Глава 21

Нэшвилл

Я жму на газ, хотя и так уже превышаю разрешенную скорость.

Пришло сообщение: «Можешь приехать в «Риман аудиториум»? С Ди что-то не так. Спасибо, Лисса Сент-Джеймс».

В этом послании меня напугали два факта. Во-первых, Лисса написала «Ди», а не «Лайла». Я ни разу не слышала, чтобы она назвала мою подругу Ди, потому что представляет Лайлу Монтгомери – звезду кантри-музыки, а не Ди Монтгомери – живого человека. Во-вторых, если Ди расстроена и не позвонила мне, значит, она страшно обижена. Я звонила ей уже шесть раз, но она ни разу не ответила. Уже повернув к концерт-холлу, я не выдерживаю и набираю Лиссу.

– Понимаешь, я не знала, что делать! – кричит она, будто я требую объяснений. – Ди чем-то расстроена, и я не могу понять, что случилось. Ушла в себя и молчит, а через полчаса конференция. Ты можешь приехать и как-то ее расшевелить?

Надеюсь, что смогу. Я со скрипом въезжаю на парковку и поспешно бегу к указанной Лиссой двери. Она ждет меня у входа.

– Спасибо, что приехала. – Лисса пропускает меня внутрь.

– Ну, вообще-то, я приехала не ради тебя.

Мы поднимаемся по лестнице служебного входа – сплошной железобетон и металлические перила, – и я вдруг резко останавливаюсь. Лисса с удивлением оборачивается ко мне, и я понимаю, что это мой единственный шанс.

– Это ты отправила ту фотографию?

– Конечно, нет.

– А кто?

– Фото продала газетчикам одна девочка из вашей школы.

Я моргаю. Думала, это риторический вопрос. У меня даже мысли не было, что она может знать. Мои руки сжимаются в кулаки.

– Кто? Назови ее имя.

– Отца этой девочки пару месяцев назад сократили. Они чуть не потеряли свой дом.

Я задумываюсь. А я продала бы фотографии, чтобы не потерять свой дом? Предала бы друга, чтобы спасти папу? Возможно. Не Ди, конечно, но… кого-то другого? Наверное.

– Откуда ты знаешь?

– У меня свои источники.

– Почему ты не сказала Ди?

– Какой смысл? – вздыхает Лисса.

Пока мы поднимаемся на второй этаж, я обдумываю ее слова. Лисса указывает мне на дверь с именем Ди. Почему-то сейчас, несмотря на мертвенно-белый свет флуоресцентных ламп, Лисса не кажется такой измученной, как обычно.

Я тихо проскальзываю в приоткрытую дверь. Полностью одетая, причесанная и накрашенная для выступления Ди лежит на диване с отсутствующим выражением лица, словно манекен или пациент на приеме у психиатра. Я закрываю за собой дверь, и она удивленно вздрагивает.

– Ди, почему ты не позвонила мне?

Она хмурит брови.

– Как ты узнала?

– Лисса сообщила.

Я сажусь на диван рядом с ней.

– Я понятия не имела, что ты до сих пор на меня злишься. Мы больше не говорили о той ссоре, но я сказала это сгоряча, и…

– Что? Нет, дело в другом. – Ди опускает глаза. – Я знаю, что ты не хотела. Я тоже не хотела. Я уж и забыла…

– Тогда что случилось? Ты обиделась, что я не захотела прийти на сегодняшний концерт, потому что там будет…

Я испуганно замолкаю. Как я могла не заметить настоящую причину?!

На столике возле дивана стоит огромный букет из ирисов и полевых ромашек. Такой букет мог подарить Ди только один человек во всем мире – Джимми. И он никогда не отправил бы ей цветы без открытки.

– Что написано в открытке? – спрашиваю я.

Ди протягивает ее мне. Пять букв, написанных от руки, без подписи: «ЯБЛТВ». Ди и Джимми всегда писали друг другу записки, используя выдуманные аббревиатуры, и мы с ней ломали головы на переменах, пытаясь расшифровать послания Джимми. «МТС» – Мне так скучно. «ЧБДВВ?» – Что будем делать в выходные? А потом он стал подписывать открытки, сообщения и электронные письма словом «ЯБЛТВ». Я буду любить тебя вечно. Глупо, конечно. Но я все равно ей завидовала. Для меня это звучало намного серьезнее, чем «я люблю тебя» или просто «люблю». Я буду любить тебя вечно. Просто, ясно и навсегда.

