Первой пришла боль. Бьющееся в груди сердце неожиданно превратилось в раскаленный пульсирующий комок, разгоняющий ее по венам и заставляющий корчиться в муках. Он ничего не видел и не слышал, не понимал, где находится.

Потом жар в груди утих. Влажный холод окутал его, заставляя тело мелко дрожать, а вмиг промокшие джинсы липнуть к телу.

Щеки защекотала длинная шерсть. Влажный язык заботливо слизал с его лица холодные капли, обдал неповторимым ароматом собачьей пасти и пропал. Этот язык и привел его в чувство. Теперь он ощущал, что не висит в воздухе, а лежит на чем-то сыпучем и влажном.

Пакость медленно открыл глаза и увидел сияющее чистотой утреннее небо. Когда ветви склонившихся над ним сосен перестали троиться и расплываться, Пакость, кряхтя, заставил себя сесть.

Кожа на груди горела. Опустив глаза, он увидел почерневшую, словно от пламени, сосновую шишку, а под ней – вздувшийся пузырями ожог. Вокруг вкрадчиво шептал неуловимо знакомый сосновый лес.

Пакость со второй попытки встал на ноги и привалился спиной к теплому сосновому стволу. Он помнил первые проблески рассвета за окном и сонную компанию на кроватях, помнил, как спешил уйти из спальни… и все.

Дедовские часы показывали половину девятого, а вот дату, к сожалению, сказать не могли. Пакость только надеялся, что это тот же самый день. Засунув часы поглубже в карман, он огляделся по сторонам, пытаясь понять, как здесь очутился и где это самое загадочное «здесь».

Ожог на груди ныл. Ощущения были такие, словно из него высосали все силы, хотя Пакость не мог понять причину. Он тогда просто переступил порог комнаты. Просто переступил порог и… Темнота.

Пакость вздрогнул. Если его поглотила эта самая загадочная Темнота, то он, если верить Лису, должен был пропасть бесследно.

Куда деваются те, кто неожиданно пропадает? И при чем здесь сосновый, так знакомо пахнущий лес?

– Если Лис что-то там молол, это еще не означает, что он говорил правду, – произнес парень вслух, чтобы себя подбодрить. – Разберемся, а потом и будем горевать… Погоревать всегда успею.

В этом лесу не было ни тропинок, ни каких-либо ориентиров, поэтому Пакость просто пошел… куда-то, цепляясь руками за сосны и увязая в рыжих иглах. Почерневшая шишка била по ожогу, и он снял ее с шеи и сунул в карман.

Некоторое время он шел в тишине, а потом, словно проснувшись, запели где-то вдалеке птицы. Окружавший его мир все больше напоминал «Ец», хотя едва ли мог им быть.

– Куда попадают те, кого поглотила Темнота? – хрипло спросил Пакость у самого себя. Звук собственного голоса помог немного взбодриться. – Если умирают, то чего-то как-то странно…

Пройдя еще несколько метров, он остановился перевести дух. Невероятная слабость гнула его к земле, наливая чугуном суставы. Мир, состоящий из теплых стволов с зелеными шапками, рыжих старых игл и пятен света и тени, плыл перед глазами и медленно вращался. Пакость чувствовал себя так, словно не спал не одну ночь, а минимум три. Чем дольше он шел, задыхаясь и спотыкаясь, тем больше окружающий мир отдалялся от него, словно прячась за толстым стеклом.

Потом подвернулась зыбкая, временами исчезающая, но затем вновь возникающая тропинка, и он пошел по ней, тяжело переставляя ноги.

Когда сосны неожиданно расступились, Пакость не сразу понял, что произошло. Лес теперь остался за спиной, и парень отстраненно оглядел убегающие в разные стороны серые ленты аллеек и таящиеся среди густых деревьев молчаливые здания заброшенного лагеря. Слева равнодушно смотрели в никуда одноэтажные домики вожатых, справа – медленно разрушающийся корпус распахнул рот двери в беззвучном вопле. Это был «Ец», узнаваемый и привычный «Ец», не похожий даже на тот, который описывала Спящая.

– Что за дела? – пробормотал Пакость отстраненно, касаясь кончиками пальцев своего ожога. – А как же… пропасть без вести?

Он не испытывал ни радости, ни облегчения. С каждым шагом идти становилось все сложнее и сложнее, старый асфальт превращался в тягучую серую массу, липнувшую к ногам и замедляющую шаг. На эмоции сил просто уже не хватало. Что бы с ним ни случилось, его хорошенько потрепало, даже если внешне этого было практически незаметно.

