Глава 22

Нэшвилл

Я просыпаюсь от негромкого стука в дверь. В полусне вижу, как в комнату осторожно заглядывает папа.

– Привет, пап.

– Привет, милая. Прости, не хотел тебя будить… Мне показалось, что ты не дышишь.

Я еще дышу, однако после вчерашнего в полном раздрае. Слишком много всего случилось за один день, учитывая мое эмоциональное состояние.

– Как концерт?

– Потрясающе. Ди сверкала, как звезда. Я даже глазам не поверил, когда увидел огромную толпу. Все кричали как сумасшедшие. Бренда в восторге.

– Здорово. – Я сажусь, опираясь на локти, и слышу, что где-то тихо играет музыка. Подумав, что это будильник на телефоне, спросонья тыкаю в экран. Музыка не прекращается. Я оглядываюсь вокруг себя в поисках источника звука. – Ты слышишь?

Однако папа уже ушел. Поставив босые ноги на ковер, я осматриваюсь. Может, я оставила включенным айпод? Нет, звук стал громче. Прислушавшись, понимаю, что это обычная акустическая гитара. И играет она… на нашем заднем дворе?

Выглядываю в окно, и у меня останавливается сердце. Внизу стоит Мэт Финч с гитарой через плечо. Я открываю окно, надеясь услышать песню из того старого фильма, где парень с дождевиком и большим приемником не может скрыть своих чувств. Но это какая-то другая, неизвестная мне песня. Прислушавшись, я разбираю слова: «Не глупи, не глупи, Риган».

Вот идиот! Его не спасут от моего гнева ни москитная сетка, ни два этажа между нами.

– Милое извинение! – кричу я ему с высоты.

– Я извинялся раз тридцать, – кричит он в ответ. – А ты мне даже не перезвонила.

Я только собираюсь сообщить ему, что мне плевать, как он начинает петь другую песню:

 

– Я буду стоять здесь, пока ты не простишь меня.

Или хотя бы не выслушаешь, ла-ла-ла, о-ла-ла.

Я ехал к тебе всю ночь, и не уйду, пока ты не спустишься.

 

После вчерашнего концерта Мэт улетел домой в Чикаго. Он что, сразу поехал сюда?

– Это частная собственность! – Я кричу так громко, что начинает болеть горло. – И в твоей песне даже нет рифмы!

Мэт продолжает играть и петь:

 

– Тогда звони в полицию, в полицию, в полицию…

 

Я бегу вниз, сама не своя от злости. Сразу за углом натыкаюсь на папу, который сидит в кресле с ошарашенным видом. Заметив выражение моего лица, он прячется за газету.

– Ты можешь его прогнать? – требовательно говорю я, показывая на задний двор.

– Нет. – Папа поднимает газету еще выше, чтобы я не увидела его лица. – Не впутывай меня в свои дела.

– Пап, пожалуйста, – умоляюще говорю я. – Он не дает мне покоя. Он шумит. Он нарушает закон!

Папа пожимает плечами, и я раздраженно поворачиваюсь к лестнице. И тут до меня кое-что доходит. Я резко оборачиваюсь к отцу, прожигая взглядом дыру в газете.

– Кстати, а как Мэт узнал, где мое окно?

– Ну… – Папина голова боязливо показывается из-за спортивной колонки. – Я ему сказал.

– Ты говорил с ним? – не своим голосом визжу я. – Боже, как ты мог!

– Откуда мне знать, что у вас тут какая-то трагедия? Он появляется на пороге нашего дома и хочет спеть серенаду для моей дочери. Мне это показалось невинным, даже милым. Как в старину.

– Что здесь милого?! Я его ненавижу!

В этот момент открывается дверь, и в кухню заходит Бренда, держа в каждой руке по бумажному пакету с продуктами. Папа подскакивает ей помочь, Бренда кладет ключи на столик и переводит взгляд на меня.

– Каждый раз, когда я прихожу с работы, у нас дома какие-то новые персонажи. Чья эта крутая машина?

