1948 год

Говорят, что победителей не судят, что их не следует критиковать, не следует проверять. Это неверно. Победителей можно и нужно судить, можно и нужно критиковать и проверять. Это полезно не только для дела, но и для самих победителей – меньше будет зазнайства, больше будет скромности.

И. В. Сталин

Сталинские премии

Представляет ли молодое поколение, что такое Сталинская премия? Можно держать пари, что в лучшем случае представляют единицы. Для начала отметим, что фамилия Иосифа Виссарионовича в наименовании самого престижного поощрения было не просто данью уважения или некой традицией. Денежная составляющая Сталинских премий выплачивалась из средств самого вождя, которые он получал в качестве авторских гонораров за издание своих сочинений в СССР и за рубежом.

Официальная государственная премия появилась в Советском Союзе в декабре 1939 года «в ознаменование шестидесятилетия товарища Иосифа Виссарионовича Сталина». Руководитель государства прекрасно понимал, что материальный стимул является таким же важнейшим фактором успешной работы, как и моральный. В позднем СССР очень часто об этом забывали, награждая людей лишь «почетными грамотами». При Сталине же появилось поощрение и отличие, получить которое было не только крайне почетно, но и выгодно материально. Поначалу премия носила название «премии имени СТАЛИНА», где фамилия вождя писалась именно так – заглавными буквами. Через некоторое время наименование поменялось и превратилось в Сталинскую премию.

Сферы, в которых присуждались Сталинские премии, постоянно расширялись. 1 февраля 1940 года было принято постановление правительства об учреждении «четырех премий имени СТАЛИНА, по 100 тысяч рублей каждая, присуждаемые ежегодно за выдающиеся произведения в области литературы, из них: одну – по поэзии, одну – по прозе, одну – по драматургии, одну – по литературной критике». Впоследствии Сталин лично выступил инициатором расширения списка лауреатов премии, и у нее появилось деление на три степени. Первая степень осталась в размере 100 тысяч рублей, вторая составила 50 тысяч и 25 тысяч – третья. В послевоенные годы это были большие деньги, существенно превышавшие средний годовой доход советского труженика. Автомобиль «Победа» стоил 16 тысяч рублей, «Москвич» – 9 тысяч рублей.

За следующие 11 лет существования лауреатами премии стали 1706 человек. Получить ее мог как один автор, так и целый коллектив, например, театральный. Всего за время существования премии на выплаты лауреатам было выделено 57,7 миллиона рублей. Стоит отметить тех, кто получал ее чаще других. Не всех, лишь некоторых, чьи имена и сегодня на слуху. «Рекордсменом» был Константин Симонов, который стал ее шестикратным лауреатом: за четыре пьесы, за повесть и сборник стихов. Что характерно – получив Сталинскую премию за пьесу «Русский вопрос», Симонов с удивлением узнал, что ее ставят одновременно в пяти московских театрах! Ему стало просто неудобно. Когда же автор направился в Комитет по делам искусств со странной просьбой, чтобы его «Русский вопрос» сняли хотя бы в одном театре столицы, то в ответ услышал, что постановка в пяти театрах «вопрос решенный», и решенный «на самом верху».

Со Сталинской премией связано огромное количество легенд и былей. Вот одна из них.

«Как-то после войны Козинцев показывал свой фильм Сталину и пытался угадать его впечатление. Вдруг вошел Поскребышев, передал записку, посветил фонариком. Сталин буркнул: “Плохо”. Козинцев потерял сознание. Сталин сказал:

– Когда проснется этот хлюпик, скажите ему, что “плохо” относится не к фильму, а к записке. Товарищу Сталину весь мир говорит «плохо» – не падает же Сталин от этого в обморок».

Замечательный советский режиссер Григорий Михайлович Козинцев сегодня порядком подзабыт. Между тем это автор знаменитой и очень любимой в народе кинотрилогии о Максиме, вошедшей в золотой фонд киноклассики. Лауреатом Сталинской премии он становился дважды, получив вторую в 1948 году за фильм «Пирогов».