Пакость сцепил зубы и упрямо переставлял ноги, как игрушка с кончающимся заводом.

Потом он услышал крики, но не смог понять, с какой стороны они доносятся. Затем раздался громкий топот, и, подняв голову, Пакость увидел бегущих к нему Немо и Спящую.

– Ты где был? Ты где был?! – Возникший из ниоткуда Кит оглушил его своим криком.

Мир завертелся слишком быстро, и он не мог уследить за ним. Стекло, окружающее Пакость, стало еще толще. Он посмотрел на Кита равнодушно, отстраненно отмечая, что тот выглядит слишком уставшим и издерганным. Куда делась вечная хмурая мина?

– Не знаю… – выдохнул Пакость, несколько раз зажмурился и потряс головой, чтобы не рухнуть на асфальт.

– Идти сможешь? – Кит бросил короткий взгляд на ожог и подставил Пакости плечо.

– Смогу.

Мир завертелся еще быстрее, стекло снова нарастило толщину.

Спящая и Немо сейчас удивительно похожи, почти близняшки с одинаково опухшими красными веками и дикими взглядами. Синхронные движения превращали их в одно существо, темные волосы сливались с русыми, светлый сарафан перетекал в оскаленную волчью пасть. Четыре руки хватали его за плечи, четыре руки тянули его куда-то, два голоса что-то говорили, перебивая друг друга. Возник Лис – рыжие волосы дыбом, безразмерная ярко-желтая футболка резала глаза. Мальчишка махал руками, постоянно пытался заглянуть Пакости в глаза и прыгал вокруг него, что-то возбужденно рассказывая.

Что было потом – Пакость уже не помнил. Он все шел и шел, тепло солнца сменилось прохладой корпуса, и мир пропал для него совсем.

Несколько раз Пакость выплывал из тяжелого глубокого сна и снова проваливался в него, едва успевая отметить, что происходит вокруг. Открыв глаза первый раз, он увидел, что лежит на своей кровати, а Спящая с распущенными, как у русалки, волосами мажет ему грудь душистой мазью из тюбика. Когда он открыл глаза во второй раз, Спящую сменила Немо. Она сидела на спинке соседней кровати, уткнувшись в книгу, и не замечала ничего вокруг. В третий раз не было ни Немо, ни Спящей. Пахнущий отчего-то жженым сахаром Лис с карандашом за ухом сидел на полу возле кровати, закрыв глаза, и что-то тихо бормотал себе под нос. За окном было темно, а в комнате горел пристроенный на тумбочке фонарик.

Когда Пакость проснулся окончательно, солнце светило уже вовсю. Желтый от мази ожог не болел, пузыри уменьшились и помутнели. Парень полежал немного, глядя в потолок, и попробовал пошевелиться. Жуткой слабости не было и в помине, хотя он по-прежнему ощущал себя каким-то выжатым. Опустошенным.

– С возвращением, – послышалось со стороны.

Немо сидела на спинке кровати с книгой и устало улыбалась ему. Книга была прочитана уже на две трети.

– Спасибо. Ага. – Пакость спустил ноги с кровати и первым делом нашарил в кармане дедовские часы. Стрелки показывали начало одиннадцатого.

– Почти сутки спал, – сообщила Немо, сползая со своего насеста. Она секунду помедлила и подошла к нему на расстояние шага. – Мы возле тебя по очереди дежурили.

– Делать вам было нечего… – проворчал Пакость уже больше по привычке. Сам он был готов нянчить любого из их компании, но направленная на него забота ставила в тупик.

Вставать он пока не рисковал. Толстое стекло, которое изолировало его от мира вокруг, пропало без следа, но Пакость чувствовал себя больным.

– Мы думали, что тебя потеряли. Навсегда. Испугались очень. – Голос Немо, как часто и бывало, звучал отстраненно. Книжный Червь стояла совсем рядом, заложив руки за спину, и внимательно изучала его лицо.

– Не дождетесь, – ухмыльнулся Пакость.

Чувствовать свою важность всегда было приятно. Настроение постепенно улучшалось, несмотря на общее состояние.

Прислушавшись к себе, он таки поднялся и тут же зажмурился: комната взбрыкнула и завертелась. Отмахнувшись от Немо, которая героически бросилась на помощь, Пакость переместился к спинке кровати и оперся на нее. На губах был мерзкий привкус, похожий на кровь.

