– Что это за запах? – спросил Йоннен, морща личико.

Сидоний, возглавляющий их вереницу, прижал палец по очереди к каждой ноздре и высморкался.

– Нечистоты.

– И рыба, – добавила Мечница.

– И ДРЕВЕСИНА, – сказал Трик. – А ЕЩЕ СМОЛА. КОЖА И СПЕЦИИ. ПОТ, ДЕРЬМО И КРОВЬ.

– А ты у нас нюхач, – улыбнулся Сидоний.

Эшлин встретилась взглядом с мертвым юношей, но промолчала.

– Мы на месте, – Мясник потянулся в седле и зевнул. – Это Амай. Его можно учуять за мили. Этот город неспроста называют Жопой Лииза.

Они были в дороге почти две недели и порядком устали от бесконечных ливней. Около перемены тому назад Леди Бурь успокоилась и ослабила свою завывающую грозу до депрессивной, беспрестанной мороси, от которой все промокли до нитки. Казалось, будто богиня накапливала силы, свернулась клубком и готовилась, как змея, к моменту, когда Мия снова выйдет в океан. Но, по крайней мере, путешествовать стало легче.

После схватки в башне они ехали спокойно – жители, попадавшиеся на пути, быстро расступались перед центурионом Сидонием и его небольшим отрядом, а несколько встреченных солдат просто уныло отсалютовали и промаршировали дальше. Каждую неночь они находили какое-нибудь укрытие, чтобы спать не под открытым небом, или ютились вместе в подветренной части повозки. Трик оставался на посту, Мясник продолжал показывать Йоннену приемы с мечом (на самом деле мальчик довольно неплохо справлялся и пугающе быстро учился), а Мия предавалась своим размышлениям. Думала о Брин и Волнозоре, о Меркурио, Адонае и Мариэль, об этой суке Друзилле и ублюдке Скаеве и обо всем, чего они ее лишили.

«Скоро, – обещала она себе. – Скоро».

Но сперва им нужно было преодолеть океан.

– Ты говорил, что родился в Амае? – спросила Мия у Мясника, ерзая затекшим задом на месте возницы.

Йоннен держал поводья и пристально смотрел на дорогу.

– Ага, – кивнул мужчина. – Но уплыл оттуда, когда мне было четырнадцать.

– Уплыл? – удивилась Мечница. – Ты же ненавидишь корабли.

– Да. Но если ты родился в таком месте, у тебя не остается другого выбора. Я ебал работу в каком-нибудь кабаке или на рынке. Прямо в ухо.

Эшлин нахмурилась.

– Ты был рыбаком или?..

– Рыбаком? – Мясник фыркнул. – Да я тебе уши надеру за такие слова, девочка! Смог бы рыбак одолеть в поединке Каэлиния Длинностволого на глазах у двадцати тысяч зрителей? Или выпотрошить Марцинио из Вэрвуда, как рыбу?

– Вообще-то да, – ответил Сид. – Рыбак, наверное, смог бы выпотрошить мужчину, как рыбу.

– Я был пиратом, идиоты тупоголовые! – ощетинился лиизианец.

– Но… – Мия нахмурилась. – Тебя же укачивает, Мясник. Ты блевал всю дорогу от Уайткипа до Галанте.

– Ну, хреновым я был пиратом! – воскликнул мужчина. – Почему, по-твоему, я оказался гребаным рабом?

– О… – Мия кивнула. – Теперь… звучит очень даже логично.

– Суть в том, что я там вырос, – насупился Мясник. – Я знаю этот город так же хорошо, как женщин.

Эш подняла руку.

– Молчи! – прошипела Мия.

– Ясненько, – сказал Сид. – Так чего нам ждать от Жопы Лииза? И кстати, им всерьез бы не помешало придумать новое название.

– Это самая опасная дыра с убийцами, насильниками и ворами, на которую вы можете наткнуться. Если вас не посолили, то лучше берегитесь. Жизнь здесь ценится меньше, чем час с проститутом из портового борделя.

– «Посолили»? – переспросила Эш.

