В корпусе никогда не было жарко. Бывало сыро, прохладно и даже холодно, но жарко – никогда. В этот день облупленные стены, кое-где отмеченные черным маркером Лиса, источали приятную прохладу, которой хватало ровно настолько, чтобы хотелось прижаться к источнику тепла и подолгу его не отпускать.

– Ты как? Оживаешь? – Спящая шептала, хотя они лежали рядом на ее королевском ложе – на сдвинутых кроватях в центре комнаты, – и ее волосы оплетали Пакость цепкими блестящими лианами. Их запахи смешивались, рождая что-то новое в прохладном воздухе комнаты. Аромат яблочных семечек горчил едким табаком.

– Живее всех живых, – усмехнулся уголком губ Пакость.

Он лежал на спине, щадя заживающий ожог, все еще нездоровый на вид, но одновременно такой кричаще-живой, с пышущим жаром тощим телом. Волосы Спящей оплетали его, как дикий виноград каменную высокую башню, но не разрушали, не пили соки, а только мягко удерживали.

– Я испугалась, – признала она то, о чем можно было и не говорить. Просто ей не хотелось молчать. Каждый раз, слыша голос Пакости, она убеждалась вновь и вновь: он живой.

– Знаю. – Пакость почти виновато склонил голову к плечу. Словно это он сам прыгнул в объятия Темноты просто шутки ради. – Я не собирался вас пугать, веришь?

– Верю.

Думал ли об этом Пакость или нет, но Спящая почему-то явно представила, как один острый, как заноза, колючий вопрос сейчас мучает его и не дает покоя. А подошла бы она и лежала бы сейчас рядом, если бы он не пропал? Или по-прежнему бы отводила глаза в сторону и не замечала его настойчивых попыток к сближению?

«Подошла бы», – хотела сказать себе Спящая.

«Не подошла бы», – прозвучал в голове до тошноты правдивый ответ.

«Конечно. Не подошла бы. Ходила бы кругами, отворачивалась бы и повторяла себе, что времени мало и связывать себя ни с кем не надо».

Но Пакость пропал – и все эти ее страдания сразу как-то потеряли смысл. Пакость вернулся – и она забыла то, чему следовала большую часть жизни. Какой смысл грызть себя, что он может потерять ее через пять или десять лет, если она может лишиться его в любую секунду?

Спящая молча, ничего не объясняя, прижалась к Пакости плотнее и ткнулась лбом в плечо доверчивым и виноватым движением. Шершавая тощая ладонь тронула ее пушистые пряди.

– Знаешь, – задумчиво проговорил Пакость спустя несколько минут, – а я не боюсь смерти. Что такое смерть? Просто конец чего-то… Даже интересно, что там дальше. После титров. Ну там типа свет в конце тоннеля, рай там, ад и еще всякое… Как бы оно ни было, а это просто переход на новый уровень. Так чего бояться?

– Неизвестности? – тихо уточнила Спящая. Он, едва не погибший, говорил о смерти так легко и беспечно, что либо пугайся и молчи, либо вслушивайся и запоминай. Она слушала.

– Почти все наши страхи – просто боязнь неизвестности. Мы боимся темноты, потому что не видим, что в ней скрывается. Мы боимся перемен, потому что не знаем, что будет дальше.

Спящая подняла голову. Слова, которые она не собиралась озвучивать, выскочили сами:

– Я тоже не боюсь смерти, хотя никогда не думала о ней как о приключении. Я больше всего боюсь за родителей. Страшно подумать, что они будут чувствовать, если я умру. – Она покусала губу и добавила: – А еще страх не успеть закончить все дела. Но это уже и вполовину не так важно…

Пакость молчал – озадаченно или неловко. Горячее тело рядом теперь казалось напряженным. Когда она подняла на него глаза, он кривовато усмехнулся и пожал плечами.

– Ну родные это да… Я как-то не подумал. А должен был…

«И опять я все испортила…» – мысленно вздохнула Спящая, снова укладывая голову на плечо парня. Такая болезненная тема, как собственная смерть, с Пакостью далась ей легко, но это вовсе не означало, что он сможет спокойно ее слушать. Она перекатилась на живот и осторожно опустила подбородок на костлявую грудь, подальше от ожога.