Тот факт, что Сталин любил кино, не сговариваясь, подчеркивают все мемуаристы. Возможно, именно поэтому на одном из совещаний Сталин весьма своеобразно решил вопрос присуждения премии. Обсуждался фильм «Адмирал Нахимов», который, как мы помним, Сталин подверг достаточно жесткой критике.

«Когда Жданов как председатель комиссии доложил о присуждении этому фильму первой премии и перечислил всех, кому предполагалось дать премию за фильм, Сталин спросил его, все ли по этому фильму. Похоже, что спросил, заранее зная отрицательный ответ и забавляясь этим.

– Нет, не все, – ответил Жданов.

– Что?

– Вот есть письмо, товарищ Сталин.

– От кого?

Жданов назвал имя очень известного и очень хорошего актера.

– Что он пишет?

Он пишет, сказал Жданов, что будет политически не совсем правильно, если его не включат в число актеров, премированных по этому фильму, поскольку он играет роль турецкого паши, нашего главного противника, и если ему не дадут премии, то это может выглядеть как неправильная оценка роли нашего противника в фильме, искажение соотношения сил. Не поручусь за точность слов, но примерно так изложил это письмо Жданов.

Сталин усмехнулся и, усмехаясь, спросил:

– Хочет получить премию, товарищ Жданов?

– Хочет, товарищ Сталин.

– Очень хочет?

– Очень хочет.

– Очень просит?

– Очень просит.

– Ну, раз так хочет, так просит, надо дать человеку премию, – все еще продолжая усмехаться, сказал Сталин. И, став вдруг серьезным, добавил:

– А вот тот актер, который играет матроса Кошку, не просил премии?

– Не просил, товарищ Сталин.

– Но он тоже хорошо играет, только не просит. Ну, человек не просит, а мы дадим и ему, как вы думаете?»

И обоим актерам дали Сталинскую премию за 1947 год. Что называется – внепланово. А «по плану» получил Сталинскую премию за критикуемый Сталиным фильм «Адмирал Нахимов» исполнитель главной роли, замечательный актер Алексей Денисович Дикий.

Статус Сталинской премии оценивался необычайно высоко.

«Как-то на одном из заседаний, когда текст какого-то представления на Сталинскую премию показался недостаточно обоснованным, Сталин обратился с вопросом, кажется, к министру Кафтанову:

– Вы как считаете, какая премия выше: Нобелевская или Сталинская?

Кафтанов поспешил ответить, что, конечно, Сталинская.

– Тогда, – сказал Сталин, – надо представлять на премию обоснованно. Мы ведь здесь не милостыню раздаем, мы оцениваем по заслугам».

В 1949 году к 70-летию вождя премия вышла на международный уровень. В указе об учреждении Международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами» было написано, что ее могли присудить «гражданам любой страны мира, независимо от их политических, религиозных и расовых различий, за выдающиеся заслуги в деле борьбы против поджигателей войны и за укрепление мира».

После смерти вождя Сталинские премии постигла судьба других глобальных сталинских проектов. Как остановилась стройка сталинских высоток в Москве, как прекратилось строительство океанского флота, точно так же разом прекратилось поощрение ученых и деятелей культуры. В 1956 году премия была возрождена, но уже под названием Ленинской, которую вручали ранее с 1925 по 1935 год.

В 1966 году была учреждена Государственная премия СССР, вот она-то была создана действительно для того, чтобы полностью вытеснить имя Сталина. Лауреатам Сталинской премии даже предложили обменять старые памятные знаки на новые. Таким образом, в позднем СССР существовало сразу две премии, из которых более престижной считалась Ленинская. В отличие от Сталинской, повторно она не присуждалась.

Как работал механизм отбора кандидатов? Система была следующей: кандидаты на Сталинскую премию выдвигались государственными и общественными организациями. Выдвинуть соискателей могли также отдельные авторитетные писатели, ученые, работники искусств. Разумеется, каждый в своей сфере. Далее следовало общественное обсуждение, после чего Комитет по Сталинским премиям тайным голосованием принимал решение по каждой кандидатуре. После этого все материалы поступали в Агитпроп ЦК. Отдел давал свое заключение по каждой работе и каждому кандидату, составлял проект постановления Политбюро ЦК и направлял все материалы Сталину.

