло в пятки, когда она увидела темный силуэт, выходящий из тени статуи Матери. Ная возвышалась над ними, высеченная из полированного черного гранита. С ее платья свисали оковы. В одной руке она держала меч. В другой – весы.

«Как она меня оценит? – гадала Друзилла. – Захочет ли меня принять?»

– Мия, – прошептала Аалея.

– Доброй неночи, ми донны, – ответила Корвере.

Ее меч покрывала запекшаяся кровь, янтарные глаза на рукояти сверкали алым, как пятна на ее коже. Темные волосы обрамляли безжалостное лицо. Друзилла вспомнила, как увидела ее в первый раз в этом самом зале. Юную, бледную и зеленую, как трава. Как у нее тряслись руки, когда она протягивала мешочек с зубами.

– Назовись.

– Мия Корвере.

– Клянешься ли ты служить Матери Ночи? Клянешься ли выучить смерть во всей красе, навлекать ее на тех, кто этого заслуживает и не заслуживает, во имя Ее? Станешь ли ты аколитом Наи и мирским инструментом тьмы между звездами?

– Клянусь.

В этом зале ее посвятили. К этой статуе ее приковали и бичевали за непослушание. На этом полу она узнала правду о заговоре Церкви. В сердце всего произошедшего.

Женщина тихо вздохнула.

«Богиня, если бы мы только знали, кем она станет…»

– Рад снова тебя видеть, вороненок, – сказал Меркурио.

– И я, шахид, – ответила девушка, не отводя взгляда от Леди Клинков.

– Где Скаева?

Глаза Мии прищурились от гнева.

– Не здесь.

«Значит, император сбежал. Корвере потерпела неудачу».

Аалея медленно шагнула вперед, подняв руки, ее губы изогнулись в прекрасной кроваво-алой улыбке, голос стал сладким, как мед.

– Мия, дорогая моя, нам стоит по…

Тьма выстрелила вперед, заострившись в лезвие меча, и резанула горло Аалеи, рисуя на нем улыбку от уха до уха. Темные глаза женщины округлились, кроваво-алые губы приоткрылись от кашля, рука прижалась к шее. Она покачнулась вперед, по молочно-белой коже полилась рубиново-алая жидкость. Взглянув на статую Матери наверху, молча произнесла последнюю молитву, на ее подведенных сурьмой ресницах набухли слезы. А затем шахид масок упала вниз лицом на залитый кровью камень, и ее льстивый язычок умолк навсегда.

Друзилла встретилась взглядом с Мией и прочла в ее глазах свое будущее. Она потянулась в мантию, ее пальцы покалывало от адреналина и страха, пока она нащупывала клинок между своих грудей – место, которое двеймерец из вежливости пропустил, когда обыскивал ее в поисках оружия. Юноша выкрикнул предупреждение, сверкнула сталь, и отравленный клинок Друзиллы со свистом полетел прямо в горло девушки.

Корвере подняла руку с растопыренными пальцами. Тьма вокруг нее распустилась, как цветок, и щупальца ожившей тени поймали нож на лету. Девушка опустила подбородок, на ее губах заиграла свирепая улыбка. А потом взмахнула рукой, и тьма понесла нож обратно к Друзилле и положила его к ногам женщины.

– Вот вам и Леди Клинков, – сказала Мия.

– Мия… – начала Друзилла, ее горло сдавило.

– Тут не хватает имен.

Женщина недоуменно заморгала.

– …Что?

Мия кивнула на гранитный пол. На блестевшую от крови Аалеи спираль, которая начиналась у статуи Наи. Сотни имен. Тысячи. Королей и сенаторов, легатов и лордов. Священников и проституток, нищих и ублюдков. Имена каждого, принесенного в жертву Черной Матери. Каждой смерти, навлеченной Красной Церковью.

– Тут не хватает имен, – повторила Мия.