На нашей подъездной дорожке стоит тот самый «Порше», о котором рассказывал Мэт. Моя летняя жизнь опять вклинивается в обычную. Я молча поднимаю глаза к потолку.

– Мэта Финча, – отвечает за меня папа.

– Того самого, что выступал на концерте?

– Именно.

– Ну надо же! Такой милый юноша, и голос чудесный! – восторгается Бренда. – А где он сам?

– На заднем дворе, поет Риган серенаду.

Бренда не может понять, в чем дело. Я иду в столовую, которая находится прямо под моей комнатой, открываю окно и оказываюсь лицом к лицу с Мэтом. Непривычно видеть его у себя во дворе. Я вдруг вспоминаю, что не накрашена, а мои волосы в полнейшем беспорядке, и решительно сообщаю ему:

– Я сейчас действительно позвоню в полицию.

Он продолжает петь:

 

– Надеюсь, ты это сделаешь,

И полицейские напомнят тебе,

Что ты тоже ошибалась, ты тоже ошибалась…

 

Разозлившись, я захлопываю окно так сильно, что китайский сервиз Бренды подпрыгивает и дребезжит. Как Мэт смеет использовать мое доверие и упрекать меня в ошибках? Я оборачиваюсь на фыркающий звук и вижу, что папа еле удерживается от смеха. Ну спасибо за поддержку!

Поднявшись к себе, я хватаю телефон и только потом начинаю соображать, куда звонить. Я не в самых лучших отношениях с местной полицией, поэтому не могу попросить их убрать Мэта с нашего двора. Если постучать бейсбольной битой по его «Порше», меня просто упекут в камеру, так что тоже не вариант. Наконец меня осеняет. Я набираю номер Бо Моргана. Он на пару лет старше меня, и в нем удивительным образом сочетаются симпатичное лицо, мягкий нрав и чертовски сексуальная фигура. Вот почему я пару раз целовалась с ним в девятом классе. А номер сохранила на всякий случай – он работает в автомастерской своего отца.

– Привет, Бо, – непринужденно говорю я. – Это Риган О’Нил. Слушай, мне нужна помощь. Ко мне тут вчера друг приехал, а теперь у него что-то с машиной, не заводится. Нам нужен эвакуатор.

К тому времени как подъезжает Бо, я успеваю переодеться в легкое летнее платье и туфли на каблуках и нарисовать лицо. Если я собираюсь воевать с Мэтом, надо быть во всеоружии. Наконец у ворот появляется эвакуатор, и я машу Бо рукой с крылечка. Бренда в соломенной шляпе с широкими полями топчется где-то с другой стороны дома, пропалывая свои драгоценные цветочки. Мэт по-прежнему стоит с гитарой у меня под окном и распевает во все горло, поэтому я уверена, что он не заметит похищения.

Бо машет мне в ответ и лучезарно улыбается. Краем глаза я замечаю, что присевшая на корточки Бренда удивленно уставилась на него. Делая вид, что не вижу ее, подхожу к грузовику.

– Привет, и спасибо тебе, – говорю я. – Мой приятель заберет ее через несколько часов. Я сообщу ему ваш адрес. Он заплатит, не сомневайся.

– Отлично, – улыбается Бо. – Рад встрече. Прекрасно выглядишь.

– Спасибо.

– Крутая машинка. – Бо кивает в сторону «Порше».

Я улыбаюсь.

– Не машина, а кусок дерьма.

Из-за работающего двигателя эвакуатора я почти не слышу, о чем поет Мэт. До этого звучало что-то волнительное из Джонни Кэша, с переходом на манерный фальцет при исполнении партии Джун Картер. Насколько я могу судить, сегодня он не слишком разборчив в репертуаре.

Бо выезжает на дорогу и сигналит мне на прощание. Это он зря – Мэт может услышать. Впрочем, поздно: его машина скрылась из виду.

Как и следовало ожидать, музыка тотчас замолкает и Мэт выбегает из-за дома с гитарой, висящей за спиной на манер рюкзака. Я скрещиваю руки на груди, готовясь к бою. Меньше недели назад я не представляла, как можно жить без его поцелуев, но с тех пор как будто прошла целая вечность. Ему нечего делать возле моего дома. Он – лишь воспоминание о прошлой жизни, призрак человека, которым я его считала.

