Запись беседы в «Шипре» засекретить не расшифровывая

ALEX: привет прости не было связи

THEO: слава богу

ALEX: ого я ожидал услышать дикую ругань

THEO: у меня уже осталось только слава богу

ALEX: ладно все подробности потом

ALEX: я с отцом некогда объяснять

THEO: в тюрьме?

ALEX: нет потом объясню

ALEX: это все русский бред

THEO: почему не в тюрьме?

ALEX: то есть ты прямо настаиваешь да?

ALEX: кто то пересмотрел тематической порнушки

THEO: fuck you

ALEX: вот именно

Отец буднично резал лимончик. Черт возьми, да что он там постоянно напевает?!

– А это твой минивэн? «Фольксваген»?

– А?

– Хиппи-бас. Ну вон же. Чей? Во дворе стоит?

– А-а, это Акима.

– Кого?!

– Ты что, не слышал? А еще в европах живешь. – Отец усмехнулся и жестом пригласил к столу. – Это известный современный художник, как это, акционист. Его в России мало знают, а за границей очень популярен… Да… Такой специфический мужичонка, с бородой, на бомжа похож… Он много всякого хлама натащил, вот таких «фольксвагенов» у него было два, второй прямо раскрашенный – под хохлому…

Отец так радостно это рассказывал – и так торопливо они чокнулись, без тоста, – и так быстро заглотил водку, как будто боялся свернуть с третьестепенной темы и хоть на секунду замолчать.

– …Он когда покупал квартиру здесь, ему сначала не хотели продавать. Ну ты понимаешь, это дом управделами, тут люди непростые, ну всякие народные артисты, конечно, тоже есть… Но они спокойные, а от этого – непонятно, чего ждать. Так что тут была целая дискуссия, прежде чем…

– Ладно, давай не будем о нем.

Отец замолчал. Разлил по второй. Это все-таки вползало – сначала как пауза.

Они сидели над рюмками, смотрели друг на друга, и это уже невозможно.

– Папа, что происходит?

– Ко мне приехал любимый сын.

Отец так смущенно хихикнул на «любимом сыне», что вышло тем более фальшиво.

– Ты же знаешь, что я не об этом.

Отец помолчал и будто передумал пить.

– Нас все предали.

Вот оно. Алекс не верил, что это происходит. Они все-таки разговаривают. После бесконечного московского зазеркалья казалось, что сон – вот это, а не все то.

– Предали в чем?

– Это долгая история. – Отец вздохнул, скорбно закатил глаза и показал заодно в потолок – в один угол и в другой.

– Может быть, выйдем в подъезд? – неуверенно предложил Алекс, перед этим медленно и долго вспоминая, есть ли здесь балкон. Но на балконе должно быть дико холодно.

– Уже не имеет значения. Выпьем за встречу?

А за что пили в первый раз?..

Пошло как-то тяжело, Алекс вспомнил про отравление и про то, что давно ничего не ел, и взялся за семгу.

Разговор не клеился совсем.

– А я живу с парнем.

Алекс сам не знал, зачем это выпалил. Видимо, это как взорвать плотину.

Отец невозмутимо раскладывал по тарелке финскую колбасную нарезку. По тому, как он неловко вскрывал ножом упаковку с неправильного конца, было видно, что повседневно он не имеет никаких дел с едой.

Плотина не взорвалась, а может, как раз взорвалась.

– То есть ты так и будешь молчать?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты будешь делать вид, что ничего не услышал.

Это не вопрос, а утверждение: Алекс понял, что ничего не меняется. Он откинулся на спинку стула. Все оказалось только иллюзией. Превращения отца в человека.

– Ну а что я должен сказать. Я очень рад, что у тебя все хорошо.

Ответ, в общем, был лукавый, если разбираться на трезвую голову, но Алекс почти обрадовался, как ребенок.

– И ты не будешь орать, что это ненормально и так далее?

– А я когда-то орал?

Отец разливал водку. Очередной тупик.

После того как выпили, Алекс тяжело задумался, но отец вдруг заговорил об этом сам.

– Ничего. Мы все ошибаемся. Я думал, что это плохо. Мы все так думали. Что это какая-то угроза, что ли. Угроза для нашей русской цивилизации…

Это, конечно, десятое издание всей той геополитической пурги, о которой Алекс успел благополучно забыть, как и слово servelat, но сейчас он только кивал, зажевывая. Он научился великодушию.

– Не это угроза. Это как раз близко… к традиционной форме, что ли. В конце концов, какая разница – мальчик с девочкой, мальчик с мальчиком? Если создается семья, если люди готовы, ну, строить здоровую ячейку общества, что ли… Если так выражаться…

Но Алекс офигевал слегка. Он все же отвык от этого советского naphthalene.