Подготовка велась действительно серьезная, и до своей смерти эту работу возглавлял А. А. Жданов. В его кабинете слушали грампластинки с песнями, симфониями и концертами, просматривали кинофильмы. Жданов оценивал каждое произведение, вникал, советовался и взвешивал, прежде чем передать материалы вождю. При этом Сталин не только выступал как последняя инстанция оценки, но и как инициатор выдвижения потенциальных лауреатов.

Окончательное обсуждение работ и лауреатов проходило обычно в рабочем кабинете у Сталина, и в них принимал участие очень небольшой круг людей. К радости потомков, мемуары о том, как это происходило, оставили К. Симонов и Д. Шепилов, поэтому именно на их книги мы и будем опираться в описании «премиальных» заседаний.

«Кроме членов Политбюро присутствовали президент Академии наук А. Н. Несмеянов, генеральный секретарь Союза писателей А. Фадеев или его заместитель Константин Симонов, руководители ведомств искусств и кинематографии С. В. Кафтанов и И. Г. Большаков, а когда рассматривался вопрос о Сталинских премиях в области изобретений, то приглашались заинтересованные министры», – пишет Шепилов, представлявший на заседаниях Агитпроп.

«Заседания эти – и в сорок восьмом, и в последующие годы, вплоть до пятьдесят второго, скажу обо всех сразу, в одном месте, – никогда не были многолюдными. Были там обычно члены Политбюро и начальник или заместитель начальника управления агитации и пропаганды ЦК, на заседаниях бывали министр кинематографии, председатель Комитета по делам искусств и трое-четверо писателей – секретарей Союза. Однажды к ним добавились еще два редактора толстых журналов и редакторы, совмещавшие свои должности с секретарством в Союзе, как это было у нас с Вишневским. Вот и все. По-моему, бывал на этих заседаниях от композиторов еще и Тихон Хренников», – вспоминает Константин Симонов.

Обсуждения Сталинской премии всегда проходили очень живо. При этом Симонов и Шепилов отмечают удивительную вещь: Сталин не только лично читал практически все произведения, о которых шла речь, но и приходил наиболее подготовленным из всех остальных участников заседаний.

«То, о чем шла, точнее, могла пойти речь на заседании в связи с представлениями Комитета по Сталинским премиям, Сталин, как правило, читал. Не могу утверждать, что он всегда читал все. Могу допустить, что он какие-то произведения и не читал, хотя это на моей памяти ни разу прямо не обнаружилось. Все, что во время заседания попадало в поле общего внимания, в том числе все, по поводу чего были расхождения в Союзе писателей, в Комитете, в комиссии ЦК, – давать, не давать премию, перенести с первой степени на вторую или наоборот, – все, что в какой-то мере было спорно и вызывало разногласия, он читал. И я всякий раз, присутствуя на этих заседаниях, убеждался в этом», – описывал процедуру К. Симонов.

Как это удавалось Сталину? Очень просто – он ежедневно и много читал. Когда же его прямо об этом спросили:

– Товарищ Сталин, когда вы успеваете прочитывать столько литературы?

Сталин, улыбнувшись, сказал:

– А у меня есть контрольная цифра на каждый день: прочитывать ежедневно художественной и другой литературы примерно 300 страниц. Советую и вам иметь контрольную цифру на каждый день.

На заседании 19 марта 1949 года, где выбирали художественные произведения за 1948 год, Сталин спросил Шепилова, читал ли он «такую-то» повесть, опубликованную в начале того года в журнале «Звезда», и назвал ее автора. Хорошая повесть, говорит Сталин. Почему ее не выдвинули?

Шепилов отвечает, что он это произведение не читал.

Сталин: «Да, я понимаю. У вас нет времени. Вы заняты. А я прочел. Кто читал?»

Общее молчание.

Сталин: «А я прочел. По-моему, можно дать вторую премию».

