Глава четырнадцатая
Лукас Корта – где-то посреди серого сумрака. Алексия осторожно идет сквозь пелену. Она не видит своей протянутой руки. Если слишком пристально вглядываться в туман, можно споткнуться об что-то невидимое под ногами. Если смотреть под ноги – врезаться прямиком в стену или строительное оборудование, а то и упасть в реку. Может, она уже повернула в обратную сторону и идет к главному шлюзу. Неясный шум нарастает, грохоча, то приближается, то удаляется, будит эхо где-то рядом, а потом внезапно вновь звучит из-за спины. Она слышит журчание воды и замирает. Воздушные течения колышут угрюмую завесу, ткут едва различимые подвижные ленты разных оттенков серого. Перед ней возникает лицо – темное на сером фоне. Пробуждается чувство перспективы: лицо огромное и далекое. По каменным щекам течет конденсат, будто слезы. Алексия заблудилась.
– К черту, – заявляет она. Манинью включает инфракрасное зрение и метки. До Лукаса меньше десяти метров. Босс в хорошем настроении.
– Разве это не великолепно? Весь месяц мы медленно поднимали температуру – и вдруг, взгляни! Пять километров тумана. Я бы мог оставить все в таком виде насовсем. Впрочем, нет – это сцена, мгновение. Его чудесность в том, что оно эфемерно. Как музыка. – Лукас и его инженеры-экологи облачены в прозрачные дождевики. Алексия дрожит: костюм, в котором она прибыла из Святой Ольги, пропитался влагой. – Да ты промокла до нитки. Вот, надень. – Дождевик лишь усиливает дискомфорт: он влажный и липкий, тянет к земле и натирает. – Идем со мной.
Лукас с наслаждением указывает на детали, проступающие из серости: каменный мост над рекой – ступай осторожнее! – внезапно увиденные колонны павильона, величаво скользящий строительный бот, неожиданные стойки гандбольной сетки – не споткнись! Алексия позволяет Лукасу себя направлять. Это неприятно, будто она ослепла. Каменные ступени, скользкие от конденсата, ведут к другой лестнице, которая, изгибаясь, поднимается между высокими стенами из покрытого росой камня. Поворот – и Алексия оказывается на каменном «блюдце», разгоняя перед собой туман. Она высоко, на лике одного из ориша: позади парят суровые черты Йансы, темные и влажные.
– Этот мирадор соорудили по приказу моей матери, когда строился Боа-Виста, – говорит Лукас. – Предполагалось, что это будет ее тайна: место, откуда она сможет увидеть все, но ее не заметит никто. Ну и сколько красивых тел тебе подсунули Воронцовы?
– Три.
Лукас улыбается.
– Я никогда не был частым гостем в Святой Ольге. Рафа ее обожал, а я… мне нравится, когда над головой надежный слой камня. Они любят, чтобы их считали любезными экспансивными шутами.
– Это неправда.
– И которое из трех подействовало?
– Никакое.
– Надо же. Было бы вполне нормально, если бы с одним получилось. Они знают толк в этом деле.
– Я встречаюсь с Ириной. Мы подруги.
– Разумеется.
– Я столкнулась с Дунканом Маккензи у «Горнила».
– Что он там делал?
– Ирина не сказала, но мне удалось узнать, что он тоже виделся с Воронцовыми.
– Интересно. – Лукас опирается обеими руками на набалдашник своей трости. – Евгений Воронцов хочет, чтобы я поддержал программу «Лунный порт». «Маккензи Металз» отменяет заказ на новый поезд-плавильню и вместо этого встречается с ВТО. Представления и переговоры. Перестановки и союзы.
Туман клубится, капельки влаги сгущаются и падают, отяжелев.
– Дункан Маккензи сказал, что у нас есть враг покрупнее, – говорит Алексия.
Начинается дождь: крупные тяжелые капли громко стучат по пластиковым накидкам. Туман разделяется на потоки, потом на клочья и наконец полностью рассеивается. Алексия стоит на нижней губе Йансы, и перед ней простираются сочащиеся влагой, сверкающие просторы Боа-Виста. Температура поднялась еще на пару градусов – она потеет в своем пластиковом дождевике.
– Итак, Воронцовы начали открытый мятеж, – говорит Лукас. – ВТО требуется астероид в точке L1, чтобы прикрепить к нему свои лифты. Земляне ни за что не позволят такое в своем небе. Меня заставляют выбрать сторону. Мне это не нравится. Совсем не нравится.
Делегация Уполномоченной лунной администрации жмется под дождем в плащах, по которым текут струи воды. Манжеты и подолы их уродливых, плохо напечатанных деловых костюмов промокли насквозь.
– Впечатляющая работа, сеньор Корта, – говорит Ван Юнцин. – Но не могли бы мы продолжить этот разговор там, где нет дождя?
– Я наслаждаюсь новизной, – говорит Лукас. – Я пытаюсь решить, не сделать ли это фишкой обновленного Боа-Виста. Моя мать не доверяла климату.
Земляне шаркают ногами, из-под их туфель летят брызги новообразованной грязи.
– Я заметила, вы проводите здесь все больше времени, – говорит Ван Юнцин.
– Нам не нравится тащиться в такую даль, чтобы увидеть вас, – прибавляет Моника Бертен.
– Я всегда доступен через Токинью, – говорит Лукас. Землянам известно не хуже, чем ему самому, что Боа-Виста – воздушное пространство, принадлежащее семейству Корта и защищенное от шпионских дронов УЛА.
– За все это пришлось дорого заплатить, – замечает Ансельмо Рейес.
– Верно, – соглашается Лукас. – Спасибо, что разморозили счета «Корта Элиу».
– Я обеспокоена тем, что за время длительного отсутствия в Меридиане детали могут ускользнуть от вашего внимания и стать чем-то бо`льшим, нежели просто детали, – говорит Ван Юнцин.
– Орла Луны еще ни разу не обвиняли в отсутствии усердия, – парирует Лукас.
– Значит, вы примете меры, чтобы очистить Байрру-Алту от воров и преступников. То, что там творится, – оскорбление авторитета УЛА, – заявляет Ван Юнцин.
– Говорят, у них впечатляющая система распределения воды, – говорит Лукас.
– Воровство ресурсов ослабляет моральный дух, – говорит Моника Бертен.
– И вознаграждает нечестных, – прибавляет Ансельмо Рейес.
– Сеет разлад, – подхватывает Ван Юнцин.
– Они хорошо защищены, – говорит Лукас. – Я слышал про Валета Клинков. Звучное имя.
– Вор и убийца, – говорит Ван Юнцин. – Договоритесь с наемниками.
– Последние наемники, которых вы послали наверх, вернулись в разобранном виде, – напоминает Лукас. – Уж простите за грязные подробности.
– Наймите кого-то получше, – встревает Моника Бертен.
– Я сообщу об этом Железной Руке.
– Нам необходимо ваше личное внимание, – возражает Ван Юнцин.
– Моя Железная Рука уже в Меридиане, – говорит Лукас. – Что-нибудь еще?
Ансельмо Рейес пытается что-то сказать, но Лукас поворачивается к нему спиной. Эскольты окружают делегацию, выражая намерение сопроводить ее обратно к шлюзу. Дождь ослабевает, из проливного превращаясь в мелкий, а потом – в изредка падающие капли. В небольшой экосистеме, вроде Боа-Виста, может содержаться лишь определенное количество воды. Лукас обращает лицо к дождю. Капли тяжелые, крупные. Вода стекает по его щекам, шее, груди. Какая странная штука – дождь. Он рад, что смог разделить этот неповторимый момент с кем-то еще.
В конце концов она берет с собой насекомых.
