Глава двадцатая
От ударов вся квартира трясется: от уголков для бесед до кроватей. Хайдер вскакивает с постели, обувается, натягивает толстовку, закидывает все локальные данные в сеть: обычные учения – астероид/лунотрясение/разгерметизация. Он соскальзывает по лестнице в жилую зону.
Макс и Арджун носятся туда-сюда, сгребая в сумки свои драгоценные коллекционные штуковины.
Квартиру снова трясет от ударов молота. Дверь. Не столкновение с астероидом, не космическая пушка Воронцовых, не лунотрясение – снаружи кто-то есть.
– Хайдер! Мне надо поговорить с тобой.
Макс и Арджун поворачиваются к двери.
– Я думаю, это Вагнер Корта, – говорит Хайдер.
– Хайдер!
Кулаки снова стучат по двери. Пластмасса скрипит и трещит.
– Он ее сломает, – говорит Макс.
– Хайдер, возвращайся в свою комнату, – приказывает Арджун.
– Я знаю, что ты там, – кричит Вагнер с другой стороны двери.
– Уходи. Оставь нас в покое, – кричит Макс.
– Я только хочу поговорить с Хайдером.
Родители Хайдера смотрят друг на друга.
– Он не уйдет, – говорит Хайдер.
– Наймем охрану, – говорит Макс.
– В Теофиле? – с иронией уточняет Арджун. Двое мужчин встают между Хайдером и дверью. Арджун невысокий, мускулистый, лысый и бородатый, накачанный, но ему не сравниться с волком на пике сияния Земли.
– Я могу ждать вечно, – кричит Вагнер.
– Мне нужно с ним поговорить, – настаивает Хайдер.
– Сюда он не войдет, – отрезает Макс.
– Я не причиню вам вреда, – говорит Вагнер. – Я просто хочу знать.
– Я приоткрою дверь, – решает Макс. – Вагнер, я собираюсь приоткрыть дверь.
– Нет, не делай этого… – говорит Арджун – и тут дверь распахивается, а Макс отлетает в уголок для беседы. Арджун, оказавшись лицом к лицу с волком, принимает бойцовскую стойку.
– Я. Просто. Хочу. Поговорить, – цедит Вагнер. Хайдер его таким еще не видел. Каждый мускул натянут как трос. Лицо бледное, глаза громадные и темные. Он пылает от энергии. Он мог бы одной рукой выбить дверь квартиры.
– Я не причиню вам вреда, – повторяет он.
Арджун толкает Хайдера на диван и встает на страже с правой стороны. Макс, в синяках и ошалелый от падения, садится слева от мальчика. Хайдер любит своих милых храбрых отцов.
– Ты нашел ее, – Вагнер не говорит, а издает низкое рычание.
– Нашел. – Рассеиватели тревожности наконец остановили поток кошмаров, хлынувший с глубинных уровней Теофила. – Дверь сама открылась для меня. – А из-под двери просачивалась кровь… – Она открылась, и я вошел. – Она лежала на боку, с согнутыми противоестественным образом конечностями. Глаза широко распахнуты. Волосы слиплись в плотную массу от запекшейся крови. Нож. Господи, из ее шеи торчал нож. – Я вызвал медиков, а потом заббалинов.
– А там были какие-нибудь… любые. Признаки. Робсона?
– Я кое-что видел. Но не понял, что случилось. Сломанная мебель, будто там была драка. Простыня. В квартире был беспорядок.
– Подумай хорошенько, Хайдер. – Вагнер приседает перед мальчиком, сжимая ладони. – Ты видел или слышал что-нибудь необычное?
Хайдер трясет головой.
– Прости. Я попал в квартиру только следующим утром. Я хотел пойти с ним в «Эль гато энкантадо». Ты же знаешь.
– Ты его пугаешь, Вагнер, – предупреждает Макс.
– Я должен узнать. Я должен понять, что случилось. Я должен все собрать по частям в уме. Мне позвонили, когда я был в доме стаи. Анелиза мертва. Я подумал: что? И Робсон пропал. Я прыгнул в первый же поезд, но все равно приехал только через восемь часов. Заббалины все вычистили. Ничего не осталось. Я должен увидеть то же, что и ты, Хайдер, должен это вообразить – чтобы понять.
– Он рассказал тебе все, что знает, – заявляет Арджун.
– Я получил записи камер из сети. Я увидел, как двое мужчин пришли с ящиком. А потом ушли с ящиком. Что произошло в квартире – я не знаю.
