Моя последняя группа распалась после концерта в одном айлингтонском клубе, который находится буквально в нескольких кварталах от того места, где я сейчас живу. Мы знали, что случится после концерта, но не говорили об этом. За день до этого мы играли в Манчестере перед очень небольшой аудиторией, так что по дороге в Лондон мы иногда огрызались друг на друга, но большую часть пути мы провели в угрюмом молчании. Ощущение такое, словно расстаешься с любимой женщиной, — рези в животе, осознание того, что ты можешь говорить любые слова, но это ни хрена не изменит, а если и изменит, то минут на пять, не больше. С группой все более странно, поскольку понимаешь: с этими людьми ты не потеряешь связь, как теряешь ее, расставаясь с женщиной. На следующий вечер я мог бы сидеть с ними в баре, и мы бы не ругались, но группы все равно бы уже не существовало. Группа — это не просто четыре человека, это дом, в котором мы жили, но мы продали его, он больше нам не принадлежал. Я, конечно, метафорически выражаюсь, поскольку нам за этот дом никто бы и гроша не дал.

В общем, после концерта — а концерт прошел в напряженной атмосфере, это было в чем-то схоже с последней, отчаянной ночью перед расставанием — мы зашли в ту паршивенькую гримерную, сели в ряд, и Эдди сказал: «Похоже, все». А потом он сделал одну очень непохожую на него вещь: одной рукой он взял мою руку, а другой — руку Джесси и крепко сжал их. Джесси взял руку Билли, чтобы мы в последний раз ощутили себя единым целым, но в этот момент Билли рявкнул: «Совсем охренел, педик чертов?» — и тут же поднялся — это, в общем, достаточно полно характеризует барабанщиков.

С этими людьми я был знаком всего несколько недель, но по дороге из отеля в аэропорту нас возникло то же самое ощущение. Распад был все ближе и ближе, его запах витал в воздухе, и никто даже слова не проронил. Причина была все та же: мы терпели сколько могли, но теперь иного пути просто нет. Наверное, именно поэтому все расходятся: и музыканты, и друзья, и мужья с женами. Наверное, именно поэтому все может завершиться полным провалом: начиная с концерта и заканчивая свадьбой.

Забавно, но когда распалась группа, я больше всего беспокоился за ребят. Что им было делать? Ни у кого из нас не было никакого ремесла. Билли даже читал и писал с трудом, у Эдди был слишком взрывной характер, чтобы продержаться долго на одной работе, а Джесси любил покурить травку… Единственным человеком, чья судьба не вызывала у меня опасений, был я. У меня все должно было образоваться. Я был умен и решителен, у меня была девушка. И пусть я понимал, что буду скучать по музыке каждый божий день, даже без нее я все равно мог кем-то стать. И что же происходит? Несколько недель спустя Билли с Джесси присоединяются к одной группе, из которой ушло несколько музыкантов, Эдди начинает работать на своего отца, а я становлюсь разносчиком пиццы и едва не прыгаю с какой-то гребаной крыши.

Так что на этот раз я решил не беспокоиться за моих товарищей. У них все будет в порядке — убеждал я себя. Конечно, выглядело все иначе, но до этого дня они все же дожили, и в любом случае это уже не моя проблема.

В аэропорт мы ехали на такси и всю дорогу обсуждали, что мы сделали за это время, что прочитали, чем займемся сразу по возвращении, — говорили про всякую лабуду, а в самолете все задремали, потому как дело было ранним утром. Из аэропорта Хитроу мы ехали на метро, потом на автобусе, и именно в автобусе мы начали осознавать, что вряд ли будем проводить вместе много времени.

— А почему нет? — удивилась Джесс.

— Потому что у нас нет ничего общего, — объяснил Мартин. — Наша поездка это доказала.

— Мне показалось, все прошло неплохо.

Мартин фыркнул:

— Мы даже не разговаривали друг с другом.

— Большую часть времени ты прятался в туалете, — заметила Джесс.

— А почему, как ты думаешь? Потому, что мы родственные души? Или потому, что наши отношения все же не оправдали моих надежд?

— Ну-ну, а какие же отношения оправдали твои надежды?

— А ты сама можешь ответить на этот вопрос?

Задумавшись на мгновение, Джесс пожала плечами:

— Да, наши.

— Да ладно. Но это же неправильно.

— Ты меня отталкиваешь?

— Я бы выразился иначе, Джесс. Мы все вместе отдохнули. Теперь настала пора каждому пойти своей дорогой.

— А как же День святого Валентина?

— Если тебе хочется, мы можем встретиться на День святого Валентина. Мы же договорились.

— На крыше встретимся?

— Ты все еще думаешь, что сможешь спрыгнуть оттуда?

— Не знаю. Когда как.

— Я была бы рада, если бы мы встретились, — сказала Морин.

— Наверное, День святого Валентина очень много для тебя значит, — заметила Джесс.

Она сказала это таким тоном, будто просто хотела поддержать разговор, но Морин заметила скрытую издевку и даже не стала ей отвечать. Практически каждый выпад Джесс можно было обратить против нее же, но у нас просто не было сил. Шел дождь. Мы смотрели в окно на проезжающие машины. Доехав до своей остановки, я попрощался со всеми и вышел. Взглянув на отъезжающий автобус, я заметил, что Морин предлагает всем — даже Джесс — свой «Тик-так». И в этом ее жесте было что-то очень печальное.

