Глава 13

Мобил

В Алабаме гримерная выкрашена в синий цвет, и в ней есть небольшой салон, обставленный мягкими диванчиками. Ди уже с прической и макияжем, она собралась раньше обычного, чтобы встретиться с победительницами конкурса на радио. Такое бывает довольно часто, но обычно встречи с победителями проходят где-нибудь за кулисами. А здесь гримерка состоит из трех полноценных комнат, поэтому Ди выпроводила стилистов с визажистами, чтобы поговорить с поклонницами в приватной обстановке.

Победительницы – две девочки лет двенадцати-тринадцати – страшно смущаются в присутствии Ди. Одна чуть не плачет от счастья, а другая почти падает в обморок, когда Мэт ее обнимает. Не ожидала, что он может быть таким милым с маленькими фанатками. Я сижу в кресле и умиляюсь, а Мэт и Ди разговаривают с девочками.

– В каком вы классе? – спрашивает Ди, непринужденно садясь на диванчик.

– В седьмом, – синхронно отвечают девочки.

Даже ободряющая улыбка Ди не помогает им расслабиться.

– И как школа?

Одна говорит «хорошо», другая – «нормально». Обе сидят идеально ровно, как будто в присутствии Лайлы Монтгомери нужно соблюдать все правила этикета, которым их научили.

– Правда? – удивляется Ди. – А я в вашем возрасте ненавидела школу. Одноклассницы меня терпеть не могли, со мной дружила только Риган.

Девочки оборачиваются на меня, и я машу им рукой.

Одна из них неуверенно произносит:

– Ну, меня тоже одна девчонка постоянно задирает, хотя я ей ничего плохого не сделала.

– Да, такие везде попадаются, – понимающе кивает Ди.

Девочка хочет сказать что-то еще, но вместо этого бросает долгий взгляд на Мэта. Я понимаю. Она не хочет говорить о таких вещах в присутствии парня. А может, и в моем.

Я приподнимаюсь и говорю Мэту:

– Пойдем выпьем колы.

Он поворачивается ко мне с шаловливой улыбкой.

– Ты приглашаешь меня на свидание?

Не стоит шутить так при юных поклонницах, но Ди смеется:

– Тише, вы двое.

Сердито зыркнув на Мэта, я решаю ничего не говорить ему в присутствии этих впечатлительных созданий. Встаю с кресла и жестом предлагаю ему присоединиться. Мэт идет за мной к маленькой кухоньке в соседней комнате, и, когда они уже не могут нас слышать, я поворачиваюсь к нему.

– Хотела оставить их наедине.

– А может… ты хотела остаться наедине со мной?

– Размечтался!

Всю прошедшую неделю я старалась вести себя безупречно, решительно избегая лишних встреч и разговоров. Он же, наоборот, ведет себя как избалованный мальчишка: отпускает в мою сторону шуточки с подтекстом, развлекается, как может.

Я открываю дверцу холодильника и рассматриваю выстроившиеся на полке напитки. Мэт облокачивается о стену и следит за каждым моим движением. Он долго молчит, а потом неуверенно произносит:

– Послушай… ты же понимаешь, что я просто шучу? Когда говорю что-то такое?

– Ага, – отвечаю я, беру бутылочку колы и поворачиваюсь к нему. – Хочешь колы?

– Нет.

Он проводит пальцами по волосам, и я вижу, что ему не до шуточек. Таким он бывает редко, и я чувствую опасность. Я без труда сопротивляюсь обаянию Мэта Финча – звезды, однако не в силах противостоять парню, который сделал татуировку в честь своей мамы и не может говорить об этом без дрожи в голосе.

Мэт поднимает взгляд на меня.

– Ты ведь знаешь, я хороший, честно.

– И скромный.

Я открываю колу и опираюсь на стойку, принимая непринужденную позу.

– Да. – Он наклоняет голову и изучающе смотрит на меня. – Мне просто нравится играть на твоих нервах.

– Не льсти себе. Ни на чем ты не играешь.

Мы стоим друг напротив друга, и я скрещиваю руки на груди. Это отчасти рефлекс – непроизвольное желание защититься, но отчасти я делаю это, чтобы показать в лучшем свете свою грудь. А что? Ему можно играть на моих нервах, а мне на его нельзя?

– Сегодня я буду петь новую песню. Надеюсь, тебе понравится.

– Новую песню?