– Да, взяли в команду. На корабль. Если ты часть команды, значит – ты соленый. Если нет – ты сухопутное отребье. Видишь ли, пираты следуют кодексу. Шести законам соленых. Первый – «братство». Так, надо подумать… – Лицо мужчины задумчиво сморщилось, пока он пытался вспомнить. – «Зли, проклинай, убивай его, но коль на вкус он соленый, то это брат твой». Другими словами – пираты могут ненавидеть друг друга до чертиков, но в гавани они на голову и плечи выше пресноводных плебеев.

– А если это женщина? – спросила Мечница.

Мясник часто заморгал.

– А?

– Если женщина – пират. Как она может быть твоим братом?

– Хрен его знает, – проворчал Мясник. – Не я писал эти гребаные законы.

– И как они отличают, кто соленый, а кто нет? – поинтересовался Сидоний.

– Некоторые наносят татуировки, – Мясник пожал плечами. – Или имеют шрамы. Другие носят знак своего корабля, пока находятся в гавани. Худших знают по репутации.

– Ясно, – кивнула Мия. – А остальные правила?

Мясник почесал свою голову с крошечным кустиком черных волосков, напоминавших лобковые.

– Ну, еще одно называется «владычество». По сути все, что говорит капитан на борту своего корабля, это закон божий. Еще один – «принадлежность», про субординацию. Командой управляет старший помощник, старший помощник слушается капитана, а капитан отвечает перед королем, – лиизианец задумчиво вытянул губы трубочкой. – Постоянно забываю название четвертого. «Наследство» или «последствия», что-то такое…

– До сих пор не могу поверить, что у пиратов есть гребаные короли, – пробормотал Сид.

– Уж поверь, – кивнул Мясник. – И молись Всевидящему и его Четырем гребаным Дочерям, что никогда не встретишь этого ублюдка. Говорят, его породил шакал. Он пьет кровь своих врагов из кубка, вырезанного из черепа своего отца.

– Так его отец умер во время секса с шакалом или после? – полюбопытствовала Мия.

– Наверное, та еще была пирушка… – ухмыльнулась Эшлин.

– Смейся, Ворона. Но Мясник из Амая не боится ни одного мужчины, рожденного женщиной. А от Эйнара Вальдира мне хочется наделать в гребаные панталоны.

– С каких пор ты начал говорить о себе в третьем лице? Или носить панталоны, раз уж на то пошло?

– Ой, иди на хрен.

– Эйнар Вальдир потопил «Разящего», – тихо сказал Йоннен. – И «Божью Истину» спустя три месяца после этого. И «Пламя Дочери» в глубоколетье.

Мия повернулась к брату и подняла бровь.

– В прошлом году я изучал самых известных врагов Итрейской республики, – объяснил он. – Моя память…

– …Острее мечей, – закончила Мия, улыбаясь. – Знаю-знаю.

Мечница вздохнула.

– Ну, волей Матери Трелен, Корлеоне будет ждать нас в гавани. Нужно просто не нарываться, найти его в пабе и обдумать наш следующий шаг.

– С полным пузом вина, – добавил Сидоний. – И у горящего камина.

– Я выпью за это, – кивнула Эш.

– Во-во, – кивнул Мясник. – Даже Мать Ночи и все ее проклятые мертвецы не смогут меня удержать.

Мия посмотрела на притихшего двеймерца, идущего неподалеку от них. Трик даже не дрогнул.

От запаха просто перехватывало дух.

Мия не могла назвать его просто зловонием, хотя зловоние определенно присутствовало среди ароматов. Портовый город Амай покрывал коркой берега Моря Сожалений, как струпья костяшки бойца. Над ним парил облаком смрад гнилой рыбы, скотобоен и лошадиного дерьма, пронизанный нотками океана.

Но здесь чувствовались и другие запахи. Парфюм тысячи специй: лемонмера, честновоний и черного лотоса. Теплый, хлебный аромат свежеиспеченных пирогов и сахарного теста. Жареного на оливковом масле мяса, сладких угощений, свежих фруктов и спелых ягод. Пусть ими и управляли кровожадные корсары, но все корабли в гавань Амая приплывали с товаром. Этот город был не только пристанищем для скотов и бандитов.

Он был рынком.