Всю следующую неделю я почти ничем не занимался. Много читал и слонялся по Айлингтону в поисках объявления о какой-нибудь паршивой работенке, которая бы мне подошла. А еще я спустил целых десять фунтов, сходив на концерт группы «Фэт Ченс». Они начали играть примерно в то же время, что и мы, а теперь им жилось вполне неплохо, о них довольно много говорили, но, на мой взгляд, эта группа — сама посредственность. Они стояли на сцене и играли свои песни, потом люди поаплодировали, группа вышла на бис, после чего все разошлись, но никто из нас не стал духовно богаче.

Я уже уходил, когда меня узнал какой-то человек, которому было за сорок.

— Как ты, Джей-Джей? — спросил он.

— А мы знакомы?

— Я был на вашем концерте в прошлом году. Слышал, группа распалась. Ты здесь живешь теперь?

— Да, но это временно.

— Чем занимаешься? Начал сольную карьеру?

— Да, именно.

— Круто.

Мы встретились в День святого Валентина, в восемь вечера, и все даже пришли вовремя. Джесс хотела встретиться попозже — ближе к полуночи, для полноты трагического эффекта, — но эта идея никому не показалась удачной, к тому же Морин не хотела поздно возвращаться домой. Так уж получилось, что мы с ней одновременно приехали и потому поднимались на крышу вместе. Я тогда сказал ей, как рад, что она собирается пойти после этого домой.

— А куда мне еще идти?

— Нет, я в другом смысле… В прошлый раз ты не собиралась возвращаться домой, помнишь? По крайней мере, не на автобусе.

— При чем тут автобус?

— В прошлый раз ты собиралась спуститься с крыши по-быстрому.

Пальцами я изобразил шагающего человечка, потом резко опустил руку вниз — человечек спрыгнул с крыши. Потом я добавил:

— Но теперь, как мне кажется, ты выберешь путь подлиннее.

— Ах да. Да, все стало чуть лучше, — сказал она. — В смысле у меня в голове.

— Это же чудесно.

— Думаю, отдых пошел мне на пользу.

— Вот и правильно.

Больше она разговаривать не хотела, поскольку подниматься надо было на самую крышу и ей не хватало дыхания.

Пару минут спустя появился Мартин с Джесс. Мы поздоровались, а потом просто стояли.

— Кстати, а в чем смысл всего этого? — поинтересовался Мартин.

— Мы собирались встретиться и посмотреть, в каком мы будем состоянии, — объяснила Джесс.

— А…

Мы немного потоптались на месте.

— Ну и в каком мы теперь состоянии?

— Морин в порядке, — сказал я. — Ведь так, Морин?

— Да. Я уже говорила Джей-Джею — отдых пошел мне на пользу.

— Какой отдых? Ты про нашу поездку в Испанию? — спросил Мартин.

Он посмотрел на Морин, а потом покачал головой, и в этом жесте было одновременно и удивление, и восхищение.

— А ты как, Мартин? — спросил я. — Как ты поживаешь?

В общем, я и так догадывался, что он ответит.

— Ну, сам понимаешь. Так себе — comme ci, comme са.

— Козел, — огрызнулась Джесс.

Мы еще потоптались на месте.

— Я кое-что тут прочитал. Думаю, вам всем будет интересно об этом услышать, — сказал Мартин.

— Правда?

— Я только думал… Может, об этом лучше поговорить в другом месте? В пабе, например.

— Мне идея нравится, — откликнулся я. — То есть, может, отпразднуем?

— Отпразднуем? — переспросил Мартин таким тоном, словно я сошел с ума.

— Ну да. Мы до сих пор живы и… и…

В общем, на этом список подошел к концу. Но почему бы и не пропустить по паре рюмок? По-моему, еще не закончившаяся жизнь — вполне удачный повод для небольшого праздника. Если только вы не желаете обратного, и в таком случае… А, хрен с ним. Я все равно хотел выпить. Если нам ничего не пришло бы в голову, можно было бы отметить мое желание выпить. Обычное человеческое желание проступило сквозь туман депрессии и нерешительности.

— Морин?

— Я не возражаю.

— Похоже, никто прыгать не собирается, — заключил я. — По крайней мере, не сегодня. Так? Джесс?

Она меня не слушала.

— Твою мать, — ругнулась она. — Господи Иисусе.

Она смотрела на угол крыши, где Мартин в Новый год перерезал проволоку. Прямо на месте Мартина сидел парень и смотрел на нас. Он был, наверное, чуть постарше меня. Выглядел он очень напуганным.

— Эй, — негромко окликнул его я. — Эй. Просто не двигайся.

Я медленно пошел в его сторону.

— Пожалуйста, не подходите ближе, — попросил он.

Он был в шоковом состоянии, чуть ли не плакал и нервно курил.

— Мы все там были, — сказал я ему. — Иди сюда. Ты можешь присоединиться к нам. В день нашего воссоединения.

Я осторожно сделал еще пару шагов. Он ничего не сказал.

— Да, — сказал Джесс. — Посмотри на нас. У нас все нормально. Тебе кажется, будто ты никогда с этим не справишься, но на самом деле ты справишься.

— Я не хочу, — ответил парень.

— Расскажи нам, что с тобой стряслось, — попросил я его, сделав еще пару шагов. — Мы вообще по этой части эксперты. Вот Морин…

Но я не договорил. Выбросив сигарету, он издал глухой стон и соскользнул вниз. Затем тишина, а потом звук падающего на бетон тела с немыслимой высоты всех этих этажей. Эти два звука — стон и удар тела о землю — преследуют меня каждый день, но я до сих пор не могу понять, какой из них был более страшным.