Ди внимательно вглядывается в открытку.

– Я тебе когда-нибудь рассказывала, как он это придумал?

Я качаю головой. Я порой забываю, что между Ди и Джимми есть моменты, о которых я не знаю – и никогда не знала.

– Нам тогда было по тринадцать. Он услышал, как мы с тобой говорим о бесконечности, и подумал, что и нам с ним нужно что-то такое. Когда он впервые написал в записке «ЯБЛТВ», я сразу поняла, что это значит. Наверное, глупо… и все же я знала, что это правда, и чувствовала то же самое.

– Ничего не глупо.

Я не понимаю, зачем Джимми прислал Ди эту открытку. Жестокая шутка, все равно что швырнуть камень в окно и убежать.

– Почему он решил прислать тебе цветы и записку?

Ди опускает подбородок на руку.

– Я думаю… это все, что нам осталось. Я не знаю, что делать. И он не знает. Но мы будем любить друг друга вечно.

Другой рукой она крутит подвеску на шее.

– Джимми хотел, чтобы у нас было свое тайное слово. Потому что у нас с тобой была бесконечность. Бесконечность дружбы. Не считая тебя, он мой единственный лучший друг. Мне не хватает его сильнее, чем я думала.

Чтобы хорошо узнать человека, нужно много времени. Ты должен увидеть его с разных сторон, оценить все хорошее и плохое. От невыносимой боли в сердце, которая приводит к Анонимным алкоголикам, до завтраков на ужин, от обидных слов, что кричат друг другу в гримерке, до великодушия и благородства, на которое способны только лучшие друзья.

– И… значит, вы снова будете вместе?

Ди смотрит на меня, словно не слышит вопроса.

– Помнишь, как Джинджер родила жеребенка, когда мы учились в седьмом классе?

Конечно, помню. Мама Ди среди ночи повезла нас на ферму Коллиеров, чтобы мы посмотрели на маленькую новорожденную лошадку. Но при чем здесь жеребенок?

– И что?

– Помнишь, сначала он даже не мог стоять? У него разъезжались ноги, он был совсем беспомощным.

– Помню.

– Вот так я чувствовала себя, когда Джимми решил, что мы должны расстаться. Я не могла стоять на ногах. Мне казалось, будто я совсем ничего не знаю о себе и о жизни.

Ди вертит в руке кулон.

– А сейчас я встала на ноги и хочу посмотреть, к чему это приведет.

Я открываю рот, не зная, что сказать. Мы с ней нередко обсуждали, как могут сложиться ее отношения с Джимми, однако мне и в голову не приходило, что Ди может сама его оттолкнуть.

– Постой…

– Я не могу это объяснить, но с тех пор, как появились эти цветы, я чувствую, что не готова. Я не понимаю, что это значит. Я боюсь, потому что не ожидала этого, и не знаю, что делать…

– А что ты сама хочешь делать?

Она тяжело вздыхает.

– Наверное, жить здесь, в Нэшвилле, в собственной квартире. Не хочу, чтобы он специально приезжал ко мне из колледжа каждые выходные; хочу просто встречаться с ним, если он приедет домой, пить кофе и разговаривать обо всем. Хочу писать ему сообщения, когда что-то мне о нем напомнит. Хочу оставить дверь открытой на случай, если мы когда-нибудь решим в нее войти.

Между нами повисает тишина. Похоже, что Ди все лето сдерживала свои сокровенные желания и мечты; теперь ими наполнилась вся комната.

– Поговори с ним. Я понимаю, что вы не виделись со дня вашего расставания, но так не должно быть. Можно стать друзьями. Это неправильно: все или ничего.

– Не ожидала от тебя… – с улыбкой отвечает она, и я улыбаюсь в ответ. – Ты права. Надо действовать спонтанно.

– Именно.

Она сжимает мою руку.

– Кажется, в глубине души я и сама знала. Мне просто нужно было услышать это от кого-нибудь другого.

Раздается тихий стук в дверь, и я застываю. Если это Мэт, я пробью потолок, превратившись в ракету, заправленную презрением. К счастью, это всего лишь гример.

– Лисса сказала, тебе нужно подправить макияж.