Я вглядываюсь в лицо Мэта и чувствую себя почти преданной, потому что он ничего мне не рассказывал. Хотя… почему он должен со мной делиться?

– Уже вторая песня с начала турне. К тебе вернулось вдохновение?

– На самом деле, с того момента я написал еще несколько. Значит, вернулось.

– Отлично.

Я не собираюсь над ним издеваться. Я имею в виду именно это: отлично. Однако тон моего голоса по умолчанию отдает сарказмом, поэтому кажется, будто я умничаю.

– Знаешь, – словно защищаясь, произносит Мэт, – писать песни не так-то легко.

– Я знаю. – Прекрасно, теперь я чувствую себя виноватой. – Я видела, как работает Ди.

– Она безумно талантлива, – серьезно говорит Мэт.

Он наконец перестал за мной ухлестывать, и сейчас мы просто друзья. Настроение меняется, теперь мы говорим по-настоящему.

– Невероятно, как ей удается превратить свои чувства, свои переживания в такую красивую музыку…

Я сразу вспоминаю его песню «Человек», которую услышала еще до того, как мы познакомились.

– Ты тоже так умеешь. – О господи! Не надо было это говорить.

– Ты думаешь?

Он выгибает бровь. Ему вовсе не нужно знать, что струны, на которых он играет, проходят через мое сердце.

– По-моему, да.

Я делаю большой глоток колы – тяну время.

Его передергивает.

– Как ты можешь пить эту гадость?

– Что?

– Кола такая тягучая, сладкая и пузырится. Фу-у.

– Опять валяешь дурака? – спрашиваю я. – Человека, который не любит колу, не пустят никуда южнее линии Мэйсона-Диксона.

– Терпеть не могу эту дрянь!

Я поворачиваюсь к стойке и беру крышечку от бутылки.

– Ты мне нравишься намного меньше, чем я думала.

– Правда?

Он кладет руки на стойку по обе стороны от меня. Я разворачиваюсь и попадаю в кольцо его рук. Мэт придвигается ближе, и его губы оказываются рядом с моими. Я почему-то понимаю, что сейчас он не шутит. Дело не в том, что ему захотелось разнообразия, дело в нас – мы как два оголенных провода, которым достаточно соприкоснуться, чтобы полетели искры.

– Нам нельзя, – шепчу я.

Он замирает, а затем произносит охрипшим голосом:

– Потому что в соседней комнате люди или потому что я нравлюсь тебе намного меньше, чем ты думала?

– И то и другое, – отвечаю я, ныряя под его руку, чтобы не допустить продолжения. Если мы постоим еще минутку так близко друг к другу, то сожжем здесь все дотла.

Уходя, я против воли оборачиваюсь. Мэт по-прежнему опирается на стойку. Волосы падают ему на лицо, и мне хочется их поправить. Но он ехидно ухмыляется, будто прочел мои мысли.

– Прекрати, – грозя ему пальцем, говорю я.

Он отрицательно качает головой. Я выхожу из кухни, пытаясь скрыть возбуждение. Остановившись перед входом, прислушиваюсь.

– Ты правда встречаешься с Мэтом Финчем? – спрашивает одна из девочек.

Ди наверняка сейчас улыбается, уходя от прямого ответа.

– Знаете, парни не так важны, как друзья. Бойфренды приходят и уходят, а друзья будут с вами всегда, несмотря ни на что.

Самое время для моего появления, и я захожу в гримерку.

– Что, рассказываешь им, насколько я важнее Мэта?

Она смеется.

– Типа того.

– Это правда, – говорю я девочкам. – Я намного лучше него.

Мэт, который заходит в комнату вслед за мной, смеется. Я падаю на диванчик и ставлю рядом с собой свою «гадость». Вскоре Ди завершает разговор. Девочки обнимают ее, крепко сжимая в руках подписанные VIP-пропуска, а когда за ними закрывается дверь, визжат от радости. Они на всю жизнь запомнят встречу с Лайлой Монтгомери – вечер, когда Лайла Монтгомери давала им советы.

Раздается громкий стук в дверь, и Ди кричит: «Входите!» Это Пич, она зовет Мэта на сцену. Он идет к двери, а я бесстыдно смотрю ему в спину. Ничего не могу с собой поделать. Характер у него не сахар, но он просто создан для этой пары джинсов «Левис». Почувствовав мой взгляд, Мэт с ухмылкой оборачивается, будто поймал меня с поличным.