– Спокойно, – выдохнул он в первую очередь для себя. – Очухаюсь…

Сомнение во взгляде Немо он старался не замечать. Она стояла совсем близко и, хмурясь, прислушивалась к своим ощущениям.

– Ты знаешь, что с тобой… – Книжный Червь осеклась и покачала головой. – Не знаешь. И где ты был, тоже не знаешь. И как смог уцелеть.

– Иногда мне кажется, что ты мысли читаешь, – усмехнулся Пакость.

Он очень странно себя чувствовал. Отсутствовал буквально несколько часов, потом долго спал, но успел соскучиться по ним всем, по их странностям и привычкам.

– Эмпатия – это почти та же телепатия, – отозвалась Немо, ответив ему растерянной улыбкой. – Только не так круто звучит. Главное наловчиться.

– А ты наловчилась. – Пакость не спрашивал, он утверждал. Казалось, перед ним та же Немо – острый подбородок, искусанные губы, торчащие пряди, отсутствующий взгляд. Но в первые свои дни в «Еце» она бы никогда не подошла так близко.

– Только начинаю.

Дверь тихо скрипнула, сообщая о новом посетителе. Спящая, бледнее прежнего, на цыпочках вошла в комнату, увидела Пакость и бросилась ему на шею. В последнюю секунду, правда, вспомнила об ожоге и прижалась не к груди, а к плечу. Водопад распущенных волос скользнул ласково по его рукам, запах яблочных семечек окутал, заставив забыть даже о мерзком привкусе на губах.

Теплое тело, второй раз в жизни прижавшееся к его боку так открыто, заставило подумать, что ради этого стоило попасться Темноте. Наслаждаясь этим моментом, Пакость пропустил русые пряди между пальцами, а потом погладил Спящую по голове, как испугавшегося ребенка. Кажется, рухнула еще одна стеклянная стена.

– Да живой я, живой…

– Я так боялась… – прошептала она, обнимая его крепче. – Не знала, что делать. Никто не знал, что делать!

– Не надо было ничего делать! – возразил Пакость резковато, а потом уже мягче добавил: – Вот он я. Сам вернулся. Целый и невредимый.

– Что-то не верится, – хмыкнула Спящая.

Она чуть отстранилась от него и осторожно очертила пальцем ожог.

– Заживает хорошо. Это от чего у тебя, ты знаешь?

– От шишки, – пожал плечами Пакость и, неохотно сунув руку в карман, показал свой почерневший «кулон».

Спящая удивленно вскинула брови, с явной опаской потрогала шишку, но потом махнула рукой и снова прижалась к парню.

– Пусть Лис разбирается… – шепнула она уже куда-то в бицепс. – Или кто другой. Я в этом так ничего и не понимаю. Шишки еще эти… Может, не зря Лис столько их собирает?

– Может, и не зря, – равнодушно отозвался Пакость, который сейчас не хотел ничем заморачиваться. У него было ощущение, словно обдувавший его холодный ветер стих, а на смену ему пришло теплое весеннее солнце. Сбитые о стеклянную стену кулаки больше не кровоточили, исцеленные этим теплом.

Он обнял Спящую сильнее и сцепил пальцы у нее за спиной, намереваясь больше не отпускать. Даже если будет вырываться. Хватит. Набегалась от него. Русые пряди путались в пальцах, опутывая его, как стебли волшебного растения. Аромат яблочных семечек уже пропитал его кожу, заглушив даже запах табака.

Идиллию нарушил короткий хлопок: это книга Немо выскользнула из ее разжавшихся пальцев. Книжный Червь стояла на прежнем месте, уставившись в стену совиным взглядом, и задумчиво поглаживала себя по щеке кончиками пальцев. Звук упавшей книги не смог вывести ее из этой задумчивости. Чувствовала ли она сейчас их со Спящей или блуждала в лабиринтах мыслей – сказать было сложно.

Секунду спустя Немо повернулась к ним, встретилась со Спящей глазами и снова застыла. Почти минуту они вели молчаливый диалог, состоящий из одних только взглядов, и Книжный Червь отступила, опустив ресницы.

– Кит в честь твоего возвращения наделал конфет из жженого сахара, – бросила она невпопад, удивленно разглядывая свои руки с обкусанными ногтями и пытаясь вспомнить, чего в них не хватает. – Он тоже будет рад тебя видеть. А особенно Лис. Приходи.

Она ушла, оставив книгу лежать на полу вниз страницами.