Константин Симонов ту же самую сцену описывает более живо и развернуто. Что, впрочем, неудивительно: Симонов великолепный писатель, в отличие от хорошего публициста Шепилова.

Рядом со Сталиным на всех заседаниях по определению лауреатов лежала пачка книг и журналов. Из нее вождь иногда доставал отдельные экземпляры и начинал обсуждение. «В тот раз я сидел рядом с редактором “Звезды” Друзиным, сидел довольно далеко от Сталина, в конце стола. Уже прошла и поэзия, и проза, и драматургия, как вдруг Сталин, взяв из лежавшей слева от него пачки какой-то журнал, перегнутый пополам, очевидно, открытый на интересовавшей его странице, спросил присутствующих:

– Кто читал пьесу “Вороний камень”, авторы Груздев и Четвериков?

Все молчали, никто из нас пьесы “Вороний камень” не читал.

– Она была напечатана в сорок четвертом году в журнале “Звезда”, – сказал Сталин. – Я думаю, что это хорошая пьеса. В свое время на нее не обратили внимания, но я думаю, следует дать премию товарищам Груздеву и Четверикову за эту хорошую пьесу. Какие будут еще мнения?»

Последовала пауза. И дело было даже не в том, что оппонировать вождю было сложно, но возможно, а в том, что данную пьесу кроме Сталина никто не читал и мнения о нем не имел. Дело было в том, что один из ее авторов… сидел.

Главред журнала «Звезда» Друзин наклонился к Симонову и шепотом спросил совета, сказать ли это прямо сейчас Сталину.

«– Конечно, сказать, – прошептал я в ответ Друзину, подумав про себя, что если Друзин скажет, то Сталин, наверное, освободит автора понравившейся ему пьесы. Чего ему стоит это сделать? А если Друзин промолчит сейчас, ему дорого это обойдется потом – то, что он знал и не сказал.

– Остается решить, какую премию дать за пьесу, какой степени? – выдержав паузу, неторопливо сказал Сталин. – Я думаю…

Тут Друзин, наконец решившись, выпалил почти с отчаянием, очень громко:

– Он сидит, товарищ Сталин.

– Кто сидит? – не понял Сталин.

– Один из двух авторов пьесы, Четвериков сидит, товарищ Сталин.

Сталин помолчал, повертел в руках журнал, закрыл и положил его обратно, продолжая молчать. Мне показалось, что он несколько секунд колебался – как поступить, и, решив это для себя совсем не так, как я надеялся, заглянул в список премий и…»

…И перешел к следующему разделу премии. Борис Дмитриевич Четвериков не только не получил Сталинской премии, но и остался сидеть. Ведь арестован он был совсем недавно, в апреле 1945 года по доносу коллеги по литературному цеху. Получил 11 лет за антисоветскую деятельность и вышел на свободу только в 1956 году, отсидев «от звонка до звонка». Почему Сталин не освободил писателя Четверикова, как на это в глубине души надеялся К. Симонов, так и останется загадкой.

При этом сказать, что Сталин просто «не хотел помогать осужденным» – значит погрешить против истины. Сталин не жалел премий, был щедр на эти награды и однажды, по описанию все того же Константина Симонова, поступил диаметрально противоположным образом.

Прежде чем рассказать об этом случае, я хотел бы напомнить о том, что знают люди старшего поколения. Это – «макулатурные книги». Если вы подумали, что речь идет о произведениях, столь слабых, что после прочтения их стоит отправить в макулатуру, то вы ошибаетесь. В 80-е годы в СССР выпустили серию замечательных книг, которые просто так купить в магазине было нельзя. Нужно было сдать макулатуру, кажется, килограмм двадцать, и тогда на специальном приемном пункте счастливому обладателю выдавали купон в обмен на сданное вторсырье. Вот с этим-то купоном и нужно было отправляться в книжный магазин, разумеется, еще и с деньгами. При этом талоны-купоны были на разные книги, а желающих их получить и сдать макулатуру было очень много. На приемных пунктах выстраивались длинные очереди.