– …Сейчас ведь как? Вот в Японии. Я репортаж смотрел. Там власти, общество воем воют, потому что молодежи уже ничего не нужно – ни семьи, ни отношений. Ни мальчикам с мальчиками, ни девочкам с девочками… Им там даже уже секс не нужен. Они нанимают специальных девчонок, чтобы, там, сходить в кино или в ресторан. Просто где-то посидеть. Или поспать в обнимку. Да-да! Такое тоже есть! – оживлялся отец; Алекс и забыл, или не знал, что «секс» он произносит через мягкое «с», ужасно, как «сервелат». – Это не секс, не что-то такое… Просто лежат и спят. А высшее проявление нежности у них знаешь что? Знаешь, какая услуга?

Алекс уже не сомневался, что сейчас услышит какую-нибудь мерзость, но это даже любопытно.

– Когда она чистит ему уши! То есть парень приходит в такой бордель не бордель, лежит и балдеет, как кот, а эта девчонка нанятая сидит и ватной палочкой, натурально, чистит ему уши. Прямо показывали! Наши сюжет с японского телевидения перевели…

Иногда пещерность отца умиляла – если не начинать думать, что из этих пещерностей складывалась, как из кирпичиков, политика государства, и вот она уже не так невинно била по башке многих живых людей. Но сейчас, когда отец был отключен от творения этой политики (похоже – все-таки – да), этому – безобидному – можно было и усмехнуться.

– …Вот от этого мы пытались спасти страну.

– От чистки ушей?

– Алексей, не дури. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Существовали и существуют многие угрозы. Те, кто говорил, что это бред, – это были или наивные лопухи, но они еще в девяностые имели шанс понять, что к чему, или те, кто делал это корыстно.

– Агенты Госдепа, – саркастически кивал Алекс.

– Люди, которые хотят свалить. Например. Присматривают себе какую-нибудь хотя бы квартирку в Эстонии или потихоньку копят на болгарский паспорт. Ну, самые дешевые варианты. Всем под силу. И очень многие – глобально – не видят будущего у нашей страны и не хотят работать на это будущее, и вот они гораздо страшнее каких-то там агентов на зарплате, потому что их очень много. И они часто действительно не ведают, что творят. Это у них какое-то коллективное бессознательное, которое…

– Раскачивает лодку.

Как же противно. Момент истины, наметившийся было, обволакивало этим киселем, округлыми «правильными» словами, этой вечной слизью.

– Угроз очень много. Другое дело, что мы, может, не улавливали достаточно быстро, как они меняются. Боролись с какими-то, которые, может, уже не так актуальны, и не видели каких-то новых или недооценивали… Вот ты можешь смеяться над этой историей про японцев с ушами, и мне тоже смешно, но это просто яркий пример. Это не угроза, конечно, я еще не выжил из ума. Это маркер, что ли. Метафора. Которая показывает, что иногда это поле угроз может смещаться совершенно неожиданным образом…

Надо было срочно прекращать эту программу «Время», потому что отца вело по колее – с ветерком.

– Тогда, может, не надо было сидеть двадцать лет? – жестко спросил Алекс. – Чтобы новые лю-ди уже бы понимали, как выглядят новые угрозы?

– А мы бы на даче сажали рассаду, – весело откликнулся отец.

– А вы бы сажали рассаду.

Они помолчали.

– Ну, это долгий разговор, почему так получилось.

– А я никуда не тороплюсь.

– Да? – отец почему-то удивился. – Тогда пошли.

Он повел Алекса за руку, как ребенка (и это тоже было странным, как и все тактильные контакты сегодня: эти объятия во дворе), завел в ванную. Бил яркий свет, отражаясь в глянцевой плитке. Били белые, идеально откалиброванные полотенца. Папа включил вытяжку. Пустил воду. Максимальный напор. Душ. Ванная быстро наполнялась паром, по зеркалу туман побежал волнами, отец переключил на холодную.

Алекс уже понял, что здесь их не смогут слушать, и спокойно стоял – ждал.

Отец задумался, потом начал – глухим голосом.

 

Ты пришла в мою жизнь.

Ты единственная была.

Почему нет тебя, почему – чернота?

Ты дарила и сыну, и мне

Красоту неземную.

Теплоту, доброту…

И другой я не знал.

Очень больно.

Но хочется снова и снова

Вспоминать темный зал…

 

– Это что? – поразился Алекс.

 

Нашу молодость, честность.

То, что мы обещали друг другу.

То, что я для тебя обещал.

 

– Это стихи, которые я посвятил твоей матери, – ответил отец с какой-то неожиданно «земной», приземленной гордостью. – Там в конце должно быть, конечно, «тебе обещал», но это как-то совсем не укладывалось в ритм, поэтому…

– Папа! Сегодня погибли люди! – почти крикнул Алекс через шум воды. Он не верил своим ушам.

– А «темный зал» – это мы, когда познакомились, ходили в кино на…

– И это все, что ты мне хочешь сейчас сообщить?!