Ди тоже хитро улыбается и шутливо пинает меня в ногу.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Кажется, мой лжебойфренд запал на тебя.

– Ну уж нет!

Ее улыбка становится шире, словно мое отрицание доказывает ее правоту.

– Тогда что это было? К тому же, я много раз замечала, как он на тебя смотрит. Мне уже пора обидеться, ведь у нас какие-никакие отношения.

– Это не значит, что я ему нравлюсь. Просто мой бюстгальтер стоит заплаченных за него денег.

Ди по-прежнему не сводит с меня взгляда. Я придумываю повод уйти из комнаты, чтобы прекратить этот допрос. Не хватает только лампы, направленной в лицо.

– Тогда почему ты пожираешь его глазами?

– Потому что его джинсы тоже стоят своих денег, – с хитрой улыбкой отвечаю я.

– Знаешь, я не против, если вы будете встречаться. Вообще-то мне бы даже этого хотелось. Все что угодно, лишь бы избавиться от сексуального напряжения.

Меня тяжело смутить, но Ди это почти удается. Клянусь, я чуть не покраснела.

– Боже, Ди, что ты несешь!

– Я серьезно. – Она смотрит на меня своим самым серьезным взглядом. – Я заметила еще после Джексона, вы оба такие напряженные.

– Неправда. Между нами ничего нет. Мы просто валяем дурака. Тебе не стоит волноваться.

– А почему я должна волноваться?

– Потому что вся Америка считает, что вы встречаетесь. И люди говорят об этом вместо… ну, ты знаешь.

Все началось с этого фотоскандала. Юристы лейбла заставили крупные сайты удалить тот снимок, потому что Ди несовершеннолетняя, но интернет есть интернет. Однако ее ничуть не смущает упоминание этого случая.

– Я знаю, что ты будешь осторожна. Кроме того, сразу после тура Лисса заставит нас с Мэтом «расстаться», так что ей все равно.

– Очень мило с твоей стороны. – Поправочка: Лиссе не все равно. Этот бездушный робот свернет мне шею. – Вот только я не хочу с ним встречаться.

Ди обиженно хмурится:

– Почему? Что тебе в нем не нравится? Он милый, умный, смешной…

– Да знаю я! Но ты подумай, просто вспомни всех, с кем я встречалась, и как я к ним относилась.

Она молчит, вспоминая Венса Келли – моего первого бойфренда, которого я бросила еще до начала старшей школы, Итана Уайлдера, которому я изменяла несколько недель перед расставанием… Лишь недавно я задумалась над тем, как ужасно обошлась с Итаном. Я даже извинилась перед ним в последний учебный день, перед тем как отправиться в тур. Хотя он принял извинения и был мил, легче мне не стало. Я бы хотела вернуть все назад и исправить.

– Да, – признает Ди. – Я понимаю, о чем ты говоришь. И все же…

Я знаю, что она хочет сказать: теперь все будет иначе, потому что я изменилась. Последние три месяца я задумываюсь о том, как мои поступки влияют на других людей. Раньше я думала только о тех, кого люблю – о папе, о Ди и ее семье, да и то не всегда. Теперь я смотрю на все с разных точек зрения.

– Знаю, – вздыхаю я. – Но после всего, что случилось…

Ди кладет руку мне на колено и внимательно заглядывает в глаза.

– Не все парни такие, как Блейк, пойми.

– Разумеется, я понимаю. Какого черта все считают меня идиоткой? Я не всегда принимаю правильные решения, но у меня не так плохо с мозгами.

– Я просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо.

– У меня все хорошо. Почти что. – Я могу признаться в этом только ей. – Но мои раны еще не зажили, Ди. И я не могу рваться в бой, пока они кровоточат.

У Ди есть свои шрамы. По крайней мере один. Иногда я представляю, что в ее сердце пробита дыра в форме подковы, куда может поместиться только Джимми. Она должна понимать, почему я стараюсь держаться подальше от Мэта, почему у меня такое чувство, будто кусочки моего сердца склеены ненадежными полосочками скотча. Его легко разбить снова. Один удар, и все начнется сначала. Я опять буду лежать на земле, собирая себя по частям.