Сейчас такой способ реализации книг может показаться странным, но для нас тогда он был совершенно нормальным. Ведь каждый советский человек сдавал макулатуру, еще будучи пионером в школе. Так вот в этой «макулатурной серии» выпускались изумительные книги. Будучи подростком, я перечитал многие из них, так как интересовался историей, а именно она была обильно представлена в этой серии. И только недавно мне стало очевидно, что огромное большинство этих книг были написаны еще во времена Сталина.

И многие авторы этих книг получили Сталинские премии. Это не было случайностью. «Если говорить о литературе, то Сталин за те годы, когда существовали Сталинские премии, делавшие более очевидными его оценки, поддержал или сам выдвинул на премии целый ряд произведений исторических. А если говорить о кино, то даже составил программу – о каких исторических событиях и о каких исторических личностях следует сделать фильмы…» – замечает в своей книге К. Симонов.

Был среди лауреатов и писатель Степан Злобин, награжденный за роман «Степан Разин», который потом тоже потребует для своего приобретения «макулатурного» талона. Думаю, что узнав об этом, сильно удивился бы даже Сталин, считавший, что между просвещением и народом никакой «макулатуры» стоять не должно. Но это так, к слову.

Так вот именно в момент обсуждения Степана Злобина и его романа Сталин и поступил диаметрально противоположным способом. О причинах и этого поступка мы можем только гадать. Дело в том, что во время войны Злобин пошел добровольцем в дивизию московского ополчения. Все, что мы знаем о дальнейших событиях, есть некая «официальная версия». Получив тяжелое ранение, попал в плен. В немецком лагере работал санитаром в тифозном изоляторе и как-то выпустил газету «Пленная правда». За это немцы Злобина отправили еще дальше – в Германию в лагерь 304, известный как «туберкулезный лазарет». Все это время Злобин вел записную книжку. Как ему удалось ее сохранять, история умалчивает.

И вот март 1952 года. Сталин, прохаживаясь по кабинету, рассуждает о том, почему надо поощрить премией писателя Степана Злобина. И слышит фразу одного из участников заседания:

– Товарищ Сталин, тут вот проверяли и сообщают: во время пребывания в плену, в немецком концлагере, Злобин плохо себя вел, к нему есть серьезные претензии.

Такого развития событий никто не ожидал. Все замерли.

«Услышав сказанное, Сталин остановился – он в это время ходил – и долго молчал. Потом пошел между рядами мимо нас – один раз вперед и назад, другой раз вперед и назад, третий – и только тогда, прервав молчание, вдруг задал негромкий, но в полной тишине прозвучавший достаточно громко вопрос, адресованный не нам, а самому себе.

– Простить… – прошел дальше, развернулся и, опять приостановившись, закончил: – … или не простить?

И опять пошел. Не знаю, сколько это заняло времени, может быть и совсем немного, но от возникшего напряжения все это казалось нестерпимо долгим.

– Простить или не простить? – снова повторил Сталин, теперь уже не разделяя двух половинок фразы.

Опять пошел, опять вернулся. Опять с той же самой интонацией повторил:

– Простить или не простить?

Два или три раза прошелся взад и вперед и, отвечая сам себе, сказал:

– Простить».

Степан Злобин остался на свободе и получил Сталинскую премию…

И Симонов и Шелепин в одинаковой степени отмечают дотошность вождя на «премиальных» совещаниях. Он спрашивал, все ли учтены, все ли работы просмотрены. Не останется ли кто-нибудь из достойных людей обиженным? «Сталинский комитет хватает и представляет нам то, что у него под носом, а остального не видит», – говорил вождь и сам называл работы латышских, литовских и других писателей из союзных республик. Но только Константин Симонов подметил самую важную часть сталинского отношения к литературе, кино, к искусству в целом – служить и помогать. Делу, государству, воспитанию. А значит – хороша «художественная ложка» именно к «обеду». Не раньше и не позже.

