Ты не можешь быть серьезным

Маркиз де Сад описывал различные жестокие фантазии, хотя и никогда не имел возможности реализовать большинство из них. На протяжении большей части своей писательской карьеры он находился в заключении, где единственным материалом, доступным для записи его извращенческих гимнов, была туалетная бумага.

В силу самых разных причин во время тура «Somewhere in Time» я стал узником гостиничных номеров и, чтобы развеять скуку, решил написать юмористический роман. Эта мысль пришла ко мне потому… ну, потому, что я мог это сделать, и, кроме того, поблизости всегда было предостаточно канцелярских принадлежностей для претворения этого замысла в жизнь.

Конечным результатом стали «Приключения лорда Иффи Ботрейса», нечто среднее между серией романов Тома Шарпа о приключениях Уилта и комедийным шоу «Carry on Camping».

К литературным потугам я пришел благодаря только лишь трем составляющим. Первой было то, что мое сочинение заняло второе место в олимпиаде в школе Беркдейла. Второй являлось животноводство. Ну а за шоковую терапию отвечал писатель жанра ужасов и фанат Iron Maiden Шон Хатсон.

Я прочитал большую часть хоррор-романов Шона. У меня даже не было выбора в этом вопросе, поскольку он подарил их как мне, так и остальным участникам группы.

Я смог разглядеть определенную формулу в том, что он сделал, а также распознать руку умелого ремесленника в том, как он излагал истории. Что мне нравилось больше всего, так это то, что его книги действительно вызывали физическую реакцию. Там не было скучного развития персонажей, подробных описаний закатов или локаций. Это была универсальная жвачка для мозгов, с описанием ужасной смерти на каждой странице. Джейн Остин, вырви себе сердце (и оставь кровоточащий комок беспомощно пульсировать, покуда тяжелый медный запах крови будет наполнять комнату. Стены окрашивались потоками крови, а его кулак сжимал и давил орган, вырванный из расколотых ребер, которые торчали, словно сломанные зубы. Извините – не смог устоять перед тем, чтобы отдать дань уважения Шону Хатсону).

Лично я рекомендую пассаж из его романа «Слизняки», где человека с параличом нижних конечностей съедает изнутри пожирающий позвоночник слизняк, который заползает ему в задний проход из унитаза, когда тот справляет большую нужду.

– Как, черт возьми, ты пишешь книги? – спросил я у него.

– Ну, я просто встаю рано утром, выпиваю чашку кофе, а потом пишу до пяти вечера, с перерывом на обед, – ответил Шон.

– Ты хочешь сказать, что это просто тяжелая работа?

– Да, в основном так.

– Ну и сколько времени тебе требуется, чтобы написать одну книгу?

– Около трех недель.

На создание альбома у нас уходило три месяца. Я подумал, что три недели непрерывной творческой деятельности требуют невероятной интенсивности.

– И что ты делаешь, чтобы расслабиться?

– Круглые сутки смотрю фильмы ужасов.

Слава Богу, Шон Хатсон был писателем, а не массовым убийцей. Боюсь, он достиг бы больших успехов на этом поприще.

Я начал писать каждый день. Я исчез из активной жизни. Больше не появлялся в баре. За пределами сцены во время тех гастролей меня не видели и не слышали. Однажды в Финляндии кто-то постучал в мою дверь. Я открыл и увидел, что это один из техников. Я увидел, что он вытягивает шею, чтобы посмотреть на разбросанную по номеру бумагу. Шторы были плотно задернуты, а все освещение включено.

– Ребятам интересно, где… ты… в общем, чем ты занимаешься.

– Я сочиняю историю.

– Какую историю?

Из бара они переместились в мой номер, и до самого конца тура мне пришлось читать каждую главу «Приключений лорда Иффи Ботрейса» нашей дорожной команде, по мере того, как я их писал.

Если я не успевал подготовить новую главу достаточно быстро, чтобы развлечь их в выходной день, они начинали ныть. У меня был ряд мини-дедлайнов, которые нужно было соблюдать, и под конец тура у меня скопилась большая пачка бумаги, набранной в четырех- и пятизвездочных отелях, которые любезно предоставляли своим гостям канцелярские принадлежности для ведения корреспонденции.

Это была моя версия туалетной бумаги маркиза де Сада.

Удивительно, но в конечном итоге эту книгу выпустило издательство «Сиджвик и Джонсон». Довольно скоро они заказали продолжение. Затем их примеру последовали «Пен Макмиллан», выпустив обе книги в твердом переплете и заключив со мной контракт на издание трилогии.

Прошло какое-то время, прежде чем «Приключения лорда Иффи Ботрейса» увидели свет, но удивительным образом они продались тиражом в 30 000 экземпляров, и внезапно я понял, что теперь передо мной стоит крайний срок для написания продолжения. Учитывая, что я привык набирать текст двумя пальцами, это было серьезное испытание, поскольку я инвестировал в ту самую нелепую штуковину – оригинальный Mac Portable.