Друзилла почувствовала хватку на своих руках. Крепкую, как железо. Холодную, как лед. Опустив взгляд, увидела, что тени схватили ее; черные ленты обвились вокруг запястий, перекрывая кровообращение. Женщина вскрикнула, когда ее потащили по полу, неземная сила швырнула ее к основанию статуи Наи. В голове затрещало. Из носа потекла кровь. Она смутно осознала, что тени поднимают ей руки и сковывают запястья оковами, которые висели на мантии Богини.

– Отпусти меня! – потребовала Друзилла, брыкаясь. – Отпусти!

Ответ Мии был холодным, как зимний ветер.

– Мне нужно завершить историю, Друзилла. И у меня не хватит терпения вырезать эти недостающие имена на полу. Но кое-что я все же вырежу в память о них.

С плеч женщины сорвали мантию. Каменная статуя холодила ей обнаженную кожу. Сердце пронзил страх. Она оглянулась через плечо и увидела жалость в глазах Меркурио. Мрачный взгляд мертвого юноши. Ледяные черные ленты подняли ее отравленный клинок с пола.

– Нет… – ахнула Друзилла, пытаясь освободиться от оков. – Нет! У меня есть семья, есть…

– Это за Брин и Волнозора, – сказала Мия.

В спину Друзиллы вонзился нож, и она закричала. Отравленная сталь вывела двенадцать букв глубоко в ее плоти. Кровь, жаркая и густая, стекала по ее коже. Между лопаток вспыхнула агония.

– Меркурио! Помоги мне!

– Это за Наив, Мясника и Эклипс.

Друзилла вновь взвыла – визгливо и протяжно, – ее голос сорвался, тело выгнулось дугой. Она чувствовала действие яда, пробивающего себе путь с клинка к ее иссохшему сердцу. Но над ним также ощущалась огненная боль от ножа, вырезавшего имена мертвых на ее спине.

– Это за Алинне и Дария Корвере.

Теплая влага. Острая боль. Долгая, как века. Но она быстро проходила. Превращалась в ноющую пульсацию, замедлявшуюся вместе с ее пульсом. Леди Клинков повисла на цепях от оков, ее ослабевшие ноги больше не могли поддерживать ее. Яд затягивал женщину в блаженную черноту. Она пыталась думать о дочери. О сыне. Попыталась вспомнить смех своих внуков, когда они играли под солнцами. Ее глаза закатились, сон манил к себе с распростертыми объятиями.

– Держись, Друзилла, – послышался голос. – Я приберегла худшее напоследок.

Копье обжигающей боли – прямо в основание позвоночника. Ее выдернуло обратно к ненавистному свету для последнего ненавистного мгновения. Рядом стояла Мия. Тьма вокруг нее источала черный холод. Щеки женщины коснулась прощальная ласка.

– Это за меня, – прошептала Мия. – За ту меня, которой никогда не было. За ту меня, которая жила в мире, вышла замуж за кого-то прекрасного и, возможно, держала дочь на своих руках. За ту меня, которая никогда не знала вкуса крови, запаха яда или поцелуя стали. За меня, которую ты убила, Друзилла. Так же жестоко, как всех остальных.

Леди Клинков почувствовала укол мучительной боли прямо в своем гнилом сердце.

Шепот – тихий и черный, как ночь.

– Помни ее, – выдохнула девушка.

И больше она уже ничего не чувствовала.

Хор оборвал свою песню.

Мия заметила это не сразу. Она точно не знала, когда песня затихла. Но, шагая по недрам горы, с ухающим в пятки желудком, она заметила, что вокруг стало смертельно тихо. Сдавшихся аколитов и Десниц заперли в их комнатах или отнесли в лазарет (очнувшись от «приступа», Меркурио убил только двоих, так что лекарей оставалось достаточно, чтобы поухаживать за ранеными). Но без криков, топота, привычного шума и суеты в коридорах в горе было смертельно тихо.

А в читальне – еще тише.

