Эдисон и изобретение лампочки

Авиация и музыка уже начали объединяться в моей жизни в своеобразную неструктурированную кучу-малу, главным образом потому, что мне нравилось делать и то и другое, а еще – потому что одна из этих вещей – музыка – давала стимул другой. Например, самое первое воплощение Ed Force One от Iron Maiden состоялось в коротком туре Skunkworks по клубам США.

Мы арендовали восьмиместный «Пайпер Навахо». Это была потрепанная старая сеньора, и если бы там не было дыр в полу, их следовало бы пробить. Тем не менее, мы арендовали этот самолет, запихнули в его заднюю часть своей аппаратуры и упаковались сами. Все остальное оборудование, которое было нам нужно, мы арендовали уже в пункте назначения. Это была именно модель для будущих туров Iron Maiden.

Я не знаю, какой является плата за посадку «Боинга 747» в аэропорту имени Кеннеди в 2017 году, но для скромного «Навахо» во времена, о которых я говорю, она составляла 16 долларов. Небольшой терминал авиации общего назначения развернул перед самолетом красную ковровую дорожку… а потом они быстро свернули ее обратно, когда увидели нас.

– У вас есть лимузин?

Я покачал головой: «У вас есть багажные тележки?».

Он тоже покачал головой.

Мы нашли несколько тележек из супермаркета на ближайшей свалке. Мы сложили в них наше оборудование и покатили по направлению к терминалу British Airways, который в 4.30 утра был закрыт и безлюден.

До событий 11 сентября 2001 года в аэропортах не было ни толп полицейских, ни предупреждающих объявлений по громкой связи, ни всеобщего страха перед бомбами и каких-либо еще подобных вещей. Обратно мы, конечно же, должны были лететь в эконом-классе. Это не имело значения. Когда взошло солнце, я присел на тротуар возле своей тележки. На полосе стоял «Конкорд», молчаливый и блестящий, роса мерцала на его дельтавидных крыльях.

Я открыл бутылку эля «Фуллер» и наслаждался моментом. Там стоял «Конкорд», а здесь сидел я. Я был пилотом и музыкантом, в руке у меня была бутылка моего любимого пива с далекой родины. «Лучше и быть не может», – подумал я.

К сожалению, проект Skunkworks пришлось закрыть, поскольку пропасть между ожиданиями и реальностью стала очень очевидной. Художественные разногласия стали возникать, когда начал появляться новый материал. Гитарист Эл Диксон выдал потрясающие наработки. Он был и остается одним из самых талантливых музыкантов, с которыми я когда-либо работал, без всяких исключений. Но, говоря откровенно, мне надоело прыгать от жанра к жанру и время от времени заглядывать в поджанры. Если провести аналогию с рестораном – в определенный момент вы поймете, что вам нужен особый стиль и фирменное блюдо. До сих пор я неплохо управлялся с множеством «холодных закусок», подавая их в самых различных стилях, но этого было недостаточно, чтобы люди стремились возвращаться в мой ресторан снова и снова. Группа шла своим собственным путем – а я не шел вместе с ними. Я решил закончить этот проект. На самом деле я уже почти решил «повесить коньки на стену», стать пилотом, попробовать немного актерского мастерства – все, кроме музыки, которая мне уже порядком поднадоела.

Жалость к самому себе не является моим естественным состоянием, и однажды вечером я сидел у себя дома, уставившись в стену и размышляя о жизни машиниста электропоезда. Это казалось довольно интересным: долгие поездки, красивые виды, открытая местность. Зазвонил телефон. Было 11.30 вечера.

Это был Рой Зи.

– Привет, чувак. Какие планы? Как вообще дела?

– О, планов особых у меня сейчас нет. Я законсервировал проект Skunkworks.

Это своего рода клише – но люди действительно иногда играют музыку по телефону и спрашивают мнение коллег.

– А ну-ка, чувак, послушай вот это, – сказал Рой. И в следующий миг он именно это и сделал.

Это был вступительный рифф, который стал «Accident of Birth», заглавной песней моего четвертого сольного альбома – и это было настоящее откровение. Примерно через минуту я набросал несколько строчек текста.

«Обратно на темную сторону, обратно в утробу, туда, где призраки встают, как пар из гроба…»

– Рой, сыграй это еще раз.

«Добро пожаловать домой, ты слишком долго пропадал, мы по тебе скучали. Добро пожаловать домой, врата открыты – к рождению, в начало».

Я с облегчением выдохнул. Рой уже играл мне другой трек, такой же классный.

– Рой, достаточно. Увидимся завтра.

Я провел неделю в Лос-Анджелесе, в долине, в крошечной демонстрационной студии Роя, оборудованной в задней части его кухни. Обратно я вернулся с почти половиной готового альбома, сырыми миксами, записями вокала и гитары поверх драм-машины, которая звучала посредственно сама по себе, но была умело запрограммирована Роем.

