23

Проблема в том, что слишком часто она совершала те или иные поступки только потому, что не хотела разочаровывать людей. Возможно, если бы она сказала «нет» и стояла на своем, сейчас вместе с классом готовилась бы к выпускному балу, заказывала мантию и академическую шапочку, мама снимала бы все на телефон, Малкольм норовил бы примерить форму выпускника, а она кричала бы, чтобы не вздумал измять отутюженную одежду.

Вместо этого она валяется на верхней полке фургона, немытая, дурно пахнущая, в животе урчит, но при мысли о еде тошнит, перед глазами тот олень, плоть и кровь…

«Прекрати! Прекрати! Прекрати!»

Она поворачивается на другой бок и натягивает одеяло до подбородка. Нет, это уже слишком. Дедушка Эд зависает в ноутбуке. Она слышит быстрый перебор клавиш. Ему явно есть что сказать, в отличие от нее.

Она мысленно обращается к доктору Манн. Силится вспомнить то, что раз за разом повторяет доктор. «Перед тобой стоит единственная задача – и задача трудная – это пытаться высказывать свою правду и жить по собственной правде. Она может меняться. Возможно, тебе понадобится время, чтобы понять, в чем заключается эта правда. Вот и все. Это твоя работа. Пытаться управлять кем-то или контролировать? Пустое дело. К тому же неосуществимое».

В это трудно верить. Потому что, если бы только она была более последовательной и уверенной… Если бы только держала дистанцию, которую установила после того, как перестала подвозить Хищника до дома… Если, если, если…

Закрывая глаза, она видит себя: спокойную и собранную после того разговора. На душе легко. Она снова приветлива и дружелюбна с Хищником. После урока литературы он идет вместе с ней к ее шкафчику, хотя его шкафчик в другом конце раздевалки. Они жалуются друг другу на жестокое домашнее задание: сравнительно-сопоставительный анализ речей Соджорнер Трут и Вождя Джозефа. Они шутят и смеются над тем, как Эмили Йю вечно тянет руку, чтобы показать себя всезнайкой.

За обедом Хищник занимает ей место, и она садится рядом с ним. Он разворачивает свой сэндвич.

– Фу, лук! – Она морщит нос от мерзкого запаха.

Он вспыхивает:

– Знаешь, я на твоем месте попридержал бы язык. – Голос выдает его бешенство. Дергается мышца на щеке.

– Извини, – говорит она. – Я просто пошутила. – Но он замолкает. Она готова провалиться сквозь землю. До нее доходит, что он слишком чувствителен к подколкам. Что ж, у каждого свой пунктик. Зак Оу ведет себя как ребенок, когда проигрывает в видеоигре.

Она берется редактировать сочинение Хищника на тему «О себе». Основываясь на концепциях эссе Эмерсона «Доверие к себе», Хищник откровенно пишет о том, как вылечил свое одиночество в прежней школе бунтарством и непоследовательностью. Выделяясь из общей массы, он приобрел уверенность в себе и чувство превосходства, что считает своим личным достижением. Ее настораживают эти строчки, в которых угадывается раздутое эго, и она не приемлет того, как он пытается самоутвердиться, глядя на других свысока. Но в целом эссе смелое и остроумное, и она хвалит его за это. Высказывать честную критику она побаивается.

А потом у Хищника появляется машина. И, когда «тойоте» требуется замена тормозной системы, из-за чего Аннабель на неделю остается без личного транспорта, уже он подвозит ее до дома. Он даже ждет на кухне, пока она переоденется, чтобы отвезти ее на работу в пекарню.

– Ты все еще нравишься ему, – говорит в тот вечер Малкольм. Они с другом Дэниелом как раз сидели у них дома, работая над научным проектом для школы.

– Мы просто друзья.

– Это для тебя вы просто друзья. Но не для него.

– Не дури.

– Его глаза следуют за тобой, как у тех портретов из дома с привидениями. А пока ты переодевалась наверху, он попытался заглянуть в твой телефон, когда тебе пришло сообщение.

– Не лезь не в свое дело. – Эта присказка – вероятно, еще одно проклятие Аньелли.

И что с того, если она ему понравится? Это не имеет значения. Она просто принимает как факт существование тайного воздыхателя. Кто бы отказался от такого обожания, даже если порой оно вызывает ощущение дискомфорта? Она по-прежнему мечтает, чтобы Уилл испытывал к ней такие же чувства, хотя со дня той встречи в супермаркете Whole Foods от него ни слуху ни духу.