– Черт побери, Риган! Что это было?!

От звука его голоса у меня мурашки бегут по спине. Но он должен понять, что я не шучу.

– Это либо копы, либо эвакуатор, – спокойно отвечаю я, бесстрастно разглядывая ногти, чтобы его совсем уж проняло. И у меня получается.

– Ты вызвала эвакуатор, – повторяет Мэт, словно не в силах осознать этот факт.

– Ну-у… Это такая метафора. Представь, что у тебя неожиданно украли не машину, а доверие, – задумчиво говорю я. – Может, теперь ты хоть отчасти поймешь, что я чувствую.

Я надеюсь, что сейчас он начнет извиняться. Не тут-то было – Мэт свирепеет.

– Хотел тебе сказать, – со злостью говорит он, – что ты была ко мне несправедлива с того самого момента, как мы встретились. Ты только и ждала, когда я облажаюсь. Но это не значит, что я такой плохой. Это значит, что ты во мне ошиблась. Я хороший и подхожу тебе.

Он показывает на меня пальцем, словно обвиняя во всех смертных грехах. Мои щеки вспыхивают; я подозреваю, что Бренде все слышно.

Мэт продолжает, уже спокойнее:

– То, что случилось на прошлой неделе – глупое недоразумение, я не хотел тебя обидеть, и думаю, в глубине души ты это знаешь. По-моему, ты специально выдумываешь поводы оттолкнуть меня.

Бренда до сих пор крутится где-то неподалеку, и мне хочется провалиться сквозь землю. Мэт подходит так близко, что я могу оттолкнуть его, стоит только захотеть.

– И когда я приезжаю, ты вызываешь эвакуатор, чтобы разозлить меня и окончательно оттолкнуть. Но со мной это не пройдет, Риган.

Я все еще держу руки скрещенными на груди и молчу. Мне больше нечего ему сказать.

– Ладно, что толку, если ты меня даже не видишь от злости.

Да, мой гнев стоит между нами, как стена. Я не могу вспомнить, каким он был до истории с Корин. Его лицо окружает рамка предательства. Он напомнил мне, как легко сбить меня с ног, как больно бывает, когда подпускаешь кого-то слишком близко.

– Если бы ты увидела, что у меня внутри, то знала бы, как мне жаль, – тихо произносит Мэт. – И поняла бы, что я прав.

С этими словами он отворачивается и уходит. Гитара бьет его по спине, и он напоминает грустного менестреля.

– Мэт, подожди! – кричу я.

Он поворачивает голову, будто готов вернуться, если я скажу что-то стоящее. Я вздыхаю.

– Давай хоть подвезу тебя до стоянки.

В его взгляде мелькает удивление, будто он надеялся, что я скажу что-то другое.

– Нет уж, спасибо. Мне нужно прогуляться и остыть, чтобы не наговорить того, о чем буду жалеть.

– Ну и прекрасно! – кричу я. В кои-то веки хотела проявить великодушие! – Как хочешь. Всего хорошего!

Мэт ускоряет шаг и начинает ступать тяжелее, как будто выплескивая свою злость. Потом останавливается и оборачивается ко мне.

– И не думай, что все кончено!

– Еще как кончено! – кричу я в ответ. – Все закончилось еще неделю назад!

Мэт отворачивается и в отчаянии воздевает руки к небу. Отлично. Я еще не так могу распсиховаться. Мои щеки горят от злости. Я разворачиваюсь и бегу в дом, чтобы захлопнуть за собой все двери. Бренда стоит у крыльца. Представляю, о чем она думает: хулиганка Риган, которая крушит все на своем пути.

– Вызвала эвакуатор? – спрашивает Бренда. Она произносит это своим любимым менторским тоном, в котором явственно слышен упрек. – Не думаю, что твой папа тебя этому учил.

Какое ей дело? Вечно она лезет!