Звукозаписывающая компания была в восторге. Они думали, что это уже готовый материал. Я терпеливо объяснил, что в финальной версии альбома будут живые ударные, а не эта долбежка.

– Как? Так это не настоящие барабаны?

– Нет. А остальное лишь едва подогнано. Мне нужно пойти и закончить это.

Заканчивали мы это в маленькой студии в калифорнийском Бербанке. Снаружи она напоминала пустой магазин. Это было похоже на ателье Del Floria, служившее тайным входом в штаб-квартиру спецслужбы в сериале «Агенты А.Н.К.Л.», или на телефонную будку Максвелла Смарта из «Напряги извилины».

В переулке с задней стороны был небольшой офис, а в нем – стопки книг об инопланетянах и Николе Тесле, а также аквариум. Задняя дверь в студию всегда оставалась приоткрытой, и люди просто заходили с подарками типа пива или мексиканской еды, и все они оставались послушать, что происходит. Это был открытый добрый дом, своего рода коммуна.

А потом вернулся Эдриан Смит. Я позвонил ему и спросил, не хочет ли он принять участие в создании альбома. Он мог делать то, что ему нравилось – вворачивать свои фирменные соло, иногда сочинять музыку, все, что ему было удобно.

Во многом «Accident of Birth» был «альбомом, который никогда не записали Iron Maiden». Первая песня, которую мы для него сочинили, называлась «Wicker Man», и она была записана как би-сайд, до того, как в репертуаре Iron Maiden появилась совершенно другая песня с таким же названием.

Maiden тем временем наняли Блейза Бейли, вполне достойного парня, чья карьера до того момента строилась вокруг его успеха в группе Wolfsbane.

Покуда я жил в коммуне в задней части переделанного в студию магазина, все пиар-влияние компании EMI и Iron Maiden было направлено на ковровую бомбардировку мировых медиа. Блейз дал несколько странное интервью, и я почувствовал к нему большую симпатию, когда он сказал, что чувствует себя как главная героиня «Волшебника страны Оз», девочка Дороти, которая пытается найти дорогу домой.

Мне было знакомо это чувство. Вернувшись в Лондон, я взял два кирпича, покрасил их в желтый цвет, завернул в подарочную упаковку и отправил ему с пожеланием удачи. Я не уверен, что кто-нибудь полностью понял взаимосвязь.

Я решил, что не буду слушать альбомы Maiden с участием Блейза. С одной стороны, это была больше не моя группа, а с другой – это лишь порождало вопрос: «Ну и что ты думаешь о Блейзе?». Это было бессмысленным занятием.

«Accident of Birth» складывался хорошо. Среди людей, что заходили к нам через заднюю дверь студии, было достаточно поклонников метала, чтобы дать нам понять, что мы движемся в правильном направлении.

Имея в своей компании Эдриана, я решил пойти ва-банк и проверить, удастся ли мне заманить в этот проект еще и Дерека Риггса, оригинального автора обложек Iron Maiden. У меня всегда были хорошие отношения с Дереком, хотя его характер был несколько непостоянным, что приводило к ссорам с Родом.

Вспоминая о том, как на одной из обложек меня насадили на вертел и поджарили на огне, я решил немного повеселиться и создать своего собственного персонажа. Я стал консультироваться с кукловодами из телешоу «Точная копия» и работать над образом персонажа. По моему заказу Дерек сделал концепт-арты, на основе которых ребята из «Точной копии» смастерили для меня куклу, которую я мог использовать на концертах и в видео. Так родился двойник народного английского героя Мистера Панча, «Эдисон».

В соответствии с названием альбома, Эдисон, в стиле фильма «Чужой», вырывался наружу из живота совсем не впечатленного этим событием джентльмена. Мистер Панч был обновлен для нового века ню-метала. Металлические зубы, налитые кровью глаза, а вместо колокольчиков на колпаке – разбитые лампочки, потому что кто, как не Эдисон, изобрел лампочки? Его традиционную тросточку теперь сменила бейсбольная бита с шипами.

Я всегда мечтал поставить металлическое шоу «Панч и Джуди» – и если бы только у меня было для этого время…

Альбом был встречен хорошо. Критики полюбили его, будучи впечатленными целостностью, особенно на фоне того, как они отнеслись ранее к музыке Skunkworks. Как будто я совершил покаяние в пустыне, и моя звезда снова взошла.

Род Смоллвуд был в ярости.

– Это чертов сын Эдди! – рявкнул он. – Выглядит так, как будто он мочится.

– Нет, это не так, – запротестовал я. – Это Эдисон, он изобрел лампочку. Это просто блестящая идея.

Эту блестящую идею я взял с собой в тур – на этот раз с Tribe of Gypsies, плюс Эдриан Смит на гитаре, минус латинская перкуссия.

Мы гастролировали по США, Европе и Латинской Америке. Последняя, как обычно, встретила нас абсолютным безумием, и мы записали там концертник, несмотря на некоторые серьезные неполадки. Наш звукоинженер, удивительно вежливый Стэн Катаяма, тщательно разработал все требования к оборудованию и, будучи педантом, был доволен своей прозорливостью.