Эскольты испытали явное облегчение, когда Алексия отказалась от телохранителя. Они не хотели встречаться лицом к лицу с Валетом Клинков. «Тебе нужно хоть что-то, – сказал Нельсон Медейрос, прикрепляя чехол к ее предплечью. – Они атакуют кого угодно, только не тебя. Одноразовое средство, но его хватит, чтобы спастись бегством. Им нужна всего секунда, чтобы настроиться на запах твоего тела».
Пока лифт едет в Байрру-Алту, Алексии кажется, что она чувствует, как боевые насекомые жужжат в контейнере, прилегающем к коже. Она в кабине одна: у Железной Руки есть привилегии.
«Твой сердечный ритм повышен, – говорит Манинью. – Кровяное давление высокое. Ты проявляешь симптомы стресса».
– Я в порядке.
«Это не так, Алексия. На 56-м есть общественный принтер, я могу заранее заказать фарму».
– Отвези меня до самого верха.
«Как пожелаешь».
Звон сетчатого настила под подошвами ботинок до боли знаком. Поднимаясь по лестнице, она касается белой водопроводной трубы. Та холодная и дрожит от текущей внутри струи. Алексия отслеживает трубу до места, где та разделяется на две, потом на три, ветвится и превращается в водопроводное дерево. Лучшее, что она сотворила в своей жизни, – здесь, вделано в крышу мира.
Они ждут в мирадоре: кто-то сидит на ступеньках, кто-то перегнулся через перила, кто-то жмется к трубам. С платформы двумя уровнями выше на нее нацелена стрела.
Он появляется, как всегда, эффектно – мускулистая и гибкая фигура падает с высоты и легко приземляется на сетчатый настил. Небрежно присаживается на ступеньку. Теперь, когда Алексия знает, кто он такой, она понимает, что стоит за его золотым зубом и изувеченной рабочей рукой, – и он кажется ей еще более красивым и сломленным.
– Они могут убить нас всех? – Денни тычет большим пальцем в контейнер, прикрепленный к ее руке.
– Скорее всего, нет.
– Твое недоверие причиняет мне боль.
– Я знаю, кто ты такой.
– А я знаю, кто ты такая, Мано ди Ферро. Я снова в долгу у Корты. Ты хоть понимаешь, до чего плохо это сочетается с правильной, должной местью? – Большой палец теперь указывает на дерево из труб. – Это потрясающая работа. От нее зависит тысяча людей. Я у тебя в долгу, как полагается у Маккензи.
– Меня прислали с предупреждением, – говорит Алексия. – УЛА посылает бойцов, чтобы все сломать и зачистить Байрру-Алту.
– Мы отправим их обратно, как и остальных.
– Они заявятся с целой армией. Это будут профи, а не кто-то, оказавшийся по карману заббалинам. Боевые боты. С дронами в придачу.
– Мы с ними сразимся! – раздается женский голос из переплетения труб наверху. – Мы им покажем, кто главный в Байрру-Алту. – Звучат одобрительные восклицания – нестройные, неуверенные, словно людям не хватает дыхания.
– Продолжай, Мано ди Ферро, – говорит Денни Маккензи.
– У меня нет деталей. Но контракты подписаны.
– Кто их составил?
– Орел Луны.
– Ты предаешь своего нанимателя, Мано ди Ферро?
– Вы должны уйти! – в отчаянии кричит Алексия. – Отключите водопровод, разберите, унесите куда-нибудь подальше отсюда. Вот планы. Я знаю, вам придется отключиться от сети. – Она кладет на сетчатый пол старую карту памяти. От любого неосторожного движения та может провалиться и упасть туда, где ритмично гудит воздушная установка. Денни Маккензи хватает ее плавно и уверенно.
– Спасибо.
– Денни, я могу опустить эту штуку? – Лук и стрела дрожат. – У меня рука болит.
Валет Клинков поднимает руку. Пальцы разжимаются на невидимых рукоятях ножей и спрятанных шокерах.
– Я встретилась с твоим отцом. У «Горнила».
Все вокруг опять цепенеет. Но она не может молчать.
– Он сказал мне, что междоусобица должна закончиться. У нас есть враг покрупнее.
Денни Маккензи ничего не говорит.
– Чертова ловушка! – Голос невидимого мужчины эхом отдается от высоких сводов, полных машинерии. К нему присоединяются другие, пока трубы не начинают греметь и рычать от гнева. Денни Маккензи поднимает руку.
– Враг покрупнее?
– Драконы заключают союзы. УЛА разделена. Воронцовы вот-вот переметнутся на другую сторону, если Лукас одобрит их проект космического лифта. Все меняется.
– Бесплатный воздух и бесплатная вода – вот настоящие перемены.
– Это предупреждение – от Лукаса.
Денни рисует пальцем круг – незаметный жест, но обитатели Байрру-Алту снова растворяются в своем городе.
– Принято к сведению, Железная Рука.
И он исчезает. Алексия на платформе одна.
– Я вернулась ради тебя! – кричит она. Промышленный металл отзывается звонким эхом. – Я вернулась…
Как же он ненавидит эти суаре. Через день то прием, то банкет, то вечеринка, то праздник, на которых должен присутствовать Орел Луны. Через день то торговая делегация, то чьи-то представители, то ученые или какие-нибудь социальные карьеристы. Вечные петиции, лесть, нужда в нем. Просьбам нет конца.
– И вообще, чья это вечеринка? – спрашивает Лукас у Токинью.
«Ваша», – отвечает фамильяр.
– У меня что, день рождения?
«Нет. У Алексии».
– Я извинюсь перед ней позже.
Помощники Лукаса по связям с общественностью забронировали несколько люксов в Хабе Ориона. Комнаты переходят в галереи и балконы; занавесы из цветущих вьюнков загораживают вид от гостей, склонных к головокружению. Журчит вода, трио играет тихую печальную босанову. Сквозь заслоны из приглашенных, УЛА и деловых партнеров Лукас замечает Алексию. Она пригласила новую подругу, ту девчонку, Асамоа-Воронцову, с которой познакомилась в Святой Ольге. Шпионка, разумеется. Тут все шпионы. Обе привлекают внимание и вызывают восхищение своими вечерними платьями, почти – но не совсем – одинаковыми. В руках бокалы для мартини. «Голубая луна» снова в моде. Пить ее можно как патриотично, так и иронично.
– Прошу прощения.
Облако доброжелателей, лизоблюдов и шпионов расступается перед Орлом Луны.
– С днем рождения.
– Ты забыл, верно? – шепчет Алексия.
– Забыл.
– Кстати, мне двадцать восемь, – говорит она, и Лукас переходит на следующую светскую орбиту. Прикосновением к руке Аманды Сунь отсекает ее от круга избранных. Тростью раздвигает милый занавес из гибискуса и выводит женщину на балкон. Искусственное небо потемнело до цвета индиго, каждый медленно движущийся огонек выглядит пылинкой. Меридиан окутали сумерки.
– Итак, мы выглядели парой дураков, – говорит Лукас.
– Это я выглядела дурой. Тебя там не было.
– Виего Кирога посоветовал этого не делать.
– Разумный совет. Твоя сестра отымела меня в зад.
– Она трахнула нас обоих. Я слышал: защитница девчонки Асамоа вырубила твои дроны.
– Ей не угрожала никакая опасность, – отмахивается Аманда Сунь. – До той поры, пока ее тетка – омахене, девчонка неуязвима. Мы хотели посмотреть, как она отреагирует.
Да уж, неплохо получилось.
– Кстати, я так понял, Лукасинью не упомянул тебя в искусно состряпанном ролике, записанном в Кориолисе, – говорит Лукас. – А мне передал привет.
– Верно, – соглашается Аманда. – Но его все равно здесь нет, не так ли?
– Это было предварительное слушание, – не сдается Лукас. – Мы затеяли долгосрочную игру. Ты могла бы некоторое время побыть в Меридиане. Я хочу тебя кое о чем попросить.
– Хочешь услугу, Лукас?