– Что было, когда тебя поглотила Темнота?

В контексте их сегодняшнего разговора это был вполне невинный вопрос. Словно погоду обсуждали.

Пакость некоторое время молчал, но не неловко, а попросту озадаченно.

– А ничего не было… Совсем ничего. Бац – и уже валяюсь… – Пакость замялся, что-то усиленно вспоминая, и неуверенно добавил: – Ну как… Выплывал я, наверное, долго, просто ничего не было эдакого. Никто на меня не нападал, никуда не волок, я даже не помню, как обжегся… Ощущений, что там душа отделяется или еще чего, тоже не было. Или я не помню…

– А мне, кажется, это знакомо. Когда душа отделяется от тела.

Спящая сначала услышала эти слова, сказанные почти насмешливо, и только потом поняла, что произнесла их сама. Собственная сила показалась неожиданно тонкой иронией, изящной насмешкой над ее жизнью и ее болезнью. Почти умирать каждый раз, чтобы побывать в отдаленных уголках земли. Что это, если не маленькая смерть? Если не перенос души?

– Я о своей способности, – торопливо пояснила Спящая, встретив встревоженный взгляд Пакости. – Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, очень похоже. Я закрываю глаза и вылетаю, как шелковый шарфик из кулака фокусника. Сразу накатывает такая легкость, такая беспечность. Немо бы сейчас говорила об астральных путешествиях или еще о чем-то малопонятном, но я совсем не разбираюсь во всех этих тонкостях. А если это и правда душа?

– Но ты же не умираешь, – фыркнул недоверчиво Пакость, медленно садясь на кровати. Во взгляде его и в этом тоне было что-то такое, что Спящая почти ожидала услышать суровое: «Не пользуйся ею больше!»

– Не умираю, – согласилась она быстро, тоже поднимаясь. – Не умираю, потому что не покидаю этот мир. Я же просто путешествую по планете. И всегда ненадолго ухожу. – Сказанное было настолько простым и понятным, что Спящая искренне удивилась, как не додумалась до этого раньше. – А если я смогу вернуться? Если я, даже умерев, смогу вернуться и продолжить жить?

Недоверчивый взгляд Пакости не помешал ей с детской верой в сказку вцепиться в этот шанс, она уже представила, как покинет свое тело ночью в больничной палате, но лишь для того, чтобы повернуться спиной к манящему белому свету и остаться здесь.

– Мне просто нужно наловчиться управляться с этими моими путешествиями, и все!

Видимо, во взгляде Спящей Пакость увидел нечто такое, что заставило его протянуть руку и ободряюще погладить ее по щеке.

– Если у тебя получится – это будет отлично, – выдохнул он. – Не скажу, что мне прям верится, но… Мы же ни фига не знаем о смерти, по сути? Как тут можно спорить? Да?

– Да…

Она отправилась в первое после долгого перерыва путешествие, не покидая жесткое кольцо длинных рук. Отправилась, не веря в свой успех, без якоря в виде фотографии в книге. Она отлично помнила все тяжелые блестящие страницы и легко могла воспроизвести в памяти любую из них.

Слепящий белый песок пляжа, лазурные волны, расшитые кружевами пены, горько-соленые капли на лице. Слева грели блестящие бока причудливой формы валуны, а длинные, обманчиво-тонкие пальмы справа устало тянулись к воде. Спящая медленно склонилась и зачерпнула руками живую прохладную лазурь Индийского океана. Может, это было просто случайностью, но вернуться в тело на этот раз вышло намного легче. Тепло солнца сменилось теплом пахнущих табаком рук.

– Это похоже на глубокий сон, – хрипловато шепнул Пакость, стоило девушке открыть глаза. – Именно на сон, а не на смерть. Ты где была?

– На Сейшелах, – улыбнулась она, почему-то чувствуя смущение за такой простой выбор. Мягкие ладони погладили колючую от щетины щеку. – У меня руки должны быть влажными от океанской воды. Чувствуешь?

Пакость растерянно потер щеку.

– Не уверен, – усмехнулся он. – Но – верю.