– Откуда ты знаешь? Ты не моя… – Слова сами срываются с моих губ. Зря, конечно, но у меня на нее уже рефлекс.

– Да, черт побери, я не твоя мать! – неожиданно повышает голос Бренда.

Я изумленно таращу глаза – ни разу в жизни не слышала, чтобы она ругалась.

– Твоя мать – инфантильная эгоистка, не способная отличить хорошее от плохого и не понимавшая своего счастья.

У меня открывается еще и рот.

Бренда снимает садовые перчатки и бросает их на землю. Наверное, я должна обидеться за свою маму, но ничего такого не испытываю. Наоборот, мне впервые в жизни не смешны дурацкая шляпа и длинная юбка Бренды.

– Я никогда не встречала твою мать, – продолжает она, подходя ближе. Теперь она говорит чуть мягче, словно стараясь не испугать меня. – И я не должна говорить о ней плохо, но это так и есть.

Я моргаю, всматриваясь в ее волевое лицо.

– Она бросила беспомощную маленькую девочку и хорошего человека, который ее любил, и мне никогда не понять, почему она так поступила. Я точно не твоя мать, но она последний человек, кем бы я хотела быть.

Я громко сглатываю. Бренда пристально смотрит мне в глаза, ожидая, пока до меня дойдет смысл ее слов. И до меня доходит.

– Я не хочу быть похожей на нее.

– Ты и не похожа, – отвечает Бренда и ставит руку на пояс. – И я не понимаю, почему ты до сих пор здесь.

Я ковыряю землю носком туфли.

– Все сложно.

– Правда? А не мы ли всегда усложняем то, что на самом деле просто и ясно?

Я скрещиваю руки на груди.

– Думаешь, я должна его простить?

– Нет, милая, – отвечает Бренда, снова надевая перчатки. – Думаю, ты его уже простила.

Эти слова попадают мне прямо в сердце. Черт, она права, и я ненавижу ее за это. Нет, я ненавижу себя. Ненавижу Мэта за то, что он прав: мне легче злиться и оставаться одной, чем довериться другому человеку.

– Вот дерьмо, – бормочу я, приглаживая волосы. Терпеть не могу ошибаться и не выношу, когда меня заставляют жалеть о своих поступках.

Бренда не выговаривает мне за ругань, она даже не смотрит на меня. Снова согнулась в три погибели и выдергивает из земли какие-то травинки. А я не могу заставить себя сдвинуться с места. Знаю ведь, как следует поступить, а ноги просто не слушаются. В голове все крутятся картинки моей жизни, как фотографии на вентиляторе.

– Бренда, – тихо зову я.

Она садится на корточки и вытирает пот. И тут до меня доходит. Я даже могу вытатуировать эту истину у себя на руке: я не хочу ничего делать под влиянием страха. Я не стану, как моя мать, убегать от проблем, потому что боюсь их.

Бренда выжидающе смотрит на меня, и я понимаю, что молчу слишком долго. Поэтому просто говорю ей:

– Спасибо.

И срываюсь с места. Мои каблуки громко стучат по дорожке, но такими темпами я буду догонять Мэта до завтрашнего утра. Поэтому я снимаю туфли и бросаю их на траву возле почтового ящика. Мне непривычно без каблуков, и я не бегала, наверное, лет сто. В школе я всегда пропускала физкультуру, когда надо было бежать кросс. В последний раз я бежала от полиции. Значит, обычно я бегу от неприятностей, а не навстречу им.

Впереди тянется проселочная дорога, справа – кукурузное поле, с другой стороны – лес. Я бегу по траве, потому что земля еще мягкая после дождя. Наконец замечаю вдали Мэта с гитарой за спиной.

– Мэт! – кричу я. – Мэт!

Он оборачивается, и я не могу разобрать выражение его лица. Он не делает ни шага мне навстречу, и я начинаю сомневаться в своем решении. Я перехожу с бега на шаг. Мэт стоит неподвижно и ждет, пока я подойду. Теперь, когда пелена гнева спала, я снова его вижу. Мой Мэт, милый смешной Мэт… он так сердит. Мне тяжело дышать, а ноги по колено в грязи.

