Глава 11

Через два часа я помылась и закуталась в бледно-розовый халат – в жизни не надевала ничего мягче. Загудел мой личный телефон: сообщение от Брэна.

Печатаю в ответ да, пожалуйста, хватаю с вешалки футболку и выбираюсь из шкафа, оставляя Платье за дверью.

А это не так просто, как кажется.

Каждый раз, когда я пыталась поговорить с Клиффом о своих раздумьях или колебаниях по поводу свадьбы, каждый раз, когда пыталась выразить сомнения, либо он, либо одна из наших матерей шикали и говорили, что дело просто в нервах. Что я веду себя неразумно. Что мне следует быть благодарной за потраченные на свадебные приготовления время и деньги. Или же вариант Клиффа: «Элиза, я думал, ты любишь меня…»

Мой aba волновался. Он пытался скрывать, но однажды – только однажды – отвел меня в сторону и сказал, что если я не уверена в решении, то он примет это, и неважно, что в таком случае траты окажутся бессмысленными. Он хотел лишь, чтобы я была счастлива.

А я совсем не была счастлива.

Я чувствовала себя несчастной. Я не была ни достаточно сильной, ни достаточно храброй, да и вообще достаточно какой-то, чтобы постоять за себя и сказать НЕТ. А потом в двух тысячах миль отсюда обезумевший от горя отец выстрелил в только что арестованного убийцу его детей, а Виктор Хановериан исполнил служебный долг и защитил находящегося под стражей человека, получив пулю в грудь. Не скоро, когда стало ясно, что Вик никогда больше не будет полностью годен для полевой работы, мне предложили перевестись в Куантико и вступить в одну их лучших команд CAC страны. Финни усадил меня перед собой и разъяснил, что специально затребовали именно меня и что, если я испытываю интерес к такой работе, это потрясающий шанс.

Я испытывала интерес. Очень-очень большой интерес.

Клифф же, напротив, был сбит с толку. В конце концов, с чего мне соглашаться на перевод, если я только что собиралась уйти в отставку после свадьбы? «Что? Всерьез думала, что после свадьбы будешь работать? Не глупи, Элиза. Это неприемлемо, к тому же работа такая опасная. Совсем не женская. Элиза, я обеспечу тебя всем необходимым – всем, о чем только попросишь…»

Через три часа я предупредила домовладельца, что расторгаю договор аренды, и позвала Ширу помочь собраться. Клифф не принял кольцо обратно, заявив, что я приду в себя, а он будет ждать извинений. Так что я отдала колечко Шире, чтобы она вернула его когда-нибудь потом, после моего отъезда. Подруга попыталась сделать это вежливо, а когда не получилось, удостоверилась, что Клифф получил ее сообщение самым эффектным и неподражаемым способом.

Сообщение попало на большой экран, и над моим бывшим женихом смеялся весь стадион болельщиков на матче Главной бейсбольной лиги.

С тех пор мать со мной не разговаривала.

Оказалось, что избавиться от кольца гораздо легче, чем от Платья. Я не могла вернуть его в магазин. Но мне казалось, что отдать его на благотворительные цели или продать – все равно что спихнуть свое невезение на кого-то другого. Того, кто определенно заслуживает гораздо лучшей свадьбы. Я ненавижу каждую частичку Платья – все, о чем оно мне напоминает. Тем не менее оно угнездилось в шкафу, словно Шелоб в паутине.

Когда Брэн присылает сообщение, что они внизу, я одета, но не вполне готова. Прячу мокрые, нерасчесанные волосы под вязаной шапкой, поскольку на улице довольно холодно, перекладываю несколько вещей из рабочей сумки в дамскую сумочку и бегу вниз.

Мерседес еще и умудряется посмеяться надо мной:

– Ты приехала домой раньше нас. Что ты делала все это время?

– Разговаривала с Широй. У ее отца обширный инсульт.

Мерседес корчит гримасу. Три года назад ее отцу – тоже сидящему в тюрьме, правда, в другой и по другому обвинению – диагностировали рак поджелудочной железы. Родственники Мерседес попытались пробудить в ней чувство вины, чтобы она попросила судью выпустить отца на свободу. Дело не только в том, что она – агент ФБР, что, по мнению родни, давало дополнительные рычаги влияния. Она еще и жертва собственного отца. После того как он умер в тюрьме, родственники, не прекращавшие попыток вернуть Мерседес домой – неважно, хотела она этого или нет, – наконец отвернулись от нее. Мерседес… думаю, она испытала облегчение, как если б с ее плеч свалилась тяжесть целого мира. Так что она понимает, в какой ситуации сейчас Сойеры-Леви.