– Блин! – кричит Хищник и бьет по тормозам. Это происходит неподалеку от ее дома, по дороге в пекарню.

Аннабель визжит. Он резко выворачивает руль, и машина уходит одним колесом на обочину. Она видит брошенный на улице самокат соседского мальчишки, Гамильтона Шайли.

– Ты подумал, что на нем был ребенок? – смеется она, когда он сдает назад, выруливая на проезжую часть.

– Я не мог ничего разглядеть! Солнце прямо в глаза, ясно?

Он в ярости опускает солнцезащитный козырек. Пугающая, неуютная тишина повисает между ними до самого конца пути. Он чуть ли не сквозь зубы прощается с ней, высаживая возле пекарни. Странно – иногда у нее такое чувство, будто он ее ненавидит. И не чуточку, а по-настоящему. Это кажется безумием и нелепостью, если вспомнить, как он бегает за ней. Иногда ее врожденная тревожность оборачивается излишней мнительностью, и она неверно истолковывает чужие мотивы. Тем не менее одно можно сказать наверняка: Хищник не умеет посмеяться над собой.

* * *

Еще одно утро они встречают в кемпинге Хейворда, в штате Миннесота.

– Аннабель, – обращается к ней дедушка Эд, больше никакой Беллы Луны, – если ты сегодня не побежишь, мы возвращаемся домой, capisce? Так и знай.

Она застряла где-то посередине, а середина, как болото инерции, засасывает и тянет вниз. Она не может двигаться вперед, потому что впереди снова долгие мили самонаказания: безликие дороги в глуши, летняя жара, красные футболки, немыслимая и незаслуженная поддержка незнакомых людей. «Вперед» означает будущее под большим вопросом. «Вперед» – это Сет Греггори.

Но и путь назад отрезан, потому что он означает возвращение в прошлое, где она уже чужая. Она даже не может себе представить, что спит на своей старой кровати в своей бывшей комнате. Кто та девушка, что там спала? Порой ее мучило беспокойство, но она бывала и уверенной в себе. Она могла быть дерзкой; могла чувствовать себя милой. Она умела флиртовать, веселиться и мечтать о будущем. Она была популярна. Она нравилась людям. Она любила своих боссов в пекарне Essential Baking и запах теплой выпечки; ей нравилось, как вспыхивают радостью лица стариков, когда она приходит в дом престарелых «Саннисайд». Она ощущала доброту жизни и радужную надежду.

Она была наивна. Она была совсем ребенком.

Теперь она – бегущий призрак в трениках.

И не может вернуться назад потому, что там, в День святого Валентина, возле ее шкафчика в раздевалке стоит Хищник с двумя розами: желтой и красной. Он протягивает ей обе и ухмыляется, предлагая выбрать одну.

– Ты сам знаешь, – говорит она.

– Какая? – спрашивает он.

– Желтая.

Красная достается Джози Грин. Все-таки они могли бы стать идеальной парой. Она не устает говорить ему об этом. Не сказать, что она так уж уверена насчет красной розы. Червоточинка, что сидит в ней, все равно хочет быть единственной желанной для него, даже если сама она не может разобраться в своих чувствах к нему. Он все еще интригует ее. Он улыбается и шутит, но за всем этим скрывается его мрачное большое эго, эта болезненная ранимость, которой начисто лишен Уилл. Тем не менее романтический жест с розой вселяет надежду и успокаивает. Она прекрасно со всем справляется. Стрелка повернута в нужную сторону. Да, у нее своя система настроек, и она может крутить стрелки туда-сюда, чтобы не сбиваться с курса. Да, она думает, что может контролировать ситуацию, и это ли не гарантия того, что она ошибается?

* * *

Дедушка уходит, громко хлопая дверью. Аннабель остается одна. Пленка кинофильма крутится дальше. В кадре март прошлого года. Ее день рождения. Прежней жизни остается всего три месяца, хотя она об этом и не догадывается. Часы тикают.

Она идет с подносом к своему столику в школьном кафетерии. Вся компания в сборе, ждут только ее. От волнения она проливает воду прямо в салат.

– Шоколадный, шоколадный, пусть это будет шоколадный. – Зандер возводит глаза к потолку кафетерия. Сколько раз повторяется этот фильм? Сотни.