– Она права, – фыркает Ди.

– Мне пора, – вспоминаю я. – Ты в порядке, правда?

Она крепко меня обнимает.

– Все будет хорошо.

– Тогда увидимся завтра на ужине у твоих родителей. Ни пуха, ни пера.

Ди вглядывается в мои глаза.

– Ты могла бы остаться на концерт…

Я мрачно усмехаюсь.

– Не могу на него смотреть.

– Понимаю, – вздыхает она. – Тогда уходи скорей. У него сейчас заканчивается саундчек. Не хочу, чтобы вы столкнулись в коридоре.

Я еще раз крепко обнимаю Ди и выныриваю из гримерки. Мне не хочется видеть Мэта ни здесь, ни на сцене. Другое дело, если бы у меня был при себе ящик гнилых помидоров. Бросить один прямо ему в лицо и увидеть, как густая красная жидкость стекает по коже. А еще лучше – вареный красный картофель, потому что он очень похож по форме на человеческое сердце. Швырнуть ему в лицо мое разбитое сердце.

Наверное, в душе я мазохистка. Ноги сами несут меня к сцене, хотя сердце отчаянно стремится прочь. Не могу понять, о чем буду жалеть больше – о том, что в последний раз взглянула на него или о том, что запретила себе это делать.

Я вхожу через самую дальнюю дверь. Мэт стоит на знаменитой сцене один, лицом к лицу с сотнями пустых деревянных кресел. Когда-то в разговоре он признался, что чувствует себя недостойным здесь выступать. У Ди сейчас то же самое: она боится поверить, что достойна выступать в зале, где пела сама Пэтси Клайн.

Неожиданно я ловлю себя на мысли, что почему-то уже не хочу кидать в Мэта гнилыми помидорами.

– Отлично, – звучит голос звукорежиссера. – Сегодня сделаем бас немного тише.

– Спасибо, – отвечает Мэт, прикрывая глаза рукой. – Пройдем еще раз новую песню?

– Конечно. Если ты готов, можно начинать.

На нем бейсболка, джинсы и белая футболка. Он похож на Мэта, которого, как мне кажется, я знаю. Он подходит к роялю и садится на табурет. Его пальцы начинают наигрывать медленную, грустную мелодию.

 

Словно солдат с войны

Бреду по дороге домой.

Я один на этом пути,

И теперь я совсем другой.

 

 

Битвы меня измотали,

Грудь изрезали шрамы.

Делаю вид, что счастлив,

За улыбкой скрывая раны.

 

 

Все отдал, но проиграна битва,

И ни о чем не жалею,

Сделал я все, что возможно,

И все-таки ты ушла.

 

 

Тоска разрывает сердце,

От нее никуда не деться,

Как в старой Дилана песне:

«Когда ушла от меня ты,

Я потерял себя».

 

Я пытаюсь сглотнуть, но во рту пересохло. Правда находит тебя всегда, даже если ты забьешься в самый угол концертного зала. Находит и хватает за горло. И требует ответной честности. А я не могу быть честной. Мэт наконец написал песню о своей маме и, как обещал, исполнил ее на фортепиано.

Мои глаза наполняются слезами. Они текут по щекам, и я не вытираю их.

 

Я пережил эту боль,

Смысл нашел другой,

Понял, что жизнь коротка,

Некогда прятаться, искать покой.

 

 

Меня измотали битвы,

Но я продолжаю борьбу.

Я многому научился

И сделаю все, что смогу.

 

 

Не отступлю, когда грянет гром

И с неба хлынет вода,

Как в старой Дилана песне:

«Ради тебя я стал сильным,

И так будет всегда».

 

Когда затихает последний аккорд, Мэт берет гитару и начинает петь медленную акустическую версию «Ты сделаешь меня очень одиноким, когда уйдешь».

Простые гитарные аккорды и хрипловатый голос разрывают мне сердце. Я стою в дальнем углу зала, где раньше проводилась «Гранд ол о́при», и думаю о том, сколько поколений людей за долгие годы проливали слезы в этом концертном зале, в мягком янтарном свете, льющемся через витражные стекла. Теперь и я среди них – еще одна капелька святой воды на церковном полу.