Девушка Мерседес, расположившаяся рядом с ней на заднем сиденье, помахала рукой. Мы повстречали Ксению Розову чуть больше года назад, когда вели дело о торговле детьми. Ксения – международный адвокат по правам человека и борец с торговлей секс-услугами. Она представляла интересы спасенных нами жертв. Мерседес сразу же пришла от нее в восторг, чисто профессиональный, но, как догадались мы, хорошо ее зная, – очень сильный. Через неделю после завершения дела Ксения прислала Мерседес приглашение на ужин.

Они замечательно смотрятся вместе, хоть порой Мерседес немного замкнута. Ее предыдущие отношения закончились плохо, так что ей проблематично не ждать очередного подвоха. Потребовалось три совместных ужина, чтобы Ксения стала членом нашей семьи – во многом благодаря Вику. Он подбирает дочерей, как некоторые старушки подбирают кошек, – просто не может этого не делать.

За исключением живущей в Фэрфаксе Касс дома́ членов нашей команды образуют странный треугольник в Манассасе: каждая сторона – примерно пятнадцать минут езды. Раньше я жила рядом с Брэном – наши квартиры разделяли всего две улицы, теперь Брэн поселился рядом с Мерседес. Тем не менее есть что-то приятно-утешительное в том, что все мы на почти равном расстоянии друг от друга.

Вик живет в более старом районе. Дома там слегка обветшалые и осевшие. Район из тех, где устраивают совместные соседские вечеринки, каждые полгода – дворовые распродажи, а люди помогают друг другу с уборкой дворов, бассейнов и с ремонтом. Примерно через пол-улицы от дома Вика – маленький парк с игровой площадкой и парой скамеек, где мы иногда собираемся выкурить по сигаретке после особо трудного дела.

Паркуемся на улице и поднимаемся на крыльцо по недавно построенному пандусу. Вик с братьями, племянниками и племянницами собрались и возвели его совместными усилиями после того, как Марлен пришлось признать, что ей зачастую не обойтись без костылей, а с пандусом проще, чем с лестницей. Мы тоже помогали, а после окончания работы со смехом смотрели, как все внучата осторожно опускают руки в ведра с краской и прижимают к краям пандуса. Это одна из небольших перемен в доме и его окрестностях, которые начались вскоре после инсультов Марлен.

Инсульты не слишком серьезные – не как у отца Ширы, но достаточно частые и порой следующие один за другим. Хотя Марлен за восемьдесят, она всегда выглядела лет на двадцать моложе: здоровая, бодрая, при каждой возможности поддразнивающая детей. Теперь она сдала и больше соответствует своему возрасту. Вик делает все возможное, чтобы облегчить или сделать комфортней ее жизнь. Пандус нужен не только для костылей, но и для коляски, которой старушке пришлось пользоваться первую неделю после инсульта и – со временем – все чаще, хоть Марлен и сопротивляется. Жена Вика Дженни Хановериан приветствует нас в дверях: она радушная вирджинская хозяйка до мозга костей. Дженни благодарит за визит, интересуется самочувствием, целует каждого в щеку, дергает увернувшегося от первого поцелуя Брэна за куртку, чтобы не увернулся во второй раз, ругает меня за то, что вышла с мокрыми волосами в такую погоду – и все это на одном дыхании. Сначала заглядываем на кухню, рядом с которой стоит шкаф для одежды, и видим Марлен на стуле с высокой спинкой за длинной стойкой. Она руководит Викторией-Блисс, месящей тесто. Последняя сосредоточенна: зажала кончик языка между зубами, прищурилась… а под ноги подставила табурет, чтобы удобнее было трудиться за стойкой. Потому что в Виктории всего пять футов ростом, даже когда она раздувается от ярости. Даже Касс выше ее примерно на дюйм, что чрезвычайно утешает нашу напарницу.