Макс встает с дивана и идет к кухне. Вода закипает; через несколько секунд он протягивает Вагнеру стакан чая.
– Сядь.
– Простите, – говорит Вагнер. – Я могу разобраться в том, что случилось.
– Я попытаюсь помочь, но я правда мало что знаю, – бормочет Хайдер. – А ты… ты не думал, что его похитили?
Алексия плотнее закутывается в стеганое пальто и подавляет дрожь. Оба жеста – театральные, надуманные: в Боа-Виста вот уже десять дней пригодная для жизни температура, но она ощущает глубокий, бесконечный холод окружающих камней, память о вакууме, от которого эта лавовая трубка покрылась льдом. Растения растут, целые деревья цветут, сотворенные АКА птички прыгают с камня на спроектированные ветки и снова на камни, но Боа-Виста всегда будет вызывать у Алексии озноб. Здесь обитают призраки.
Говорят, на Луне привидений нет.
Вранье: они повсюду.
Нельсон Медейрос приветствует ее на португальском языке и сопровождает в новое Орлиное Гнездо. Эскольту за эскольтой, Лукас заменял и усиливал свою официальную охрану бывшими пылевиками «Корта Элиу» и сантиньюс, сбежавшими из Жуан-ди-Деуса. Она сбрасывает пальто. Манинью показывает ей путь через загроможденные машинами коридоры нового обиталища Лукаса.
Лицо. Она внутри лица одного из ориша. Новый офис Лукаса находится в глазном яблоке Ошалы. Боа-Виста пугает ее до дрожи. Ей ненавистна сама мысль о том, что Лукас может переместить сюда правительство навсегда.
Алексия слышит здесь то, чего никогда раньше не слышала: смех Лукаса Корты. Она находит его откинувшимся на спинку кресла и трясущимся от едва сдерживаемого смеха. Он вскидывает руки, умоляя ее не говорить с ним, пока не пройдет приступ веселья.
Лукас Корта – один из тех от природы серьезных людей, которых радость так преображает, что они почти становятся кем-то другим.
– Опять Суни, да?
Лукас кивает и снова трясется от смеха.
– И так будет еще довольно долго, – говорит он, переведя дух.
– Сколько они заплатили?
– Двадцать миллиардов.
Алексия переводит лунные битси в бразильские реалы. Распахивает глаза.
– Это же…
– Состояние – по твоим меркам. Карманные деньги – по меркам Суней. И они об этом знают. Последнее, выверенное оскорбление от «Маккензи Металз». Дескать, вот все, чего вы стоите.
Лукас указывает Алексии сесть. Он наслаждается очередным приступом хихиканья. Его смех начинает раздражать. Есть в нем что-то нечистое.
– Значит, Дариус отозвал свое заявление по поводу «Маккензи Металз»?
– Денни Маккензи – коронованный король, который расхаживает по Хэдли, словно рестлер в клетке в Святой Ольге.
Алексия подходит к окну, чтобы посмотреть на побеги и саженцы возрожденного Боа-Виста.
– Я ничего не понимаю. Маккензи убили Рафу и разрушили это место. Денни Маккензи хладнокровно убил Карлиньоса.
– Я свел все счеты с Маккензи.
– Железный Ливень? Это не твой счет, Лукас, а мой. Это мой счет – и я никогда от него не освобожусь.
Смех умирает, улыбка исчезает. Этого Лукаса Корту Алексия узнаёт.
– Суни – общий враг. Они заставили нас вцепиться друг другу в глотки. Позволь мне немного позлорадствовать. Такое нечасто случается.
– А тебе никогда не приходило в голову, что ты со своими хитростью и изворотливостью можешь однажды загнать в ловушку самого себя?
– Вот почему я нанял тебя, Ле. Я верю, что ты скажешь мне правду. Хочу, чтобы ты кое с кем познакомилась. Он попросил аудиенции.
– Такое не входило в мои планы.
– Токинью, пусть Нельсон приведет моего гостя.
Три кресла. В мирадоре Лукаса три кресла. Как она не заметила?
Эскольты в кремовых льняных костюмах и широкополых соломенных шляпах приводят просителя в глаз Ошалы.
У Алексии перехватывает дыхание. Это невысокий, смуглый, сильный мужчина: она узнает его затравленные глаза, дымящуюся энергию, свернувшуюся тугой пружиной в каждом мускуле, яркое, ужасное присутствие в его походке, осанке и каждом движении. Это волк.
– Брат.
– Вагнер.