После того как Блейк меня ударил, я целую неделю ночевала у Ди. Хотелось плакать, но слез не было. Я словно окаменела. До этого мне казалось, что все просто. Я думала, что могу развлекаться на вечеринках, как и положено старшеклассникам, и при этом хорошо успевать в школе. И когда я буквально вылетела из той жизни, я поняла, что на самом деле у меня есть только один родитель, один друг и одно увлечение. И я вцепилась во все это – в Ди, в папу, в фотографию.

Ди улыбается, поглаживая пальцем кулон.

– Знаешь, я думаю, что самая большая смелость – это побежать навстречу своей любви, даже зная, что потом будет больно.

– Ничего себе, заявочка! Кто здесь говорил о любви?

Ди со смехом отвечает:

– Я пишу песни. В них всегда говорится о любви.

В этом она вся. Для нее каждый поцелуй, вспышка симпатии, ненароком сказанное слово – все это любовь. Каждое мгновение таит для нее безграничные возможности.

– Если честно, мне бы этого хотелось, – наконец признаюсь я. – Но я не могу.

Действительно не могу. Не могу поставить под удар карьеру Ди, не могу сломать свои стены, не могу… Подойдет любая метафора, показывающая, что я все испорчу.

– Ладно, – вставая, произносит Ди. – Я понимаю. И больше не буду об этом говорить.

– Спасибо. – Я тоже поднимаюсь.

– Хочешь пойти посмотреть выступление Мэта?

– Это так ты не будешь больше об этом говорить?

Она берет меня за руку.

– Ты прекрасно знаешь, что я всегда смотрю его выступления.

Мы с Ди проходим за кулисы, кто-то отступает в сторону, освобождая нам место. Ди прислоняется к стене и смотрит на Мэта. Мне нравится видеть его на сцене. В такие моменты я могу смотреть на него сколько угодно, не вызывая ничьих подозрений. Он уверен в себе и кайфует от каждого момента. Это передается слушателям.

В первом ряду стоят несколько девчонок в майках с такими вырезами, что мое смелое декольте на их фоне сойдет за наряд монашки. Серьезно, если бы Мэт посмотрел вниз, он бы мог увидеть их пупки. У некоторых девушек нет ни капли самоуважения, и я морщусь от отвращения, хотя они не могут меня видеть. Если бы мы с Мэтом встречались, мне пришлось бы поставить этих бесстыжих на место. А я не должна допускать никаких нарушений.

– Спасибо, – доносится сквозь аплодисменты его голос. – А сейчас я хочу спеть для вас совершенно новую песню. Мировая премьера. Первыми, не считая музыкантов и водителя моего автобуса, ее услышат жители Алабамы. Она называется «Дай мне шанс».

Мелодия мажорная, однако с блюзовой грустинкой – что-то новое для Мэта. По крайней мере, я никогда не слышала у него песен в таком стиле. Слушаю начало.

 

Девчонка, характер твой крут,

Ты близко не подпускаешь.

Но созданы мы друг для друга,

Дай мне шанс, и ты все узнаешь.

 

 

Ночью у озера ты сказала,

Что вместе нам не бывать.

Но ты ошиблась, девчонка,

Надо уметь рисковать.

 

Жаркая волна приливает к моим щекам. Когда Ди завела этот разговор, мне стало немного не по себе. А теперь у меня такое чувство, будто я стою голая перед всем классом. Да что там перед классом, перед залом на тысячи мест! Естественно, эти люди не подозревают, что песня обо мне, но теперь они знают частичку моей жизни. Частичку, которая должна быть только моей.

 

Хочешь, чтоб я умолял?

Так послушай тогда эту песню.

Я, о гордости позабыв,

Стою пред тобой на коленях.

 

 

Прошу, уступи мне, девчонка,

Весь мир я тебе отдам.

Ни за что на свете не сдамся,

Пока ты не дашь мне шанс.

 

– Не будем подавать виду, что эта песня о тебе? – шепчет Ди, наклоняясь ко мне.

– Заткнись, – шиплю я в ответ и чувствую, как она улыбается.

 

Притворяйся, что равнодушна,

Делай вид, что не нужен тебе.

Все равно ты моею будешь.

Я приду к тебе даже во сне.

 

Я скрещиваю руки на груди, покачиваясь на каблуках. Ну конечно, он должен был это сделать. Написать обо мне песню. Дешевый трюк! Он каждой девушке, с которой встречался, писал песню – утешительный сувенир на прощание. Мэт продолжает петь, а я закипаю от злости. В самом деле? Эта песня должна была мне понравиться? Из моих ушей валит пар, и я почти не слышу последних слов. Когда я возвращаюсь к реальности, он поет припев:

 

Пока ты не дашь мне шанс,

Девчонка, всего один шанс,

Я готов на все, только дай мне шанс,

Один-единственный шанс.