«В первом списке Сталинских премий, опубликованном уже в войну, в самый разгар ее, в сорок втором году, фигурировали рядом два исторических романа: «Чингисхан» Яна и «Дмитрий Донской» Бородина. Вышедшие перед войной, они были премированы в сорок втором. В сороковом или в сорок первом году вышел еще один исторический роман, который по его выходе был прочитан Сталиным, но премирован через несколько лет. Этот очень интересный факт подтверждает утилитарность сталинского взгляда на исторические произведения. Я говорю о романе Степанова «Порт-Артур», который был отмечен после того как Япония была разбита, поставленная Сталиным задача – рассчитаться за 1905 год и, в частности, вернуть Порт-Артур – была выполнена».

Понимая сталинский взгляд, его отношение и хотя бы отчасти представив себе ход его мысли, мы уже не будем удивляться рассказу Д. Шепилова. Он описывает случай, когда Сталин фактически выступил против одного из революционных мифов – о 26 бакинских комиссарах.

«На Сталинскую премию была выдвинута одна работа по истории. Обращаясь ко мне, Сталин сказал:

– Я не успел прочитать эту книгу. А вы читали?

Я сказал, что прочитал.

Сталин:

– И что вы предлагаете?

Я сказал, что Агитпроп поддерживает предложение премировать эту работу.

– Скажите, а там есть что-нибудь о бакинских комиссарах?

– Да, есть.

– И что же, их деятельность оценивается положительно?

– Да, безусловно.

– Тогда нельзя давать премию за эту книгу. Бакинские комиссары не заслуживают положительного отзыва. Их не нужно афишировать. Они бросили власть, сдали ее врагу без боя. Сели на пароход и уехали. Мы их щадим. Мы их не критикуем. Почему? Они приняли мученическую смерть, были расстреляны англичанами. И мы щадим их память. Но они заслуживают суровой оценки. Они оказались плохими политиками. И когда пишется история, нужно говорить правду. Одно дело чтить память. Мы это делаем. Другое дело правдивая оценка исторического факта.

Все были в недоумении, но с возражениями никто не выступил. Вопрос о премии отпал».

Свое мнение, почему надо или не надо дать премию, глава советского правительства обосновывал по-разному: это могла быть «нужная тема», «актуальная тема», «вещь революционная» (разумеется, с художественной или писательской точки зрения). При этом Сталин обычно не давал согласия премировать книги или пьесы только за правильный идеологический посыл. Требовалось еще и хорошее художественное решение. Позиция Сталина всегда была такова – премия дается за хорошо сделанную и полезную для страны работу в своей области.

Известен лишь один случай, когда наградить решили, что называется, «за намерение». Он связан со сталинскими высотками. Секретарь Московского горкома партии и председатель Моссовета Г. Попов без всяких предварительных обсуждений на Комитете по премиям или с общественностью предложил дать премию архитекторам и скульпторам этих зданий. Тогда президент Академии архитектуры А. Г. Мордвинов высказался против, резонно заметив, что ни одно из этих зданий еще не построено, а некоторые даже еще и не начинали строиться.

«Однако Сталин поддержал Попова. Он сказал:

– По-моему, Попов прав. За высотные здания премии архитекторам можно дать сейчас. За проекты. Это первая попытка перейти от старых архитектурных форм к новым. А университет – это не просто здание. Это комбинат. В порядке исключения можно дать премии за проекты.

Когда К. Ворошилов попытался что-то возразить и привел в качестве образца архитектуры Театр Советской Армии, Сталин сказал:

– А чем лучше Театр Красной Армии, что он сделан пятиконечной звездой? А кто может видеть эту пятиконечную звезду, кроме летчиков?»

Однажды, когда обсуждались роман Турсуна «Учитель» и повесть Баялинова «На берегах Иссык-Куля», Сталин вдруг спросил:

– За что даете им премию? За то, что это хорошие книги, или за то, что это представители национальных республик?

Вопрос поставил докладчика в тупик. Он, что называется, завис, не зная, что ответить.

А Сталин продолжил и сказал следующее:

– Вы лишаете людей перспективы. Они же решат, что это хорошо. А людям надо иметь перспективу. Если вы будете давать премии из жалости, то вы убьете этим творчество. Им надо еще работать, а они уже решат, что это хорошо. Раз это заслужило премию, то куда же дальше им стремиться? Воспитать умение работать можно только строгостью, только при помощи строгости в оценках можно создать перспективу.

