Переливающееся небо потускнело и напиталось синими чернилами, предвещая приближающуюся ночь. Слезы успели кончиться, а щеки высохнуть. Спящая сидела в темноте на подоконнике комнаты, в которую переместилась, укутавшись в одеяло, и смотрела на незнакомый пугающий и волшебный «Ец». Невозможно длинный день перетек в безрадостный вечер, но она не ощущала ни страха, ни отчаяния, а только гнетущую усталость. Спящая успела перепугаться, проникнуться исследовательским любопытством, обрадоваться, разочароваться, снова перепугаться, успокоиться, пережить несколько десятков безуспешных попыток переместиться, впасть в отчаяние, найти в себе силы на новые попытки, успокоиться и впасть в состояние абсолютной апатии.

В этом «Еце» все корпуса были открыты, все кровати застелены, в чистой столовой стояли ряды столов, а на кухне блестели совершенно новые кастрюли и плиты, но при этом здесь совершенно не было людей. Ни детей, ни вожатых, ни воспитателей, ни даже сторожа. Никого. Первое время вид покрашенных качелей и новеньких зданий радовал глаз, потом постепенно начал настораживать, и только через несколько часов Спящая поняла причину. В этом лагере не просто не было людей, их никогда здесь не было. Все вокруг выглядело слишком гладким, ровным и абсолютно новым. Корпуса как будто выросли из земли с мебелью внутри – никаких зазоров, щербинок, неровных плиток и торчащих гвоздей. Не было написанных краской или фломастером инвентарных номеров, не было штампов на постелях и даже испачканных краской газет. В административном корпусе стояли пустые столы и стулья, на которых никто никогда не сидел, а пустые шкафы зияли разинутыми пастями. Весь лагерь был как пряничный домик из известной немецкой сказки, кричаще-новенький, чистенький, но при этом какой-то ненастоящий – натуральная ловушка. Спящая с нервным смешком определила себя на роль Гретель и теперь думала, кто здесь злая колдунья. Правда, хлебных крошек, чтобы помечать дорогу, она не нашла, как и любой другой еды. Тут совсем не было еды и воды, а еще газа и электричества. Все новенькие выключатели и краны оказались бесполезными игрушками. Это могло бы стать огромной проблемой, но ни чувство голода, ни чувство жажды за весь день так ее и не посетило. Не хотелось и спать, хотя она ощущала себя совершенно разбитой.

Внизу в темной траве горели десятки маленьких огоньков, бросая вызов темному беззвездному пока небу. Спящая уже знала, что это, а то наверняка подумала бы, что земля и небо поменялись местами. То, что она приняла сначала за обычные полевые цветы, оказалось впоследствии крошечным сказочным городом с домами, башнями и целыми дворцами. Его крохотных жителей она так и не увидела, хоть и просидела у домиков около часа, надеясь застать хоть кого-то. Сейчас, когда стемнело, эти самые жители зажгли в своих домах маленькие светильники и почти неразличимые днем окна уютно светились.

А еще, помимо загадочного крошечного народца, заплаканного мальчика и уродца-кота, здесь жил кто-то большой, покрытый белым мехом, которого Спящая видела среди сосен, и ожившие гипсовые статуи: горнист, носящий под мышкой свою отпавшую голову, и две девочки-пионерки с книгами. Пионерок кто-то покрасил в зеленый цвет, и, впервые увидев движущиеся к ней зеленые фигуры, Спящая с воплем кинулась наутек. Правда, статуи ее не замечали. Проходили мимо и общались между собой страшными скрипучими голосами. Хуже было с котом. Он постоянно подбирался к ней как можно ближе, свешивался откуда-то с потолка или со стены и смотрел белыми слепыми глазами, отстукивая хвостом зловещий ритм. Пару раз появлялся плачущий мальчик. Выглядывал из-за угла, всхлипывал и исчезал прежде, чем она успевала с ним заговорить. К вечеру Спящая устала и удивляться, и пугаться.

Она не ощущала ни тепла, ни холода, но все же закуталась поплотнее в ничем не пахнувшее одеяло и прижала колени к груди. Ее босые ноги, исколотые шишками и сухой травой, черные от пыли, казались какими-то чужими. Тут наверняка не работала мобильная связь, но Спящая пожалела, что по привычке забросила телефон в тумбочку утром сразу, как позвонила домой. А еще она очень надеялась, что мама за все это время ни разу ей не позвонила. Очень не хотелось бы ее пугать.

С родителей мысли перешли на друзей. Когда они спохватятся? Поймут ли, куда она делась, когда она сама не знает, куда забрела? Может, найдут босоножки? Может, она до сих пор лежит там в плачущем корпусе, а Пакость прямо сейчас тормошит ее и пытается привести в чувство? А может, она просто исчезла?

Спящая посмотрела на свои руки, потом снова на грязные ноги и пришла к выводу, что вряд ли ее тело может находиться в двух «Ецах» одновременно. Оставалось надеяться, что Немо что-то почувствует или Киту что-то приснится. А может, Шестой им поможет?

От всех этих мыслей ей стало не по себе. Не имея возможности ни на что отвлечься, Спящая прикрыла глаза и тихо запела, убаюкивая сама себя, первое, что пришло ей в голову:

На чернильном небе выплыла из-за тучи выпуклая, как форменная пуговица, луна цвета расплавленного золота. Она была настолько крупной и яркой, что казалась ненастоящей.

Голос Спящей креп, разгоняя пугающую безлюдную тишину. Она не знала, хорошо поет или не очень. Она пела всегда только для себя, когда что-то делала или хотела себя подбодрить, как сейчас. Девушка распустила косу и укрыла себя ничем не пахнущим плащом из волос. Яблочный запах остался в том другом, реальном мире.

Пару минут спустя рядом послышалось какое-то шевеление, но Спящая не обратила внимания. Опустив ресницы, она полностью сосредоточилась на песне. Слова, которые она никогда не учила специально, сохранились в памяти благодаря частому прослушиванию и сами срывались с губ.

Только когда совсем рядом кто-то тихо всхлипнул, Спящая оборвала песню. Кудрявый мальчишка, которого она целый день пыталась безуспешно вытянуть на разговор, осторожно заглядывал в дверь. Выкатившаяся луна светила в окно не хуже уличного фонаря, и Спящая видела блестящие глаза и круглые щеки. Заговаривать она не стала. Ждала, когда паренек или уйдет, или сам заговорит с ней.

Он пялился, сопел, переступал с ноги на ногу, но наконец-то выдал, укрывшись от ее глаз за дверью:

– Хорошо поешь…

– Спасибо, – равнодушно отозвалась Спящая, опуская подбородок на прикрытые одеялом колени. – Я не рассчитывала на зрителя.

– Ты злишься? – с опаской уточнил мальчишка из-за двери.

– