Суета вокруг рапиры

Вернувшись в Англию, я сразу съездил на две недели в фехтовальный лагерь в Сассексе и вернулся с квалификацией тренера. Я быстро двигался к осознанию того факта, что быть рок-звездой – это еще не все, из чего состоит жизнь.

Остаток лета я провел в тренировках с тренером олимпийской сборной Великобритании Зимеком Войцеховским. Сезон соревнований по фехтованию начался в конце сентября, поэтому для меня было полезно потыкать рапирой в кого-нибудь, кроме американцев.

Я был, думаю, в на удивление хорошей форме. Я тренировался до пяти дней в неделю, иногда два раза в день, и если бы я принимал участие в соревнованиях, то один из этих дней сам по себе был бы соревнованием.

Соревнования по фехтованию обычно проходят в течение одного дня. Из 200 с лишним фехтовальщиков к началу вечера остаются участники двух финалов. Чтобы добраться до финальной восьмерки, обычно нужно начинать около 9 утра, вместе с еще пятью участниками. Следующая часть представляет собой сидение без дела с холодным и скучающим видом. Затем снова повторяется тоже самое. Иногда бывает и третий раунд, а затем оставшиеся фехтовальщики участвуют в турнире на выбывание, в котором может быть 128, 64 или 32 участника.

Когда дело доходит до поединков на выбывание, бои проводятся в три раунда, по три минуты каждый, в течение которых нужно нанести противнику до 15 ударов. За прошедшие годы этот формат незначительно изменился, но основы остались теми же самыми.

Поэтому для того, чтобы победить в соревновании, может понадобиться до 40 трехминутных раундов, и каждый следующий становится все сложнее, поскольку чем ближе финал, тем напряженнее противоборство. Это очень сложный вид спорта как с физической, так и с умственной точки зрения. Для постороннего человека он практически непостижим.

Смотреть, как люди дерутся на мечах в фильме – это всего лишь наблюдать за тем, что происходит. Наблюдение за настоящим фехтованием – это возможность увидеть то, что скрыто. Туше наносится за доли секунды, и если вы как зритель можете увидеть, что этот момент приближается, то почти наверняка это сможет увидеть и противник.

Видео высокого разрешения и замедленные повторы помогают объяснить то, что часто напоминает драку кошки с вертящейся вязальной спицей – но это очень неудовлетворительно. Фехтовальные туше не всегда настолько красивы, насколько можно ожидать, посмотрев сцену боя на мечах в каком-нибудь фильме.

Мое удовлетворение было полностью личным и основывалось на двух столпах, которые имели для меня значение. Одним из них было уважение со стороны коллег, других фехтовальщиков, которые разделяли общий спортивный дух, а вторым – уважение к самой философии спорта.

Что мне понравилось в фехтовании, так это то, что удовольствию от него не было конца. Как и в других боевых искусствах, каждый противник индивидуален, и даже если ты абсолютный профессионал, это не дает гарантии успеха в бою против неуклюжего новичка.

Врагом в фехтовании ты сам являешься ровно настолько же, насколько и противник. Это то, что я люблю в спорте больше всего. Когда я начал фехтовать, то узнал больше, чем мог себе представить, и уже через пару лет начал принимать участие в серьезных соревнованиях. Это заставило меня пересмотреть свои взгляды на собственную идентичность.

Прошел почти полный сезон тренировок и соревнований, прежде чем я начал думать, что в моем мозгу что-то не так. Я обычно не очень злой человек. Иногда я могу быть немного нестабильным, могу быть очень эмоциональным насчет каких-то вещей, но чтобы меня обуревал разрушительный гнев – такое бывает редко. Но все же, чем дальше я продвигался в соревновании, тем больше мне казалось, что в моей голове находится скороварка, которая хочет лопнуть. Я никогда раньше не испытывал ничего подобного.

Я стал прислушиваться к себе – так же, как когда-то я заново научился петь, обнаружив в себе другой голос. Мне удалось найти несколько анкет для самопомощи, а также книгу с головоломками для левого и правого полушарий мозга, написанную профессором Гансом Айзенком.

Заполнив все пункты и ответив на все головоломки, я пришел к выводу, что я в равной степени использовал оба полушария моего мозга. Я был идеально сбалансирован. Это объясняло, почему мне было легко общаться с самыми разными типами людей, но не давало никаких подсказок по поводу того, могу ли я быть левшой или, по крайней мере, амбидекстером.

Последнее было характерно для моей семьи. Мой отец и мои двоюродные братья были обоерукими. Я фехтовал правой, и это получалось у меня очень хорошо. Я писал правой, но никогда не достигал успеха, играя ею в спортивные игры с ракетками. Моей опорной ногой была левая, и я использовал левый глаз, когда целился из ружья или смотрел в телескоп. Также я предпочитал использовать свое левое ухо, когда слушал кого-нибудь по телефону.

Перекрестная доминанта в координации рук и глаз – не столь уж большая редкость, и это – отличный задел для того, чтобы построить карьеру в крикете или бейсболе. Правша с доминирующим левым глазом видит мяч своим периферическим зрением на доли секунды быстрее.

Существует теория, что в спортивных состязаниях, где необходима быстрая реакция, левша быстрее планирует необходимые действия, и потому он может дольше ждать, прежде чем принять решение, что оказывает дополнительное давление на противника.

Мне было уже за двадцать. Я посмотрел на свою довольно маленькую левую руку. Она потеряла какое-то количество мышечной массы из-за повреждения нерва, вызванного всеми этими трясками головой. Моя правая сторона была намного сильнее. Фехтование – довольно односторонний вид спорта, и даже мои ноги в результате стали однонаправленными.

Я вернулся к своему тренеру Зимеку. Могу ли я быть левшой – или, по крайней мере, должен ли я им быть?

Я положил клинок в левую руку. Он попросил меня шагнуть вперед и назад, вытянуть руку и нанести ему удар настолько гладко и точно, насколько я был способен.

– Как левша ты определенно лучше, – сказал Зимек. Потом он достал лист бумаги и попросил меня, закрыв глаза, нарисовать неправильный многоугольник правой рукой, что я и сделал.

Он вложил ручку в мою левую руку и попросил нарисовать ту же самую фигуру. Плотно стиснув веки, я нарисовал зеркальное отображение фигуры, почти что идентичное и точно такого же размера.

– Я думаю, что тебе стоит действовать другой рукой, – сказал тренер.

Я начал сначала, но уже как левша. Я был медленным, а моя координация – болезненной; мышечная память была неправильной, и ее нужно было перепрограммировать. Моя левая рука быстро уставала, а шея начинала болеть – она была искривлена сбоку из-за хедбэнгинга. Различные маленькие мышцы моего предплечья атрофировались из-за проблем с позвоночным диском. Для моего тела это была реабилитация, но для моего мозга стало настоящим откровением. Гнев исчез. Воля к победе и страсть остались, но скороварки в моей голове больше не было.

В следующий раз, когда выпала возможность, я пошел на корт для сквоша и взял ракетку в левую руку. Внезапно мяч начал летать именно туда, куда я хотел. Я играл с мячом, а не злился на него. Новые ощущения в моей голове были потрясающими: как будто я открыл целую вселенную неожиданной красоты и движения, но прежде всего – своевременности. Своевременность, как пространство между всеми существующими в мире вещами, была мне прежде неизвестна.

Я вернулся к тренировкам, но теперь уже левшой. Все мои товарищи по фехтованию думали, что я полностью сошел с ума. И это было правдой. Я потерял свой прежний рассудок. Теперь я пользовался новым.