Несмотря на свой корпус размером с чемодан, вес, достаточный для наращивания бицепсов, и свинцово-кислотную батарею, мощности которой хватило бы, чтобы запустить двигатель автомобиля Fiat Uno, Mac Portable все равно мог вырубиться через два часа работы. Можно было слегка продлить его жизнь, выключив подсветку, но тогда вы не увидели бы ничего, кроме яркого солнечного света.

Он был хорош разве что для людей, страдающих дальтонизмом, поскольку там были только черный и белый цвета. Отправляясь в поездку, всегда приходилось делать выбор, что брать с собой: компьютер или одежду, поскольку и то и другое вместе в багаж не помещалось.

Как и все, что Macintosh делали в восьмидесятые годы, он был создан только ради стиля и не имел ничего общего с практичноетью. Даже когда я плелся вверх по лестнице, таща свой наносящий вред позвоночнику приборчик, меня останавливали восхищенные прохожие.

– Это что, портативный Мае? – спрашивали они с таким видом, словно хотели прикоснуться к священной реликвии.

– О, да, это он, черт возьми, – отвечал я. – Не хотели бы вы понести его для меня?

Я написал крупные фрагменты сиквела, озаглавленного «Миссионерская позиция», в поездах и в процессе тура, а также во время вечернего чая у себя дома. Спальные поезда я нашел для такого дела особенно полезными. Меня никто не беспокоил, и я не так уж много спал, поэтому можно было тихо нажимать на клавиши в маленьких купе грохочущего сквозь ночь поезда.

Я был настолько взволнован творчеством, когда ехал в спальном поезде Манчестер – Лондон, что даже включил его в список благодарностей на внутренней стороне обложки книги. Не думаю, что кто-либо еще такое делал. Во время туров я всегда старался ездить на таких поездах, если только была такая возможность. До появления «Гугла» я всегда носил с собой карманный справочник с расписанием поездов. Однажды вечером в Лондоне разговор в баре после концерта стал очень утомительным, так что я бросил быстрый взгляд на расписание европейских поездов и увидел, что имеется спальный рейс в Венецию, что казалось мне хорошим местом для пробуждения. Путешествие налегке, с одним лишь рюкзаком, подходит мне просто идеально. Я думаю, что заставляю наших тур-менеджеров хорошенько понервничать. Сами они тем более так думают.

Главной причиной, по которой мне нравились поезда, было время, чтобы в тихой и спокойной обстановке подумать о предстоящем путешествии. Современные поезда, увы, становятся все менее и менее похожими на те, но в самом процессе посадки на поезд все еще есть что-то театральное. Его размер и скорость важны, даже несмотря на то, что интерьер современных поездов представляет из себя смесь пластика с заляпанными кофе подушками, забитыми отбросами мусорными баками и туалетами, по лодыжку залитыми какими-то непонятными жидкостями (лучше не пытаться выяснить).

Однажды в Нью-Йорке я решил сесть на поезд до Нью-Хейвена, прямо к побережью, где у нас должен был быть концерт. Местные поезда были пригородными машинами и не представляли особого интереса, поэтому я выбрал «Амтрак» от станции Пенн, с хорошим локомотивом и маффином с яйцом и сыром в меню.

В два часа дня мы отползли от платформы, но вскоре после этого остановились, да так и остались стоять. В течение двух или трех часов поезд стоял на месте. К счастью, у меня был с собой экземпляр карманного расписания авиарейсов (никогда не выходите из дома, не взяв его с собой), и я обнаружил, что в ближайшее время в Нью-Хейвен можно будет улететь из аэропорта «Ла Гвардия».

Я спросил охранника, что происходит.

– Электричество отрубилось, – сказал он. – Мы ждем дизельный поезд, который доставит нас обратно на станцию Пенн.

Если бы я не попал на тот самолет, то пропустил бы концерт.

– Я должен сойти с этого поезда. Я должен попасть в Нью-Хейвен.

Охранник пожал плечами.

– Еще несколько часов не будет работать.

Этот разговор услышал какой-то молодой парень.

– Ты из Iron Maiden? – спросил он.

– Да.

– Я могу помочь тебе выбраться из этого поезда.

Я застыл на месте, как и вагон, в котором я находился.

– Если правда сможешь вытащить меня из поезда, я тебя проведу на шоу, за кулисы, куда угодно.

Мы подошли к двери, он потянул пару рычагов, и она лениво отодвинулась в сторону, словно говоря нам: «Меня нельзя открывать таким способом, но если вам надо…»

Мы запрыгнули на рельсы, побежали вниз по набережной, перемахнули через металлическую сетку ограды почтового отделения и выбежали на пригородную улицу.

Я подбежал к первому же водителю, которого увидел:

– Далеко ли отсюда «Ла Гвардия»?

– Эй, чувак, да она совсем недалеко.

– Сто баксов, если подбросишь меня и моего друга.

Мы успели на последние два места в самолете, и я добрался до концерта за десять минут до начала.

Тур «Somewhere in Time» однажды закончился, и мы наконец-то снова очутились в Англии.

