Глава 20

На осознание утреннего сигнала будильника уходит минута-другая. Мелодия не моя – не такая, которая вводит в состояние относительного бодрствования через испуг. Это мелодия Брэна: бесконечно повторяющиеся слова Прии «проснись, проснись, проснись!» – с каждым разом все громче. Поскольку будильник не мой, а мне так тепло и уютно, опять прижимаюсь к Эддисону и натягиваю на ухо край одеяла.

– Знаешь, – бормочет он, уткнувшись в мои волосы – его голос рокочет в груди, – вообще-то это тебе надо вставать.

– М-м-м…

– Прошлым вечером я купил кое-какую еду. Если начнешь собираться, то приготовлю завтрак.

– М-м-м…

– Под завтраком я подразумеваю буррито с тройным беконом.

– Уже встаю!

Вот только я не шевелюсь.

Брэн со смехом скатывается с кровати, увлекая меня за собой, ловит на самом краю и ставит на ноги.

– В душ, – приказывает он. – Дымом пахнешь.

– Ладно.

Помывшись, одевшись и вдобавок сделав фото валяющегося на полу в гостиной лифа, чтобы потом послать Шире, направляюсь на кухню. Она выглядит странно. Каждый шкафчик – каждый, а не только ранее сломанные Брэном – лишился дверцы. Теперь особенно отчетливо заметно, как мало на кухне предметов.

– Мерседес и Касс будут через несколько минут, – бросает через плечо стоявший у плиты Брэн. – Мерседес еще раз проверит твою руку.

– С тобой ничего не случится, если проверим прямо здесь? Или начнется новый приступ чувства вины?

Эддисон бросает на меня далеко не восторженный взгляд.

– Все будет в порядке.

Ну если он так говорит…

Забираю из гостиной цветы и ставлю в кувшин из-под лимонада, предварительно налив туда воды и высыпав содержимое прилагающегося к букету пакетика сахарной смеси.

– Ты и в самом деле готовишь.

– Я же сказал.

– Знаю, но ты всегда начинаешь скучать, когда макароны с сыром готовы наполовину, после чего разражается катастрофа. А сейчас так лихо управляешься с… четырьмя или пятью сковородками разом? Не знала, что у тебя вообще столько есть.

Брэн хмурится и тычет лопаточкой в сковороду, перемешивая лук, грибы и приправу тако.

– Они шли в одном наборе.

Наверное, это подарок на новоселье от Дженни и Марлен.

Через заднюю дверь входят Касс с Мерседес и оценивающе принюхиваются.

– Замечательно готовишь, Элиза, – говорит Касс.

– Это он.

Обе пялятся на Брэна.

– Через минуту вы все проголодаетесь.

Я откашливаюсь.

– Конечно, за исключением Элизы, которая щедро поделится своим беконом с нами.

– Это бекон-извинение, – поясняет Касс. – Тот, который ты ей купил и перевязал бантом.

Мы завтракаем. Затем Касс и Брэн убирают со стола, а Мерседес проверяет состояние моей руки. По крайней мере, она уже не болит, а волдыри уменьшились. Когда мы выходим, на Брэне снова джинсы и футболка Университета Майами, чтобы все в офисе знали, что он не на работе. Никто не поднимает шум из-за того, что пришел Эддисон или что его сестра включена в расследование. (Даже невзирая на запрет о разглашении информации, Бюро живет сплетнями, так что, естественно, другие сотрудники уже в курсе.) В дополнение к обычным приветствиям Брэн получает несколько рукопожатий и несколько похлопываний по плечу, однако большинство агентов выражают поддержку молча.

Рассаживаемся в конференц-зале. За последние несколько дней в какой-то момент я начала считать один из стульев своим, что немного пугает. Брэн ставит на стол коробку с фотографиями и открывает.

– Тут два события. – Он вынимает снимки и раскладывает в стопки. – День рождения Стэнзи, меньше чем за две недели до пропажи Фейт; отмечали в парке неподалеку, пригласили всех из нашего района. И фотографии с Хеллоуина.