Приветствие – лишь видимость. Лукас с трудом переносит объятие Вагнера Корты.
– Садись-садись, – говорит Лукас.
– Предпочитаю стоять. – Волк не может сохранять неподвижность; он переминается с ноги на ногу, не в силах успокоиться.
– Ну, тогда стой. Моя Железная Рука, Алексия Корта.
Вагнер поджимает пальцы и кивает Алексии, как заведено у Корта. Заглянуть в его глаза – все равно что посмотреть в солнечное сердце термоядерного реактора. Алексия приветствует в ответ, очарованная его темной чопорностью. Кажется, он самый привлекательный мужчина из всех, с кем ей доводилось встречаться.
– Сеньор Корта.
– Он не Корта, – уточняет Лукас.
– Брайс Маккензи заполучил Робсона, – говорит Вагнер.
Уголок рта Лукаса вздрагивает. Укол проник глубоко. Алексия видит, что и Вагнер это заметил. Говорят, у волков сильная бруксария. Когда Земля круглая, они видят то, чего другие не могут, их чувства превосходят человеческий спектр; они объединяются в стайный разум – более великий и быстрый, чем разумы отдельных индивидов. И секс у них потрясающий.
– Робсон был под твоей защитой, – говорит Лукас.
– Меня ввели в заблуждение, – отвечает Вагнер. – Предали.
– Предали?
– Анелиза…
– Эта Маккензи.
– Ее убили, Лукас. Ножом в шею.
Лукас не вздрагивает, но Алексия видит, как волк внутри Вагнера Корты дергается и рвется наружу. Если он освободится, все эскольты Лукаса, вместе взятые, не сумеют помешать ему разорвать Боа-Виста на части.
– Чего ты хочешь от меня? – спрашивает Лукас.
– Мне нужно, чтобы он вернулся. Мне нужно, чтобы он был в безопасности.
– Это две разные вещи. – Алексия достаточно долго пробыла Мано ди Ферро, чтобы отличать Лукаса безразличного от Лукаса расчетливого. Сейчас он что-то складывает и вычитает.
– Безопасность. Пусть он будет в безопасности.
– Ты понимаешь, что моя способность действовать ограничена. Цель Брайса Маккензи – получить в лице Робсона заложника. Если я сделаю шаг и продемонстрирую свои намерения – он умрет.
– Я отправлюсь в Царицу сам. Стану заложником вместо него.
– Вагнер, твоя ценность для Брайса Маккензи равна нулю.
Подлинные легенды – те, что сломаны: фрагменты историй, рассказов, присказок, переделанные много раз. Истина ненавидит последовательное повествование. В некоторых семьях есть паршивые овцы, а у семьи Корта – черный волк. Лукас никогда не рассказывал про Вагнера, но Алексия по крупицам восстановила семейный миф с помощью слуг и охраны: странный ребенок, который выл на Землю; мадринья, которая хотела быть чем-то большим, чем наемная матка на службе у Корта; безграничная ненависть Лукаса к человеку, который был ходячим оскорблением его матери и всех семейных ценностей. Этот человек – не Корта.
«Но ведь это не так».
– Алексия… – Звучит ее имя, не апелидо. – Я перенесу официальную резиденцию в Боа-Виста. Я намерен подразнить Брайса. Его легко спровоцировать. Он захочет переехать в Жуан-ди-Деус, чтобы показать, какой власти добился, – говорит Лукас. – Волк, ты будешь жить здесь. Я не допущу, чтобы ты сходил с ума всякий раз, когда Земля становится круглой. Токинью подготовил для тебя жилище. Оно в одном из бараков для строителей, удобств не жди. Возвращение Боа-Виста былой славы – дело нелегкое. Впрочем, ты же здесь не жил, верно?
– Режешь, Лукас. Корта – они всегда режут.
– Уместнее было бы сказать «спасибо».
– Ты это делаешь не для меня, а для семьи. Для Рафы, твоей матери.
– Моей матери.
Алексия понимает, что делает Лукас. Дразнит брата, режет, пускает кровь и причиняет боль – и так перенаправляет ревущий внутри Вагнера земной свет, как громоотвод молнию. Кровоточащая мощь и эмоции, которые могли бы вырваться из-под контроля, теперь не будут угрожать планам Лукаса.
Ребенок, которого забрал монстр. Око, супруга, любимая, погибшая от ножа, одинокая и беззащитная. Такое Алексия может себе вообразить.
– Защити его, Лукас, – говорит Вагнер.
– Никто из нас не защищен.