Для Сталина было важно, что из себя представляет произведение, а не его автор. Однажды главный редактор журнала «Октябрь» Ф. И. Панферов предложил премировать двух молодых авторов за первые, только что вышедшие части их романов. Сделать исключение… Сталин немедленно возразил:

– Молодой автор, – сказал он. – Что значит молодой автор? Зачем такой аргумент? Вопрос в том, какая книга – хорошая ли книга? А что же – что молодой автор?

При этом Сталин отозвался об этих работах положительно, но был против того, чтобы писателя оценивали не по возрасту, а по его книгам.

Однако, как и всякий человек, Сталин не мог быть совершенно свободным от личных симпатий и пристрастий. Были у Сталина и те, кого можно назвать «любимчиками». Но симпатия у вождя возникала оттого, что ему нравилась работа художника слова и пера: «Когда Сталин подмечал у начинающего писателя дарование настоящего художника, он проявлял о нем заботу, – пишет в своих мемуарах Шепилов. – Помню, что, когда вышел роман Михаила Бубеннова «Белая береза», Сталин интересовался жизненным путем Бубеннова. Поддержал его роман на первую премию. При обсуждении этого вопроса на Политбюро Сталин интересовался его здоровьем. Узнав о болезни Бубеннова, предложил мне организовать его лечение. «И не под Москвой. На юг его отправьте и лечите хорошенько».

Как пишет все тот же Шепилов, «необъяснимое пристрастие» проявлял Сталин и к произведениям С. П. Бабаевского. Вряд ли даже начитанный человек сегодня сможет с ходу узнать это имя и вспомнить его произведения. А между тем его роман «Кавалер Золотой Звезды» и продолжение «Свет над землей» были трижды отмечены Сталинской премией. Будучи человеком сталинской закалки, Семен Петрович Бабаевский прожил долгую жизнь (1909–2000) и еще успел побороться словом с врагами отчизны в годы горбачевско-ельцинского разгрома нашей истории. Точно так же в 1948 и 1949 годах Сталин распорядился отметить премией Ф. И. Панферова:

– Панферову нужно дать. Ну, критиковали его. А премию нужно дать.

А вот как легенда описывает получение Сталинской премии писательницей М. С. Шагинян. Дело происходит в 1951 году.

«Обсуждался список писателей, представленных на Сталинскую премию. Докладывал Фадеев. Сталин ходил, курил трубку. Когда был оглашен список представленных к премии I степени, Сталин поинтересовался:

– А как насчет премии товарищ Шагинян?

– Мы обсуждали ее книгу, товарищ Сталин, пришли к выводу, что она не тянет.

Фадеев зачитал список представленных к премии II степени. Сталин опять спросил:

– А как же с премией товарищ Шагинян?

Фадеев с упорной последовательностью ответил: обсуждали ее книгу, не тянет она. Сталин нахмурился. Фадеев зачитал имена кандидатов на премию III степени.

Сталин снова спросил:

– А как же все-таки с премией за книгу Мариэтты Шагинян?

– Не тянет она на премию – слабая книга, товарищ Сталин, – упрямо ответил Фадеев.

Тогда Сталин подошел к Фадееву, ткнул в него трубкой и сказал:

– Ну, тогда сами и объясняйтесь с ней по этому вопросу. А то я ее боюсь».

Аргумент подействовал – именно в 1951 году Мариэтта Сергеевна Шагинян получила свою первую и единственную Сталинскую премию…

Поскольку писателям сам бог велел описывать то, что их касается, именно их награждения отражены в мемуарной литературе подробнее всего. Между тем процесс определения достойных в других «секторах» премии был не менее интересен. Поскольку из Политбюро никто не посещал выставок и не ходил в Третьяковскую галерею, то картины и скульптуры, которые выдвигались на Сталинскую премию, показывали прямо перед заседанием Политбюро в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца. А сам вождь, не переставая удивлять соратников, иногда приходил на совещания заседания с журналом «Огонек», где тогда часто публиковались репродукции картин. Что Сталин при этом спросит, предугадать было невозможно.