Черепашка-мутант-ниндзя-принцесса-балерина. Как и на фото в рамке у него на полке.

Беру в руки пачку фотографий с вечеринки. Когда Брэн был подростком, в округе жили в основном пуэрториканцы, и до сих пор половина населения – латиноамериканцы. Почти все знали всех, дети спокойно бегали ватагами от дома к дому, и везде их принимали радушно. Все устраивали вечеринки, приносили с собой еду и напитки, а потом помогали навести порядок. Район из тех, где на свадьбу и рождение детей соседи дарят столько угощений, что молодоженам или новоиспеченным родителям еще месяц не приходится готовить.

На первом фото четыре девочки тесно прижались друг к другу – обычные дети: ни понятия личного пространства, ни тени смущения. Одна, смуглокожая и темноволосая, больше похожа на Брэна, чем на Фейт. Она обвилась вокруг Фейт, словно пьяный коала. Их пытается удержать в вертикальном положении девочка, чьи курчавые волосы еще темнее – совсем черные – и собраны в большой пушистый хвост. Четвертая, с длинными тонкими рыже-апельсиновыми косичками и миллиардом веснушек, будто падает на остальных.

– Та, которая пытается превратиться в кудзу, – Лисси, – говорит Брэн, в основном для Касс. – Лучшая подруга Фейт. После колледжа вышла замуж за Мэнни – младшего брата моего лучшего друга Рафи. Во время медового месяца они столкнулись с пьяным водителем. Ей парализовало нижнюю половину тела.

– О господи…

– Теперь работает на дому, причем с необычным распорядком дня – чтобы иметь возможность провожать соседских детей в школу и встречать каждый день. Мы жили очень близко к начальной и средней школе, чтобы ездить туда на автобусе. Рыжик – это Аманда. Ее называли «наша идеальная белая девочка», хоть Фейт была такой же белой, как она.

Сквозь мрачное выражение лица Эддисона начинает пробиваться улыбка.

– Три остальные девочки выросли в семьях, где говорили и по-испански, и по-английски, так что Аманда тоже выучила испанский – из чистого упрямства. У нее был отвратительный акцент, но она не сдавалась.

– Звучит знакомо, – бормочет Мерседес, искоса поглядывая на меня.

Знакомо, черт побери. Я уже говорила на немецком, иврите, итальянском, русском и арабском, когда, попав в эту команду, была вынуждена продираться сквозь испанский, чтобы не отставать от других.

– Dime cuantos idiomas hablas y despues hablamos de acentos, – парирую я.

– Определенно звучит знакомо.

– Семья Аманды переехала в Сиэтл, когда девочки учились в старшей школе, – продолжает Брэн, приподняв бровь – как бы спрашивая, закончили ли мы дурачиться. – Но все оставались на связи.

– Даже ты? – интересуется Мерседес.

– Даже я. Я все еще… – он сглатывает ком в горле, – …все еще был их hermano. Все парни в общежитиях колледжа и академии смеялись надо мной, потому что каждую неделю мне приходили письма. Девочки предпочитали писать авторучками с яркими блестящими чернилами. И по-прежнему так делают. Думаю, теперь покупают их специально для писем.

– Несколько месяцев назад он купил пачку таких авторучек, чтобы писать Аманде, – сообщаю я Мерседес.

– Только для этого?

– Она больна, – отвечает Брэн. – Рак груди. По крайней мере, рано обнаружили. Она со своей женой планировала завести ребенка, так что решили полностью обследоваться. У Аманды нашли рак. Лечение проходит нормально, но ей все равно тяжело. Я всегда писал той авторучкой, которая попадалась под руку…

– Черной, – хором говорим я и Мерседес.

– …но, как мне показалось, блестящие чернила заставят ее рассмеяться.

– И заставили?

– Она в восторге. Аманда – детский психолог и консультант для тех, у кого психологические травмы, – по крайней мере, когда у нее есть такая возможность, учитывая ее нынешнее состояние. Она хранит целые коробки дурацки раскрашенных авторучек для пациентов.

– А последняя – Стэнзи, – продолжает Эддисон.

– Стэнзи – сокращение? – интересуется Касс.

– От Констанцы, как Лисси – от Ивалисс. Но только их abuelas обращаются к ним полным именем. Стэнзи случайно стала причиной единственной школьной драки, в которой участвовала Фейт.

– Фейт участвовала в драке? – Я испытываю смесь восхищения и отвращения. – Думала, драки – твоя прерогатива…

– Мы тоже думали. Мама так разозлилась на меня – решила, что я научил ее драться… Хотя говорила это скорее со зла. Наши мамы – моя, Стэнзи, Лисси и Рафи с Мэнни – выросли вместе. Папа Стэнзи – чернокожий, и поэтому некоторые дети в школе ее дразнили. Говорили, что она недостаточно черная для чернокожей, недостаточно латинистая для латиноамериканки. А Фейт разозлилась, подошла к одному такому мальчику, сказала, что Стэнзи идеальна какая есть, и боднула его головой прямо в переносицу.

Мы разражаемся смехом, даже Брэн начинает хихикать.

– Стэнзи теперь в Орландо. Работает в Диснейленде организатором мероприятий, устраивает всякие развлечения для детей типа «загадай желание».

Все три девочки выросли в женщин, посвятивших себя защите и помощи детям. Это многое говорит не только о них, но и о вдохновившей их Фейт.

Откладываю отдельно в сторону фото с четырьмя подружками – просто потому, что это такая радостная картина, – и начинаю просматривать остальные снимки в стопке. Сидящий рядом Брэн вместе с Мерседес и Касс изучает фотографии с Хеллоуина. Выясняется, что все девочки нарядились черепашками-ниндзя-принцессами-балеринами. Фейт была Рафаэлем, Лисси – Донателло, а Аманда – Микеланджело. Стэнзи должна была стать Леонардо, но лежала дома с ветрянкой, которой неожиданно заразилась на праздновании своего дня рождения. На праздновании не из разряда «оставлю своего ребенка и побегу дальше». На фотографиях присутствовали родители: помогающие, играющие, улаживающие ссоры, готовящие на гриле, беседующие в сторонке друг с другом. Это район по-настоящему радушных соседей. Все улыбались и смеялись – либо отчитывали, если ребенок делал что-то глупое и (или) опасное. Однако на фото есть что-то… что-то… хм…

– Касс? – вмешиваюсь я.

– Да?

– Взгляни сюда.

Она смотрит на меня странно, но берет в руки пачку снимков. Я тем временем тянусь за планшетом.

– Что я должна… Ого.

– Я права?

– Ого.

– Что там? – хочет знать Брэн.

Мерседес заглядывает через плечо Касс, хмурится и указывает на край одной из фотографий.

– Кто это?

– Это… – Брэн морщит лоб, задумавшись. – Мистер Дэвис? Точно, мистер Дэвис. Живет через пару улиц, кажется.

– Здесь, на фотографиях, есть его дети?

– Нет, его родные умерли.

– Каким образом?

– Не знаю, – медленно произносит Брэн, переводя взгляд с нас на фото и обратно. – Это случилось до того, как он переехал сюда.

Показываю всем планшет, на экране которого – одна из пятничных фотографий.

– Мне померещилось или?..

Все разглядывают мужчину на экране.

– Трудно сказать, – в конце концов подает голос Касс. – Фотография с праздника такая маленькая…

– В пятницу он раздавал листовки. Записался добровольцем. Мы останавливались поговорить с ним по пути в школу.

– Он нервничал, – бормочет Брэн. – Посмотрел на тебя и вздрогнул.

