Адонай был голоден.

Хотя с его последнего кормления прошло всего два часа. Пока он делал жадные глотки между липких от крови бедер очередной безымянной Десницы (но они все безымянные, не так ли?), он прислушивался к ее сердцу, бьющемуся в такт его глоткам – быстро, как крылья пташки о клетку ребер. Ее пульс алыми рывками изливался на его язык, ту-дух, ту-дух, такой сладкий и теплый, что колдун мог бы проглотить эту девушку целиком.

Но Адонай выпил слишком много. Позже, содрогнувшись и упав на колени, он выблевал багровую жидкость прямо на свои белые, как кость, ладони. Безупречность его пытки всегда в равной степени забавляла и возмущала, и горечь этого проклятья ожесточалась тем фактом, что он сам его выбрал. Адонай знал цену силы, прежде чем получить ее. Знал цену за возрождение магики, давно погребенной под руинами древнего Ашкаха. Чтобы овладеть властью над кровью, он должен был стать ее рабом. Как Мариэль была рабыней плоти.

Кровь – единственная пища вещателя, но она также вызывает рвоту. Выпьешь слишком много – и будешь страдать от ужасной тошноты. Выпьешь слишком мало – и будешь страдать от ужасного голода. Постоянная, безукоризненная кровавая пытка.

Какова плата, сила?

– Есть какие-нибудь новости? – спросил Солис.

Покои Достопочтенного Отца находились высоко в горе, на вершине винтовой, сужающейся лестницы. С тех пор, как Друзилла выбрала его на этот пост, Солис почти не ничего не поменял в убранстве. Аркимическая стеклянная скульптура на потолке, белые меховые шкуры на полу, выбеленные стены. Резной стол, заваленный высокими стопками бумаг и фолиантов, книжные полки, идущие вдоль стен справа и слева.

А в стене за столом были вырезаны сотни ниш. В них Друзилла хранила сувениры с тех давних времен, когда она была обычным ассасином – драгоценности, оружие и безделушки, отобранные у ее жертв. Среди них поблескивало серебро – сотни пузырьков с кровью, закрытые темной печатью. Но Солис оставил себе единственный трофей из прошлого – ржавые, запятнанные кровью оковы, висевшие на стене над его головой.

– Сколь многих загубил ты, Последний? – поинтересовался Адонай с легкой улыбкой на губах.

– Что? – переспросил Солис.

Адонай посмотрел на Достопочтенного Отца. Грузный. С тяжелым подбородком. Грубыми руками. Мариэль исцелила его ожоги, но волосы отрастить не смогла – его пепельно-светлые брови превратились в тени, борода, некогда уложенная в острые шипы, – в редкий пушок. Темная мантия натягивалась на бицепсах и собиралась в локтях, открывая шрамы на руках. Тридцать шесть смертей, принесенных во имя Матери, каждая выведена гладкой песней на его коже. Но…

– В «Снижении», – Адонай кивнул на ржавые оковы. – Пробивая и выгрызая себе путь из Философского Камня, поставив свободу за цель. Сколь многих загубил ты? – Он наклонил голову. – И, часом, не укоряешь ли нового императора за это? Ведь по велению Юлия Скаевы был опустошен Камень руками собственных жителей.

– Какие новости из Галанте? – проигнорировал Солис его вопрос.

– Доселе никаких, – соврал Адонай все с той же ухмылочкой.

– Никаких? – вскинула бровь Паукогубица.

Колдун отвел взгляд от оков на стене и посмотрел на остальных членов Духовенства. Они сидели полукругом у стола Последнего – трио убийц с таким послужным списком, что сама Ночь не смогла бы сдержать улыбку.

Само собой, если бы они питали хоть какой-то интерес к Матери Ночи.

Первой сидела Паукогубица. Ореховая кожа, элегантно скрученные дреды на макушке. Облаченная в свою традиционную изумрудно-зеленую мантию и, как всегда, с золотом на шее. Обычный итреец ни разу за всю жизнь не прикасался к золотой монете, а тем временем Паукогубица купалась в золоте. За цепочки на ее шее можно было бы купить поместье в верхней Валентии. За кольца на пальцах можно было бы выкупить половину рабов в Стормвотче. Она умело принимала обличье сурового шахида истин, но хуже всех из Духовенства скрывала свою любовь к деньгам. Словно птица-шалашник, украшающая гнездо собственной плотью. Покрывающая всю свою темную кожу очевидным тщеславием.