 

Слушателям песня нравится, все хлопают и кричат от восторга, Мэт благодарит их, и музыканты начинают играть последнюю композицию.

– Что ж, – нащупывая почву, говорит Ди, – это было… нечто.

Я фыркаю, словно разъяренный бык.

Она трогает меня за руку.

– Мне нужно готовиться к выходу на сцену.

У нее растерянный вид. Похоже, она не понимает, что меня так взбесило.

– Увидимся после концерта?

– Да, – отмахиваюсь я.

Я так злюсь, что впервые забываю пожелать ей удачи. Стою не двигаясь, пока этот певун заканчивает последнюю песню. Он уходит со сцены, и толпа взрывается в овациях.

Я сдерживалась все лето. Решила держаться подальше от него, чтобы защитить нас обоих, и это было правильно. Но он постоянно меня провоцирует. Я старалась сдерживаться для его же блага, ради себя самой и ради Ди. Я выслушала его песню. А теперь Мэт Финч выслушает меня. Сейчас он получит за свою самоуверенность, наглость и неосторожность.

Стуча каблуками, я несусь в гримерку Мэта. Охранник переводит взгляд с VIP-пропуска на мое лицо и соображает, что меня лучше не трогать. Пусть бы попробовал.

Я без стука поворачиваю ручку и открываю дверь. Мэт стоит посреди комнаты, удивленный моим появлением.

– Какого черта? Что ты о себе возомнил? – гневно спрашиваю я, становясь в боевую позицию.

– Эй, потише! – Мэт поднимает руки, словно сдается. – Кажется, я сделал что-то не так.

– Не умничай.

– Серьезно, Риган. Что я такого сделал?

Он смотрит на меня, как будто я сошла с ума, подходит ближе и нежно трогает за плечо.

Я уворачиваюсь от его руки.

– Я тебе что, материал для песен?

На его лице удивление и растерянность.

– Что? Нет. Конечно, нет.

– Ты стоишь на сцене и подрываешь ваши «отношения» с Ди, потому что тебе нравится меня бесить?

– Прекрати, Риган, – серьезно говорит он. – Вовсе не поэтому.

– Тогда почему?

Он пожимает плечами:

– Сам не знаю! Когда чувствую что-то, пишу песню – просто так, без заранее продуманного плана.

Неужели он не понимает, как может повлиять на Ди вынос наших несуществующих отношений на публику?

– Надо же, – удрученно вздыхает Мэт. – Всем девушкам нравится, когда о них пишут песни.

– Я тебе не все, – рычу я.

Он нервно смеется.

– Конечно, нет! Вот поэтому я и хочу, чтобы ты успокоилась и куда-нибудь со мной сходила.

– С тобой? – сердито повторяю я, показывая на закрытую дверь. – Куда, например? Мы не можем никуда пойти, потому что ты встречаешься с Ди. Разве что в автобус или в твой номер.

– Ну, если хочешь, можно и в номер, – шутит Мэт, пытаясь сгладить ситуацию.

Неудачный ход, Финч!

– Ладно, оставшийся до конца гастролей месяц встречаемся в автобусе, а что потом? – спрашиваю я, чувствуя, что злюсь еще больше. – Я просто девушка на лето, а потом мы разбежимся?

– Эй, потише на поворотах, – отвечает Мэт, отступая назад. – Это несправедливо.

– И знаешь, мне не нравится такой Мэт Финч!

– То есть?

– Мне не нравится высокомерная знаменитость, которая то и дело подмигивает и пишет миленькие песенки, чтобы меня покорить. А знаешь, кто мне нравится? Мой друг Мэт, который очень хорошо относится к Ди и у которого под дурацкой маской прячется живая душа. Мне не нужна твоя звездность. Я уже и так сильно испортила свою жизнь и ищу… что-то настоящее.

Я сама не понимала, насколько это правда, пока не высказала вслух. Я склеила себя по кусочкам; я несу свой груз и не жалуюсь. Я не могу притворяться беззаботной. Ди никогда не прятала от меня душу, и я привыкла делиться с ней чувствами без ограничений, без стыда. Не хочу окружать себя людьми, которые прячут свое горе за ухмылками и хвастовством.