– Чур не подсказывать, торт это или что-то еще, – говорит Зак Оу.

Кэт достает торт из-под стола. На глазури надпись: «Счастливого 17-летия, Белль-Попка».

– Та-да-да-да.

Сьерра сокрушается по поводу глазури, а потом все поют поздравление, вставляя вместо ее имени остроумные ругательства. И наконец Кэт дарит ей блокнот Moleskine и говорит: «Теперь мы близнецы».

Но на этом сюрпризы не заканчиваются.

После нескольких месяцев молчания Уилл присылает сообщение: «Думаю о тебе сегодня. Скучаю по тебе, Пеп». Она такая счастливая. Он помнит ее любовное прозвище, и сердце наполняется радостью.

А потом происходит кое-что еще.

После уроков Хищник ждет ее возле шкафчика в раздевалке. Подарочный пакетик висит на его согнутом пальце.

– Бе-элль, – напевает он. Для него это ее новое имя. Она не возражает. В младших классах ее полшколы так называло.

– Что это?

– Открой и посмотри.

Она снимает с его пальца бумажный пакетик – такой красивый, что она даже нервничает. Розовый с черным, с розовой папиросной бумагой, выглядывающей изнутри. Это упаковка, которую выбирают долго и тщательно, не то что мятая бумага в рождественском пакете, который может всучить Зак Оу.

В пакетике конверт. Она открывает его. Два билета на концерт панк-группы Uncut в рок-клубе «Ноймос».

– Поскольку, как ты знаешь, Clash больше нет.

– Вау. Спасибо.

Два билета. Неловкая ситуация. Она предполагает, что он рассчитывает пойти с ней. Это что, свидание?

Он читает ее мысли.

– Билеты для нас, но это же групповое мероприятие? Мои друзья Люси, Эдриан и Джулс тоже идут. – Хищник недавно получил работу в QFC на Мерсер-стрит, и Люси с Эдрианом работают вместе с ним в отделе кулинарии, а Джулс – девушка Эдриана. Аннабель с ними незнакома, но наслышана о рок-группе Эдриана и о том, как они с Люси иногда находят всякую гадость в готовых цыплятах. У нее пропадает всякое желание покупать цыплят в кулинарии.

– О, здорово, – говорит она. – Будет весело. Подарок слишком щедрый, но спасибо тебе.

Она обнимает его. Он пытается отрастить бороду, и мягкая щетина трется о ее щеку, когда он прижимается к ней.

– С днем рождения, Белль.

* * *

– Стоп, стоп, стоп. – Аннабель останавливает кино. Это бесполезно. Она в середине фильма о Хищнике, она в середине марафона, и некуда больше идти, кроме как вперед. Святой Христофор как будто сурово смотрит на нее с высоты светильника. Аннабель встает, чтобы сходить в туалет. Деда так до сих пор и нет. Она наливает себе чашку кофе, но не притрагивается к нему. Выглядывая в окно, она видит все те же деревья и тот же клочок неба над кемпингом в Хейворде в штате Миннесота.

Ее телефон жужжит и крутится на столе. Сообщение от Джины.

«Позвони мне».

Она слишком устала, чтобы разговаривать с кем-либо. Когда она открывает рот, оттуда хлещет поток лавы. Ее кости – стальные балки, зацементированные у основания. Ее руки – крылья птицы, придавленные камнями злыми мальчишками.

Теперь телефон звонит. Опять мама.

Почему они не застряли в каком-нибудь другом месте, где нет Wi-Fi? В той же Монтане или в Бэдлендсе? Но нет, они торчат в каком-то захолустье, но индикатор уровня сигнала на экране телефона упорно показывает пять полосок.

Звонок, еще звонок.

Ноль внимания.

Аннабель отключает звук, но телефон настойчиво жужжит и вибрирует. У нее не хватает смелости или веры, чтобы не ответить. В памяти еще живы моменты из прежней жизни, когда Джина паниковала понапрасну, но случались и серьезные поводы. Все может измениться в одночасье.

– Мама?

– С тобой все в порядке?

– Я в порядке, а ты?

– Звонил Сет Греггори.

Сердце ухает вниз, как сорвавшийся лифт, и разбивается на куски.

– Аннабель!

– Я здесь.

– Я думала, ты пропала.

Она не знает, что говорить.

– И чего он хотел?

– Убедиться, что ты не забыла про двадцать второе сентября. Он хотел напомнить нам, что дата зафиксирована.