Мэт Финч не достоин меня, я поняла это на прошлой неделе. Однако место на сцене он заслужил. Обычный с виду парень в синих джинсах и с гитарой в руках обнажает все шрамы души. Только что он рассказал непростую историю своей жизни звукорежиссерам и осветителям, а сегодня вечером расскажет ее сотням незнакомых людей.

Ухожу, размазывая по щекам слезы. Сажусь в машину и вижу в зеркале заднего вида свое заплаканное лицо. Когда приходит сообщение, я почему-то надеюсь, что оно от Мэта. Но это снова Ди: «Можешь вернуться???»

Я быстро набираю ответ: «Я еще в машине».

Она не отвечает, и я начинаю нервничать. Снова выхожу из машины и направляюсь к служебному входу. Ди вылетает мне навстречу.

– Риган, – тяжело дыша, говорит она. – Мне нужно выбраться отсюда.

– А как же пресс-конференция? Лисса тебя убьет.

Ди пожимает плечами.

– Ничего, подождут полчасика. Можно я поведу?

Не зная, что сказать, просто бросаю ей ключи. Она ловит их на лету, и мы спешим к машине, взбудораженные тем, что убегаем от Лиссы.

– Так. – Ди включает зажигание. – Быстро напиши Джимми и выясни, где он.

Я резко оборачиваюсь к ней.

– Послушай… что ты задумала?

Загадочно улыбаясь, она вжимает педаль газа, и мы с визгом колес выезжаем с парковки.

– Мне нужно увидеть его, иначе я не смогу собраться с мыслями. Потому что ты права. Мы с Джимми не должны выбрасывать годы дружбы из-за того, что больше не встречаемся. И я просто… хочу его видеть.

Дрожащими руками я набираю сообщение: «Привет, где ты сейчас находишься?»

Мы обгоняем все машины, которые попадаются на пути, и даже не глядя на спидометр, я понимаю, что нас могут остановить за превышение скорости. Ожидая ответа, Ди нетерпеливо барабанит пальцами по рулю. Ответ приходит очень быстро: «Езжу по делам. А что?»

– Он ездит по делам.

– А точнее? – стонет она.

Звонит мой телефон. Это Лисса. Я сбрасываю звонок и продолжаю набирать сообщение Джимми.

«А точнее?»

«На заправке на Восьмой авеню. А что?»

– Он на заправке возле Белмонта. Выезжай на кольцевую. Я подскажу, где свернуть.

– Хорошо, попроси его не уезжать, – говорит Ди, снова набирая скорость.

Я возвращаюсь к телефону.

«Оставайся на месте, ладно?»

И сразу же получаю ответ:

«Что случилось? За вами гонится полиция?»

Ха-ха. Джимми разрешается задавать мне такие вопросы, потому что он хорошо меня знает. К тому же, это почти правда – мы ведь сбегаем из позолоченной клетки. Вспомнив о клетке, я тут же получаю сообщение от нашего тюремщика – Лиссы.

«Вы где? Вернитесь немедленно. Риган, я знаю, что ты читаешь это сообщение. Пусть позвонит мне».

– Лисса сходит с ума, – сообщаю я. Мне становится весело.

Ди закатывает глаза.

– Могу представить. Ничего, моя карьера не закончится из-за опоздания на пресс-конференцию.

Она опускает стекло, и в машину врывается ветер.

– Послушай, Ди, там ведь на заправке люди…

Моя подруга обгоняет машину, которая движется, по ее мнению, слишком медленно.

– Знаешь, сегодня мне действительно плевать. Надоело так жить, когда нельзя делать то, что хочется. Только потому, что меня могут сфотографировать.

– Хм… ты случайно не выпила пару коктейлей?

– Заткнись, – смеется Ди. – Нет. Я просто… приняла решение.

Такое наплевательское отношение ко всему ей очень идет, как мне подходят мои слишком минималистичные юбки: может, это и не ее стиль, но смотрится классно. Она с жадностью хватает воздух, будто просидела взаперти целый месяц. Мы мчим по дороге, и я замечаю, что эта часть Нэшвилла совсем не похожа на наш городок. Над головой – голубое небо, по краям дороги – зеленая трава.

Я не могу сдержать любопытство:

– Что ты ему скажешь?

– Понятия не имею, – улыбается Ди, пытаясь одной рукой усмирить разлетающиеся волосы.

Я замолкаю, давая ей время подумать, а потом замечаю наш поворот:

– Сюда, а потом направо.