– Понимаешь, Риган, – почти шепчет Мэт, глядя мне прямо в лицо, – я не знаю, что тебе на это сказать.

Тяжело дыша, я отвечаю:

– Скажи правду. Или не говори ничего. И перестань писать обо мне песни.

Готовясь ответить на мой выпад, он делает глубокий вдох.

– Тебе нужна правда? Хорошо. Мне девятнадцать, а моя музыкальная карьера уже успела закончиться. Моя группа распалась, написанных мною песен едва хватило на не слишком успешный сольный альбом. Я понятия не имею, чем хочу заниматься в жизни. А перед выпускным узнал, что у моей мамы рак. Как тебе такая правда?

Наступает тишина. Я молчу, и это его только заводит. Он в отчаянии вскидывает руки.

– Она умерла через восемь месяцев после того, как ей поставили диагноз, и я посвятил каждую секунду этого времени ей, чтобы она чувствовала радость, а не страх или грусть. Возил ее на химиотерапию, заставлял смеяться, пел для нее. Я отдавал ей все, что у меня было. А потом ее не стало. С тех пор я нянчу маленького племянника и смотрю дерьмовые программы по телику. Мои братья и сестра живут своей жизнью, а я как в тумане. Прости, что я надеваю маску, вместо того чтобы рассказывать всем свою душещипательную историю.

Мэт делает шаг вперед, его голос звучит громко и решительно.

– И еще одно. Может, мои песенки и «миленькие», но они честные. Эти песенки – единственный доступный мне способ сказать тебе то, что ты не позволяешь. Я вынужден видеть тебя каждый день, тут уж ничего не поделаешь. Если бы я хоть как-то не выпускал свои эмоции, то сошел бы с ума в одиночестве в своем автобусе, думая о тебе. И еще…

Не успевает он закончить фразу, как я обвиваю руками его шею и нахожу губами его губы. Мэт отзывается моментально, будто знал, что я так поступлю. У меня кружится голова, и я удерживаюсь на ногах только благодаря ему. «Нельзя!» – стучит в голове. «Надо!» – еще громче барабанит сердце. Мэт подхватывает меня на руки и движется вперед, пока я не упираюсь спиной в кирпичную стену. Я опускаю руки ему за воротник, чтобы сильнее прижать его к себе. Он обнимает меня еще крепче, я чувствую каждый мускул на его спине. Меня обуревают чувства, о которых поется во всех этих кантри-песнях. Мои мысли – искры и мед, и в этот момент я начинаю верить, что это мы изобрели поцелуй. Здесь и сейчас. Мы – первые люди на земле, которые узнали, каково это: чувствовать на своих губах губы другого человека.

Когда Мэт отстраняется, мы оба тяжело дышим. Я знаю, что нельзя, но разрешаю ему поцеловать меня еще раз. В этот раз мы целуемся медленней, он нежно проводит рукой по моей шее.

Я включаю последний защитный механизм и в который раз пытаюсь себя отговорить: «Риган, ты в самом деле считаешь, что это правильно?» Но когда чувствую его губы на своих, не могу ни отвечать, ни думать. В голове крутится лишь одна мысль: «Риган, ты влипла».

У меня в ушах раздается вой сирены, и я кладу руки ему на грудь, сама не понимая, что хочу сделать: оттолкнуть или прижать к себе.

Мэт, должно быть, чувствует мою внутреннюю борьбу, потому что спрашивает:

– Что случилось?

Я качаю головой, его губы по-прежнему почти касаются моих.

– И все-таки напрасно мы это затеяли…

Мэт самоуверенно улыбается, заставляя меня посмотреть в его глаза цвета грозовых облаков.

– Ты не пожалеешь.

Он говорит так спокойно и торжественно, словно дает обещание, которому я, конечно же, не верю. А ведь как хочется верить! Я хочу ему верить, хочу укрыться в его объятиях, пока в моей жизни не появится смысл.

Мэт вновь наклоняется к моему лицу, и мне становится безразлично, есть ли во всем этом смысл. В погоне за острыми ощущениями я никогда не поддавалась порывам чувств, однако такого со мной еще не было. Я закрываю глаза и ставлю на кон остаток своего лета – все, что у меня есть, – надеясь лишь на то, что Мэт окажется прав.