Соколы сняли солдатские ливреи – Мясник предупредил, что въезжать в город в цветах Итрейской республики – это все равно что напрашиваться на неприятности. Кроме того, броня из могильной кости Сидония стоила целое состояние и наверняка привлекла бы внимание городских воров. Они оставили кольчуги и мечи, а остальное спрятали в повозке, хотя Мия все равно надела на пояс ножны с мечом из могильной кости.

Амай был окружен стенами, но широкие железные ворота оставались открытыми и без охраны – похоже, король Вальдир клал большой болт на то, кто приходит и уходит из его города. Пока они продвигались к центру, Мия изумленно разглядывала разношерстную толпу всех цветов, форм и размеров: высокие и смуглые двеймерцы, бледные и темноволосые итрейцы, светловолосые и голубоглазые ваанианцы, и повсюду, повсюду – лиизианцы с оливковой кожей, темными кудрями и музыкальными голосами.

– Это родина нашей матери, – сказала Мия Йоннену. – Ты же не говоришь на лиизианском?

– Нет, – ответил мальчик, глядя на толпу вокруг.

– Прислушайся к их языку, – она улыбнулась и глубоко вдохнула. – Он словно поэзия.

Йоннен поднял на нее взгляд, его темные глаза затуманились.

– Научи меня какому-нибудь слову.

Мия взглянула на него.

– Дэ’лаи.

– Дэ’лаи, – повторил он.

– Очень хорошо.

– Что это значит?

– Сестра, – улыбнулась она.

Мальчик вновь воззрился на оживленные улицы, оставив свои мысли при себе. Их повозка катилась дальше; Трик, перед которым люди инстинктивно расступались, прокладывал им путь по мокрой от дождя главной дороге. Мия бдительно осматривалась, ее нервы были на пределе. Начала замечать в толпе характерные знаки отличия, проступавшие среди ярких красок и тканей, если внимательно присмотреться. Мужчины с белыми платками вокруг бицепсов и вышивкой в виде черепа. Группа с татуировками русалок на шеях, еще одна – с треугольными шрамами на щеках. Что-то вроде герба или фамильного символа. Все мужчины были вооружены, вели себя как соратники и выглядели крайне опасными.

– Соленые, – пробормотала она.

Мясник кивнул.

– Главари курятника. Те, кто в волчьей шкуре, мальчики Вальдира. Вульфгарды. У него свои люди по всему городу.

Мия заметила тех, о ком говорил Мясник, – четырех высоких и угрюмых громил, плечи каждого укрывала волчья шкура. Тем не менее, хоть корсары в толпе и расхаживали с вальяжностью, для города, населенного ублюдками, вокруг было слишком уж спокойно. Пара драк – так, по мелочи. Рвота и кровь на мостовой. Мия подумала, не преувеличивал ли Мясник, – она, конечно, любила этого уродливого поганца, но он был не из тех, кто позволял правде помешать хорошей байке. Помимо группки грязных оборванцев, слонявшихся у повозки (Эшлин спугнула их, сверкнув ножом и пообещав кастрировать любого, кто осмелится подойти слишком близко), и мужичка, выпавшего из окна второго этажа, драмы было так мало, что это даже разочаровывало. Вскоре Мия и ее друзья уже смотрели на жемчужину Амая – его гавань.

Хотя Леди Бурь и затянула небеса своей вуалью, гавань все равно представляла потрясающее зрелище. Здесь стояли корабли всех форм и видов: каравеллы с прямыми парусами, трехмачтовые каракки, внушительные галеры с сотнями весел по бокам и смертоносные балингеры, которые плыли одновременно на веслах и парусах. Носовые фигуры были вырезаны в форме драков, львов или прекрасных дев с рыбьими хвостами, паруса расшиты скрещенными костями, улыбающимися черепами или висельными петлями.

Мия приметила самое крупное судно – по правде говоря, таких огромных она еще не видела. Это был гигантский военный корабль, длиной не менее сорока пяти метров, с четырьмя высокими мачтами, тянущимися к небу. Он был полностью окрашен в цвет истинотьмы, и на его носу красивым белым шрифтом было написано название.

«Черная Банши».

– Что это? – спросила Мечница.