Нельсон Медейрос возвращается, и Вагнер понимает, что встреча завершена. Когда они оказываются вне пределов слышимости, Алексия говорит:
– Значит, это был волк.
– Да. Знаешь, почему я его презираю? Потому что он свободен, но никогда об этом не задумывался. Его состояние освобождает от всех обязанностей. Волк – человек; человек – волк: туда-сюда вместе с циклами Земли, и он ничего не может с этим поделать. Это нейробиология, понимаешь? Чудесно. Он – жертва своего недуга. И тот всегда будет единственной силой, воздействующей на его жизнь.
– Это не недуг, а идентичность, – возражает Алексия.
Лукас насмешливо шипит.
– И что, ее нельзя критиковать? На него была возложена ответственность – беречь моего собринью, но стоило Земле засиять синим, как он сбежал к стае, а Брайс Маккензи забрал Робсона.
– Лукас, это несправедливо…
Орел Луны отмахивается.
– Отправляйся в Тве. Привезешь оттуда в Боа-Виста кое-какой груз.
– Какой?
– Воздаяние.
Кольца Акоси Отравительницы сильно бьют Алексию по тыльной стороне ладони.
– Больно!
– Хочешь умереть, истекая кровью из глаз, ушей и дырки в заднице?
– Я просто смотрела, – говорит Алексия, застигнутая врасплох, пристыженная и сердитая, оттого что эта старуха – морщин больше, чем плоти, глаза в складках кожи, словно ягоды смородины, – ее застукала.
– Смотреть – не значит касаться. Не трогай!
Она вытаскивает из принтера набор пластиковых игл.
– Вы потрогали, – упрекает Алексия.
Старуха пренебрежительно машет рукой.
– Ах! Я работаю с ними так долго, что у меня иммунитет.
Акоси Отравительница живет за дверью в спутанной массе корней странной лозы, которая сбежала и укоренилась, прижилась и заняла целиком бункер номер два в аграрии Коджо Лаинга, после того как его экосистема разрушилась во время Третьей Великой Чистки и было решено предоставить этой лозе свободу. Алексия поднималась по вьющимся лестницам все выше среди массивных корней: туда-сюда, то вокруг, то понизу, снова и снова пересекая пятна солнечного света, присланные зеркальной решеткой от само`й прозрачной крышки агрария. Она чувствовала себя новообращенной во время инициации умбанда в глухом лесу. Великое Древо Тве внушило ей почтение перед мощью и умениями Асамоа, но этот двухсотметровый цилиндр, занятый переплетением корней, стволов и ветвей, производил еще более сильное впечатление, потому что здесь обитала магия. Алексия вообразила, как среди листвы бормочут ориша.
И там была дверь, напротив отвесного обрыва в восемьдесят метров – до самого бассейна, в котором Древо Отравительницы купало свои корни. Алексия постучала. Ответил скрипучий голос:
– Кто там?
Старуха отлично знала, кто пришел. Обо всем договорились заранее через фамильяров.
– Алексия Мария ди Сеу Арена ди Корта…
Имена и титулы, почетные звания и квалификации приносили пользу в Тве.
– …Мано ди Ферро Орла Луны.
– Входи-входи, Железная Рука.
Дверь со скрипом распахнулась, но никто ее не открывал. Ну конечно. Алексия отважилась пройти через вереницу комнат с потолками-куполами – она будто проникла внутрь огромного инжира с его пузырчатой мякотью. В последней комнате ее ждала Отравительница.
– Часть моего мистического ореола, баа, – сказала Акоси. Она оказалась пожилой женщиной, высокой и костлявой, в белых одеждах, как майн-ди-санту. Вся в ожерельях, браслетах и кольцах. Ее темную рябую кожу покрывало такое количество складок и морщин, словно Акоси усохла внутри собственного тела. – Репутация такая. И что Железной Руке Орла Луны понадобилось от Матери Ядов?
Алексия объяснила, и лицо Акоси Отравительницы сморщилось в подобии улыбки. Взмахом палки она открыла продолжение вереницы комнат за этой, последней: помещения были чистыми, нетронутыми, белыми и стерильными; содержались в них принтеры, химические синтезаторы и помощники – там и происходила работа.
– Дерево – не просто часть пейзажа, баа, – повествовала Отравительница, пока ее подручные обихаживали Алексию и принесли ей чай, который Железная Рука так и не осмелилась попробовать. – Я сконструировала его, чтобы выращивать сырье для более чем пятидесяти разных токсинов. Старайся не прикасаться ни к глазам, ни ко рту, ни к каким-либо отверстиям вообще. И вымой руки.