Далее Маузер. Со своими темными растрепанными волосами, лицом юноши и глазами старика. Со своими владениями, раскиданными по всей республике, залами, украшенными портретами его самого в натуральную величину, а также с обширными, как леса, гардеробными, полными женского нижнего белья. Адонай знал по меньшей мере семерых жен Маузера, но не сомневался, что их больше. Только одной Матери известно, сколько детей он наплодил. Для Маузера путь к бессмертию лежал через потомство. А потомство, разумеется, требовало средств.

И наконец – прекрасная Аалея. Кроваво-алое платье, кроваво-алые губы, белоснежная кожа. Она единственная из них еще сохранила хоть какое-то подобие веры. Аалея была шахидом масок всего несколько лет, с тех пор, как погиб шахид Телоний, и за это время деньги не успели полностью ее развратить. Но Адонай видел, что начало положено. Ее платья шили лучшие швеи в республике. Она купила дома удовольствий в Годсгрейве и Галанте и огромный палаццо в Уайткипе, где устраивала самые грандиозные вечеринки с юными и поджарыми рабами, целыми мисками чернил и акрами нагой кожи.

Сила.

Развращает.

Ведь они ничем за нее не платили. Ни жертвами, ни муками. Им не напоминала постоянная боль в животе или безобразность собственного отражения о цене могущества, которым они обладали. И поэтому они использовали его безрассудно. Беспечно. Искренне полагая, что хорошо послужили своей Матери и теперь могут отдохнуть, пожиная плоды многих лет труда.

Насыщаясь кровавыми деньгами. Безмятежно убивая.

Все они – недостойные.

– Вещатель? – обратилась Аалея, вскинув безукоризненную бровь.

– М-м-м? – протянул Адонай.

– Вы не получали вестей из часовни Галанте? – ее темные, подведенные сурьмой глаза замерцали в тусклом освещении. – Епископ Златоручка отправилась в погоню пять перемен назад, не так ли?

– Так. – Адонай прошелся вдоль книжных полок, проводя пальцем по корешкам. Подумал, что это весьма показательно, что Солис их сохранил, – он хотел выглядеть образованным, хотя не мог прочесть ни слова из-за своей слепоты. – Но я не получал вестей от Златоручки, оттоле покинула она Город портов и церквей.

Это, по крайней мере, было правдой. Аалея чуяла ложь с завидным мастерством. Но Адонай мог танцевать вокруг истины всю неночь и близко к ней не подойти.

– Это странно, – пробормотал Маузер. – Златоручка не растяпа.

– Как и те, кто поехал с ней, – задумчиво добавила Паукогубица. – Все – острейшие Клинки.

– Возможно, нужно было послать больше людей.

Солис потер то, что осталось от его бороды после бомбы Эшлин Ярнхайм.

– Но у нас и так их весьма немного.

– Если бы вы просто прикончили нашего вороненка в Годсгрейве, Достопочтенный Отец, – сказал Маузер, – то избавили бы нас от этой неприятности.

Адонай усмехнулся, а незрячие глаза Солиса сверкнули.

– Что ты сказал?

Маузер принялся рассматривать свои ногти.

– Лишь то, что для главы культа убийц, у вас, кажется, огромные трудности непосредственно с убийством.

– Осторожнее, мышка, – предостерег Солис. – Как бы тебе не расстаться с твоим болтливым языком. Я же говорил, у девчонки была подмога.

– Да, какой-то мертвец, вернувшийся от Очага, верно? – Маузер побарабанил пальцами по рукояти своего клинка из черностали. – Признаюсь, если бы я встретил на улицах Годсгрейва кого-то вроде нашего славного летописца, то тоже бы обделался.

– Я уже говорил, – прорычал Солис, вставая с кресла. – Спаситель Корвере не был похож на Элиуса. Летописец даже не может покинуть библиотеку. Эта же тварь ходила, куда хотела, и порезала эскадру итрейских солдат на кусочки. И если я услышу хоть еще одно возражение от тебя, хлыщ в корсете, то покажу, насколько велики мои трудности с убийством.