Когда мы добрались до Бразилии, то все было иначе, чем нам хотелось.

– Это не тот пульт, который я заказывал, – заметил он.

Бразилец улыбнулся.

– Гораздо лучше. Новехонький Yamaha Digital.

– Но я хотел аналоговый.

– Да, но ведь это новинка!

– Хм.

Инструкция к нему впечатляла, и Стэн возился с ней четыре часа, прежде чем смог разобраться, как все работает. Но все же он смог. Мы настроились и отыграли концерт. Он был отличным, но Стэн за кулисами выглядел расстроенным.

– Есть одна проблема, – начал он.

– Да?

– С микрофонными входами.

– И с какими же?

– Со всеми.

– Со всеми?!

– Ну, кроме бочки. У нас есть отличные партии бас-бочки для первых пяти песен.

– И все?

Стэн серьезно кивнул. Я подумал, что он вот-вот сделает харакири при помощи микрофонной стойки. Он пояснил:

– До обеда все было чудесно. А потом звук исчез. Я не могу это объяснить.

– И что ты предпринял?

– Я был взбешен, но ведь на бразильцев нельзя кричать. Мне сказали, что тогда они обидятся. Поэтому я вежливо попросил наладить аппаратуру.

Восхитительное самообладание, подумал я. К счастью, для работы над концертным альбомом оставалась еще целая ночь.

Уже в Америке я отправился в Аддисон, штат Техас и арендовал там самолет «Пайпер Семиноль», чтобы мои летные навыки не атрофировались. Я полетел в Миннеаполис, затем пролетел через штат Огайо и финишировал в Роли, Северная Каролина, давая концерты всюду, где приземлялся. В основном это были одиночные полеты, но ночной полет в аэропорт Роли-Дарем оказался единственным случаем, когда я действительно остался совершенно один в невероятно густом тумане.

Концерт закончился. Я вытерся полотенцем, выпил большую чашку кофе и взял с собой еще ребрышек в панировке, чтобы съесть их уже в Роли, три часа спустя.

Ночь была спокойна и прекрасна. Позади гудели двойные пропеллеры, и самолет без всякого автопилота держал устойчивый курс, позволяя мне любоваться луной и звездами. Обещали ясную погоду, но по мере приближения к восточному побережью я заметил белые пятна тумана. В полете крайне важно стараться заранее предвидеть, что может случиться. Я сделал запрос в аэропорт. С каждой минутой становилось все хуже – видимость ухудшалась, облака нависали все ниже. Я достал карту и фонарик, пытаясь рассчитать, куда можно отправиться, если не удастся приземлиться в Роли, а потом уточнил, какой там прогноз. Тумана не ожидалось, но он, как скажут вам местные, несколько раз в году появляется совершенно неожиданно.

Похоже, в Роли была своя собственная погода, как мне и сообщили в аэропорту. Все вокруг было чистым, и я заметил два маленьких аэропорта, в которых мог приземлиться, если бы не видел взлетно-посадочную полосу в 200 футах над землей.

Я спустился в молочный суп. Воздух был теплым и влажным, пропеллеры звучали приглушенно, красные проблесковые маячки на моем хвосте излучали рассеянный свет и пульсировали в тумане, устраивая в кабине гипнотическое световое шоу. Я чувствовал себя словно в утробе матери, и даже пульсирующая гармония сдвоенных винтов звучала как сердцебиение. «Вот так и умирают, люди», – подумал я.

Мысли наводили отчаяние, и я сосредоточился на шести датчиках на панели. Они были реальностью, и они были единственными вещами, которые поддерживали меня в живых. Я следил за датчиком системы посадки, управлял самолетом вручную, мой взгляд и мои мысли носились по кабине все быстрее и интенсивнее по мере того, как приближалась невидимая земля. Высота над уровнем моря, скорость полета, вертикальная скорость, датчики поворота, скорость воздуха, высота, датчик контроля…

Я понял, что сильно устал, но преодолел это – я не мог себе такого позволить. Я посмотрел сквозь лобовое стекло, потом опять на приборы: осталось 200 футов, слабое белое свечение и ослепительная ярость приближающихся огней. Сланцево-серая взлетно-посадочная полоса, мокрая резина – и я приземлился.

После приземления я еще несколько минут сидел, пытаясь понять, где нахожусь. Аэропорт был очень тих в 2.30 ночи, когда я направлялся к стоянке. Диспетчер вызвал мне такси, и я забрал ребрышки в мотель. Запирая самолет, я услышал грохот приближающегося большого авиалайнера. Я был совсем близко к взлетно-посадочной полосе, поэтому задержался. Гул превратился в рев, и я услышал, как зверь сделал круг и исчез в тумане. И тут я подумал, что, наверное, превращаюсь в настоящего пилота.