Брэн смотрит на табурет и решает не комментировать происходящее. Вместо этого мы снимаем куртки, шапки и ретируемся в гостиную. Вик сидит в своем удобном кресле, кожа которого местами потерлась от частого постоянного использования. Иан рядом в таком же кресле, а Инара и Прия прижались друг к другу на диванчике. Девушки – вернее, молодые женщины, им по двадцать пять – поднимают головы и приветственно усмехаются. С тех пор как мы виделись в последний раз, волосы Прии стали разноцветнее: полголовы черные, а другая половина раскрашена в четыре или пять оттенков синего. В проколотой ноздре блестит украшение – голубоватый прозрачный кристалл в серебристых блестках, между темными глазами нарисован «третий глаз» того же оттенка, глаза подведены идеальными черными стрелками и светло-серебристыми тенями. Как обычно, губы Прии сжаты в решительную алую линию – как вызов, как рычание, независимо от выражения лица. Посередине нижней губы петлей перекинута серебряная цепочка, как у ее матери. Инара почти одного роста с Прией. У нее светло-карие глаза, золотистая темная кожа – полинезийское наследие по материнской линии. Она ведет себя не так экспрессивно, как Прия, а, откинувшись назад, наблюдает за происходящим, раздумывая, какую эмоцию выказать следующей. Здесь, в доме Вика, в апартаментах, которые он выстроил над гаражом для девушек, чтобы им всегда было где остановиться, она более расслаблена. Но все-таки она никогда не изменит своим привычкам. Темные волосы Инары длинные: на дюйм или два ниже бедер, когда она восседает на подушке.

Они представляют собой потрясающую пару, а вместе с Викторией-Блисс – и потрясающую группу: с бледной как снег кожей Виктории, кудрями такого глубокого черного оттенка, что при определенном освещении они выглядят почти синими, и такими голубыми глазами, что они кажутся почти фиолетовыми. Садовник просто обожал коллекционировать привлекательных девушек. Эти трое прекрасны, пылки и поставят на место любого, кто начнет судить о них только по внешности. Преданные, замечательные друзья.

– Спешила повидаться с нами, да? – интересуется Прия, сдерживая смешок.

– Мне надо было вымыть голову, а времени высушить не оставалось.

Когда я перестала вытирать волосы полотенцем, то опрыскала спреем, не дающим им спутаться. Жаль, не догадалась сунуть его в сумочку вместе с расческой: уверена, шапочка испортила все мои усилия. Набрасываюсь на волосы со всех сторон. Мне едва удается распутать их на дюйм, когда Брэн забирает у меня щетку и садится на подлокотник длинного дивана, где уже устроились Ксения с Мерседес. Он указывает щеткой на место рядом с собой.

– Я могу сама расчесать себя.

– Только не так, как ты это делаешь.

Инара с Прией наклоняются ближе друг к дружке, чтобы приглушить хихиканье. Они взрослые, трудолюбивые профессионалы – каждая в своем деле, однако здесь, в кругу семьи, ведут себя как подростки, которыми им так и не удалось побыть из-за пережитого в юности.

Сдаюсь и встаю перед Брэном. Если уж ему так надо за кем-то поухаживать прямо сейчас – пусть эта забота слегка удушающая, – ладно.

– Он был лучшим заплетателем волос в своем районе, – говорит Иан. Девушки, словно любопытные сурикаты, тут же придвигаются поближе: у них нюх на интересные рассказы. – Я заезжал за ним по утрам в субботу, а на крыльце стояла очередь из маленьких девочек.

Мне даже незачем оборачиваться: и так знаю, что Брэн краснеет. Ну разумеется.

– Они платили ему? – интересуется Инара.

– Только объятиями и словами благодарности.

– Иногда их мамы передавали мне еду, – бормочет Брэн. Как будто заплетать волосы за еду более мужественно, чем исключительно из добрых побуждений.

Инара слегка улыбается грустной улыбкой – скорее от зрелища Брэна за работой, чем от образующейся на моей голове короны из волос. Все Бабочки в Саду были обязаны носить высокие прически, чтобы не загораживать вытатуированные Садовником на их спинах большие крылья, и научились хорошо заплетать друг друга. Простые прически – когда бóльшего не требовалось, сложные – когда скучно; а скучали они часто.

Порой, когда воспоминания становятся ярче и болезненнее обычного, выжившие жертвы не в силах переносить чье-либо прикосновение к своим волосам. Вообще не переносят.

Мы по большей части залечиваем раны, но даже шрамы могут кровоточить. Молодые женщины, которых приняла в семью наша команда, знают это лучше многих.

«Впрочем, – думаю я, в то время как пальцы Брэна проходятся по моим волосам, убирая или приглаживая выбивающиеся пряди так же, как он раньше делал для сестры и ее подруг, – наша команда тоже это знает».