«Так, например, известно было, каким благожелательством пользовался в правительственных кругах народный художник СССР, президент Академии художеств А. М. Герасимов. И вот уже после смерти Жданова на заседании Политбюро 26 марта 1949 года рассматриваются предложения Комитета по Сталинским премиям насчет полотна Герасимова «И.В. Сталин у гроба А. А. Жданова» и портрета В. М. Молотова.

Сталин:

– Ничего особенного в этих картинах нет. Герасимов немолодой художник. Поощрялся. Нужны ли еще поощрения? Надо как следует подумать и оценить – достоин ли он еще премии.

Все молчали. Сталин, обращаясь ко мне:

– А вы как думаете о Герасимове?

Я честно высказал то, что думал на этот счет. Сталин – после долгой паузы и энергичного потирания правой рукой своего подбородка – жест, который всегда означал у него напряженное раздумье:

– Потом, нельзя же так: все Сталин и Сталин. У Герасимова – Сталин, у Тоидзе – Сталин, у Яр-Кравченко – Сталин.

Пожалуй, Сталин говорил это неискренне. Ибо и после наигранного разноса «за Сталина» литературные произведения, полотна, кинокартины, в которых прославлялся Сталин, без сучка и задоринки проходили на Сталинские премии».

Об этом писали в мемуарах Штеменко и Конев, им вторил маршал Голованов. Сталин часто говорил о ненужности или излишности славословий, наград или чего-то еще в свой адрес. Но после этих слов ничего не менялось принципиально, он никогда не запрещал раз и навсегда все то, что на словах критиковал.

Рассказ о Сталинской премии мы начали с кино. Отношение Сталина к кино было совершенно особое. «Когда дело касалось кино, Сталин больше общался с членами Политбюро, чем с нами, приглашенными, интересовался их мнением, а не нашим. Не могу припомнить, чтобы он во время этих заседаний когда-нибудь спросил наше мнение о кинофильмах. С литературой же все было наоборот. Он ничьего мнения, кроме нашего, о произведениях литературы, на моей памяти, не спрашивал».

Почему так? Потому что книги в Политбюро вообще читали далеко не все, а уж так много, как Сталин, так вообще никто. А вот кино смотрели все – поэтому при выборе лауреатов премии в кинематографе вождь интересовался мнением партийных коллег, а при выборе достойных писателей узнавал мнение признанных мастеров пера. Любопытно, что с течением времени в отношении кино Сталин пришел к мысли, которую можно передать названием одной из ленинских работ: «Лучше меньше, да лучше». На заседании Политбюро 11 июня 1948 года при рассмотрении плана производства фильмов Сталин сказал:

«Министерство кино ведет неправильную политику в производстве фильмов. Все рвется производить больше картин. Нельзя каждый год увеличивать производство картин. Расходы большие. Брак большой. Не заботятся о бюджете. А от кино можно было бы получать 2 миллиарда чистой прибыли. Хотят делать 60 фильмов в год. Это не нужно. Это неправильная политика. Надо делать в год 4–5 художественных фильмов, но хороших, замечательных. А к ним плюс несколько хроникальных и научно-популярных. А мы идем в кино экстенсивно, как в сельском хозяйстве. Надо делать меньше фильмов, но хороших. И расширять сеть кино, издавать больше копий. По кино нельзя равняться на Соединенные Штаты. Там совсем другие задачи кино. Там делают много картин и доход колоссальный получают. У нас – другие задачи».

Порассуждав, сколько нужно производить фильмов, вождь перешел к документальным картинам и, смеясь, заметил:

– Нельзя ли в фильме о Грузии выбросить заголовок: «Фильм о родине великого Сталина»? – Потом продолжил: – Ну, а если бы не было Сталина, поставили бы фильм о Грузии? Или «Сталинский Урал». Что это – моя собственность? Выбросить слово «Сталинский».

Как в итоге назвали эти документальные фильмы, автору этих строк выяснить не удалось. Зато мы можем смело сказать, что обсуждение и отбор лауреатов Сталинской премии всегда было интересным, ярким событием…