Огромные двери распахнулись от легчайшего прикосновения окровавленных пальцев Мии. Тьма, поджидавшая внутри, – благоухавшая пергаментом, чернилами, кожей и пылью, – казалась приветливее, чем раньше. Мия вошла в библиотеку мертвых, ведя за собой друзей, на ее поясе висели в ножнах отцовский меч из могильной кости и клинок из черностали Маузера. И там, облокотившись на перила галереи рядом с неизменной тележкой с «ВОЗВРАТОМ», стоял летописец ее истории.

– Элиус.

– О, – старик улыбнулся. – Девушка со своей историей.

Он был одет так же, как и всегда: в широкие штаны и потрепанный жилет. На крючковатом носу сидели очки с невероятно толстыми стеклами, по бокам лысеющей головы торчали два пучка белых волос. Спина была сгорблена серпом, в губах зажата тлеющая сигарилла. Он выглядел тысячелетним.

«Что, вероятно, не так уж и далеко от истины».

Летописец дружелюбно улыбался. Даже несколько самодовольно. И пока Сидоний с Мечницей изумленно разглядывали читальню Черной Матери, пока Трик, Эш и Меркурио с любопытством наблюдали за ними, Элиус потянулся, достал из-за уха запасную сигариллу, которую вечно держал при себе, и, прикурив ее от своей собственной, протянул Мие.

Девушка взяла ее, зажала в губах и глубоко затянулась.

– Вам пиздец как нужно объясниться, – сказала она, выдыхая серый дым.

– Как там Адонай с Мариэль?

– Адонай жив, – ответил Меркурио. – Скаева забрал Мариэль в Годсгрейв.

Элиус кивнул, выпуская в воздух большое дымное кольцо. Мия выпустила колечко поменьше в кольцо летописца. Встречая взгляд его голубых глаз своими темными.

– Я жду.

– Если вкратце, я знал, что ты явишься сюда неподготовленной, – ответил Элиус. – Считая, что у тебя хватит сил одолеть Тихую гору в одиночку. Говори что хочешь о своем бесстрашии, но между смелостью и идиотизмом очень тонкая грань. А твои спутники чаще склоняют тебя ко второму, чем к первому.

– Возможно, когда-то, – пробормотала Мия. – Больше нет.

– Да, – летописец выдохнул облачко дыма. – Сожалею о твоей утрате.

Голос Мии был твердым, как сталь. На ее щеках подсыхали кровь и слезы.

– Так о чем вы говорили?

Элиус пожал плечами.

– Учитывая, как ты планировала сюда вломиться, нам нужно было как-то уравнять чаши весов. Поставить Друзиллу в невыгодное положение и подкинуть достаточно Клинков на разделочную доску, чтобы ты могла прикончить остатки Церкви одним росчерком. Я догадывался, что в итоге эта старая сука начнет шнырять по библиотеке и найдет первые две части хроник. Особенно если учесть, что Меркурио проводил тут все свободное время.

Летописец похлопал по трем книгам в тележке с «ВОЗВРАТОМ». У первой был кроваво-алый обрез и ворона, вытесненная на обложке. У второй – голубой и вытесненная волчица. И третью, с черным обрезом, забрызганным белыми точками, украшал кот.

Тогда Мия подумала о Мистере Добряке. Ее сердце заныло в груди. Она пожалела, что не может призвать его обратно, что не может исправить сделанное…

– Поэтому я позволил Друзилле найти книги, – продолжил Элиус. – Первые две части, описывающие историю твоей жизни. И за те недели, что Леди Клинков отправила сюда своих прихвостней рыскать в темноте в поисках третьей части… ну, я ее написал.

Летописец глубоко затянулся и выдохнул облачко дыма.

– Разумеется, некоторые отрывки мне пришлось выдумать. Но помимо прочего, в ней описывался твой «план» проникновения в Тихую гору. После того, как лакеи Друзиллы «нашли» ее, мне лишь было нужно, чтобы Адонай передал тебе через Наив, как на самом деле подобраться к Церкви и испортить радушный прием Друзиллы. – Он прищурился в пелене дыма, вновь затягиваясь сигариллой. – Кстати, хорошая идея с аркимической солью. Я бы до такого не додумался.

– И это все? – спросила Мия.