Чаепитие и скука были частью процесса приготовления заказанных ядов.
И вот Акоси Отравительница закладывает иглы во второй принтер, который упаковывает их в пластик.
– Закодированы на ДНК Робсона Корты. Только он сможет открыть футляры. – Она держит в руке пять пластиковых капсул. – Пять Смертей, Мано ди Ферро. Для кого они?
– Для одного человека.
Акоси Отравительница шипит:
– Кого Лукас Корта так сильно ненавидит, что готов его убить пять раз подряд?
– Я не могу вам сказать, майн-ди-санту.
Акоси с тихим возгласом сжимает кулак.
– Манеры, баа, манеры. Яды должны услышать имя.
Алексия переводит дух.
– Брайс Маккензи.
Акоси Отравительница издает высокий, пронзительный крик. Она сует контейнер в руки Алексии.
– Возьми их, баа, возьми, и да пребудет с тобой мое благословение. Бесплатно. В память о Сестринстве Владык Сего Часа. Возьми и расскажи мне, когда Зверь, погубивший Боа-Виста, будет мертв. Лишь в одном сомневаюсь, баа.
– В чем, майн?
– Достаточно ли я сделала?
Во тьме, мягкой и плотной, горят десятки тусклых огоньков, света которых достаточно, чтобы Алексия поняла: она находится в куполе небольшого размера, четыре-пять шагов в поперечнике. Воздух старый, затхлый, отдает озоном и пряным дымным ароматом, кажущимся одновременно экзотичным и знакомым.
– Ревейлон! – говорит Алексия. – Пахнет Новым годом.
– Лунная пыль, – говорит Вагнер Корта. – Большинство людей считают, что она пахнет порохом. Я не знаю, что это, но мы так о ней говорим.
– Фейерверк, – говорит Алексия. – Как на следующее утро после вечеринки, когда все ползут домой с похмелья и ты чувствуешь запах сгоревших ракет.
Казармы, где Лукас разместил Вагнера, найти нетрудно, даже в условиях, когда выполнившие основную работу контрактники выселялись, а ландшафтные дизайнеры и инженеры-экологи занимали их место.
– Эй. Не хочешь устроить мне волчью экскурсию по этому месту?
Он почти улыбнулся. Повел ее через декоративные травы и молодые деревца, бамбуковые рощи и водопады, мимо восстановленных павильонов и мирадоров к несообразной двери лифта в стене мира.
– Я намекала, знаешь ли, на главные достопримечательности.
– Ты сказала «волчья экскурсия».
Он вызвал лифт. И на лифте они приехали в это темное пыльное помещение под куполом.
Вагнер говорит:
– Фейерверков у нас нет.
– Я так и думала.
– У Доны Луны заготовлено тысячу смертей, но огонь – самая страшная, – продолжает Вагнер. – Огонь сжигает воздух в твоих легких. На старой ремонтной базе «Корта Элиу» случился пожар. Когда спасатели добрались туда, все покрывала черная сажа. Огонь выгорел сам, но сперва уничтожил на базе кислород до последней молекулы. Удушье или пламя. Выбирай.
«Это мужчина, чью спутницу убили рубаки Брайса Маккензи», – напоминает себе Алексия. А воспоминания об Акоси Отравительнице и о том, что она привезла из Тве в плотно закрытом титановом футляре, и о том, что могут сделать смерти внутри, не покидают ее разум. Она не знает лучшего средства от подобных ран, чем быть с другим человеком.
– Драконы, – говорит Вагнер. – У нас есть летающие драконы. Десятки – сотни! – метров длиной. На Новый год и Фестиваль ямса мы запускаем их летать по квадрам туда-сюда, над мостами и под ними. Они полны света и музыки.
– Что это за место?
– Тут родился волк, – говорит Вагнер. Шум. Свет. С грохотом поднимаются ставни – и Алексия оказывается на поверхности Луны, под светом миллиона звезд.
– Это было убежище Адрианы, – продолжает Вагнер. – Ей нравилось смотреть на Землю, на огни. Мы зажигали огни. Это был наш талисман. Или она просто хотела убедиться, что старая добрая Бразилия никуда не делась? Ты ее видишь?