– Ни в коем случае. Корта платят за все, что им надо. Речь о потенциальном контракте. Мне нужен программист – слово «хакер» еще в ходу?
– Да.
– Моя мать однажды спрятала код внутри системы управления зеркалами «Горнила», на случай крайней необходимости. Я хочу последовать ее примеру.
– Что тебе нужно, Лукас?
– Пятнадцать тысяч земных боевых ботов.
Аманда Сунь улыбается:
– Выбрал себе сюзерена, Лукас?
– Думаю о случае крайней необходимости.
– Это будет не бесплатно.
– Назови цену.
– Я хочу его увидеть, Лукас.
– Я не могу тебя остановить.
– Я хочу, чтобы кто-то из членов семьи поселился в Кориолисе.
– Ваш посол?
– Мы договорились?
– Договорились.
– Тогда боты твои.
Кивок, изгиб пальцев в традиционном приветствии семейства Корта – и долг службы, а также долг перед обществом призывают Орла Луны продолжить путь.
– Мадам Асамоа.
Абена извиняется перед другими гостями. Лукас ведет ее по дуге мимо музыкантов. Кивает, шевелит ногой в такт изысканному синкопированию.
– Вам нравится эта музыка? – спрашивает Абена.
– А вам нет?
– Я думаю, это претенциозно – восхищаться тем, чего не понимаешь.
– У меня так получилось с джазом. Целый музыкальный мир, чуждый мне. Я понимал лишь крошечную его часть – где он сливался с моей любимой босановой, – но также должен признать, что я знал, чего именно не знаю. Я решил самостоятельно научиться джазу – его крошечной части. Одиннадцать месяцев на борту «Святых Петра и Павла» позволили мне лишь царапнуть поверхность.
– Оно того стоило?
– Вот я здесь, вернулся к босанове. Мои юристы сказали, у вас задатки отличного адвоката. Вы хорошо проявили себя в суде.
Абене Асамоа хватает такта смутиться.
– Спасибо, сеньор Корта.
– От этого мне очень захотелось с вами познакомиться, сеньора Асамоа.
– Врага надо знать в лицо?
– Вы мне не враг. Но можете им стать, и это будет прискорбно. Как там люди говорят про мою семью?
– Лукас Корта не знает, что люди говорят про его семью?
– Окажите мне любезность, сеньора Асамоа.
– Корта режут.
– Семейные дела не должны покидать пределов семьи.
– Сеньор Корта, – говорит Абена, когда Лукас на прощание смыкает пальцы, – простите меня за прямоту, но Лукасинью не будет в безопасности, пока вы Орел Луны.
Лукас обходит музыкантов по кругу, приостанавливается, чтобы насладиться душераздирающим минорным септаккордом в Aos Pés Da Cruz, а затем подходит к членам УЛА. Те же лица, которые он видел угрюмыми под капюшонами дождевиков в Боа-Виста. Те же унылые деловые костюмы. Только одна из них, француженка, пьет.
– Мой собственный джин, – говорит Лукас Монике Бертен. – Рецепт Жуан-ди-Деуса. Я попросил дизайнера его воссоздать. Цветочный, с почти кедровым послевкусием.
Моника Бертен что-то бормочет в знак одобрения. Лукас уводит Ван Юнцин на второй, более уединенный балкон.
– Мы раздосадованы, мистер Корта. Дорогие наемники с подкреплением из ботов – и нам опять не удалось ликвидировать сброд, которым верховодит Валет Клинков.
– Они знают в высоком городе все закоулки и тайники.
– Их предупредили. – Мадам Ван прижимается к задней стенке балкона, у окна. Лукас опирается о балюстраду. – Кто-то в вашем офисе?
– Верность организации нам чужда. Семьи, контракты и любовники. Вот что дорого нашему сердцу.
– Это были вы?
Лукас холодно глядит на Ван Юнцин, пока она не отворачивается.
– Знаете, кто таков этот Валет Клинков? Денни Маккензи. По-вашему, я бы шевельнул хоть пальцем, чтобы помочь наследнику «Маккензи Металз»?
– Лишенному наследства.
– С Денни Маккензи легко справиться. Надо просто поднять цену на воздух. Я где-то однажды прочел, что Китай построил великую империю, монополизировав воду. Дыхание – куда более надежный мотивирующий фактор, чем питье.
– Все, что вы могли прочитать о Китае, написано людьми с Запада, – говорит Ван Юнцин. – Но мнение делает вам честь. – Лукас вызывает официанта и предлагает свежий холодный мартини. Ван Юнцин отмахивается от своего бокала. – Сойдемся на немедленном увеличении стоимости Четырех базисов. Мы ожидаем сообразного разрешения проблемы Байрру-Алту.
Ван Юнцин направляется к двери, за которой ждут проверенные коллеги, но Лукас припас напоследок еще один выстрел:
– До меня дошли слухи, что Дункан Маккензи встречался с правлением ВТО.
– Мы понимаем, что он должен был заключить контракт на замену «Горнила», – отвечает Ван Юнцин.
– Ваша информация устарела. Тот заказ отменен.
Хороша. Ей только что сообщили, что наемники Воронцовы ненадежны, а она не вздрогнула от неожиданности, ничем не выказала эмоций. Хотя услышанное ее потрясло. Пусть расскажет своим дружкам.
Музыканты берут паузу. Лукас следует за их главным к бару.
– Твои последовательности аккордов восхитительны, – говорит Лукас. Жоржи опирается на стойку локтями, Лукас прислоняется спиной – они видят друг друга лишь краем глаза. – Ты все упростил с той поры, как я слушал тебя в последний раз.
– В тот последний раз, чтобы послушать мою игру, ты набил клуб головорезами Корта, – отвечает музыкант.
– Оно и сейчас так, – говорит Лукас и переходит на португальский. – Я надеялся, что ты придешь.
– Жайме и Сабрина просили тебе отказать. Я почти их послушал.
– И все же ты здесь.
Бармен плавно подталкивает бокал через светящуюся стойку. Жоржи смотрит на его содержимое как на яд.
– Я воссоздал кашасу.
– Мне надо кое в чем признаться…
– Ты никогда не любил кашасу.
– У тебя плохо получается кашаса.
Бармен наливает чистый джин. Жоржи делает глоток и криво улыбается от воспоминаний.
– Но в том, что касается джина, ты хорош. Спасибо, что заметил. Я про последовательности аккордов. Я узнал, что можно предложить больше, воспользовавшись меньшим. Мне потребовалось время, чтобы по-
нять это, а в гитаре слишком много всего для одной жизни. В такой момент и находишь свой голос, свою гитару. Я ждал, что ты со мной свяжешься.
– Я подумывал над тем, чтобы приехать в Царицу и послушать тебя.
– Но вместо этого призвал меня к себе королевским приказом. Ты единственный в этом зале, кто нас слушает. Выглядишь хреново, корасан.
Лукас забирается на барный стул.
– С каждым днем становится легче. Понемногу. Я себе это говорю, но при взлете с Земли моему здоровью был нанесен ущерб. Глубокий, неисцелимый. Земля стремится убить тебя, говорят люди. Это правда. Просто все случается не сразу.
Перкуссионист и бас-гитаристка вернулись к своим инструментам и занялись настройкой, перебирая ноты и перебрасываясь ими.
– Я должен вернуться, – говорит Жоржи.
– Конечно, конечно. Жоржи, а потом ты не…
– Все кончено, Лукас. Ты все и закончил, если помнишь.
– Только выпить. Вот и все. Где-нибудь в тихом местечке. Самом тихом из всех, какие я разыщу.
Музыканты глядят на своего товарища.
Тот опять улыбается, болезненно и криво.
– Ну ладно. Только выпить.
– И просьба, Жоржи. Ты не мог бы сыграть…
– Águas de março?
– Да.
