9

Символ сердца можно проследить до ледникового периода, когда кроманьонские охотники использовали его в пиктограммах на стенах пещер.

Впервые эта фигура была использована в качестве символа любви на картине, датируемой 1250 годом. На ней мужчина преклоняет колена и вручает свое сердце даме. Оно больше похоже на шишку, чем на сжатый кулак, каким мы представляем сердце сегодня.

В Средние века символ сердца использовали для изображения кувшинок, фиговых листьев и оружия, в частности стрел.

На родовом гербе итальянский кондотьер XV века Бартоломео Коллеони изобразил свои тестикулы в форме перевернутых сердец.

Форма сердца… символ любви, секса и насилия.

– Подъем, Белла Луна! – Дедушка Эд насвистывает мелодию песни «С днем рождения».

Она уже проснулась. Она давно не спит. Закрывая блокнот, она прячет голову под подушку. Она страшится этого дня, как и всех больших праздников: дней рождения, не только своего; Дня благодарения, Рождества и предстоящих событий, таких как юбилеи, выпускные вечера и вручение дипломов.

Хорошо бы зависнуть в безвременье. Но она не может избежать этого дня, своего восемнадцатилетия. Он принесет с собой всеобщее ликование и вымученные поздравления. Все будут стараться ради нее, и, значит, ей тоже придется стараться и подыгрывать, и это куда мучительнее, чем сегодняшняя пробежка.

Она берет себя в руки, стаскивает с головы подушку.

– Чую запах бекона, – говорит она. – Неужели я не ошибаюсь? – Это ее первый подарок в ответ на первый подарок от дедушки Эда. Она изображает приятное удивление.

– Моя Белла Луна любит бекон.

Звонит телефон. Мама, Малкольм и Карл Уолтер хором поют: «С днем рожденья тебя!». Второй подарок в ответ на их подарок – она добавляет в свой голос нотки восторга и благодарности.

Нажимая отбой, она видит сообщение и открывает присланную по электронной почте открытку от Этого Негодяя Отца Антония. Поющий бурундук держит желудь с зажженной свечой. «Скучаю по тебе. С любовью, папа». Оливия написала вчера поздно вечером: «Я знаю, это тяжелый день. Держись». Восемь уведомлений от тех, кто оставил пост на ее страничке в Facebook, хотя она больше и не заходит туда. Она мысленно подсчитывает: еще шестнадцать часов – и этот день можно будет назвать прожитым.

Она спускается по лесенке со своей койки, и дедушка Эд вручает ей большую булочку с корицей и горящей свечой.

– Вау! Откуда у нас это?

– Угощение по случаю от друга.

От друга? А ведь она не слышала, как дедушка Эд вернулся прошлым вечером. И понятия не имеет, в котором часу он явился из гостей.

– Ну и кто эти люди, которые пригласили тебя на коктейль?

– Доун Селеста и ее внук. Они из Портленда, что в Орегоне. Она вдова. Они путешествуют вдвоем по западным штатам.

– Ты говорил: он мой ровесник. Так почему же он не в школе?

– Тебе надо было пойти со мной и самой спросить у него, если тебе это так интересно. Посмотри на этих малышей. Пухлые, цветущие.

– Булочки с корицей или вдова? Доун Селеста – звучит как имя времен хиппи.

– Так и есть. Она сменила имя Делорес Карпентер на Доун Селеста, когда ей было семнадцать. Послушай, я приготовил тебе и пушистый омлет. Mangia, mangia, пока не остыло.

* * *

Аннабель надевает бесшовную, влаговпитывающую рубашку, с которой срезаны все бирки. Она выжимает из тюбика остатки геля Aquaphor, смазывает натертые участки кожи и заклеивает их пластырем. Ей нужен лубрикант для тела Body Glide, но где же его здесь найти? Придется обойтись вазелином, пока она не доберется до большого города.

В то утро она вновь на тропе Железного коня. Небо голубое. Под таким небом она сидела, наблюдая за тренировками Уилла по лакроссу. В костюмчике такого же оттенка малыш Уилл запечатлен на фотографии, что стоит на полке в комнате отдыха Роберта и Трейси. И спальня Пэтти, матери Кэт, выдержана в таких же тонах.

Если даже небо вызывает щемящие воспоминания, значит, у тебя проблемы. Аннабель это знает. Горе разлито повсюду. Оно живет само по себе. Молча ходит рядом, исподтишка набрасывается на тебя, будит по ночам. Это оно заставляет слезы катиться по щекам при виде голубого неба.