Невыносимо думать о нем и сентябре. На душе тошно.

– Аннабель!

– Я здесь.

– Дедушка звонил. Он сидит в какой-то забегаловке, ест оладьи. Но у него уже опускаются руки. Он планирует развернуться и ехать домой. И я тут подумала… Ты там очень страдаешь, дорогая. Годовщина, этот чертов олень…

– Двадцать пять центов, – напоминает Аннабель вместо Малкольма.

– Я действительно думаю, что тебе стоит вернуться. Это будет правильно. Тебе не нужно быть так далеко. Дома придешь в себя, успокоишься за эти три месяца. Просто… отдохнешь.

– Отдых не успокаивает.

– Я кое-что сделала. Только не сердись.

– Что еще?

– Я заказала шапочку и мантию. На всякий случай. Давай, дорогая, возвращайся. Ты уже сделала достаточно.

Молчание.

– Разве не здорово было бы пойти на эту церемонию со своими друзьями, посидеть со всеми, поразмышлять о том, что вам пришлось пережить?

– Я не вернусь домой, – говорит Аннабель.

– Так много людей хотят тебя видеть. Я постелила тебе новые простыни. Твоя комната ждет тебя.

– Я собираюсь закончить. – К своему удивлению, она вдруг принимает решение.

– Ну, если настаиваешь. – Джина вздыхает.

Аннабель ловит себя на мысли, что вздох, пожалуй, слишком театральный. И слова Джины задевают самые больные струны. Аннабель задается вопросом, не является ли она жертвой психологии навыворот. Проклятие Аньелли – в стиле Джины. Что случилось с ее матерью? Неужели сейчас она каким-то святым, небесным чудом выступает адвокатом этого марафона?

– Ты правда заказала шапку и мантию? – спрашивает Аннабель.

– О, милая, мне надо идти… Тетя Энджи на другой линии. Прорвало трубу в офисе. Пей много воды, слышишь меня? И дедушка сказал, что теперь, поскольку лето, будет встречать тебя на полпути, хорошо? В такую жару тебе нужно пополнять запасы воды. И надевай яркую одежду. Под ослепительным солнцем видимость на дороге плохая.

* * *

Аннабель одевается. Она убирает в хвост уже отросшие волосы. Съедает два банана и чашку мюсли. Проверяет маршрут. Дедушке Эду она оставляет односложную записку: «Порядок».

Она выходит из фургона. Вау, как же тепло было в норке, думает она, когда ее обдувает свежим июньским ветерком. Она окидывает взглядом окрестности, приютившие их на несколько дней. Территория кемпинга утопает в тени деревьев. Впереди будет еще немало мрачных мест, но именно это она больше никогда не увидит.

Маршрут из города Лоретта пролегает по главной улице. Эй, вот и магазин одеял. А чуть дальше – гастроном Ника. И кафешка Эбигейл. Все те места, о которых она слышала от деда. И, вау, смотрите-ка. Дедушка Эд собственной персоной, сидит за барной стойкой, ковыряет вилкой стопку оладий.

Она бежит мимо. Машет рукой. Мгновение спустя она слышит его голос.

– Вперед, Белла Луна! Давай, давай, давай! – Она оглядывается через плечо. Он чуть ли не подпрыгивает в своих стариковских штанах и рубашке поло. Женщина в фартуке, Эбигейл, как будто вскидывает руку и ободряюще машет вслед.

Сразу чувствуется, что она провалялась в постели не один день: мышцы напряжены, суставы скрипят, как колеса старой телеги. Легкие пульсируют, но, может, это бьется сердце, побуждая ее мчаться вперед.

Двадцать второе сентября. Сет Греггори.

Какой-то дурацкий аквапарк с детьми в красных футболках? Подумаешь! Беседа с группкой студентов одного из лучших университетов страны? Велика беда. Интервью младшим репортерам и статьи в крупных газетах? Да практически день рождения. По крайней мере, в сравнении с настоящим ужасом, который ждет ее впереди. Она физически не может обогнать свое будущее, но телу этого не объяснить. Внутренние механизмы стары как мир. Мозг выстреливает порцию страха, и сердце ускоряется, кровь бушует. Наша древняя животная природа говорит: беги, когда почуешь приближение опасности; пригнись, когда видишь человека с ружьем; сигай через дорогу, когда на тебя летит грузовик.

Иногда и двух тысяч семисот миль мало.