10

– Я слышал, это отличное место, – говорит дедушка Эд. Ресторан называется «Биг Чак», и на крыше красуется деревянное колесо. Рядом проходит шумная автомагистраль. Дедушка Эд делает вид, будто они вдвоем собираются на праздничный ужин, а Аннабель притворяется, что не видит машину Джины на стоянке. На самом деле ей не терпится оказаться за столиком. Она чертовски голодна. Если честно, она готова умять три-четыре стейка.

Невольно вспоминаются Сьерра Кинкейд и другие девчонки из школы, которые съедали две ложки йогурта и морковку и говорили, что наелись до отвала. Иногда Аннабель тоже занималась этой ерундой, потому что негласные правила предписывали быть худенькой, нежной и женственной, даже если твое тело к этому не расположено, даже если тебя мучает голод. Еще с детского сада она слышала вдохновляющую трепотню о том, что девочкам позволительно все, однако йогурты и морковки никуда не девались, девчонки по-прежнему ревностно оглядывали фигуры друг друга, и мальчишки тоже смотрели оценивающе. Трудно оставаться собой на морковке и под прицелом критики.

Это глупо, потому что с тех пор, как начался ее марафон, Аннабель иначе относится к своему телу и еде. Она уже была «в форме», но теперь все отчетливее понимает, что, если хочет быть сильной, ей нужно кормить эту силу. От того, сколько энергии и силы придет, зависит и отдача.

– Сюрприз! – хором кричат Джина, Малкольм и Карл Уолтер, когда Аннабель с дедушкой заходят в зал. Вообще-то, Карл Уолтер просто неловко улыбается. Он не из тех, кто любит громкие представления в ресторанах. Он из породы молчунов – тише воды, ниже травы, – если только не смотрит спортивные матчи по телевизору.

– Сюрприз! – кричат вместе со всеми Энджи Морелли О’Брайен, давняя подруга Джины, и ее муж, Патрик.

– О боже! Ну вы даете, ребята! Тетя Энджи, дядя Пэт! Вас-то как сюда занесло?

– Дочь Анны Лаззарини выходит замуж в Венатчи, и мы решили по пути заскочить на ужин. Мы здесь не остаемся. – Она целует Аннабель в щеку. – С днем рождения, дорогая.

– А мы остаемся, – предупреждает Малкольм.

– Иди сюда, любовь моя. Обними меня, – говорит Джина. – С восемнадцатилетием, детка.

– Мама! Я так рада всех вас видеть, ребята. Такой долгий путь, и все ради меня! В каком смысле вы остаетесь?

– Думаешь, мы пропустим твой день рождения? Мы остаемся на ночь! Забронировали пару номеров в мотеле «Слипи инн». Мы подумали, что тебе захочется хоть разок поспать на настоящей кровати. Гулять – так гулять.

– Мне не нужна настоящая кровать. У меня есть настоящая кровать, – возражает дедушка Эд. – И деньги не растут на деревьях.

– Ты мне это уже говорил, – парирует Джина. – Тебе я комнату не бронировала, доволен? Я услышала тебя четко и ясно. Ты – скряга, папаша.

– Я не скряга, я домовитый. – Вообще-то, дед скуповат. Он таскает домой пакетики кетчупа из фастфуда и тырит баночки с джемом со столиков в ресторанах.

– Посмотрите, сколько здесь всего вкусного! – Энджи Морелли О’Брайен вручает Джине и дедушке Эду меню, чтобы заткнуть эту парочку.

– Как насчет пива? – интересуется Патрик О’Брайен.

– Пиво? С какой семьей ты породнился, О’Брайен? Vino, vino! – Дедушка Эд снова при полном параде. И благоухает как после взрыва на парфюмерной фабрике Acqua di Parma.

– Мама и Карл платят за свою комнату, а GoFundMe оплачивает нашу, – говорит Малкольм Аннабель.

– Вау, это потрясающе, Малк.

На ужин подают стейк и запеченный картофель в мешочках из фольги. Кукуруза блестит и сочится сливочным маслом, салаты приготовлены из листьев «айсберг» и помидоров. Вручены подарки: кроссовки и комплект влаговпитывающих рубашек от тети Энджи и дяди Пэта, новый гидратационный пояс от мамы, солнцезащитные очки и крем с SPF 45 от Карла Уолтера, стопка носков от дедушки Эда и коробка с энергетическими батончиками PowerBars, пастилками Clif Shot Bloks и драже Cytomax Energy Drops от Малкольма. Три тюбика Body Glide от Зака и Оливии.

– Подожди, – говорит мама.