– Повзрослейте уже, – вздохнула Паукогубица.

– О, прекрасный совет от ее любимого шахида, – огрызнулся Солис. – Разве не ты назвала Корвере победительницей в своем Зале, Паукогубица? Она была твоей лучшей ученицей, не так ли? Предательство этой шлюшки стоило нам дороже, чем любое другое за всю историю Церкви, и именно благодаря тебе у нее появилась возможность стать Клинком.

– И я позабочусь, чтобы она заплатила за свое предательство, – тихо ответила женщина. – Я поклялась перед Матерью Ночью и клянусь теперь перед вами. Я отомщу Мие Корвере. Последнее, что коснется ее губ в этой жизни, будет моим ядом. Даже не сомневайся, Солис.

– Ты будешь обращаться ко мне «Достопочтенный Отец», шахид! – рявкнул тот.

Адонай наблюдал за всей этой драмой с ухмылкой на губах. До чего утомительно. До чего обыденно. Но таков порядок вещей, полагал он. Гадюки всегда накидываются друг на друга, когда заканчиваются крысы.

– О чем говорил с тобой Меркурио? – спросила Друзилла.

Сохраняя спокойное выражение лица, вещатель посмотрел на Леди Клинков из-под светлых ресниц. Женщина изучала сотни серебряных пузырьков в нишах. Каждый из них был наполнен кровью Адоная, чтобы епископы, Десницы и Клинки могли быстро передавать сообщения в гору. Даже стоя в двадцати шагах от них, вещатель чувствовал каждую каплю.

– Меркурио, – повторила Друзилла. – Он спускался в твои покои неделю назад. У тебя и твоей сестры состоялась долгая беседа с ним, как меня проинформировали.

– Побега из горы алчет славный Меркурио, – Адонай пожал плечами. – И я – один из его вариантов. Он также молвил, с любезностью присущей, о моем… голоде.

Колдун наблюдал за Друзиллой своими розоватыми блестящими глазами. Он знал, куда уходили ее деньги. На что она тратила состояние, которое постепенно накапливала после гибели лорда Кассия, оставившего Церковь полностью в ее распоряжении. Сколько она могла потерять. И почему так отчаянно цеплялась за то, что смогла построить.

– Нам стоит убить Меркурио и покончить с этим, Друзилла, – пробормотал Солис.

– Рыба лучше ловится на живца, – ответила Леди Клинков. – Если наш вороненок прознает о его смерти, мы больше никогда ее не увидим.

– И как же она прознает о том, что происходит в этих стенах? – спросила Паукогубица.

Друзилла покачала головой.

– Не знаю. Но, похоже, она хорошо с этим справляется. Император дал четкие указания: не трогать Меркурио, пока Скаеве не вернут его наследника.

– Быть может, он до сих пор питает иллюзии, что дочь к нему примкнет? – спросил Маузер.

– Она не идиотка, – Аалея изящно пожала плечом. – Теперь от сотрудничества со Скаевой можно извлечь максимальную пользу. Мия еще может согласиться на его предложение.

– А ты только на это и надеешься, да? – прорычал Солис. – Что ее пощадят? Ты всегда была слишком мягкой с этой девчонкой. И с ее бывшем ментором.

– Я со многими мягкая, Достопочтенный Отец, – ответила ледяным тоном Аалея. – Но вас это никак не касается.

– Как бы там ни было, Меркурио нельзя доверять, – перебила их Паукогубица, глядя на Друзиллу. – Нужно хотя бы запереть его в комнате.

– Нет. Я хочу посадить этого старого ублюдка на достаточно длинную веревку, чтобы он сам повесился.

– При всем уважении, Леди, – обратился Маузер. – Но Меркурио один из самых опасных людей в этой горе. Вы уверены, что ваши личные чувства к н…

– Вы ходите по крайне хрупкому льду, шахид, – Леди Клинков сверкнула глазами. – На вашем месте я бы подбирала свои следующие слова с предельной осторожностью.

– Ежели вы закончили?.. – вздохнул Адонай.

– Мы тебе докучаем, вещатель? – рявкнула Друзилла.