Я жил в сельской местности или, точнее сказать, более пригородной ее версии, в Бакингемшире, неподалеку от Лондона. У меня был бассейн, поскольку я не люблю плавать, теннисный корт, потому что я не играю в теннис, сад, по той причине, что я не люблю садоводство, и длинные прогулки до ближайшего паба, потому что все, что мне было нужно – это тихая пинта без необходимости ехать в бар и нарушать закон на обратном пути оттуда.

Будьте осторожны в своих желаниях, как говорится.

Там был большой гараж для ярко-красного BMW, на котором я не ездил, и была комната для бильярда – длинная и с деревянным полом, – потому что я не играл в бильярд. Она, однако, была достаточно просторной, чтобы там можно было фехтовать. Поэтому я выбросил бильярдный стол и превратил ее в свою тренировочную комнату.

Примерно в то же самое время в мою жизнь вошел – и остался в ней на следующие двадцать пять лет – очень колоритный венгр, который забрал меня из места, где я не мог отличить свою левую сторону от правой, и повел к победе на чемпионате Британии по фехтованию среди юниоров.

Говоря между нами, мы выиграли командный чемпионат Великобритании и представляли нашу страну на европейских чемпионатах. Под неожиданным покровительством фехтовального клуба Hemel Hempstead.

Только десятеро из нас два или три раза в неделю встречались в мрачных школьных спортзалах или общественных центрах. Над всем этим стоял мой венгерский наставник Жолт Вадасффи – раздражительный, эксцентричный, но совершенно блестящий тренер.

У Жолта были седые волосы, он разговаривал как граф Дракула, и при виде его девушки падали в обморок в коридорах, несмотря на то, что он был вдвое старше их. Он был одним из самых молодых спортивных вундеркиндов Венгрии, но его спортивная карьера там оборвалась после того, как в стране началась революция, и под окнами дома Жолта в Будапеште начали ездить советские танки, присланные подавлять восстание. В возрасте 16 лет он взял свой паспорт и отправился в Австрию. Он преподавал фехтование по всей Европе, а также побывал одним из актеров фильма «Досье Икпресс» (где сыграл злого болгарского врача) и пилотом гоночного автомобиля, после чего занялся импортом и экспортом бытовой техники.

Его первой и главной любовью было фехтование. Когда мы похоронили его, на крышке гроба лежала его защитная перчатка, а клинок Жолта покоился рядом со своим хозяином.

Жолт был почти как второй отец моему приятелю по фехтованию Джастину, как в социальном, так и в спортивном плане. Жолт жил на другой стороне долины от моего импровизированного бильярдного зала. Он приходил, и мы начинали тренироваться. Через некоторое время я понял, что раньше у меня никогда не было тренера, который готов был потратить свое время на то, чтобы научить меня думать. Думаю, когда профессионалы из мира боевых искусств говорят о том, что кто-то является мастером, они имеют в виду именно это. На самом деле мастер фехтования является чем-то большим, чем тренер. Он передает своим ученикам философию мысли, стратегии и движения. Это очень личный опыт, и трудно описать словами степень его погружения в свое дело на проводимом на полной скорости уроке фехтования лицом к лицу.

В какой-то миг в развитии отношений между учителем и учеником происходит озарение. Я имею в виду, в буквальном смысле. Это как если бы вы вдруг сбросили оковы, и ваши тело и разум освободились от намерения – освободились от тирании вопроса «что, если?». И неизбежно следующего за этим вопросом страха перед неудачей.

Это случалось со мной несколько раз, когда в течение примерно 20 минут из нашего 45-минутного занятия мы занимались только вопросами расстояния, движения и ощущения соприкосновения и расхождения клинков. Разум словно переселялся в изогнутый кусок стали, который бодался и бранился с расположенным напротив оппонентом – уже не противником, а просто партнером в танце.

Слова не произносятся. Действия начинаются, прекращаются и возобновляются в соответствии с языком одного лишь клинка. После этого трудно объяснить людям, где вы побывали, так что лучше даже и не пытаться.

В самом начале, конечно, это не так. В начале это неловкое топтание на месте, неустойчивая координация, терпеливое повторение, исправление ошибок и постоянные разочарования – до тех пор, пока твои движения не начнут автоматизироваться, а ум не научится контролировать намерение, не заботясь о действии.

Мне повезло, что мой первый школьный учитель, Джон Уорсли, хорошо меня учил. Не столько на техническом уровне, сколько на интеллектуальном. Он преподавал как учитель, а не как просто тренер. Каждое действие было проанализировано; у каждого действия была мотивация, даже если это было желание сдаться и пойти домой.

Когда Брюс Ли написал свой классический труд «Дао Джит Кун До», он основывал свой анализ наступательных, оборонительных и контрнаступательных действий на системе, разработанной западной школой фехтования. Это очень эффективный и понятный аналитический инструмент, позволяющий разделить бой на составные элементы – и даже теннисные матчи, – потому что любой вид спорта, где люди сходятся один на один, является, по сути, схваткой по доверенности.