Вот и последний перекресток, отделяющий нас от заправки. Ди резко поворачивает руль, колеса визжат, и мы влетаем на парковку. Я замечаю Джимми раньше, чем Ди, – он стоит, опираясь на борт черного грузовичка. Я не видела его все лето, но он все тот же. Вот в чем его очарование – старый добрый Джимми не меняется. Всегда одинаковая стрижка, простые рубашки и джинсы «Левис». И на нем это все не кажется скучным.

Ди резко тормозит, выскакивает из машины, хлопнув дверью, и бежит к Джимми. Светлые волосы развеваются у нее за спиной.

На лице Джимми отражается удивление, и он делает неуверенный шаг вперед. Ди замедляет шаг. Я могу прочесть по губам, что говорит Джимми: «Что ты здесь делаешь?», а потом «Что случилось?» Он все еще задает вопросы, когда Ди подходит к нему и обнимает. Джимми хватает ее на руки и приподнимает над землей. Ди вытягивает носки, как балерина. Они крепко держатся друг за друга – девочка с обложек и мальчик-ковбой из маленького городка, моя лучшая подруга и ее лучший друг. Потом Джимми начинает переступать с ноги на ногу, и Ди раскачивается из стороны в сторону, как маятник на часах. Это самый странный в мире медленный танец – крепкое объятие вопреки всему.

Я вижу Ди и Джимми в окне автомобиля, как в раме, на фоне грязного тротуара. Рядом стоит ржавый мусорный контейнер, а неподалеку, возле магазинчика, работник заправки орет что-то в телефон. Но именно здесь Ди водружает флаг – объявляя своей территорию, за которую намерена бороться.

Психолог сказала мне однажды: «Лишь ты сама можешь построить эмоциональный барьер между собой и миром, и лишь ты можешь его разрушить. Другие люди не в силах сломать возведенные тобой стены, даже если очень тебя любят. Ты сама должна их уничтожить, потому что с другой стороны всегда есть на что посмотреть».

Тогда я считала, что она несет чушь, и недоверчиво поглядывала на нее через разделяющий нас барьер в виде кофейного столика. Наверное, я ошибалась. Только что я видела разрушение таких стен своими собственными глазами.

Я подпрыгиваю на месте от пронзительного гудка. Оборачиваюсь и вижу сердитое лицо женщины, которой перекрыла дорогу. Поспешно пересев на водительское место, я отъезжаю в сторону. Не успеваю выключить зажигание, как в моем поле зрения появляется Ди. Джимми улыбается и качает головой из-за ее плеча. А Ди запрыгивает в машину и командует:

– Обратно в «Риман»!

Я выезжаю с заправки и машу Джимми рукой.

– Что ты ему сказала?

– Ничего, ни единого слова… Ой, подожди! Стой!

Ди лихорадочно роется в сумке, выискивая черный маркер, который всегда носит с собой для автографов. Затем пишет что-то на руке, перебирается на заднее сиденье и прикладывает ладонь к окну. Я точно знаю, что она написала: «ЯБЛТВ».

Ди превращает свои чувства в песни, в музыку, в концерты, в огромные, заполненные до отказа залы. Но иногда человеку нужно лишь набраться смелости и написать несколько букв.

Моя подруга перебирается обратно на переднее сиденье, и я жму на газ. В машину врывается ветер, и Ди распахивает руки, словно птица.

– Ю-ху-уу! – кричит она расстилающейся перед нами дороге, сотрясая теплый летний воздух.

Никто в мире никогда не догадается, почему Лайла Монтгомери опоздала на пресс-конференцию тура «На краю вселенной» в Нэшвилле и почему она выглядела не так идеально, как обычно. Только я знаю ее секреты, знаю так же хорошо, как карту созвездий и как дорогу домой. И знаю, почему она дала такой неожиданный ответ на стандартный вопрос, какой совет она может дать своим юным поклонникам. Его потом процитировали в разделе «Искусство» в газете «Житель Теннесси»:

«Совет? Мне всего семнадцать лет! – со смехом ответила мисс Монтгомери. – Этот год был для меня тяжелым испытанием. Я училась отпускать, прощать и удерживать, и пока не совсем понимаю, что вынесла из этих уроков. Но одно я знаю точно: если ты нашел лучшего друга, делай все, чтобы его не потерять».