Вагнер указывает, притягивая Алексию к себе нежнейшими прикосновениями. Она смотрит вслед за его рукой. Голубая Земля стоит в западном небе. Она пройдет через цикл фаз – от полной к новой, но никогда не сдвинется с определенной точки над унылой равниной Моря Изобилия. А там, внизу, на брюхе планеты, – покрытая шрамами пыльных бурь и новых пустынь, но все еще зеленая, все еще синяя – старая добрая Бразилия.
– Наша прежняя докторша, Макарэг, говорила, что у меня биполярка. Кормила пилюлями, патчами, препаратами, меняющими поведение. Я все время пытался ей объяснить – это не болезнь, а нечто большее, но сам не понимал, что это такое, пока не узнал про волков.
– Так у них… биполярка?
В свете Земли видно, как он вздрагивает.
– Все не так просто. Мы – новая нейроэтническая идентичность. – Теперь Алексия видит, как он виновато улыбается. – Волки. Вот что мы такое. В общем, наступил момент, когда я узнал, что я такое и чем всегда был. Я поднялся сюда. Встал на это место, где стою сейчас. Я стоял голый в свете Земли – и все озарилось, обрело смысл. Я чувствовал, как это раскалывает меня надвое, разрывает на двух существ: волка и тень. Вагнер Корта в тот день умер. Я сделался не одним, а сразу двумя.
Он стоит с закрытыми глазами, купаясь в лучах света. Дрожит. Каждая мышца и каждый нерв в нем полыхают.
– Свет причиняет тебе боль?
– Причиняет? Нет, никогда. Но… да, это больно.
– Вагнер. Послушай. Анелиза предала тебя.
– Зачем ей так поступать?
– Я не знаю.
У Алексии есть догадка, но она не выскажет ее здесь.
– Ей вонзили нож в шею. Проткнули шею. Зачем они это сделали?
Вагнер, похоже, на грани срыва.
– Я знаю лишь то, что она позволила рубакам Брайса Маккензи войти и забрать Робсона. Она тебя предала, Вагнер.
– За это Брайс Маккензи умрет, – шипит Вагнер.
– Так и будет, – говорит Алексия. – О, так и будет. Лукас действует медленно, исподтишка, выбирая окольные пути, но он никогда не промахивается.
– Эта месть должна была стать моей.
– Пусть ею займется Лукас, – убеждает Алексия. – Ты принимаешь все слишком близко к сердцу.
Вагнер поворачивается к ней. Алексия делает шаг назад: это волк, челюсти распахнуты, клыки оскалены, в глазах горит чужеродный свет. «Вагнер Корта умер, – сказал он. – Есть только волк и тень».
– Не говори мне такие вещи. В этом смыслят только Корта.
После шока внезапной ликантропии Алексия знакомится с темной стороной Вагнера.
– Я и есть Корта.
Наведенное Землей безумие рассыпается на части.
– Да. Конечно. – Вагнер взмахивает рукой – и ставни со стуком опускаются на место. Чернота ослепляет. Мягкие белые огни проступают, словно звезды над Баррой. – Нам пора.
– С тобой все в порядке?
– Нет. Но я и не был никогда в порядке. – Вагнер вызывает лифт. Дверь открывается, и темную пыльную обсерваторию заливает холодный синий свет. – Прости, Алексия.
– Это был волк.
– Да. Слишком много света. – Вагнер закрывает дверь лифта. – Я его люблю, знаешь ли. Робсона. Будто он мой собственный. Я для этого мальчишки сделал бы что угодно.
Алексия касается его руки. Кожа горячая. Чувствуется, как мышечная дрожь постепенно утихает.
– Ты так и поступил.
– Последняя из всех – смерть чувств.
Алексия кладет последний из пяти пластиковых футляров с иглами на стол перед Лукасом. Они в кабинете за глазом Ошалы. Красная, зеленая, синяя, желтая и белая иглы. Чернота. Последняя тьма.
Первая Смерть – смерть нутра. Жертва обмочится и обделается, пока слизистая желудка, кишечника и мочевого пузыря будет слезать клочьями и превращаться в жидкость.
Вторая Смерть – смерть крови. Кровь брызнет из глаз, ушей, носа и прочих отверстий человеческого тела.
Третья Смерть – смерть души. Разум окажется ввергнут в галлюцинаторный ад: бесконечно воспроизводящиеся демоны, огненные ямы, падения сквозь все более обширные вселенные.
Четвертая Смерть – смерть собственного «я». Тело отвергнет свои органы, сосуды и костяк посредством обширного отказа иммунной системы. Даже кожа покроется волдырями и будет слезать кровавыми лохмотьями.