Любимая песня Адрианы. Она хотела послушать ее в конце: «Включи, включи снова, Лукас». Он отвернулся, чтобы добыть кофе – кофе и босанову, – и она ушла.
– Всегда рад играть Águas de março.
Лукас сидит у стойки и слушает, как Жоржи подстраивается под своих товарищей, добиваясь гармоничного звучания. Кивок – и они начинают второй сет. Лукас слушает до первого повтора, затем с трудом сползает с барного стула и возвращается к своим светским обязанностям.
Бармен отрегулировал подсветку так, что Лукас и Жоржи пьют посреди озерца мягкого золотого сияния. Они сидят по обе стороны угла, образованного стойкой. Бармен поглощен маленьким представлением, которое позволяет скучающей обслуге выглядеть занятой.
– Бар все еще существует, – говорит Лукас. – Руа Винисиус ди Морайс . Номер 49. На углу. Можно заплатить за столик у окна, где он и написал песню. Ее давно нет, но семья, по слухам, еще живет в Ипанеме.
– Ты там бывал?
– Нет. Побоялся, что реальность не выдержит сравнения с легендой.
– Это я могу понять.
– Бразилия, которую мы храним в своем сердце, всегда более совершенна.
Бармен подает две свежие порции джина по рецепту Корта. Над замерзшими бокалами клубится туман.
– Я тебя ненавидел, когда пришли земляне, – говорит Жоржи. – Их гребаные боты заглядывали в каждое глазное яблоко, регистрировали каждую душу. Царица Южная никогда не была благосклонна к семейству Корта, но теперь тебя там ненавидят.
– У них есть причины, – отвечает Лукас. – Я делал ужасные вещи. Чудовищные вещи. «Горнило»…
– Все в курсе.
– Все подозревают. Но никто ничего не знает наверняка, потому что не хочет знать. Все, о чем я мечтал, все, ради чего я это сделал, – теперь дальше от меня, чем когда бы то ни было.
Жоржи хватает дрожащую руку Лукаса. Свет от барной стойки сияет между их соединенными пальцами.
– Я привожу их всех сюда – союзников, врагов, соперников, любовников – и мы пьем джин, играем в драконьи игры, но никто из нас не подымает взгляд, чтобы посмотреть, отчего небеса потемнели. Аманда спросила меня, чего хотят Корта. По-настоящему хотят. Я ответил – семья превыше всего, семья навсегда, но она имела в виду не это, а говорила о мечтах. У Суней есть мечта, у Воронцовых есть мечта. Маккензи всегда бредили независимостью. Никто не знает, чего хотят Асамоа, но у них есть мечта. В тот раз я не смог ответить Аманде. Думаю, теперь могу. Моя мать была глубоко вовлечена в деятельность Сестринства Владык Сего Часа и вербовала из них мадриний, спонсировала их, помогала строить сестринские дома в Хэдли и Жуан-ди-Деусе. Майн-ди-санту Одунладе была ее исповедницей на протяжении последних месяцев. Сестринство было уничтожено, когда Лукасинью вывозили из Жуан-ди-Деуса.
– Резня Маккензи, – говорит Жоржи.
– Так вот как это называют?
– В Царице.
Жоржи поднимает палец, заказывая новую порцию выпивки.
– У меня нет времени на их божеств, но то, что привлекало мою майн, привлекает и меня. Этот мир – лаборатория, где люди ставят эксперименты над культурами, обществами и философиями. Новые виды политики и формы религии. Цель – создать нечто прочное. Земля погибает. Я это видел собственными глазами. Земля умирает и разлагается. Вся человеческая культура может быть разграблена и сожжена, уничтожена новыми идеологиями. Они не уважают свой мир. Если мы допустим единственную ошибку, Леди Луна нас убьет. Поэтому мы ее уважаем. Мы знаем, насколько хрупки. Нет причин, по которым человечество не могло бы процветать здесь на протяжении тысяч лет. Это была мечта майн Одунладе: общество, которое сможет просуществовать без катастроф десять тысяч лет. В два раза дольше, чем любая земная культура. Мне это нравится. Как будет выглядеть Луна после того, как меня не станет, и после того, как моих потомков в пятисотом колене не станет? Понятия не имею. Но что-то здесь будет существовать – что-то более крупное, мудрое и очень старое. Преемственность, Жоржи. Ты понимаешь?
Я боюсь за будущее, Жоржи. Я боюсь за Землю, а теперь и за наш мир. Боюсь за моего сына. Боюсь за него каждую секунду каждого дня. Боюсь, что разрушаю ту единственную вещь, которую поклялся сохранить.
А потом враги говорят, что я должен решать. Я должен выбрать сторону, которой буду хранить верность. И мне страшно это делать – я боюсь, что уничтожу все.
– Каковы альтернативы?
Лукас поднимает голову:
– Никто никогда не задавал этот вопрос.
Жоржи крепче сжимает пальцы:
– Ну?
– Власть, безопасность для моей семьи – или новая Луна.
– Звучит как противоречие.
– Боюсь, так оно и есть.
– Тогда упрости, – предлагает Жоржи. – Кое-чего ты можешь добиться.
– Я знаю, чего хочу, – говорит Лукас. – Проблема в том, что для этого, как мне кажется, придется отказаться от всего.
– Тогда все просто. – Жоржи отпускает руку Лукаса и легонько похлопывает его по груди. – Слушай свое сердце, корасан.
– Но мне страшно.
– Ах, – говорит музыкант. – Эти вечные мурашки от страха.
– Я боюсь, что, стоит мне выйти из Гнезда, Луна упадет.
Лукас поднимает палец, призывая бармена.
– Лукас, мне пора. Я должен вернуться в Царицу.
– Ты не обязан.
– Знаю, что не обязан. Но так надо.
– Ты мне нужен.
Рука касается руки на светящейся барной стойке, пальцы сжимаются.
– Я не могу, Лукас. Жизнь с тобой сделает меня пленником. Охрана за плечом. Вечный страх, что кто-то использует людей, которых я люблю, против меня. Ты красивый мужчина, но твой мир – сплошной яд.
– И я не смогу позвонить…
– Нет. Между нами ничего не будет. Это наша первая и последняя ночь вместе.
– Тогда поцелуй меня.
– Да, – говорит Жоржи. – О да, это я сделаю.
Потом он подбирает гитару. Двое мужчин – каждый с собственным бременем – неуклюже обнимают друг друга одной рукой.
– Лукас, твои страхи… Они рождаются лишь потому, что ты считаешь себя одиноким.
А потом остаются лишь бармен и Лукас Корта за светящейся плоскостью бара, и где-то во тьме – незримые, вездесущие, как ангелы, его охранники.
Комната теплая, уютно обставленная, в бежевых тонах, со вкусом оформленная гравюрами в рамках – и это смертоносная ловушка. Видья Рао сидит в мягком кресле, тяжело дышит, моргает ошеломленно, в панике. Э надо бежать, скорее бежать, надо что-то предпринять. Тысяча потребностей и понятий роятся, словно насекомые, а э даже пошевелиться не в силах.
За несколько мгновений до этого э былэ глубоко погруженэ в сюрреалистическую сеть Трех Августейших Мудрецов, тщательно удаляя все лишнее из придуманных ими вариантов будущего, открывая тессеры , намекающие на незримую мозаику. Намеков должно было хватить. Но Видье Рао всегда было мало намеков. Э возвращалэсь к Трем Августейшим Мудрецам снова и снова: закусочная в виде летающей тарелки в стиле гуги 1950-х годов, где все были марсианами на роликовых коньках; вселенная, состоящая из карнавальных надувных демонов; вечеринка в честь восхода солнца на Золотом Побережье 2020-х; индуистский пантеон, разговаривающий только ямбическими рифмованными куплетами. Каждый раз э открывалэ новые части мозаики. Изумление превратилось в страх, страх – в ужас. Э надо было увидеть больше, узнать больше. А потом случайное прикосновение к какому-то нерву пробудило вибрацию – включился сигнал тревоги, такой слабый, что лишь тот, кто провел множество дней в порожденном Тремя Августейшими Мудрецами калейдоскопе кувыркающихся реальностей, мог его ощутить. Служба безопасности получила уведомление. «Уитэкр Годдард» узнала, что увиделэ Видья Рао.
Если «Уитэкр Годдард» знает, то и земляне знают.
Э надо убегать – из комнаты, штаб-квартиры Лунарского общества, Меридиана.
Э выходит на балкон, тяжело дыша: грузное нейтро в сари. Э надо спешить. Э понятия не имеет, как это делается.
«Не туда, – раздается голос в ухе. На линзе высвечивается служебный выход. – Сюда».
Служебная дверь захлопывается сзади. На полпути вниз по лестнице э останавливается, заслышав грохот внутри клуба. Тот повторяется еще дважды, ближе. Э никогда не слышалэ ничего подобного.
«Флешетты , запущенные с дрона, – говорит голос. – Дрон все еще в здании».
Слышится продолжительный грохот, как от метеоритного дождя.
«Стандартный боекомплект – четыре обоймы».
Видья Рао с трудом ковыляет к двери в служебный переулок.
«Моту прибудет через сорок секунд».
– Кто ты? – спрашивает Видья Рао, открывая дверь. – Ты не мой фамильяр. Я не заказывалэ моту. – Э выходит в переулок – темную пещеру, вырубленную в скале.
«Вернись в здание».
– Скажи мне, кто ты, – требует нейтро.
«Вернись немедленно!»
Видья Рао видит огни, движение, массу; потом э неуклюже бросается назад в укрытие, а моту, разогнавшись, врезается в заднюю стену служебного переулка. Грохот удара заставляет э пошатнуться.
«Моту взломали».
Видья Рао оцепенело смотрит на обломки. Путь заблокирован. Э представляет себе, как пытается перелезть через груду искореженного алюминия и углерода. Назад. Прочь. К третьему повороту лестницы э уже еле-еле дышит.
– Активировать протокол личной безопасности «Уитэкр Годдард».
«Это „Уитэкр Годдард“ пытается убить тебя», – говорит голос.
Видья Рао рывком открывает служебную дверь. Верхний этаж штаб-квартиры Лунарского общества – сюрреалистический кошмар: каждая поверхность утыкана ядовитыми иглами. Погибель от ста тысяч шипов. Наверху лестницы лежит труп. Видья Рао подавляет тошноту и осторожно пробирается мимо принявшего мученическую смерть мертвеца, не забывая про иголки, торчащие из стен.
– Ты – это ведь они, верно? – спрашивает Видья Рао, спускаясь по широкой лестнице. Лунарский клуб лежит в руинах: кресла перевернуты, столы опрокинуты, бокалы и сумки, брошенные в спешке беглецами, валяются тут и там. Посреди вестибюля лежит единственная туфелька на высоком каблуке.
«Я – аспект Трех Августейших Мудрецов, – говорит голос. – Я представляю „Тайян“».
– Мне было известно, что в интерфейс проник кто-то еще, – говорит Видья Рао. Э, спотыкаясь, выходит на улицу. Дроны аварийной службы прибывают по дороге и по воздуху; э плетется между ними, извиняясь, пробирается через кордон зевак.
«Я следила за твоей активностью в интерфейсе, – продолжает голос. – Тот факт, что тебя хотят убить и „Уитэкр Годдард“, и земляне… заинтересовал нас. Вниз!»
Видья Рао кидается на мостовую. Что-то ломается, рвутся мышцы. Над э пролетает тень, ощущается внезапный порыв ветра. Вспышка золотого света – и эйные уши наполняет оглушительный рев. Кто-то помогает нейтро подняться. Каждый вдох как будто рассекает легкие битым стеклом. Посреди квадры Ориона бьются огромные крылья: свет вспыхивает на визоре летуньи, когда она разворачивается на новый заход. В каждой руке у нее по длинному клинку: крылья оканчиваются костяными лезвиями.
«Ты под защитой „Тайяна“, охрана прибудет примерно через двадцать секунд», – сообщает голос.
Летунья складывает крылья, готовясь камнем упасть вниз, неся смерть. Но замирает: воздух вокруг нее будто закипает. Она яростно бьется, пытаясь зигзагом уйти от бурлящего воздуха, но рой беспокойных черных пылинок неотступно следует за ней. Видья Рао видит на ее лице страх, а потом крылья распадаются на клочья трепещущих мембран. Костяные клинки рубят пустоту в отчаянной, безнадежной попытке за что-нибудь схватиться когтями. На улицах – крики, вопли. Размахивая руками и ногами, женщина падает на проспект Гагарина. Облако кипящего воздуха перетекает над улицей и зависает над нейтро дымчатым ореолом.
«Охрана на месте, – говорит голос. – Можешь звать меня Мадам Сунь».
– Пожалуйста, отойдите! – кричит Видья Рао зевакам. – Мое охранное облако нападет на любого, кого не сумеет распознать.
Людей не нужно предупреждать дважды. Подъезжает моту, открывается. Рой микродронов вливается внутрь.
«Это надежный транспорт», – говорит Мадам Сунь. Видью Рао отбрасывает на сиденье, когда машина разгоняется до полной скорости. Э оглядывается. Предчувствия не обманули нейтро: позади едет еще один моту, повторяя каждый маневр и маршрут первого.
«„Уитэкр Годдард“ использует систему для предсказывания твоих перемещений, – говорит Мадам Сунь. – Она может заглядывать в твое будущее максимум на три минуты с пятидесятипроцентной точностью. Это формирует крайний передний горизонт их настоящего. Точность составляет шестьдесят процентов в период до одной минуты, девяносто процентов – до тридцати секунд».
– Но ведь ты – та же самая система, – говорит нейтро.
«Я суб-ИИ на границе бэкдора, встроенного „Тайяном“ в Трех Августейших Мудрецов, – говорит Мадам Сунь. – Мои возможности по прогностическому моделированию ограничены».
– Ты правда леди Сунь? – спрашивает Видья Рао.
«Разумеется, нет».
– Вы очень похожи.
«Спасибо. Леди Сунь – главный пользователь интерфейса „Тайяна“, поэтому я создала себя, взяв ее за образец».
– Это необязательно комплимент.
«Знаю. Приготовься к внезапному торможению».
Моту резко тормозит. Нейтро швыряет вперед. Охранные боты вздымаются, словно нефтяное облако. Видью Рао бросает в сторону, когда моту разворачивается на сто восемьдесят градусов. Машина уклоняется от преследователя, который тормозит и поворачивает, но стоит нейтро потянуться к рукояткам, как моту опять сворачивает к 53-му Северному мосту.
«На 51-м спуске блокпост», – сообщает Мадам Сунь. 53-й Северный мост не предназначен для транспорта – моту несется по узкому лезвию строительного углерода, в миллиметрах от поручней. Любой, кто оказался на этом мосту, покойник. Видья Рао смотрит вниз. Огни. Пустота, полная огней. Верхушки деревьев и яркие павильоны проспекта Гагарина далеки и смертоносны, как мечты.
– Я вижу, как по восточной стороне приближаются машины, – говорит Видья Рао.
«У меня есть шестидесятипроцентная уверенность, что они не успеют нас догнать», – говорит Мадам Сунь. Три угнанных моту бросаются в погоню. Видья Рао долго смотрит назад. Две из трех машин пусты, их забрали со стоянки, но в третьей хакеры поймали в ловушку группу детей.
«Сворачиваем к 50-му Южному грузовому лифту, – говорит Мадам Сунь, и моту, выехав на пандус, спускается на три уровня. – Взломанный транспорт перекрывает основные выходы внизу, к проспекту Гагарина».