Просматриваю остальные фотографии со дня рождения в поисках тех, где мистер Дэвис виден наиболее четко. Наконец находится одна, на которой он стоит у гриля. Дэвис наблюдает за пихающими друг друга в бок детьми, которые сидят за уставленным угощениями столом для пикника. Мужчина выглядит грустным – примерно как бассет: собаки этой породы всегда кажутся грустными, даже когда точно знаешь, что они счастливы. Грусть проявляется неуловимо – в уголках глаз, в морщинах. Дэвис опрятно одет: широкие брюки и расстегнутая легкая ветровка поверх тенниски. Светло-каштановые волосы аккуратно подстрижены. Сам по себе он ничем не выделяется.

– На многих фотографиях этот Дэвис наблюдает за Фейт, – замечает Мерседес, просматривая отложенные снимки. – Сначала я подумала, что, может быть, он смотрит на именинницу, но на самом деле взгляд направлен на Фейт. Посмотрите сюда: Стэнзи с другого края фотографии, а он уставился на Фейт.

– Марк Дэвис, – объявляет Касс. Не заметила, когда она успела достать планшет, но он уже у нее в руках, и она просматривает свои записи. – Я разговаривала с ним, кажется, через пару часов после тебя. Взгляните.

Она демонстрирует всем сделанное в тот день фото: да, тот самый мужчина. Конечно, он постарел – настолько, что при других обстоятельствах я не узнала бы его по старым снимкам. Однако глаза… Глаза узнаются сразу.

– В прошлом году Марк Дэвис арендовал жилье на соседней улице, в паре участков от Мерсеров. Работает дома, так что мы расспрашивали его дольше обычного – хотели выяснить, не видел ли ничего подозрительного.

– Чем занимается?

– Служба технической поддержки. По воскресеньям после полудня подрабатывает репетитором.

– Математики, – внезапно добавляет Брэн. – Он давал уроки математики всем желающим детям. Мэнни занимался у него, потому что испытывал трудности с алгеброй.

Появляются Гала и Ивонн – обе стараются удержать в равновесии подносы с напитками.

– Доброе утро, прекрасные дамы. Не будете так добры рассказать нам все, что знаете о Марке Дэвисе? – выпаливает Мерседес.

Ивонн приподнимает бровь, а вот Гала вручает свой поднос Мерседес и падает на стул перед мониторами.

– Знаешь, весьма распространенные имя и фамилия.

– Он арендует жилье рядом с домом Бруклин – на соседней улице.

Ивонн раздает напитки. Поверх кружки Брэна лежит пирожное.

Касс смотрит на пирожное, потом на Ивонн. На пирожное и опять на Ивонн.

– У Брэна выдалась скверная неделя, – с вызовом поясняет технический аналитик.

– Согласно данным департамента транспорта, Дэвис переехал туда в январе, – сообщает Гала. Судя по голосу, она отвлечена: взгляд бегает по экрану и от экрана к окружающим – фильтрует информацию. – Зарегистрирован перевод автомобиля «Субару Импреза» из… О! Из Мэдисона, Висконсин.

– Адрес?

– В пяти домах от Кендалл Браун.

Касс протискивается между мной и Мерседес и высовывает голову из двери:

– Уоттс! Мне нужно бросить тебе протеиновый батончик, а его нет!

– Кирни, ты слишком давно не заходила к нам, – отвечает Джонсон. – Это Уоттс бросает всем протеин. Мы, по идее, должны ловить его, прежде чем батончик угодит в лицо.

Стоящая рядом с Виком и Ианом возле кабинета Хановериана Уоттс игнорирует слова Джонсон и оглядывает нас.

– Как раз собиралась к вам зайти.

– Ну тогда пойдем. И захвати с собой этих двоих.

Брови Уоттс, кажется, вот-вот исчезнут в волосах. Тем не менее она немедленно направляется к нам.

Гала ерзает на стуле.

Как только все трое оказываются в конференц-зале, Мерседес снова поворачивается к девочке-яблоку:

– Давай.

– Марк Кристофер Дэвис, – немедленно начинает она. – Шестьдесят девять лет, живых близких родственников не имеется. Родители умерли, когда он был маленьким. Его передавали друг другу дальние родственники. Начал учиться в колледже, однако бросил в первом семестре и подал заявление о вступлении в брак. Через семь месяцев получил свидетельство о рождении девочки Лизы. Согласно свидетельству о смерти, Лизы не стало вскоре после того, как ей исполнилось десять. Тридцатое октября.