– Ты хотела что-то сказать?

Он еще злится. Ладно, признаю, вызывать эвакуатор было глупо.

Я становлюсь в вызывающую позу.

– Нет. Ты хотел, чтобы я тебя выслушала. Я слушаю.

Он набирает побольше воздуха и возмущенно произносит:

– Ты меня бесишь!

Мэт проводит рукой по коротко остриженным волосам, и я вспоминаю, как его стригла. На сердце мгновенно теплеет. Я не сочиняю песен и не знаю, как описать это пьянящее чувство, но оно навсегда будет у меня связано именно с Мэтом – ощущение новизны, трепета и безрассудного увлечения.

– Ты меня бесишь, – повторяет Мэт, сердито размахивая руками. – Я не сплю по ночам. У тебя невыносимый характер, ты постоянно как в панцире. Это невозможно!

Я скрещиваю руки на груди и покачиваюсь из стороны в сторону. Только сейчас я замечаю, что, когда я без каблуков, он заметно выше меня.

– Я бежала сюда, как ненормальная, чтобы ты накинулся на меня с обвинениями?

– Я постоянно думаю о тебе, – продолжает Мэт, будто не слыша моего вопроса. – Мы должны быть вместе. Я многое понял летом благодаря тебе, потому что ты видела во мне не того самого парня из «Финч Фор», а обычного человека. Мне не нужно прятаться, потому что ты видишь меня таким, какой я есть. Я тоже вижу тебя насквозь, Риган, и ты это прекрасно знаешь, и мне нравится в тебе все, даже то, что ты не хочешь показывать.

Да. Незадолго до гастролей с нами произошли ужасные вещи. Наше чувство друг к другу не излечило Мэта от смерти мамы, а меня от сломанной руки. Но оно помогло нам пережить наши потери. И дело не только в этом. Я не могу жить без его уверенности, доброты, ироничных замечаний и ямочек на щеках, которые появляются, только когда ему по-настоящему весело. Что со мной станет, если он обидит меня снова, если он уйдет? Что тогда? Разочарование? Боль, пустота, одиночество?

– И знаешь… – Мэт делает шаг навстречу. Теперь он говорит тише и смотрит прямо мне в глаза. – Я могу поклясться, что ты чувствуешь то же самое.

Так велико искушение сообщить ему, что мне плевать. Но это вранье. «Мне плевать», – насмешливо, иронично говорим мы, ведь очень круто быть насмешливым и ироничным. Плевать, что мама ушла, сама виновата, а мне все равно. Плевать на девчонок, которые доставали меня в школе, они просто безмозглые дуры… Однако некоторым – не плевать. Ди, например, ни на что не плевать, она волнуется за весь мир, и я этим восхищаюсь. Наверное, мне просто надоело на все плевать. Я так часто говорила «мне все равно», что сама в это поверила.

Мэт прав. Конечно, я чувствую то же самое. Я никогда не разозлилась бы так сильно на человека, к которому равнодушна. Вот самое обидное: больнее всего ранят те, кто нам больше всего нужен. Выражение моего лица убеждает Мэта в собственной правоте.

– Я буду приходить к тебе под окно до тех пор, пока ты не скажешь мне в лицо, что не хочешь меня видеть, – говорит он. – И не потому, что боишься боли, а потому, что я тебе не нужен.

«Может, я не хочу тебя видеть, потому что ты меня предал», – думаю я. Но это тоже вранье. Не хочу, чтобы Мэт уходил, и даже не верю, что он меня предал. Это глупая случайность, и все же при воспоминании о той сцене с Корин мне кажется, что по сердцу проехала газонокосилка.

– Какое красноречие! – Я исхожу сарказмом, вспоминая лица Корин и той неизвестной девушки в постели Блейка. – Только вот… что, если ты встретишь другую?

Мэт серьезно смотрит на меня.

– А если ты найдешь другого? Или я тебе надоем, или тебе станет со мной скучно? Мы поговорим, поссоримся, может, даже расстанемся. Сейчас я могу обещать только одно – я буду с тобой честен, и если мы расстанемся, то без измен и вранья.