Преследователи отстают. Видья Рао молится, чтобы с детьми ничего не случилось.
Платформа лифта опускается со скоростью, которая вынуждает нейтро зажмуриться. Э открывает глаза от смутного ощущения вертикального движения. Моту плавно спускается по восточной стене квадры Ориона.
«Существует семидесятидвухпроцентная вероятность, что “Уитэкр Годдард” обнаружит мою связь с твоим фамильяром в течение ближайших трех минут, – говорит Мадам Сунь. – Мы неизбежно попытаемся опередить друг друга с предсказаниями».
Пророк охотится за пророком в переменчивых крытых аркадах будущего, которое может вот-вот настать.
Внезапно на них надвигается темная масса; ужасный грохот, толчок. Дрон-грузовичок доставки метнулся с восходящей платформы на нисходящую. Сдав назад на считаные сантиметры, какие еще оставались на платформе, машина таранит моту. Пластмасса трещит, раскалывается. Видья Рао вскрикивает. Грузовичок опять сдает назад и таранит. Сантиметр за сантиметром он спихивает моту к краю пропасти.
«Я не могу обойти взлом, – говорит Мадам Сунь. Еще один удар – и новый сдвиг навстречу долгому падению. – Готовимся покинуть лифт у следующей платформы. Однако…»
– Земляне это предвидели.
«Да. Их боевые единицы перемещаются, чтобы закрыть выходы».
Удар. Треск. Скрип.
– Откройте двери, Мадам Сунь.
Новый удар. Пластиковый пузырь покрылся трещинами, словно картина – кракелюрами.
«Я не советую…»
– Лишь на волосок.
Лепестки моту приоткрываются. Охранный рой нейтро просачивается сквозь щели клубясь, словно дым. Дроны окружают яростный грузовичок, атакуют его швы и панели. Кабели рвутся, из сочленений брызжет гидравлическая жидкость. Грузовичок теряет резвость, пытается проехать вперед, но движется по кругу. Останавливается как вкопанный. Охранные дроны высыпаются черным песком из его полостей и трещин и утекают сквозь сетчатое покрытие платформы лифта.
«У охранного облака закончился запас энергии, – говорит Мадам Сунь. – Я заключила договор с наемниками, которые встретят нас на Пятнадцатом и проводят в хаб Ориона».
– Станция под обстрелом?
«Как и БАЛТРАН. Но мы ни тем ни другим не воспользуемся».
Взглянув вниз, Видья Рао видит фигуры в боевых доспехах, ожидающие на рампе. Наемники. Когда э спускается на пятнадцатый уровень, бойцы без усилий запрыгивают на платформу.
– Вы в порядке? – кричит один на глобо с австралийским акцентом, заглядывая через частично открытый пузырь.
– Со мной все нормально, – отвечает Видья Рао. Ничего толком не разобрать из-за маски – ни лица, ни голоса.
– Теперь мы о вас позаботимся, – говорит наемник. – Надеюсь, у вас крепкий желудок. Поездочка будет та еще.
– Что происходит?
– Вы отправляетесь в путешествие на «лунной петле».
Если он сдвинется на сантиметр влево, колокол зазвенит. В лабиринте темно, и он слеп, но знает это каждой клеточкой тела.
«Выйди за пределы своей сути, – сказали ему. – Чем заканчивается твое тело? Верхним слоем кожи? Кончиками волос? Воздушными потоками, которые шевелят эти волосы? Сделай твое тело чем-то большим, чем тело, сделай свои чувства чем-то большим, чем чувства, и ты услышишь колокол до того, как он издаст звук, – ты почувствуешь его прежде, чем прикоснешься к нему».
Он чувствует третий колокол.
Он никогда не заходил так далеко в лабиринт. Тот делается у´же и запутаннее с каждым этапом, и Мариану Габриель Демария после каждой неудачи меняет расположение колоколов.
Дариус скользит вокруг и мимо колокола. Что-то касается его кожи. Раздается едва уловимый, нежнейший звон.
– Вот дерьмо…
И загорается свет. Дариус стоит на повороте коридора из промышленных панелей: один колокол висит на волос от его правого плеча, другой касается левого.
Перемещаться по лабиринту надо с помощью не только чувств, но и разума. А также эмоций. И интуиции. Если самый упрямый ученик пять раз не сумел пройти мимо третьего колокола, где учитель подвесит четвертый? Прямо рядом с третьим.
– Ладно, выходи оттуда. Леди Сунь хочет повидаться с тобой.
Дариус бьет в каждый колокол на пути к началу лабиринта.
– Это несправедливо.
Мариану Габриэль Демария бросает ему сумку с одеждой.
– Справедливо, несправедливо. Слабости. Луна – не справедлива.
– Вы подвесили эти колокола так, что их было невозможно обойти.
– А я говорил, что ты должен их избегать? Единственная инструкция – колокол не должен зазвенеть. Ты мог пройти под ним. Или подвязать веревку. Перерезать ее. Украсть язык. Если тебе это удастся, будешь Ладрон Супремо – в общем, всегда есть возможность пройти мимо колоколов. А теперь оденься.
Дариус заглядывает в сумку.
– Гандбольное снаряжение?
– Ты идешь на матч.
Транспорт ждет на выступе скалы: не обычный моту, который привозит Дариуса на уроки в школе Семи Колоколов, но аэрокар «Тайяна». Гандбольный матч в «Коронадо» настолько важен, что для него нужен представительский транспорт? Дариус взбирается по ступенькам в кабину. Турбореактивные двигатели разгоняются, машина взлетает и летит вниз с платформы высоко на башне Цзянь Мао. Дариус издает восторженный вопль, когда аэрокар пикирует вниз между «Тайян Автоматикой» и Первыми башнями, а потом переходит к горизонтальному полету, обходит Кингскорт и следует вдоль бульвара Царицы прямиком к пастельному яйцу Королевской Короны, что покоится посреди скопления шести башен.
– Можем еще раз облететь вокруг?
«Мне приказано доставить вас к Вдове без промедления», – говорит аэрокар. Он притягивает взгляды зевак, когда садится на аккуратный газон у павильона по продаже билетов. Двое из ухоженной свиты леди Сунь проводят Дариуса мимо очередей и турникетов, по всем лестницам, сквозь толпы, к дверям, которые открываются только для них, к семейным ложам: посреди трибун, достаточно высоко, чтобы видеть все действо, но не слишком – иначе кто-то из Суней не смог бы бросить мяч, чтобы начать игру.
Сунь Чжиюань, Тамсин Сунь, Джейден Вэнь Сунь, Сунь Лицю и Сунь Гуань-инь. Леди Сунь, а ведь она презирает гандбол.
– Что он тут делает? – спрашивает Сунь Лицю.
– Важно, чтобы он видел, как мы ведем дела, – отвечает леди Сунь.
– Он не… – начинает Сунь Гуань-инь.
– Генетика с этим не согласится, – перебивает леди Сунь.
– Хорошая рубашка, – говорит Джейден Вэнь Сунь. Дариус смущенно дергает себя за край рубашки с эмблемой «Солнечных тигров» в новом сезоне. – Можем с этим разобраться? У меня, знаете ли, игра.
– Компания под угрозой, – говорит леди Сунь. – Я недавно консультировалась с Тремя Августейшими.
– Вуду, – говорит Сунь Лицю.
– И кого я там могла встретить, как не Видью Рао?
– Экономист, консультант банка «Уитэкр Годдард», а также член Лунарского общества и Павильона Белого Зайца, – объясняет Дариусу Сунь Чжиюань.
– И сторонник концепции Лунной биржи, – продолжает леди Сунь. – Которую земляне агрессивно финансируют. То, что интересует Видью Рао, интересует и меня.
– Видье Рао удалось удрать из Меридиана на «лунной петле», – говорит Джейден Сунь. – Это было настоящее шоу. Дроны, погони на моту и все такое прочее. А также летающая киллерша.