– Прошу прощения, Леди, – вещатель поклонился. – Однако я проголодался.

Друзилла кинула в сторону Маузера еще один ядовитый взгляд, прежде чем повернуться к Адонаю.

– Я понимаю и не хочу тебя задерживать. Но прежде чем ты уйдешь, нам нужно обсудить еще один вопрос.

– Возмолимся же, Леди, что мы решим его быстро.

– Поскольку Мия Корвере так ловко расправилась с последним двойником, император Скаева нуждается в новом. Передай сестре, что нам потребуются ее услуги.

Адонай почувствовал радостный трепет в жилах.

– Стало быть, Скаева явится сюда?

– Если ситуация не изменилась, – ответила Леди Клинков. – Мне говорили, что Мариэль не может создать имитацию без присутствия императора.

Крововещатель лениво пожал плечами.

– Аки с любым художником. Коли модель будет присутствовать, мастер краше напишет ее портрет. Ежели творенье моей сестры любимой должно одурачить Сенат или Скаевы невесту, в таком разе да, – Адонай улыбнулся. – Будет благоразумней, если император удостоит нас своим ликом.

– Хорошо. Я оповещу вас, когда он прибудет.

– Как угодно, – сказал Адонай, подавляя зевок.

Вещатель повернулся, плавно взмахнув шелковой алой мантией, и неторопливо направился к выходу из покоев Достопочтенного Отца. Его босые ноги бесшумно ступили на каменные ступеньки, и он начал спускаться во тьму с едва заметной улыбкой на бледных губах.

Он чувствовал спиной пристальный взгляд Друзиллы.

– Брат мой, брат любимый.

Адонай застал Мариэль за чтением у аркимической лампы в комнате лиц. Ткачиха уткнулась носом в какую-то книгу из читальни и водила скрюченным, сочащимся гноем пальцем над страницей, не прикасаясь к ней. Но как только брат вошел в комнату, распахнув шелковую мантию на своей гладкой, бледной груди, она подняла взгляд.

Ее красные глаза просияли от радости, губы изогнулись в улыбке, сдерживаемой, чтобы кожа опять не потрескалась. В прошлый раз она заживала неделями.

– Сестра моя, сестра любимая.

Адонай ласково снял с нее капюшон и поцеловал в макушку с редкими, сальными, светлыми прядями. Мариэль смущенно отвернулась от него.

– Не смотри на меня, брат.

Адонай коснулся ее потрескавшейся и опухшей щеки, поворачивая лицо Мариэль к себе. Кошмар из мертвой кожи и открытых язв: кровоточащих, гноящихся. Она густо надушилась, но парфюм не мог скрыть мрачную сладость разложения, разрушения империй во плоти.

Он поцеловал ее глаза. Поцеловал щеки. Поцеловал губы.

– Ты прекрасна.

Она взяла его за руку, по-прежнему прижимающуюся к ее щеке. Слабо улыбнулась. Но Адонай уже отвернулся и, заведя руки за спину, смотрел на лица на стенах. Пустые глазницы, открытые рты, керамические и стеклянные, глиняные и из папье-маше. Маски смерти, карнавальные, древние из кости и шкур. Галерея лиц – прекрасных, ужасных и обычных.

– Ты пришел с вестями? – прошепелявила Мариэль.

– Златоручка и ее Клинки умерщвлены. Наш маленький даркин невредим, – Адонай пожал плечами. – Преимущественно. И вмале император прибудет из Годсгрейва, абы по подобию его ты изваяла очередное пугало.

– Трус, – вздохнула Мариэль.

Адонай кивнул.

– Та блудница Наив уже готова?

Колдун поднял брови.

– Готова. Но ревнуешь ты вскую, сестра моя. Тебе это не пристало. Наив – всего лишь инструмент.

– Инструмент, любимый брат, но в неночи былые ты пользовался им ревностно и часто.

– Она меня забавляла, – вздохнул Адонай. – А таже – опостыла.

– Наив поныне тебя бажет.

– Коли так, она глупа не менее, чем все другие.

Мариэль мрачно улыбнулась, и на ее губах заблестела слюна.

– Мнишь, Друзилла нас подозревает?

Адонай пожал плечами.