Женщина показывала на два высоких каменных шпиля, нависших над береговой линией. Высотой в двадцать метров, из светлого известняка, они были покрыты буйными зарослями колючих лоз.

– Это Тернистые башни, – пробормотала Эшлин. – Они есть по всему Лиизу. Когда-то короли волхвов мучили в них рабов и пытали заключенных.

Мясник вскинул бровь.

– Ты откуда знаешь?

– Моего отца отправили за подношением в Элай, – ее голос понизился, глаза прищурились, когда она взглянула на шпили. – Он совершил убийство, но его поймали на выходе. Леперские священники три недели пытали его в одной из таких башен. Они вырвали ему глаз. И отрезали яйца.

Мясник с Сидонием смущенно заерзали в седлах. Мия взяла Эшлин за руку и увидела печаль в ее глазах.

– Он умер тут? – тихо спросила Мечница.

Эш покачала головой.

– Ему удалось сбежать. Его телу, по крайней мере. Но часть его навсегда осталась там. Именно это заставило его отвернуться от Красной Церкви.

– Мне жаль, – сказала Мечница. – Должно быть, за этим было трудно наблюдать.

– …Да, это было нелегко.

Мия переплела свои пальцы с пальцами Эш. Покосившись на Трика, заметила, что юноша наблюдает за ними с каменным лицом. Торвар Ярнхайм растил своих детей как оружие против Духовенства. Предательство Эшлин и ее брата чуть было не поставило Церковь на колени. И стоило Трику жизни.

Торвар уже мертв – убит ассасинами Церкви. Мия видела боль в глазах Эшлин, когда та смотрела на башни, на это мрачное отражение места, в котором ее отец потерял себя. Все погрузились в неловкое молчание. Но вскоре Мясник нарушил его, вытянувшись и прищуренно взглянув на доки внизу.

– Я не вижу «Кровавой Девы».

– И я, – подал голос Сидоний.

Мия почувствовала незнакомый трепет страха в животе, но, стиснув зубы, подавила его и попыталась не думать о дыре в форме кота в своей груди. Клауд должен был быть на месте – если им хватило времени преодолеть дорогу из Галанте в Амай, то он и подавно должен был уже приплыть. Но, рассматривая корабли на причале, она не увидела краснопарусной красавицы Корлеоне.

– Может, они пришвартовались где-то дальше в заливе, – предположила она. – На этих причалах и камню негде упасть.

Мечница кивнула.

– Давайте придерживаться плана. Где Клауд должен был нас встретить?

– Он просто сказал, что будет ждать нас в пабе, – ответила Мия.

Сид окинул взглядом доки внизу.

– Не хочу все усложнять, но этот лощеный ублюдок не уточнил, в каком? А то я вижу как минимум двадцать пабов.

Мясник ухмыльнулся и покачал головой.

– Следуйте за мной, дорогие друзья.

Мия вновь покосилась на Трика, но юноша смотрел на штормовое море. Пользуясь случаем, она сжала Эшлин руку напоследок и, получив в ответ слабую, но благодарную улыбку, повернулась к гавани. Мясник повел их к оживленным докам, вонь протухшей рыбы и нечистот милосердно ослабла под дуновением неночного ветра с залива. Они пошли по извилистой тропе между чернильными домами, борделями и тавернами. Миновали святыни Леди Трелен и Налипсы, заставленные пожертвованными кубками с кровью, отрубленными частями животных и старыми ржавыми монетами. Слепых нищих, пьяных увальней и обычных прохожих. И наконец прибыли к большому и явно успешному заведению у самой воды.

На вывеске над дверью просто значилось: «Паб».

– Мне это нравится, – объявила Мия.

Получив монетку от Сида, конюх забрал их лошадей. Семеро усталых путников сняли воображаемые шляпы перед охранниками и прошли в шумный зал таверны, набитой посетителями. Широкий и длинный бар был уставлен тысячью бутылок, и в нем эхом отдавалась тысяча баек. Стены были расписаны тысячью рук – чернилами, углем и свинцом, – выводивших декларации, бессмыслицы и поэмы:

Свою любовь и сердце я покинул, но клятву дал вернуться.