– Все?! – фыркнул Элиус. – Барышня, этот план был настолько хитер, что его можно покрасить в рыжий и выпустить в гребаный курятник!

– Мои друзья мертвы. Мой брат похищен нашим ублюдком отцом.

– Зато ты, моя дорогая, теперь Леди Клинков. Кто посмеет бросить тебе вызов? Когда Духовенство и их острейшие Клинки погибли от твоей руки? Красная Церковь повержена. Твой заклятый враг сбежал в Годсгрейв, чтобы зализать раны и отмыть штаны от дерьма. Это значит, что ты наконец можешь отправиться навстречу судьбе, которой избегала, как чумы, с тех самых пор, как я направил тебя на этот путь три гребаных года назад.

Мия посмотрела на Трика. В его черные глаза, светящиеся миллионом крошечных звезд.

– Дневник Клео, – пробормотала она.

– Сообразительная девочка, – кивнул летописец.

– Вы знали, – Мия прищурила глаза и затянулась. – Об убийстве Луны Солнцем. О фрагментах души Анаиса. О черной крови под Годсгрейвом. О даркинах. Обо всем.

Элиус пожал плечами.

– Ага.

– Так какого хрена вы мне не рассказали?!

– Что я сказал, когда ты сунула сюда свой нос в прошлом году?

Мия вздохнула, вспоминая их предыдущую встречу в библиотеке.

– Некоторые ответы можно получить. Но самые важные нужно заслужить.

– Я должен был убедиться, что ты подходишь. Должен был знать, из чего ты сделана. Кассий не обладал нужными качествами. Другие даркины, которых я встречал за годы службы, и близко не подходили. Но на этот раз мы должны сделать все правильно, Мия. В прошлом уже пытались воссоединить осколки Анаиса, и это привело к катастрофе, которая чуть не обрекла мир на вечный день.

– Клео, – выдохнула Мия.

– Да. Клео.

Мия посмотрела на Эшлин. Страх в ее груди отражался в глазах девушки. Эш тоже это чувствовала – как вокруг них крутился магический механизм плана, который запустили бесчисленное количество лет назад, возможно, даже вынашивали столетиями. На секунду ей захотелось сбежать. Взять Эш за руку и повернуться спиной ко всей этой крови и тьме. Спрятаться так далеко, как только возможно, и наконец обрести хоть какое-то счастье.

– Кем она была? – спросила Мия.

– Клео? – Элиус пожал плечами. – Обычной девушкой. Как любая другая в тогда еще новом городе Годсгрейве. Ну, не считая осколка души Анаиса, который проник в ее сердце. Она слишком рано вышла замуж за жестокого мужчину и убила его в тот же год, когда у нее впервые пошла кровь. Но так сложилось, что в ее муже тоже был осколок Анаиса. Видишь ли, в те перемены даркинов было больше – фрагменты Анаиса разбросало по всей республике.

Элиус выпустил еще одно кольцо и выдержал короткую паузу, прежде чем продолжить:

– После того, как Клео убила мужа, Ная собрала все свои силы и явилась к ней во сне. Сказала девочке, что она «избранная». Что она восстановит баланс между Ночью и Днем. Как было изначально, как было суждено. И тогда Клео отправилась на поиски других даркинов. Убивая их. Поглощая их сущность, забирая себе их демонов и увеличивая свою силу. И безумие.

– Она была сумасшедшей?

– Ну, она определенно сошла с ума к концу этого пути, – вздохнул Элиус. – Забудь на секунду о комплексе мессии, который ей навязали. Правда заключается в том, что ты не можешь всю жизнь прерывать жизни других и ожидать, что это тебя не изменит. Поскольку, скармливая кого-то Пасти…

– Мы кормим ее частичкой себя.

– И вскоре от нас ничего не остается, – пробормотала Эшлин, глядя на Трика.

Летописец кивнул, выдыхая дым с клубничным ароматом.

– Поначалу Клео бродила по Городу мостов и костей, но затем отправилась дальше по республике. Чувствуя притяжение других даркинов и поглощая каждого на своем пути. Поторапливаемая Наей, она собирала в себе постоянно растущий фрагмент души Анаиса. Но проблема заключалась в том, что в ней росло кое-что еще.