Пятая Смерть, последняя – отключение чувств от зрелищ, звуков и запахов, производимых другими смертями по ходу дела. В этом нет милосердия: разум, слепой, глухой и беспомощный, окажется в ловушке. Единственным чувством, которое не исчезнет до конца, будет боль.
– Хорошая работа, – говорит Лукас Корта. Он не вздрагивает и не комментирует, пока Алексия выкладывает на стол токсины. Он неподвижен, холоден и безжалостен, как и его яды. Тот самый смертельный холод, который Алексия почувствовала, когда его муха-убийца коснулась ее шеи в люксе отеля «Копа Пэлас». Если бы у него возникли хоть какие-то сомнения, он убил бы ее: холодно, безжалостно, не поднимая руки. – Тонкая работа.
– Мать ядов отказалась от гонорара, – говорит Алексия. – Все дело в…
– …Брайсе, – говорит Лукас. – Почему ты боишься произнести это вслух?
Яд должен услышать имя своей жертвы. Иначе как он ее узнает?
– У меня проблема, – говорит Лукас. – Все эти прекрасные инструменты воздаяния – просто мусор, если я не сумею доставить их к цели.
Лукас Корта в тупике. На мгновение Алексия испытывает замешательство, а потом ей на ум приходит имя. Она понимает, что надо делать: видит замысел целиком, и тот прекрасен. А еще он холодный, безжалостный, эксплуататорский – и единственный, который может сработать.
– Есть предложение, – говорит Алексия.
Воспитатели Хайдера – славные и простые люди науки, селенолог и профессор поэзии, и, хоть у Лукаса благие намерения, они в ужасе. Сидят бок о бок на кушетке, напряженно выпрямившись, словно готовые бежать, их ноздри раздуваются, глаза широко распахнуты. Оба часто и с нежностью касаются друг друга.
Лукас сидит, почти касаясь их коленями, подавшись вперед и держа голову ниже, чем они, демонстрируя близость. Много жестов руками, редкие прикосновения. Они вздрагивают от каждого.
Алексия их не винит. Даже при минимальном уровне безопасности у каждой двери в обе стороны кольца стоят эскольты. Теофил захвачен. А вот мальчик… с мальчиком все по-другому.
Хайдер сидит напротив Алексии в кресле, сгорбившись, расставив ноги, опустив руки между коленями. Белая толстовка и леггинсы. Белейшая кожа из всех, что она видела на Луне; черные волосы ниспадают, прикрывая один глаз. «Это придает тебе милый вид, и ты в курсе», – замечает Алексия. Мальчики бывают милыми, симпатичными и хрупкими. Потом половое созревание превращает любого из них в кошмар.
Она пытается не думать о Кайо там, в Бразилии.
Она листает краткие инструкции. Разведка Лукаса сработала основательно. Манинью знает про Хайдера то, чего не знают его воспитатели. Он любит слова, истории. Те истории, которые пишет сам и с неохотой дает читать другим. Истории, которые пишет сам и не дает читать никому. Истории, которые он не позволит читать: те, что про его самого лучшего друга Робсона, которым Хайдер слегка… увлекся.
– Что вы хотите, чтобы он передал, сеньор Корта? – спрашивает селенолог Арджун.
– Я не стану вам лгать, – отвечает Лукас. – Яд, которым убьют Брайса Маккензи.
Арджун и Макс, профессор поэзии, тихо вскрикивают от ужаса.
– Политическое убийство? – спрашивает Макс. Из двух воспитателей Хайдера он выше ростом, у него борода – соль с перцем. Настоящий профессор поэзии.
– Робсону будет угрожать опасность, пока Брайс Маккензи жив, – говорит Лукас. – И поскольку я здесь, поскольку Вагнер приходил к вам, – вы тоже в опасности, пока Брайс Маккензи жив. Боюсь, теперь вы – часть всего этого.
– Я не просил о… – начинает Макс и умолкает, осознавая тщетность своих доводов.
– Я буду вас защищать, – говорит Лукас. – Столько, сколько понадобится.
– А Хайдер? Что насчет него? Вы просите нашего сына, чтобы он отнес смертельный яд в самое сердце «Маккензи Гелиум», – говорит Макс.
– Я прошу, чтобы он навестил лучшего друга, – исправляет Лукас. – Проблем не возникнет, он поедет туда по распоряжению УЛА. Ему ничто не будет угрожать.
Макс фыркает с болезненным презрением.