– Причина смерти?

– Лейкемия.

– Можешь найти фотографию?

– Да, – мгновенно откликается Гала. – Включите телевизор.

Брэн, оказавшийся ближе всех, тянется к телеэкрану. Как только экран включается, Гала проецирует на него черно-белое фото – видимо, из газеты.

У маленькой Лизы Дэвис кудрявые белокурые волосы, светлые глаза и застенчивая щербатая улыбка. Плечи сгорблены, приподняты к ушам, как будто ей вовсе не хотелось фотографироваться, а взгляд направлен чуть в сторону от объектива. Возможно, рядом с фотографом стоял родитель?

– Диагноз поставили, когда ей было восемь, – продолжает Гала и демонстрирует еще один снимок. Это скан газетной статьи: «Местной девочке поставили диагноз “рак”: желаем Лизе Дэвис выздоровления».

– Ох, черт побери… – Я опускаюсь на стул, пялясь на экран.

– Элиза?

– Два года. Вот дерьмо…

– Элиза…

– О! – Мерседес прикрывает рот рукой. – Срок два года. Дэвис пытается найти замену Лизе. Ей было восемь, когда ей поставили диагноз, так что он похищает восьмилетних девочек, похожих внешне.

– В таком случае почему ему просто не удочерить девочку вроде Лизы? – спрашивает Ивонн. – Если у него появится новая дочь…

– Потому что он лишился Лизы. Гала, он по-прежнему женат?

– Нет, его жена Лаура подала на развод через год после смерти Лизы. Окончательно развод оформили год спустя. Еще через несколько лет она повторно вышла замуж и… согласно моей информации, теперь живет гораздо лучше. Они с новым мужем по-прежнему вместе, у них несколько детей плюс двое усыновленных. Лаура более тридцати лет живет в Северной Калифорнии.

Мерседес, прислонившись спиной к краю стола, просматривает мои списки имен из различных дел.

– Дэвис упоминается в некоторых. В делах Кендалл, Райли, Мелисс, Джоанны…

Ивонн смотрит в мониторы:

– Он переехал из Луисвилла в Мэдисон.

– Шелби Скирвин… – Вик изучает ряды фотографий на доске. – Сколько он там прожил?

– Два года.

– Два года где? – уточняет Уоттс. – В Мэдисоне или Луисвилле?

– И там, и там, – отвечает Ивонн. – Переехал в Мэдисон в январе шестнадцатого. В Луисвилл – в январе восемнадцатого.

– Все соседи знали, что он проживет там только два года, – говорит Иан. – У меня есть их показания. Дэвис говорил, что после смерти родных ему не нравится долго задерживаться на одном месте. Все знали, что через пару месяцев его здесь не будет, так что никто не обратил особого внимания на его переезд. Они знали об этом с того момента, как Дэвис поселился там.

– Мама тоже говорила, – добавляет Брэн слегка застенчиво. – Все соседи считали это грустным.

– Он перебрался в Луисвилл из Сент-Пола, – сообщает Гала. – Рили Юнг.

Поразительно, как быстро можно отыскать конкретную информацию, зная имя и номер социального страхования. Меньше чем за двадцать минут мы точно определяем, что каждый раз Марк Дэвис жил в том районе, где происходило похищение.

– Больше чем достаточно для ордера, – объявляет Вик. – Мы имеем полное право арестовать его на данном основании.

– Постойте, погодите секунду. Стерлинг… – Уоттс смотрит на меня. – Объясни интервал в два года. Что он делает с девочками?

– Насколько я могу предположить, они для него – Лиза. Как только он изымает их из их привычной среды, в его глазах они теряют прежнюю личность и становятся Лизой.