– Ребенок, который упоминался в дневнике, – догадалась Мия.

– Да. И будучи уже на сносях, пропитанная убийствами, она наконец отправилась на восток через ашкахскую пустыню. Чтобы найти Корону Луны, где ее ждал самый яркий и мощный осколок души Анаиса. Прямо там она и родила. Одна, не считая спутников, сама достала на свет кричащего и брыкающегося мальчика. Лежа голой на окровавленном камне. Перегрызла пуповину собственными зубами. Вот это воля… Вот это смелость…

Элиус покачал головой и вздохнул.

– Но когда она узнала правду, смелость и воля ее подвели.

В читальне стало тихо, как в могиле. Мия могла поклясться, что слышала собственное сердцебиение.

– Я не понимаю, – сказала она.

– Черная Мать хотела, чтобы Клео помогла вернуть к жизни ее мертвого сына. Но там, в Короне Луны, прижимая собственного новорожденного сына к груди, Клео узнала правду о будущем воскрешении Анаиса. Что тело, хранившее душу Луны, должно погибнуть при его возрождении. Кто бы ни подарил Анаису жизнь, для этого он должен пожертвовать своей.

– Дабы Луна жил…

– Клео должна была умереть. Но у нее появился сын. Мальчик, которому она дала жизнь. Да и сама она была юной. Вся жизнь у нее была впереди. Она почувствовала себя жертвой обмана, а не мессией. Преданной, а не избранной. И поэтому Клео отказала Нае. Прокляла ее имя. Решила остаться в Короне. И остается там до сих пор. Обезумевшая. Поддерживаемая собранными осколками Анаиса, отказываясь отдавать их другим.

– Милостивая Трелен, – прошептала Мечница.

– Ах ты гребаный ублюдок! – сплюнула Эш.

Мия повернулась к своей девушке и увидела, что она испепеляет взглядом Трика.

– Ты знал, не так ли? – процедила ваанианка. – Знал все это дерьмо. Куда оно ее приведет. Чего ей будет стоить!

– Я НЕ ЗНАЛ ВСЮ ИСТОРИЮ ЦЕЛИКОМ, – ответил Трик. – Я НЕ ЗН…

– Херня! Ты знал все это гребаное время!

– Эш, прекрати, – осадила ее Мия.

– Нет! – изумленно воскликнула та. – Ты не можешь подарить Луне жизнь, не отдав свою, Мия! Вот что планировал этот хлипкий старый урод последние три года! – Она сердито посмотрела на Элиуса, а затем толкнула Трика в грудь. – А эта крыса, этот ублюдок, толкал тебя прямо к собственной могиле!

– БОЛЬШЕ НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ, ЭШЛИН. ПРЕДУПРЕЖДАЮ ТЕБЯ.

– Предупреждаешь? – фыркнула девушка. – Давай-ка вспомним, что произошло в прошлый раз, когда мы…

– Так, хватит! – не выдержала Мия. – Прекратите, вы оба!

В библиотеке зазвенела тишина. Где-то во мраке заревел книжный червь. Мия окинула Элиуса пристальным взглядом, шестеренки в ее голове закрутились быстрее. Призрак, навеки заточенный в этой читальне. Безочажная душа, летописец Черной Матери, запертый на целую вечность в Церкви Леди Священного Убийства. Постоянно помогавший Мие: потрепанный дневник тут, небольшой совет там.

– Летописец, о последователях Красной Церкви не рассказывают историй. О нас не слагают песни. Нам не посвящают баллады или стихотворения. Здесь люди живут и умирают в тени.

– Тогда, возможно, тебе здесь не место.

– Вы – это он, верно?

Мия всмотрелась в его голубые глаза, и на нее медленно снизошло озарение.

– Вы – младенец, которого она породила на свет. Сын Клео.

Летописец улыбнулся.

– А в тебе есть что-то еще, помимо симпатичной мордашки и дерьмового характера, да?