У Пилиния хер как у моллюска.

– Найдите столик, – скомандовал Мясник. – Первый раунд за мой счет.

– Как любезно с твоей стороны, Мясник, – улыбнулась Мия.

– Да-да. Слушай, можно у тебя одолжить немного денег? За мной не заржавеет.

Мия вздохнула и передала ему пару бедняков из мешочка. Трик начал пробираться через толпу, возглавив процессию, и, как и на улице, все посетители поспешили расступиться перед ним. Они нашли столик в углу, по-прежнему заставленный пустыми кружками и залитый лужицами, которые подозрительно пахли мочой, но все так устали и замерзли, что это показалось мелочью. Они наконец-то сидели у огня после долгого пути под дождем, и это само по себе казалось маленьким чудом.

Все расселись за круглым столом, Йоннен оказался зажат посредине. Трик нашел стул у бара и сел с краю, чтобы лучше видеть зал. В пабе звучала мешанина дружеских бесед и жарких дебатов, пьяных отповедей и удачных ухаживаний, невероятных сказок и жестокой правды. Неподалеку от камина сидело трио менестрелей с лирой и барабаном и пело самую непристойную песню, которую Мие доводилось слышать.

Вскоре Мясник вернулся с полным подносом пинт эля и расставил их перед всеми, включая Йоннена.

– За что выпьем? – спросила Мечница.

– За Леди Бурь? – предложил Сидоний. – Может, это ее немного задобрит.

Мясник поднял кружку.

– Целует на прощанье муж любимую жену, лобзать стекло бокала суждено вину, и розовый, порхая, мотылек целует сад, а вы, друзья мои, целуйте меня в зад!

– Как насчет тоста за друзей, которых нет с нами? – спросила Мия, поднимая кружку.

Эшлин кивнула.

– За друзей, которых нет с нами.

– КТО ОСТАЕТСЯ В НАШИХ СЕРДЦАХ, ТОТ НИКОГДА НЕ УМИРАЕТ, – тихо добавил Трик.

Мия встретилась с ним взглядом и пробормотала что-то неразборчивое в знак согласия. Эш неохотно кивнула. Все подняли кружки и отпили глоток, кроме Йоннена (который рассматривал напиток с уместным подозрением) и Трика (который даже не посмотрел на свой напиток).

– Так где, бездна его побери, Корлеоне? – спросил Сид, вытирая губы.

– У меня красное лицо? – требовательно спросил Мясник.

– Да не очень.

– Что ж, тогда он явно не у меня в жопе.

– Давай не будем углубляться в тему о том, что побывало в твоей жопе, Мясник, – попросила Мия.

– Кстати об этом, твоя мама передавала привет, – ухмыльнулся мужчина.

– Так! Оставь мою мать в покое.

– Говоришь прямо как твой отец, – хихикнул лиизианец.

Мия невольно рассмеялась и потрясла костяшками прямо перед его носом. Он отмахнулся от ее руки и снова поднял кружку.

– За тебя, прекрасная сучка.

Мия послала ему воздушный поцелуй и сделала большой глоток.

– У вас у всех поганые рты, – пробормотал Йоннен.

Они тихо пили эль, слушая шум паба и песню менестрелей в углу. К тому времени, как они добрались до седьмого куплета, все кружки опустели. Эшлин молча окинула стол взглядом и подняла брови. А затем, не встретив возражений, отправилась на поиски выпивки.

– Когда я впервые напился, – начал Сидоний, – то наблевал на себя.

– Я упала в океан и чуть не утонула, – сказала Мечница.

– Я женился, – признался Мясник.

– Ты выиграл, – кивнула Мия, прикуривая сигариллу.

Йоннен отодвинул свой эль обеими руками.

– Хороший мальчик, – улыбнулась Мия, целуя брата в макушку.

– Мне нужна ванна, – вздохнула Мечница. – И кровать.

– Да, нам не помешало бы снять комнаты, – сказал Сид. – В лучшем случае Корлеоне просто где-то задержался на пару перемен.

– А в худшем? – спросил Мясник.