Еще один подарок. Аннабель открывает маленькую коробочку. Это ее собственный медальон со святым Христофором – защитником путешественников, хранителем от бурь, эпилепсии и зубной боли. Святой Христофор в развевающейся одежде несет на спине ребенка. «Святой Христофор хранит нас» – выгравировано на медальоне, и он действительно прекрасен.

– О, мама. Спасибо тебе. Спасибо всем вам.

Это все, что ей сейчас нужно. Ее семья рядом, а сама она сегодня надрала задницу тропе Железного коня. И, несмотря на страх перед этим днем, она чувствует себя везучей. Очень везучей. Аннабель знает, что об этом никогда нельзя забывать.

* * *

После того как она задувает свечу на большом торте-мороженом, дедушка Эд начинает размахивать руками.

– Сюда, сюда!

Может, дедушка Эд приготовил еще один сюрприз на день рождения? Аннабель пытается разглядеть, кому он машет, но оттуда, где она сидит, не видно. Официанты принимают заказы на десерт, и дядя Пэт расхаживает вокруг стола, настаивая, чтобы никто ни в чем себе не отказывал, потому что это за его счет.

Немолодая женщина с длинной седой косой, в струящемся цыганском платье направляется к их столику, а следом за ней – парень, с виду ровесник Аннабель. Истинный портлендский хиппи: беспорядочная копна каштановых кудрей, пиджак в полоску, явно винтаж из секонд-хенда, завязанный петлей шарф и сумка через плечо.

Вот это сюрприз на день рождения.

Она готова убить дедушку Эда. Как бы хорошо он к ней ни относился с самого ее рождения. Да, это его она приводила в детский сад на день «покажи и расскажи». Да, это он надевал бумажную шляпу с тугим эластичным ремешком под подбородком на каждый детский праздник, а на День святого Валентина всегда присылал им конверты с пятью баксами, в каком бы уголке страны ни находился. Но сейчас она готова прибить деда его же мешком с мукой.

Дедушка Эд внезапно становится душой вечеринки. Его щеки пылают румянцем, хотя, возможно, это из-за вина.

– Доун Селеста, прошу любить и жаловать! – провозглашает он, словно объявляя выход на сцену певички из казино Вегаса.

Возможно, от них ждут аплодисментов. Доун вручает Аннабель блюдо с коричными булочками, накрытое полиэтиленовой пленкой. Еще одна порция булочек с корицей! Господи, сколько их нужно человеку, даже если они вкусные? На самом деле вкусные! Не хуже, чем в пекарне, где она раньше работала. Аннабель становится жаль парня, внука, который плетется за бабкой, щеголяющей в платье эпохи Водолея. Он наверняка чувствует себя таким неловким и униженным.

Однако он вовсе не выглядит неловким и униженным. Он расслабленный, как сельский пейзаж, и, черт, что он делает? Протягивает ей что-то и улыбается. Подарок?

– Привет.

– Привет, – отвечает она.

– Я Люк Мессенджер.

– Аннабель.

– Знаю. Я слышал о том, что ты делаешь. Круто. Это тебе.

Это кассета – из тех, что уже не найти, – привязанная шнурком к маленькому кассетному проигрывателю. Плеер можно пристегнуть к поясу. Есть и наушники. Проволока морщинистая, как после многолетнего использования.

Люк усмехается. Черт, черт, черт! Это одна из тех усмешек, что заставляют сердце биться; усмешка, намекающая на общий секрет.

У Малкольма брови ходят ходуном. Его она тоже готова прикончить. Сегодня вечером он получит свое, задушенный собственной подушкой в номере мотеля.

Дедушка передает историю их знакомства в кемпинге. Доун Селеста рассказывает всем, что она социальный работник на пенсии и вечная странница, а Люк – студент колледжа, но сейчас в академическом отпуске. Они уехали из Портленда несколько недель назад и колесят по дорогам вслед за своим настроением. Дедушкины байки Доун Селеста встречает заливистым смехом. Она вообще много смеется. Ногти на ее ногах в открытых сандалиях окрашены в цвет мандарина. Пожалуй, слишком холодно для сандалий. Джина внемлет с натянутой улыбкой итальянской графини с картины эпохи Возрождения. Люк Мессенджер сидит, откинувшись на спинку обитого красным плюшем стула, сложив руки на груди, спокойный, как закатное солнце.

Тете Энджи и дяде Пэту пора ехать, и вечеринка подходит к концу. Потоком льются благодарности, объятия, поздравления «с днем рождения, милая», напутствия «будь там осторожна» и слова на прощание.

– Еще раз спасибо, – говорит Аннабель Люку Мессенджеру. По крайней мере, она может проявить вежливость.

– Нет проблем. Надеюсь, тебе понравится.

– Куда вы с бабушкой направляетесь дальше?

– В Айдахо.

– О, здорово! Желаю хорошо провести время.