Мия изумленно оглянулась.

– Так какого хрена вы тут делаете?!

– Отцы и дочери. Матери и сыновья, – летописец пожал плечами. – Ты лучше других разбираешься в семейных трудностях. Мама вырастила меня в Короне. Тени были моей единственной компанией. Я мог бы прожить там всю жизнь и никогда не узнать другой души. Но когда я стал постарше, Ная заговорила со мной. Чаще всего это случалось в истинотьму. Она посылала мне видения. Шептала мне, пока я спал. Рассказывала о предательстве своего мужа. Об убийстве сына. И в течение многих лет убедила меня, что у каждого в этой жизни есть свое предназначение, и предназначение моей матери – вернуть равновесие на небеса. Луна был внутри нее, когда она меня родила, и это делало меня внуком Наи – по крайней мере, в моих глазах. Поэтому я попытался убедить маму в эгоистичности того, что она сделала. В том, что Аа был неправ, когда наказал свою жену и убил сына. Что небеса заслуживали гармонии, а Ная – справедливости. Но годы одиночества только усугубили сумасшествие моей матери. Ее рассудок был глух. И спустя много лет… я ушел. Попытался найти другой путь вернуть Ночи законное место на небосводе. В годы после ее изгнания поклонение Черной Матери было запрещено. Но я решил, что смогу возродить веру в Наю, и силы, которую она получит от нашей преданности, хватит, чтобы разрушить стены ее темницы. Медленно, кропотливо, но я основал ее церковь.

– Вы были первым Клинком, – осенило Мию.

Элиус пожал плечами.

– Все начиналось с малого. Но в те времена мы по-настоящему верили. Тогда не было ни убийств, ни подношений, ничего подобного. Мы поселились в маленькой часовне на севере побережья Ашкаха. На наших стенах были запечатлены легенды о Ночи и Луне.

– Храм, в который нас отправил Дуомо, – выдохнула Эш. – Место, где я нашла карту.

– Да, – кивнул Элиус. – Наш первый алтарь, вырезанный из камня нашими собственными руками.

– Из красного камня, – заметила Эш.

– Красная Церковь, – пробормотала Мия.

– Все шло довольно неплохо. Вера распространялась. Люди по-прежнему хотели верить в Мать Ночи, несмотря на ложь, которую рассказывало о ней духовенство Аа. Десятилетие спустя, когда наступила истинотьма и Мать была ближе всего к земле, ей хватило сил, чтобы привести нас в эту гору. Сюда, где барьер между Ночью и Днем тоньше всего. И здесь мы по-настоящему развернулись. Но, как говорится, все хорошее когда-нибудь…

Элиус затянулся сигариллой и выдохнул дым.

– Часть паствы смотрела на все иначе, чем я. Они не хотели поклоняться Нае как Матери Ночи, предпочитая видеть в ней Мать Священного Убийства. Они придумали новый путь для Церкви. Путь, который мог обратить нашу преданность в твердую монету, и нашу набожность использовать для обретения земной власти.

Элиус пожал плечами.

– И они убили меня.

Мия часто заморгала.

– Вас убили ваши же последователи?

– Ага, – старик кивнул, сморщив лицо. – Мудилы.

– Богиня… – выдохнула Мия.

– После этого все скатилось в дерьмо. Церковь, которую я основал, стала культом ассасинов, заработала дурную славу и власть. Но проснувшаяся сила Наи начала увядать от укоренившейся здесь гнили. Аа становился могущественнее, вера в него распространялась следом за армиями захватчиков Великого Объединителя. Видите ли, в этом вся суть божеств – у них есть только та власть, которой мы их наделяем. Черная Мать потратила столько силы на создание этого места, что в ней почти ничего не осталось. И когда Церковь сосредоточилась на убийствах и прибыли, а не на истинном поклонении, Ная стала слабеть. Пока она собрала достаточно сил, чтобы вернуть меня в эту… жизнь, прошли столетия. Церковь стала совершенно иной. Но в ее тенях все равно тлел крошечный уголек. Крошечный росток истинной веры, который Ная могла использовать, чтобы сыграть партию длиною в десятилетия. Найти нового избранника. Того, кто восторжествует там, где потерпела поражение Клео. Пока наконец… наконец…

Летописец посмотрел в глаза Мие.