На это у Сида не было ответа, как и у Мии. Она затянулась сигариллой, почувствовала привкус гвоздики на языке и задумалась о том, что им делать, если Корлеоне так и не появится. У них оставались деньги, но их недостаточно, чтобы оплатить проезд за семерых. Они так и не придумали решение проблемы с Леди Бурь и Леди Океанов. И, оглядывая «Паб», Мия не обнаружила никого, кому она могла бы довериться так, как капитану «Кровавой Девы». Наконец-то обретя минутку покоя, она почувствовала, о чем говорил Мясник, увидела это в фальшивых улыбках, блеске лезвий и в синяках на лице официантки. Затаенную жестокость. Тонкий слой насилия под плотью этого города.

Трик медленно встал, надевая на голову капюшон и пряча свои черные руки в рукава.

– Я ПРОГУЛЯЮСЬ ПО ПРИЧАЛАМ И ПОГОВОРЮ С НАЧАЛЬНИКОМ ПОРТА. ВОЗМОЖНО, КТО-ТО ЗНАЕТ, ЧТО МОГЛО ЗАДЕРЖАТЬ «ДЕВУ».

– Разве ты не хочешь отдохнуть? – спросила Мия. – Немного погреться у огня?

– ЛИШЬ ОДНО В ЭТОМ МИРЕ МОЖЕТ МЕНЯ СОГРЕТЬ, МИЯ, – ответил он. – И ЭТО НЕ ОЧАГ В УГЛУ ЗАБЕГАЛОВКИ. Я ВЕРНУСЬ.

Она наблюдала, как он уходит, и заметила боковым зрением, как переглядываются Соколы. Вспомнила ритм его сердцебиения под своей ладонью. Мечница ушла, чтобы договориться о временном ночлеге, а Мясник и Сид уныло поглядывали на свои пустые кружки. Мия молча курила и наблюдала за залом. Похоже, тут собрались и обычные жители города, и соленые; пираты со своими знаками отличия смешивались с экипажами других кораблей, играли в карты, пьянствовали и подпевали самым пошлым куплетам «Рога охотника». На галерее, судя по всему, что-то праздновали – перемену рождения или другое событие. Мия услышала звон разбитой посуды, громкий хохот и…

– Убери от меня свои гребаные руки!

Голос Эшлин.

– Присмотри за Йонненом, – сказала она Сиду, поднимаясь на ноги.

– Что…

– Присмотри.

Мия проталкивалась через толпу, пока не оказалась в полукруге людей возле бара. Посредине стояла Эшлин, у ее ног – упавший поднос, пустые кружки и лужи эля. Над ней возвышались трое юношей, усмехаясь и скаля пожелтевшие зубы. На них были пальто, кожаные бескозырки и веревки, связанные в петлю на шеях.

«Точно соленые».

Эш сжала руки в кулаки, ее лицо исказилось от злости, когда она обратилась к самому высокому из них – юному пареньку, почти подростку, с сальными длинными рыжими волосами и пафосным моноклем в глазу.

– Еще раз притронешься ко мне, сукин сын, – сплюнула ваанианка, – и будешь учиться дрочить культей.

Тот рассмеялся.

– Это не очень любезно с твоей стороны, куколка. Мы просто дурачимся.

– Иди подурачься сам с собой, дрочер.

Мия вошла в круг развеселившихся зевак и взяла Эшлин за руку. Привлекать к себе внимание было ни к чему.

– Пойдем.

– О, а это кто? Раньше я тебя вроде не видел. – Монокль присмотрелся к двум кругам на ее щеке. – Как тебя зовут, рабыня?

– Эш, пошли, – поторопила Мия, уводя ее.

Два других бандита перекрыли им путь. Толпа сгущалась, явно наслаждаясь представлением. Мия почувствовала слабую искру ярости в груди, заглушающую страх. Попыталась затушить ее, не дав разгореться. Без Мистера Добряка в своей тени она проявляла осторожность. Давала волю страху. Она понимала, что эта стычка не закончится ничем хорошим.

«Держи себя в руках».

– Я задал вопрос, девочка, – сказал Монокль.

– Мы не ищем проблем, ми дон, – ответила Мия, поворачиваясь к нему лицом.