Здорово. Просто супер! Айдахо! Их Айдахо. Нет, она определенно собирается убить, убить, убить дедушку Эда.

* * *

Оказывается, ей и не нужно этого делать. После того как все разъезжаются, Джина дергает дедушку Эда за рукав.

– Пап, на два слова.

Они отходят к неработающему сигаретному автомату. Джина жестикулирует, как уличный продавец матрасов, а дедушка Эд вне себя от злости. Слышны обрывки фраз: «семейный праздник», «незнакомцы и Аннабель», «ты знаешь, каково ей», «полегче, Джина», «Господи Иисусе». И еще: «Айдахо» и «обманщик», «помилуй, Джина», «ты не можешь ее остановить».

Малкольм допивает свою колу, уже напоминающую растопленный лед. Карл Уолтер сидит за столом вместе с ними. Он брызгает водой на бумажные обертки от трубочек, и те извиваются змейками.

– Длинный день, – вздыхает он.

– Спасибо, что приехали в такую даль, – говорит Аннабель.

– Мне это в радость. – Кажется, он искренен.

* * *

В номере мотеля Малкольм чертовски достает Аннабель своими расспросами. Она валяется на кровати в любимой пижаме с обезьянками. Она обожает этих обезьянок, дрейфующих в голубом фланелевом космическом пространстве. Они – астронавты в бескрайней вселенной, и самое забавное в них – это мордочки. Плотно сжатые губы выдают нервное напряжение и беспокойство: так чувствуют себя, когда слишком далеко отрываются от дома, от родной планеты, замахиваясь на нечто грандиозное. Это был утомительный день, и ей нужно отдохнуть перед днем завтрашним, но Малкольм с соседней кровати все сыплет вопросами и снимает ее на видео. Сейчас он подносит телефон чуть ли не к самому ее лицу, чтобы сделать крупный план.

– Что самое трудное в беге по шестнадцать миль в день?

– Отвали, Тарантино.

– Я предпочел бы быть Уэсом Андерсоном. Ответь на вопрос.

– Самое трудное в беге по шестнадцать миль в день – это разборки с надоедливым братом после шестнадцатимильного марафона.

– Посерьезнее, Аннабель.

Она корчит рожицу.

– Чего ты надеешься добиться своей миссией?

– Я надеюсь открыть новую планету с признаками жизни. Иди спать.

– Аннабель. Да ладно, давай еще немного.

– Что? Я совершенно без сил. Иди чистить зубы и спать.

– После всего, что… э-э-э… произошло, почему ты бежишь из Сиэтла в Вашингтон, округ Колумбия, Аннабель Аньелли?

– Я должна что-то делать.

Он останавливает видеозапись.

– Ладно, иду спать.

Она слышит, как он возится в ванной, шуршит зубной щеткой. Он серьезно и преданно ухаживает за зубами. Он берет на себя все родительские заботы, в чем Джина немного небрежна. Он даже пользуется зубной нитью. В дни учебы он ложится в кровать ровно в половине десятого вечера, позволяет себе полчаса почитать, и в десять у него отбой. Он ест брокколи без всякого нытья. Вносит мультивитамины в еженедельный список покупок, который крепится магнитом к дверце холодильника.

Впрочем, когда в тот вечер они выключают в комнате свет, Аннабель чувствует, что брат не спит, да и он наверняка чувствует, что она тоже лежит без сна, поэтому его голос вновь раздается в темной комнате. Темноту нарушают лишь красный огонек детектора дыма и случайный свет фар от проезжающих по дороге автомобилей.

– С днем рождения, Аннабель.

– Спасибо, придурок.

– Жаль, что мама с дедушкой поссорились.

– Не бери в голову.

– И дед зачем-то притащил того парня.

– Да ладно. Он же без всякого умысла.

– Жаль, что… – Он замолкает, в коридоре за дверью урчит льдогенератор. – Все так.

– Мне тоже. – Она не собирается говорить, что ему не о чем сожалеть, что он ни в чем не виноват. Она не хочет будоражить его, потому что они оба – хронические извиняльщики, а люди этой породы знают, что их «жаль» распространяется на общее состояние мира. Аннабель и Малкольм еще долго лежат в тишине. Она так измотана, но сна ни в одном глазу.

– Эй, придурок.

– Да?

– Как дела в школе? Тот малыш, Дерек, больше не достает?

– Не Дерек, а другой парень, Шон.

– Мне так жаль, Малк.

– Да он просто глупый.

– Он не пытается тебя обидеть или еще что, как Дерек?

– Не-а. Он просто болван. Некоторые до конца жизни остаются тупыми и подлыми.

Ах как это верно, но последняя мысль, которая приходит ей в голову в восемнадцатый день рождения: скольким же людям она портит жизнь.