– Но почему всегда только два года? Он лишился дочери, но нашел новую…

– Однако после утраты Лизы Дэвис пережил такую психологическую травму, что она предопределила всю его дальнейшую жизнь. Смерть Лизы – неизбежность. Два года лечения от лейкемии в… кажется, в семидесятых? Ему приходилось наблюдать, как дочь проходит через все круги ада в надежде вылечиться, а потом он все равно потерял ее. Он хочет иметь надежду начать все сначала. Хочет долгой и счастливой жизни со здоровой дочерью, но пережитое не вырвешь с мясом. Прошлого не избежать.

– Но ведь девочки здоровы. Невозможно заставить кого-то заболеть лейкемией.

– Да, но можно вызвать внешнее проявление симптомов лейкемии. Сделать кого-то чахлым и больным.

Я тянусь к Брэну. Он кладет мою руку себе на ногу и накрывает сверху ладонью: слишком боится снова причинить боль, если возьмет мою руку в свою.

– Он вызывает у девочек симптомы болезни. В течение пары лет им становится все хуже.

– А потом они умирают, – шепчет Мерседес. – Ах, las pobrecitas…

– Эрин была жива, – сдавленно произносит Брэн. – Почти два года она находилась на расстоянии броска камня от моего дома, и никто…

– Никто не знал, что она там, – заканчивает за него мрачный Иан. Этим утром он надел солнечные очки. Боюсь, такой стресс может оказаться для него перебором.

– Брэн… – Я колеблюсь. Он оглядывается на меня. – Ты вчера разговаривал с родителями?

Он качает головой и сжимает губы так сильно, что они белеют.

– Ты должен предупредить их. Эта новость ударит по ним, сильно…

Вик кладет руку на плечо Брэна уверенным, привычным жестом.

– Можешь позвонить из моего кабинета, когда будешь готов. Не торопись. Итак, давайте соберем необходимые для ордера документы.

– Где проведем обыск? – Мерседес дотрагивается до висящего под горлом серебряного крестика. Этот жест успокаивает ее так же, как меня – ритуал потереть звезду Давида.

– Вероятно, Дэвис держит Бруклин у себя в доме, – замечаю я. – Ему не удалось бы, не привлекая внимания, отлучаться куда-то, чтобы присматривать за ней, – особенно учитывая, что он работает на дому. Но, пожалуй, стоит получить разрешение и на обыск двора.

– Двора?

– Кендалл… – тихо говорю я. – Оставляй он трупы девочек в доме, хотя бы в одном из его бывших жилищ поднялся шум. Его уже поймали бы к настоящему времени. Вероятно, Дэвис куда-то отвозит тела, но разумней в первую очередь осмотреть двор арендуемого им дома.

Брэну, кажется, немного нехорошо, но остальные кивают. Мы не хотим показаться бесчувственными – просто подобного не избежать, когда тебя натаскали игнорировать ужас происходящего прямо сейчас, а с эмоциональными последствиями справляться потом.

– Еще нужно подготовить запросы на обыск каждого его предыдущего жилища. Нет смысла посылать их, пока мы не узнаем, что Дэвис делал… с телами, но запросы должны быть готовы.

– Стерлинг, я хочу, чтобы ты пошла с нами, когда мы будем его арестовывать.

– А? – Я таращусь на Уоттс.

– Хочу, чтобы он вздрогнул. Чтобы открыл дверь, увидел тебя и испытал беспокойство.

Смотрю на доску – на вереницу пропавших девочек. Среди них легко можно вставить фото восьмилетней меня, никто и глазом не моргнул бы.

– Дэвис видел меня прежде, – считаю своим долгом предупредить. – Во второй раз может и не вздрогнуть.

– Верно. Однако Бруклин похожа на мать; твое появление ее успокоит. По крайней мере, пока мы не приведем к ней мать.

Теперь сходство, мешавшее расследованию, способно помочь. Рука Брэна прижимается к моей, и я ощущаю, как он дрожит всем телом. И смотрит на фото играющей с подругами сестры. С заднего плана глядят грустные глаза Марка Дэвиса.