«С днем рождения, Белль-Попка», – говорит Кэт.

«Помнишь прошлый год? Я не знаю, как переживу это».

«Час за часом».

«Иногда час кажется вечностью, а бывает, что и секундой».

«Иногда это урок миссис Исидро», – говорит Кэт. Они обе смеются. Видите? Они говорят на одном языке, который рожден их общей историей. Час углубленной математики в классе миссис Исидро можно сравнить с тысячелетней эпохой.

Смех Кэт неповторим. Она смеется как ребенок. Это свободный, счастливый смех, который добивает тебя своей кристальной искренностью.

* * *

Последний участок тропы Железного коня проходит по равнине. О таком подарке на день рождения можно только мечтать.

– Спасибо, Лоретта, – говорит Аннабель.

На этот раз ей не нужно притворяться, что она в восторге. Она испытывает возбуждение, как в день первого снегопада.

Дорога хоть и равнинная, но по мере продвижения вперед Аннабель осознает, что тропа не в лучшем состоянии. Она петляет по усыпанным камнями лугам, где в зарослях высокой травы можно разглядеть остатки железнодорожных путей. Земля бугристая. Если следить за ногами, наверняка оступишься. Такое частенько бывало, когда в школьном кафетерии она несла поднос с едой. Стоило ей сосредоточиться на равновесии, как напиток непременно разбрызгивался, а суп переливался через край тарелки.

Сейчас она видит себя с таким же подносом в такой же день прошлого года. Все ее друзья уже за столиком. Они наблюдают за ней, и она знает, что ее ждет сюрприз, поэтому вода проливается прямо на салат.

– С днем рождения! – кричит Кэт. – Я знаю, ты не любишь большие сюрпризы, так что пока только маленький.

– Кто же не любит сюрпризы? – удивляется Карли Тревор.

– Те, кому не достаются хорошие. – Это еще одна из миллиона причин любить Кэт. Она обладает мудростью людей, которым довелось пережить черт знает что.

– Шоколадный, шоколадный, пусть это будет шоколадный. – Зандер складывает ладони в молитвенном жесте и возводит глаза к потолку кафетерия, где обитает бог праздничных тортов.

– Чур не подсказывать, торт это или что-то еще, – говорит Зак Оу.

Кэт достает из-под стола двухслойного красавца. «Счастливого 17-летия, Белль-Попка».

– Та-да-да-да.

– Ребята! Это так мило! – Аннабель не ожидала никаких подарков до выходных, когда они собирались праздновать день рождения.

– Вау, сколько глазури, – сокрушается Сьерра Кинкейд. – Боже, мне придется голодать до конца недели.

– Просто получай удовольствие, – говорит Кэт.

– Йес! Шоколад! – вопит Зандер, как будто только что нашел мешок денег, надписанный его именем. – Мне кусок с угла.

– Вперед, – подбадривает его Сьерра.

Ребята поют. Вместо ее имени они вставляют остроумные ругательные прозвища, как и подобает добрым друзьям.

После того как тарелки убраны со стола, все расходятся по классам, а Кэт расстегивает свой рюкзак.

– Хочу подарить тебе это сейчас, в твой настоящий день рождения.

Подарок красиво завернут в толстую зеленую бумагу и перевязан лентой радужных оттенков. Аннабель ужасно не хочется разрушать красоту упаковки.

– Какая прелесть.

– Давай-ка сдирай прямо сейчас, – настаивает Кэт.

Когда Аннабель видит, что лежит внутри, она прижимает подарок к груди.

– О, вау. Спасибо тебе, спасибо! Как мне нравится! Обожаю.

И это правда. Она подносит его к носу, вдыхает аромат богатой темной кожи. Ей всегда хотелось иметь такой же блокнот «Молескин», как у Кэт. Кэт записывает в нем строчки, которые потом собирается использовать в своих коротких рассказах. Аннабель еще не знает, что будет записывать в своем блокноте.

– Теперь мы близнецы, – говорит Кэт.

* * *

Когда луг остается позади, тропа становится круче. Она медленно поднимается в гору, пока Аннабель не оказывается на краю высокого каменистого обрыва. Выходит, день все-таки непростой. Аннабель с трудом передвигает ноги и задыхается, чувствуя тяжесть в бедрах и икрах, давление в легких. Тропа, пролегающая сквозь неряшливый кустарник, ведет вперед, прямо к монстру.