– А что ты хочешь услышать?

– Ну, например, чего вы хотели. Что это было вообще. Например.

Отец явно обиделся. Еще бы. Сын – и не оценил.

– Ну хочешь, так пойдем, поговорим, – сказал он с вызовом, рывком все выключил, и они вернулись в кухню. Указал Алексу на место за столом таким жестом, как будто они собирались подписывать коммюнике.

– Я слушаю, – сказал Алекс. Он оценил официальность.

– С какого места начинать? – вежливо осведомился отец.

Они как будто играли. Может быть, в допрос.

– Не знаю. С самого начала?

– С двухтысячного года?

– С девяносто девятого, – иронически бросил Алекс.

– В мире-то, дружок, натянуто как струна, вот-вот загудит. На нас идут таким походом, какой, может быть, пострашнее походов тех четырнадцати блику в девятнадцатом году.

– Папа, не ломай комедию, пожалуйста. Не лучший момент.

– Ну хорошо. Страна лежала в руинах. Ты знаешь, когда мы пришли в правительство…

– Когда это было? До нашей эры?

– …Мы узнали, что офицерам четыре месяца не платили зарплату. Офицерам! Армии! Ты понимаешь, что это такое? Страна была накануне краха! Бунта! Катастрофы!

– Шахтерам вроде и по году не платили. – Алекс пожал плечами. – И на заводах. Но хотелось бы вернуться к современности.

– Это другое! – Отец поднял палец, переходя на какой-то свистящий шепот. – Офицерам! Армии!

– Даже забавно, ты с таким значением это говоришь… Я бы еще понял, если бы ты сам был военным.

– Ты просто не можешь понять, что такое государственное мышление, оно либо есть, либо нет. – Отец как-то мигом поскучнел, выключился, принялся жевать рыбку.

Они больше не пили.

– Кстати, «офицеры», «офицеры», а ты же не служил в армии, – вспомнил Алекс.

– Как и ты.

– Ну я-то понятно.

– Ну вот, видимо, из-за таких «понятно» мы и оказались в такой жопе, в которой оказались, – с удовлетворением заключил отец. – Видимо, надо было сразу – как якобинцы. Не жалеть своих детей, не жалеть никого, бегать с вытаращенными глазами, как фанатики.

– И стрелять у стенки?

– У них была гильотина. – Отец мило улыбнулся. – Чему вас там учат, в ваших кембриджах?

– Мы отвлекаемся, пап. Я тут понял, что никогда тебя не спрашивал. Вот ты закончил филфак Петербургского университета.

– Ленинградского.

– Да. И почему-то тебя не призвали в армию.

– И – романо-германский факультет. Это уж, скорее, не «филфак», а «иняз» правильно говорить.

– Почему? У тебя что, была бронь? – Алекс с трудом удерживал тему.

– Бронь бывает во время войны. Учи матчасть, – как-то даже зло ответил отец.

– А что бывает не во время войны?

– Ну, например, тогда было такое понятие, как белый билет…

– А еще, я слышал, те, кто работал с КГБ, в армии не служили.

– А я слышал, что у вас там в Англии обезьяну выбрали в парламент, и что?

– Очень остроумно.

– Я учусь у тебя. – Отец взял себя в руки и улыбнулся. – Теперь учусь у тебя.

Они помолчали. Алекс поднялся, качнулся. Он понял вдруг, что дико устал, просто не держится на ногах – не от водки.

– Что ж, видимо, наш ужин подошел к концу.

– Что с тобой? Ты в порядке? – всполошился отец.

– Все нормально, мне надо поспать.

– Алексей, точно? Если что-то не так, ты скажи, я трубку подниму – тут доктор будет через три минуты.

– А ты уверен, что трубку тебе еще не отключили?

– Эх ты, балда. Я ж с тобой по-хорошему…

ALEX: тео я такой дурак

THEO: не сомневаюсь

THEO: что случилось?

ALEX: я думал с ним теперь можно как то по человечески поговорить

THEO: хочешь рассказать об этом?

ALEX: не уверен

THEO: знаешь что возвращайся домой

THEO: пусть эти русские сами разбираются в своих проблемах

ALEX: домой?

THEO: в uk ну ты меня понял

ALEX: кстати я рассказал ему о нас с тобой

THEO: ого круто и когда знакомство с родителями?

ALEX: никогда

THEO: у у я вижу буря оптимизма

ALEX: разве что на страницах учебника новейшей истории

THEO: в разделе русская смута

ALEX: ладно я вырубаюсь

THEO: vol 10 или 100

ALEX: хватит все хорош

Алекс проваливался в никуда, а последнее, что помнил, – это фиолетовые огни, мигающие в темноте, как космический корабль (всего лишь заряжается пауэрбанк), а отец заходит укрыть его одеялом, как в детстве, ну почему так поздно, всё.