– Вмале это будет неважно. Доска готова, фигурки сделали свой шаг. Книги из читальни Элиуса направят на путь истинный. И когда все будет сделано, луна засияет на черном небосводе, аки обещал летописец.

Адонай провел пальцем по лампе, изображавшей гибкую женщину с львиной головой и сферой в поднятых руках. Ашкахского происхождения. Тысячелетняя.

– Только представь, сестра любимая, – вздохнул он. – Наша магика – лишь малая крупица того, что они знали. Что нового познаем мы, внегда он вновь озарит небеса? Как облегчатся наши пытки, какие секреты смогут быть почерпнуты, когда позади останутся залитые солнцем берега, и восстановится баланс?

Адонай улыбнулся, водя пальцем по лицу статуэтки.

– Без света не увидишь тень, – сказала Мариэль. – Ночь всегда сменяет день.

– Между черным и белым…

– Есть серый, – одновременно закончили оба.

– Когда Темная Мать возвратится на законное место на небесах, – сказал Адонай, – любопытно, как она поступит с гнилью в своем доме? И всеми теми, кто наживался на ней, отринув веру?

– Внедолге узнаем, брат.

Мариэль переплелась с ним пальцами, ее губы чуть не треснули от улыбки. Адонай поцеловал ее пальцы, запястья. Мрачно улыбнулся в ответ.

– Внедолге.

Элиус так и не нашел конца библиотеки.

Но пытался однажды. Ходил во мраке между полок, по лесу из темного полированного дерева и шелестящих листьев из пергамента, бумаги, кожи и шкуры. Нашел книги, вырезанные на кровоточащей плоти, книги, написанные на несуществующих языках, книги, которые глядели на него с полок. Перемену за переменой он бродил по проходам, порой довольствуясь компанией книжных червей и оставляя позади тонкие завитки сладковатого дыма.

Но конца все же не нашел. И после семи перемен поисков наконец осознал, что в библиотеке ничего не найти, если она сама того не пожелает. Поэтому прекратил поиски.

Элиус закатил свою пустую тележку на бельэтаж и остановился у кабинета, чтобы прикурить сигариллу. Увидел новую стопку книг в ящичке с надписью «ВОЗВРАТ», которые незаметно приносили неночью новые аколиты, обучавшиеся в горе.

Старик выдохнул серый дым, с кряхтением наклонился и, подобрав книги одряхлевшими руками, с почтительной осторожностью сложил их в тележку.

– У библиотекарей всегда работы непочатый край, – проворчал он.

Элиус порылся в поисках очков в карманах жилетки, штанов, рубашки, и наконец обнаружил, что они у него на лбу. Сухо улыбнувшись, прошел в свой кабинет и затянулся сигариллой.

– Девушка, которая дирижирует убийством, как маэстро – оркестром?

Друзилла оторвалась от книги с кроваво-алым обрезом и черной вороной, вытесненной на обложке. Ее губы изогнулись в невеселой усмешке.

– Черная Мать, а он высокого мнения о своей прозе, да?

– Критиковать может каждый. – Элиус зажал сигариллу губами и пожал плечами. – Но да, с некоторыми метафорами он, пожалуй, перемудрил.

– Слава Богине, что он не говорит так, как пишет. Если бы он выражался так же претенциозно, я бы давно его убила.

Летописец окинул взглядом Леди Клинков.

– Чем обязан этому визиту, юная Зилла? Давненько я тебя тут не видел.

– Ты действительно думал, что я не узнаю, чем вы тут занимаетесь? – спросила она, закрывая книгу. – Считал, что я слепая, или просто молился, что я не замечу?

– Я не был до конца уверен, что ты сможешь увидеть нас с высоты своего кресла.

– Как давно ты знаешь?

Летописец покачал головой.

– Не понимаю, о чем ты, девочка.

Друзилла достала длинный и острый стилет из рукава мантии.

– Это еще зачем? – поинтересовался Элиус. – Снова волосы на груди докучают?

Женщина вонзила клинок в стопку исторических романов на столе. Лезвие прорезало кожаную обложку верхней книги и страницы под ней. Летописец скривился, увидев, что изувеченная книга оказалась его любимицей, «На преклоненных коленях».