– Вы так говорите, а как же ваш племянник? – встревает Арджун. – Вы должны были его охранять. Это подвергнет Робсона смертельной опасности.
– Робсон и так в смертельной опасности. Вам известно, какая у Брайса Маккензи репутация. Есть вещи похуже смерти.
– Я сделаю это, – говорит Хайдер, и его голос заполняет комнатку. Мальчик смотрит свирепо и решительно из-под челки. – Я пойду. Ради Робсона.
– Мы запрещаем! – отрезает Макс.
– Пусть говорит, – не соглашается Лукас.
– Нечего говорить, – отвечает Хайдер. – Я это сделаю – и все тут. Это надо сделать. И никто другой не справится.
– Мы твои опекуны, – говорит Макс. – Твои родители.
Арджун накрывает руку око своей.
– У нас нет власти. Он может сделать, что захочет.
– Рад, что вы меня поняли, – говорит Лукас. – Можете не сомневаться, он не будет один. Хайдера сопроводит – так далеко, как получится, – официальный представитель УЛА. Моя собственная Мано ди Ферро.
– Вспомогательный персонал – тут, под рукой.
Лукас ведет руководителей УЛА через переносицу к северному глазному яблоку. Его трость громко стучит по полированному каменному полу.
– Ваш зал заседаний. Для тех случаев, когда совещаний по сети недостаточно. Секретность и безопасность обеспечены. – Он указывает концом трости на другое каменное лицо, видимое сквозь окно-зрачок. – Мой собственный офис. Глаза в глаза, так сказать.
– Ошала, Владыка света и начал, – говорит Ансельмо Рейес. – А нас разместили внутри Омолу, ориши смерти и болезней.
– Еще – исцеления, – уточняет Лукас. – И он к тому же хранитель кладбищ.
Ван Юнцин недовольно поджимает губы.
– Неэффективно делить и дублировать наши усилия между Меридианом и Боа-Виста.
– Я предвижу переезд всей УЛА в Боа-Виста. Можно выдвинуть много аргументов в пользу отделения столицы от самого большого города. На Земле такое часто практиковалось, хотя и не в ваших государствах. Боа-Виста станет нашим собственным, частным городом.
– Вашим частным городом, – уточняет Ван Юнцин. – А члены УЛА станут вашими заложниками.
– Это недружелюбная формулировка, мадам Ван.
– Но соответствующая течению событий на Луне, сеньор Корта. УЛА обеспокоена.
Среди саженцев кричат птицы. Синяя бабочка-морфо тяжело пролетает мимо северного глаза Омолу. Мысль, адресованная Токинью, – и эскольты приносят кресла. Все подготовлено и срежиссировано – Лукас не допустит отклонений от сценария.
– Мы одобрили и аккредитовали вашу ассистентку, – говорит Моника Бертен.
– Мою Мано ди Ферро, – отвечает Лукас. Земляне ненавидят этот титул. Он кажется им пережитком Средневековья, атавизмом. Поэтому Лукас использует его с наслаждением.
– И мальчика, – добавляет Ансельмо Рейес. – И обеспечили небольшой эскорт.
– Спасибо, – говорит Лукас.
– Мы не спросили, в чем ваш интерес, – замечает Ван Юнцин. Она сидит, сложив руки на коленях. Сотрудники Лукаса приносят стол, подают чай. – Это не одолжение. Наше предприятие – деловое, и цели у нас коммерческие.
– Я деловой человек, – говорит Лукас.
Ван Юнцин холодно смотрит на него.
– Я в этом не уверена, сеньор Корта. Не в том смысле, как мы это понимаем. В последнее время вы посылаете миссии, проводите совещания – заключаете сделки – без нашего одобрения.
– Работа такая, мадам Ван.
– Мы обеспокоены, – говорит Ансельмо Рейес.
– Земля обеспокоена, – прибавляет Моника Бертен. – Недавно вы послали свою личную помощницу в Святую Ольгу, чтобы заключить с Воронцовыми сделку о сотрудничестве.
– Система космических лифтов «Лунный порт», – говорит Ансельмо Рейес. – Я знаю, что мы полагались на катапульту ВТО в качестве аргумента на крайний случай, но в сочетании с монополией на доступ к транслунному пространству… Земля на такое не пойдет.
– Цена услуги, которую мы вам оказываем, такова, – говорит Ван Юнцин. – ВТО просила поддержки в совете. Вы наложите вето на проект. Никакой демократии. Мы друг друга хорошо поняли?
– Моя позиция ясна как никогда, – говорит Лукас Корта.