– Зачем париться, Мэт? – горько усмехаюсь я. – Зачем все это начинать, если мы уже сейчас обсуждаем наше будущее расставание?

Я пристально смотрю на него, и он не отводит глаз. Вопрос не риторический. Я очень хочу, чтобы Мэт придумал что-нибудь, ради чего стоит рискнуть. Когда он, наконец, начинает говорить, его голос звучит тихо, но решительно:

– Потому что недавно я узнал, что жизнь коротка. И я не хочу тратить ее на тех, с кем я несчастлив.

Мэт замолкает.

– Я лучше отдам ее тому, с кем мне хорошо.

В горле встает ком. Меня выдает дрожащая нижняя губа.

– А ты?

– Я могу сделать тебе больно, – отвечаю я.

Могу быть эгоистичной и бесчувственной, а еще у меня внутри сидит какой-то злобный бесенок, который заставляет делать глупости. Например, вызвать эвакуатор.

– Я серьезно.

– Знаю.

– А ты – мне.

– Наверное.

Мэт по-прежнему смотрит мне в глаза, однако его рука находит мое запястье. Он нежно поднимает мою руку, поворачивает бледной стороной к себе и проводит рукой по нарисованным звездочкам.

– Но не так. Никогда.

Его прикосновение лишает меня рассудка.

– Я знаю.

– Я хочу быть с тобой, – продолжает Мэт. – И даже если мы останемся только друзьями и тебе нужно время подумать… я буду ждать.

– Может, это тебе нужно время, чтобы во всем разобраться.

Он улыбается, на этот раз неуверенно.

– Мы просто должны беречь друг друга.

«Тебе придется первое время беречь ее». Так сказал доктор в больнице, когда сняли гипс с руки. Мэт хочет напомнить, что однажды я уже впустила его в свою жизнь. И тогда мне показалось, что он там к месту.

Мэт до сих пор держит мою руку, бережно, чтобы не причинить боль. Он кричал на меня и раздражался, когда я хотела оттолкнуть его. Сейчас, когда разница между прошлым и будущим заключается в разделяющих нас нескольких сантиметрах теннесийской земли, он мягок и нежен.

Хотя у меня и остаются сомнения, я отметаю прошлое, испещренное темными пятнами непонимания, и смело беру его за руку. Наши пальцы переплетаются. Звезды – миллионы светлячков, разбросанных по ночному небосводу и стремящихся к бесконечности, но ты сможешь найти дорогу в звездном хаосе, если умеешь пользоваться картой.

Вроде бы нет ничего проще, чем держать кого-то за руку. На самом деле это труднее, чем кажется. Я, не моргая, смотрю Мэту прямо в глаза и говорю:

– Хорошо.

– Хорошо, – повторяет Мэт, улыбаясь.

За лето мы научились понимать друг друга. Конечно, наши ссоры сразу не закончатся. Иногда я буду отталкивать его, а он будет снова приходить. И я не позволю ему закрыться от меня. Мы будем ссориться, но будем и бороться друг за друга. Вот почему я стою здесь и держу его за руку.

Мэт поправляет гитару на спине, и мы поворачиваем к дому. Он обнимает меня за плечи, я кладу руку ему на талию, и мы идем вперед, опираясь друг на друга.

Я поднимаю голову, вглядываясь в его лицо.

– Когда ты собирался рассказать мне о своем переезде в Нэшвилл?

– А, Нэшвилл, – улыбается Мэт, показывая ямочки. – Я и не собирался тебе рассказывать. Хотел написать об этом песню, а потом спеть на концерте.

Я закатываю глаза и толкаю его в плечо, однако Мэт только крепче прижимает меня к себе. Мы останавливаемся и смотрим друг другу в лицо. Я знаю, что мои глаза опухли от невыплаканных слез, а босые ноги в грязи. Я стою на обочине дороги и спорю с упрямым музыкантом. Но когда его губы касаются моих, во мне фейерверком взрывается чувство, что все получится. И это только начало.