Ух ты! Ничего себе! Это железнодорожная эстакада. Скрипучая на вид, сделанная из древних бревен, она опасно зависает над землей, которая так далеко внизу. И надо как-то изловчиться и пересечь эту громадину. Железнодорожные пути, некогда проложенные по эстакаде, давно исчезли, остались только тощие деревянные шпалы.

Трапециевидные конструкции, удерживающие мост, не внушают доверия. Почерневшие и старые, они выглядят гнилыми и неустойчивыми. На старте тропы Железного коня она видела табличку с надписью «ПЛАН РЕКОНСТРУКЦИИ ТРОПЫ», но подумала, что успеет сойти с маршрута, прежде чем доберется до разрушенных участков.

Теперь она видит оранжевые флажки, привязанные к некоторым столбам. Деревянное полотно эстакады уже содрано, а поручни местами заменены. Светлые сосновые бруски заметно выделяются на фоне темного изношенного дерева. Хуже всего то, что кое-где поручни вовсе отсутствуют.

Внутри у нее все обрывается, когда она смотрит вниз.

Господи Иисусе. Конструкция не выглядит безопасной. Нисколечко. Даже отдаленно. Джину хватил бы сердечный приступ, если бы она увидела это. Возможно, прямо сейчас это происходит и с Аннабель. Грудь сжимается при виде зияющей пустотами эстакады.

– О, Лоретта, – вздыхает она.

Лоретта помалкивает. Да, Аннабель на ее месте поступила бы так же, если бы проморгала такую преграду на пути.

Аннабель постукивает подушечкой большого пальца поочередно по всем пальцам руки. Тревога нарастает, нервы гудят.

Что лучше: быстро бежать по опасному мосту или ступать осторожно? Наверное, лучше всего просто развернуться обратно. Если продвигаться медленно, меньше шансов наступить на гниющую доску и разбиться насмерть; если бежать быстро – возможно, повезет и удастся перебраться на ту сторону, прежде чем все это рухнет. Возвращение назад означает полный провал.

– Ее бы закрыли, будь это так опасно, – размышляет она вслух.

«Но ты только взгляни на нее», – возражает она сама себе.

Это одна из ее самых больших проблем, не так ли? Оценка опасности – разве не это привело ее в тот хаос, которым стала ее жизнь; к этому месту, где она, как в сюрреалистическом фильме, стоит одна у высоченной прогнившей железнодорожной эстакады в свой восемнадцатый день рождения?

Опасность сбивает с толку. С одной стороны, мама всегда говорила ей, что каждый переход улицы, каждая поездка на машине, каждый незнакомец – это смертельный риск. Как любую девочку, ее предупреждали, что надо держать ухо востро с половиной человечества, и она носила это осознание с собой, готовая воспользоваться им всякий раз, когда рядом тормозил чужой автомобиль или отец отвозил ее домой после подработки бебиситтером. На остановке в ожидании автобуса или на вечеринке с мальчиками и алкоголем, да даже находясь дома одна, она всегда проявляла высокую бдительность. Можно и забыть, что некоторые люди живут иначе. Многие вообще редко задумываются о таких вещах. Без тени страха они ходят по улицам, ждут автобуса на остановке и отрываются на вечеринках.

Но что делать, если помимо бдительности от тебя требуют быть доброй и отзывчивой? Подсказывать дорогу водителю, притормозившему рядом с тобой у тротуара; быть вежливой с отцом детей, которых ты нянчишь; быть дружелюбной и веселой на вечеринке? И кое-что казалось нелогичным. По большей части все складывалось удачно. Правда, слух притуплялся от постоянного гула бдительности. Она не могла определить, действительно ли ей угрожает опасность. Пресловутый внутренний голос, который должен был подсказывать: «Да, вот оно, беги!», заглушали противоречивые сигналы. И потом… бывает, что боишься совсем не того, чего стоит бояться.

Потому что с днем ее рождения в прошлом году связаны и другие важные моменты. В тот день, худший в ее жизни, сложились в целое не те фрагменты, а она даже не поняла. В тот день начался обратный отсчет.

Аннабель бежит. Она мчится по эстакаде. Настолько быстро, насколько позволяет необходимость поглядывать под ноги. Нервный пот струится по бокам, сердце колотится от ужаса. Она старается не смотреть вниз, потому что страшно со всех сторон. Это адская смесь – быть бесстрашной и в то же время испуганной.