– Знаю, – говорит леди Сунь. – Я помогала с побегом.
В ложе владельцев «Коронадо» воцаряется замешательство.
– И что же стало известно этому нейтро? – спрашивает Тамсин Сунь.
– Не знаю. Но зато знаю, что э проводилэ много времени с Тремя Августейшими, – говорит леди Сунь.
– Что такого они сказали э, что земляне попытались убить бедолагу прямо на улицах Меридиана? – спрашивает Сунь Гуань-инь.
– Это нельзя выявить, не продемонстрировав «Уитэкр Годдард» и землянам, что мы сами подвергали Трех Августейших допросам. Впрочем, я их спросила о потенциальных угрозах для «Тайяна» со стороны Лунной биржи. Им нужно Солнечное кольцо. Три Августейших предсказывают, что с вероятностью восемьдесят семь процентов Земля захватит контроль над ним на протяжении восемнадцати месяцев, чтобы снабжать энергией свой финансовый рынок.
В ложе владельцев «Коронадо» воцаряется ужас.
– Если мы начнем передачу энергии до того, как земляне запустят свою биржу… – говорит Сунь Чжиюань.
– Мы могли бы захватить рынок, – говорит Тамсин Сунь. – Зависимый рынок.
– Мы могли бы эффективно отдать кольцо в бесплатное пользование на год, – продолжает Чжиюань.
– Стратегия торговца героином, – замечает Тамсин Сунь.
– Есть проблема, – говорит Джейден Сунь. Он указывает наверх, через крышу «Коронадо» и через крышу Царицы Южной. – Нам нужен спутник-ретранслятор.
– Я поговорю с Евгением Воронцовым, – заявляет Чжиюань. – Я также выдвигаю предложение о немедленном включении питания на Солнечном кольце. Покажем Земле, что мы открыты для бизнеса.
– Это решение совета директоров, – говорит леди Сунь.
– В комнате нет кворума, – встревает Тамсин Сунь.
– Старшинство имеет свои преимущества, – говорит леди Сунь. – В случае финансового, политического или социального кризиса, когда выживание «Тайяна» находится под угрозой, старший член правления имеет право набирать новых членов правления. Я назначаю Дариуса Сунь-Маккензи в правление «Тайяна».
Взгляды, медленные кивки. В это время ведущие на арене разогревают аудиторию серией вопросов и ответов с быстротой пулеметной очереди. Грохочет музыка. Зрители вопят.
– Засвидетельствовано, – говорит Джейден Вэнь Сунь.
По трибунам снаружи снова и снова прокатывается радостный рев.
– Поддерживаю, – говорит Чжиюань.
– Засвидетельствовано, – говорит Тамсин.
– Значит, мы набрали кворум в этой ложе, – говорит леди Сунь. – Предлагаю немедленно запустить Солнечное кольцо и начать переговоры с ВТО и земными поставщиками энергии. Руки?
Руки поднимаются. Звучат невнятные «да».
– Принято, – говорит Чжиюань. – Решено, что «Тайян» включит Солнечное кольцо и начнет договариваться о контрактах на поставку с Землей.
– Что ж, если все улажено, – говорит Джейден Сунь, – можем поиграть в гандбол. Дариус, как самый новый член правления, можешь вбросить мяч.
Ведущие матча накрутили болельщиков – и местных, и гостей – так, что волнение толпы достигает кульминации. Зрители и комментаторы готовы, табло, экраны и дроны для съемки с близкого расстояния тоже. Игроки готовы. Джейден вручает Дариусу мяч. Тот меньше, чем ожидалось, и тяжелее; и по размеру, и по весу он подходит Дариусу.
– Брось его, как Сунь! – говорит Вдова из Шеклтона.
– Поглядите на меня.
Дариус спускается на помост. Трибуны «Коронадо» ревут так, что он утопает в потоке звуков, едва подняв руку. Он тянется за пределы собственной сути чувствами и плотью. Чем заканчивается тело? Рукой, которая держит мяч; кончиками пальцев, кожей самого мяча и кожей каждого из трех тысяч гандбольных болельщиков, зажатых в тесном овале стадиона. Дариус бросает – мяч летит прямо, высоко, как положено. Игроки прыгают, скульптуры в медленной гравитации: толпа вскакивает – и ее голос подобен грому.
Оба мальчика стоят на маленькой платформе Теофила с таким серьезным и мрачным видом, что Анелиза Маккензи еле сдерживается, чтобы не расхохотаться.
– Все взяла? – спрашивает Робсон.
Она поднимает длинный футляр с сетаром.
– Сообщи, когда доберешься, – просит он.
– А лучше, – встревает Хайдер, – сообщи, когда пересядешь в Ипатии. Там все очень запутанно.
– Я делаю пересадку в Ипатии каждый раз, когда собирается группа, – говорит Анелиза.
Вокзал в Теофиле – по сути, большой шлюз, обслуживающий составы, которые курсируют на отрезке до магистрали.
– Это другое дело, – серьезно отвечает Робсон. – Это тур.
Он прав. Это тур, и все по-другому. Десять ночей, восемь концертов от Меридиана до Хэдли, от Рождественского до Царицы Южной. Она не боится, что Робсон останется дома в одиночестве. Хайдер переедет к нему, и мальчишки станут настоящими маленькими домохозяевами. Она боится за Вагнера. Он вернулся из последней инспекционной поездки, что-то поклевал и свернулся калачиком в постели. Изнеможение. Тяжело там, в южном Море Спокойствия. Но Анелизу не обманешь. Он стоял где-то под пылающим небом, приняв свои лекарства, – и теперь надвигалась старая знакомая тьма.
Она встала рано, вычистила и упаковала сетар – тщательно, как религиозную реликвию. Вагнер еще спал, бормоча на языке, который не понимали ни она, ни ее фамильяр. Язык волков. Вагнер был таким красивым, измученным, уязвимым. Она его коснулась, и он перевернулся на другой бок.
– Я уезжаю, корасан. – Ему нравилось, когда она использовала португальские слова. – А ты спи. Тебе это нужно. Я позвоню, когда доберусь до Меридиана.
Он пробормотал что-то невнятное, открыл глаза, увидел ее и улыбнулся. Она его поцеловала.
Когда происходила перемена, у него появлялся особый запах. Сладкий и мускусный.
Мальчики позаботятся о нем на протяжении десяти дней тура.
Под гладкой поверхностью камня – гул, щелчки сцепляющихся механизмов, жужжание выравнивающегося давления. Состав прибыл. Шлюз открывается.
– Можете послушать, если хотите, – говорит Анелиза. – Мы проведем трансляцию концерта в Меридиане.
Робсон и Хайдер в ужасе от такого предложения. На мгновение ей хочется обнять Робсона, но это превратит незначительный грех в смертный.
Дверь, ведущая на станцию, открывается. Вагнер. Шорты, рубашка с короткими рукавами, сандалии. Волосы взлохмачены, взгляд затуманенный, и вообще он выглядит лунатиком. Темен и светел, неимоверно красив.
– Ты уезжаешь, – бормочет он. – Совсем забыл. Прости.
Анелиза ставит футляр с сетаром на пол и бросается ему на шею.
– Как же хорошо от тебя пахнет.
Она кусает его за ухо. Он рычит. Это тот Вагнер Корта, которого она помнит. Половина человека лучше, чем бледный призрак Вагнера Корты, пытающийся жить без лекарств.
Анелиза Маккензи берет свой инструмент.
– Присмотри за ним.
– Хорошо, – говорит Вагнер.
– Это я не тебе.
Он ни разу в жизни так не боялся.
Через несколько секунд он будет у двери. За дверью – его сын. Рука на набалдашнике трости дрожит.
– Он проснулся и с нетерпением ждет встречи, сеньор Корта, – говорит доктор Гебреселасси.