– Что ж, вы все равно их нашли. – Юноша подошел к ней вплотную, сверкая глазами. – Экипаж «Висельника» не станет терпеть оскорбления от пресноводных потаскух, верно, парни?

Двое позади Мии скрестили руки и согласно забормотали.

«Держи. Себя. В руках».

– Разве что… вы придумаете, как загладить свою вину?

Уголки губ Монокля приподнялись в улыбке.

«Держи.

Себя…»

И, медленно подняв руку, он схватил Мию за грудь.

«…Ладно, в жопу это все».

Ее колено врезалось в его пах со скоростью кометы, сталкивающейся с землей. Со шпиля собора неподалеку взлетела стая кричащих чаек, и каждый мужчина в радиусе четырех кварталов заерзал на месте. Мия схватила юношу за петлю на шее и ударила его лицом о край барной стойки. Послышался тошнотворный влажный хруст, испуганные восклицания со стороны зрителей, и пират рухнул на пол – губы всмятку, обломки четырех зубов остались в деревянной стойке.

Один из его дружков потянулся к Мие, но Эшлин врезала ему прямо в горло, и он ошеломленно упал назад, кашляя и округляя глаза. Эшлин прыгнула на него сверху, подобрала одну из упавших кружек и начала бить ею по лицу пирата. Второй схватил первое, что попалось под руку, – бутылку вина, которой он стукнул по краю бара, чтобы получилось оружие, известное как «лиизианская шутка». Но когда он двинулся к ней, Мия согнула пальцы, и его тень впилась в подошву обуви.

Юноша споткнулся, падая вперед, и Мия помогла ему мягко приземлиться, схватив мерзавца за уши и приложившись коленом о его лицо. Прозвучал очередной отвратительный хруст, и нос юноши размазало по щекам, как лопнувшую кровяную колбасу. Мия наступила на его ребра для верности и была вознаграждена очаровательным новым треском.

Эш закончила лупить своего противника кружкой и повернулась к Мие – ее грудь быстро вздымалась и опускалась, лицо расплылось в свирепой улыбке. Мия облизнула губы, почувствовала вкус крови и посмотрела на толпу вокруг них. Затем показала окровавленным пальцем на свою грудь.

– Не прикасаться, если не просят.

Одна из официанток яростно захлопала в ладоши. Зеваки в толпе переглянулись и пожали плечами. Менестрели вновь заиграли, и все вернулись к своим напиткам. Мия взяла Эш за руку и подняла ее с павшего корсара. Та прижалась к ней, по-прежнему пытаясь отдышаться, и опустила взгляд с глаз Мии к ее губам.

– Я бы хотела запросить разрешение на прикосновение, пожалуйста.

Мия шлепнула ее по заднице и улыбнулась, и в этот момент сквозь толпу протиснулась Мечница. Вскоре к ним присоединились Сидоний с Мясником, держащим Йоннена за руку. Соколы сгрудились посреди оживленного зала и заговорили вполголоса.

– Думаю, мы привлекли достаточно внимания на эту неночь, – проворчал Сид.

– Уйдем куда-нибудь? – предложила Эш. – Чтобы избежать нежелательного внимания?

– Угу, – кивнул Мясник. – В этом городе не доебываются к соленым. Лучше перейти в другую таверну, подальше отсюда, но в пределах Амая.

– Но Корлеоне должен был встретить нас здесь, – заметил Сид.

– Попросим привратника передать от нас сообщение Трику, – сказала Мия. – Он все равно не спит и может остаться здесь и дождаться прибытия Корлеоне.

– Если он прибудет, мать его, – прорычал Мясник.

Мия посмотрела на посетителей, уловила несколько косых взглядов. После драки по ее венам побежал адреналин, сердцебиение участилось. Отсутствие Мистера Добряка опустошило ее, а поскольку Эклипс по-прежнему поглощала страх Йоннена, Мия осталась наедине со своим страхом. Страхом, что их могут преследовать. Страхом перед тем, что произойдет, если Корлеоне их бросит. Страхом за Меркурио, за Эш, за брата, за саму себя.

Она посмотрела на пятна крови на своих руках. Осознала, что они дрожат. И сказала:

– Пойдем отсюда.