Где-то во мраке библиотеки проревел книжный червь.

– На твоем месте я бы так больше не делал, юная леди, – пожурил Элиус.

– Полагаю, я понятно выразилась, – ответила Друзилла, вытаскивая стилет.

Летописец посмотрел на свою руку. В его ладони появилась дыра – точно такого же размера и формы, как в книге. Элиус посмотрел на Леди Клинков через это отверстие, а она коснулась кончиком стилета другой обложки.

– Полагаю, что так, – ответил старый летописец.

– Как давно ты знаешь? – Друзилла забарабанила пальцами по вороне, украшающей обложку хроник. Элиус заметил, что она пролистывала и вторую часть. – О девчонке.

Он пожал плечами.

– Я узнал незадолго до ее приезда сюда.

– И не посчитал нужным рассказать мне?

– О, мы внезапно заинтересовались моим мнением! – фыркнул Элиус. – Ты не заходила сюда больше гребаного десятилетия!

– Я – Леди Клинков, Красная Церковь – это…

– Даже не смей читать мне гребаные лекции о том, что это за место, – сплюнул старик. – Я знаю его лучше любого из вас.

– Я не пытаюсь уменьшить твой вклад, летописец, но времена…

– Вклад? – прокричал Элиус. – Я основал эту гребаную Церковь!

– Но времена меняются! – закончила Друзилла, поднимаясь на ноги. – Ты, может, и вырезал ее из ничего, но это было столетия тому назад, Элиус. Тысячелетия! Мир, каким ты его знал, обратился прахом, и несмотря на все услуги, оказанные тобой Пасти, она все равно посчитала нужным оторвать тебя от места у Очага спустя столетия после твоей смерти, и ради чего? Чтобы ты стал ее генералом? Бессмертным Лордом Клинков, который поведет ее паству покорять новые вершины? Нет! – Друзилла смахнула стопку книг со стола, и те рассыпались по полу. – Она сделала тебя своим библиотекарем.

Где-то во тьме вновь проревел книжный червь. На сей раз ближе. Элиус глубоко затянулся сигариллой, держа ее грязными от чернил пальцами, и в его глазах загорелся опасный огонек.

– Не шути с библиотекарями, юная леди. Мы знаем силу слов.

– Избавь меня от этой чепухи. Где третья?

– Что «третья»?

– Третья книга! – Друзилла стукнула ладонью по первым двум частям хроник. – Рождение! Жизнь! Где Смерть?

– Ждет тебя прямо снаружи, если продолжишь наносить увечья этим книгам.

– Где? – процедила женщина.

Летописец откинул голову и выдохнул дым в воздух.

– Не знаю. Я никогда ее не искал. В этом месте не найдешь того, что не должно быть найдено.

– А это, уважаемый летописец, последнее из твоих глупых предположений.

Друзилла схватила две части «Хроник Неночи» и прошла мимо него, ее голубые глаза метали молнии от злости и нетерпения. Элиус уловил аромат роз, исходящий от ее длинных седых волос, а под ним – слабый запах чая и смерти. Подойдя к величественным дверям в читальню, Друзилла распахнула их и сердито окинула взором легион Десниц, поджидающих в темноте снаружи. Десятки слуг. Может, сотня. Облаченные в черное, безмолвные и ждущие приказаний, как послушные ягнята.

«Все должно было быть иначе. Это место должно было быть логовом волков, а не ягнят».

– Обыщите каждый сантиметр этой библиотеки, – сказала она им. – Каждую полку, каждую нишу. Не вредите книгам, и черви не навредят вам. Но найдите то, что мне нужно. – Друзилла показала первые два тома прислужникам. – Третью часть хроник. Автор – Меркурио из Лииза. Пусть Мать обретет вас как можно позже. А когда это все же случится – встретит поцелуем.

Десницы поклонились и, не произнося ни слова, окружили полки.

Друзилла повернулась к Элиусу, все еще держа в руках два тома.

– Ты же не будешь против, если я их позаимствую, летописец?

Старик посмотрел на Десниц среди леса из темного дерева и шелестящих листьев из пергамента, бумаги, кожи и шкуры. Затем затушил сигариллу о стену и вздохнул.

– Подожди, только заполню тебе формуляр.