Кто проснулся, кто ждет? Лукас Корта Младший, Лукасинью? Лукасу приходится глубоко погрузиться в воспоминания, чтобы понять, где он видел сына в последний раз. Двадцать лунных месяцев назад, в вестибюле отеля «Антарес Хоум», в ночь перед свадьбой века. Прощальные слова: не напейся, не обдолбайся, не облажайся. Он поправил лацканы Лукасинью, скрывая комок в горле. Он никогда не хотел, чтобы Лукасинью стал супругом Денни Маккензи. Джонатон Кайод так гордился этим династическим браком, который должен был положить конец полувековой вендетте: Сияющие мальчики! Джонатон всегда являлся игрушкой «Маккензи Металз». Орел Луны умер, упав с высоты двух километров и обгадившись на лету, но Эдриана нашли с окровавленными клинками в каждой руке. Никто и никогда не называл Маккензи трусами.
И вот они, Сияющие Мальчики: один – бунтарь-сорвиголова, прыгающий по крыше мира; другой – иссушенная вакуумом оболочка, в которую порция за порцией впрыскивают воспоминания.
Все эти мысли проносятся в голове Лукаса за то время, пока его рука зависает над дверной ручкой. Какова скорость памяти?
– На что уставилась? – говорит он Луне, которая злобно хмурится рядом. Ее белая жуткая маска и вполовину не такая грозная, как собственная физиономия. «Лукасинью сделал это ради тебя. Я тебя не простил. Прощение – для христиан, а я не христианин». – Стой тут.
– Не утомите его, – приказывает девчонка.
Лукас входит в комнату.
Он подготовил остроумную фразу о том, что это второй раз, когда ему приходится навещать сына в
больнице после того, как тот надышался вакуума. Фраза исчезает. Лукас Корта в восхищении, Лукас Корта в ужасе. Мальчик на койке выглядит таким маленьким и худым. Но кости у него хорошие. Кости всегда были хороши. А он его увидел? Он вообще может видеть? Может, перед ним Лукас с половиной рта, половиной глаза, половиной лица.
– Извини, – говорит Лукасинью.
Лукас Корта едва добирается до стула. Берет сына за руку и падает без сил. Его грудь тяжело вздымается, дыхание сбивчивое, судорожное, он не смеет говорить, потому что вес единственного слова сломает все: и годы проглоченных обид, жесткой дисциплины, сдержанности и самоконтроля разрушат его.
Рафа-золотце и Лукас-тень. Обаяшка, интриган, оратор, боец. И волк.
– Пожалуйста…
Лукас так крепко сжимает руку сына, что причиняет ему боль.
– Ох, прости.
«Мы восстанавливаем его по чужим воспоминаниям», – сказала доктор Гебреселасси. Сеть, семья, друзья, любовники и любовницы.
– Ты знаешь, кто я такой? – спрашивает Лукас.
– Ты Лукас Корта. Ты мой отец. Моя мать – Аманда Сунь, моя мадринья – Флавия, – говорит Лукасинью. Он произносит слова медленно, прилагая все возможные усилия. – Аманда приходила повидаться со мной. Ты поэтому пришел?
Лукас не собирается говорить о бывшей жене и сделке, которую с ней заключил. Программы написаны, и дело за инфекцией, заражением – от одного бота к другому и так далее. Чтобы охватить все пятнадцать тысяч ботов, уйдет не больше тридцати секунд.
Будь здесь. Ты никогда не был с ним рядом. Пять часов по железной дороге, вокруг талии Луны – и ты займешься пересмотром своей сделки, своих интриг – того, кому можно и нельзя доверять.
– Знаешь, где ты раньше жил? – спрашивает Лукас.
– Там были большие лица, влажные от воды. Там было зелено и тепло. Боа-Виста.
– Если помнишь, я не часто бывал в Боа-Виста. Я жил в Жуан-ди-Деусе. Это еще одно место, которое принадлежало нам.
– Жуан-ди-Деус.
Лукас видит, как его сын с трудом соединяет название с деталями. Лицо Лукасинью светлеет.
– Там воняло!
Лукас от души смеется:
– Да. Воняло! Но я собираюсь вернуться в Боа-Виста. Я там кое-что затеял. Я собираюсь наполнить его живыми существами. Ты тоже сможешь там жить, когда будешь готов.
Лукас знает, что за ними наблюдают, их слушают. Команда медиков, занимающихся Лукасинью, факультет, университет с его секретными планами, бдительные гази. Его сестра – где-то недалеко. «Помогите ему вспомнить, – сказали Лукасу. – Покажите ему прошлое. Не пытайтесь показать ему будущее, ничего ему не обещайте».
Теперь, когда Лукас видит процесс, он понимает, что делают с его сыном, а с пониманием приходят сомнения. Кто контролирует воспоминания и решает, что выдвинуть на передний план, а что – убрать на задний, и чем вообще наполняют мозг Лукасинью? Лукасинью ничего не помнит про Жуан-ди-Деус, кроме вонючего воздуха. Лукас был отсутствующим, далеким отцом. Воспоминания, из которых состоит его детство, принадлежат мадринье. Так заведено у семейства Корта. Лукас думает про Алексию, которая росла в гнезде из обрывков чужих жизней и куталась в них как в одеяло. А потом – про своего сына, одиночку среди каменных лиц. Неудивительно, что мальчику хотелось испробовать все, что мир и люди могли предложить. Неудивительно, что при первой возможности он сбежал навстречу яркому свету.
Мальчик быстро устает. Внимание ослабевает, контроль над моторикой – тоже. Слова делаются невнятными, взгляд не фокусируется. Пора уходить.
– Сын.
Лукас обнимает воздушного змея из кожи, натянутой на ребра. Когда он открывает дверь, исцеляющие руки машин тянутся к Лукасинью из пола, стен и потолка, услужливо трогают. Переписывают его жизнь.
Нежный свет Земли, голубой планеты, ложится на поверхность Океана Бурь. Лунная ночь: города сверкают десятью тысячами огней, искры проносятся сквозь высокую черноту – капсулы «лунной петли» и БАЛТРАНа, корабли, точно редкие драгоценности. Пассажирский экспресс стремительным сияющим копьем отправляется на дальнюю половину мира. По обе стороны от широких железнодорожных путей лежит еще более широкий пояс чистой глянцевой черноты: спеченный лунный реголит, законсервированный и закаленный инженерами «Тайяна». Солнечное кольцо опоясывает восемьдесят процентов лунного экватора. Машины и бригады стекольщиков трудятся денно и нощно, продлевая полосу черноты через неуступчивые горы и кратеры обратной стороны. Команды юристов «Тайяна» ведут переговоры, пытаясь достичь соглашения с университетом, который не желает, чтобы его первозданный исследовательский лунный ландшафт разграбили промышленники и деляги.
Теперь, когда «Горнило» превратилось в шлак на поверхности Океана Бурь, Солнечное кольцо – самый большой возведенный объект в двух мирах, лента солнечных батарей шириной в сто километров и длиной в девять тысяч. Ночью – это чудо, черная бездна, полная звезд: она отражает небо, простирающееся в вышине. Небо, звезды и далекую голубую Землю. Солнечное кольцо настолько огромно, что даже тусклый свет планеты будет генерировать сто мегаватт электроэнергии. В лучах Солнца кольцо оживает. Его легко разглядеть с Земли: черная полоса, разделяющая Луну как полушария мозга. Оно спало два лунных года. Но теперь из Дворца Вечного света приходит приказ. Погребенные кристаллы микропроцессоров нагреваются и запускают циклы загрузки. Решетки солнечных элементов включаются; сегмент за сегментом просыпается энергетическая сеть размером с Луну. Подстанции «Тайяна» измеряют и корректируют питание. Семьдесят эксаджоулей энергии направляется в сеть корпорации семейства Сунь. Солнечное кольцо оживает.