– Она не оказалась здесь.

– Я не спасительница, – возразила Мия. – И не герой.

– Ой, херня все это, – сплюнул Элиус. – Ты точно знаешь, кто ты. Только посмотри, что ты сделала. Что ты делаешь. Последние три года ты меняла мир каждым своим вдохом, и не рассказывай мне, что не чувствовала, что делаешь это не просто ради отмщения. – Элиус показал на две части «Хроник Неночи» в своей тележке. – Я прочел их. От корки до корки. Столько раз, что и не сосчитать. Ты не просто убийца. Если откроешь этому душу, ты сможешь стать девушкой, которая восстановит справедливость на гребаных небесах.

Летописец сердито покачал головой.

– Но мы не можем снова все испортить. От Анаиса осталось так мало, и каждый утраченный фрагмент на шаг приближает к краху. Мой осколок, когда те ублюдки убили меня. Осколок Кассия, когда он умер в Последней Надежде. Возможно, мне стоило больше тебе помогать. Возможно, стоило рассказать обо всем раньше. Но я должен был знать, что тебе хватит воли довести дело до конца, Мия.

Летописец пристально посмотрел в ее глаза.

– До самого конца.

– Мой брат все еще у Скаевы.

– Да. И к тому времени, как ты доберешься до Годсгрейва, скорее всего, он уже будет ждать тебя с армией. Но если ты заберешь силу, которая ждет тебя в Короне, когда наступит истинотьма, ты сможешь вернуть своего брата в мгновение черного ока.

– И затем я умру.

Летописец наклонил голову и пожал плечами.

– Все когда-нибудь умирают. Но мало кто умирает ради великой цели. Ты – избранная, Мия. Это правильно. Это – судьба.

– Это херня! – сплюнула Эшлин, прожигая летописца взглядом.

Старый призрак выдохнул серый дым.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, девочка.

– Не называй меня девочкой, старый скрипучий уебок! – огрызнулась Эш. – Легко тебе рассуждать о том, что правильно, когда ничем не жертвуешь, да?

Элиус рассвирепел.

– Не жертвуешь?..

Летописец выпрямился в полный рост, в его голубых глазах вспыхнула ярость.

– Сто двадцать семь лет. Вот чем я пожертвовал. Больше столетия я гнил в этой ебаной читальне, прикованный к этим книгам. Не живой. Не мертвый. Я влачил существование и молился, что однажды сюда придет тот, кто мне нужен. – Он вытащил сигариллу изо рта и показал ей. – Знаешь, сколько раз я хотел кинуть одну из них в эти полки? Позволить этому месту сгореть – и мне вместе с ним? Я хочу спать, девочка. Хочу, чтобы это закончилось. Но нет, я сидел здесь и ждал в темноте, потому что верил. Можешь злиться на жизнь сколько влезет. Защищать свою любовь, как только можешь. Но даже не смей рассказывать мне о гребаных жертвах. Никогда.

Мия посмотрела на лица своих друзей. Меркурио был охвачен горем, Мечница и Сидоний – восхищены и напуганы. Трик был непроницаем, как камень, как лица в пруду под сердцем Годсгрейва. Эшлин же была вне себя от ярости и медленно качала головой, глядя на Мию.

– Мне нужно подумать, – прошептала Мия. – Обо всем… этом…

– Солнца близятся к покою, – сказал Элиус, снова глядя на нее. – Скоро наступит истинотьма. Ная сможет вдохнуть жизнь в Анаиса лишь тогда, когда все глаза Аа будут закрыты, и если мы упустим эту возможность сейчас, кто знает, что станет с империей через два с половиной года.

Летописец раздавил сигариллу каблуком сапога и кивнул.

– Так что не затягивай с размышлениями, лады?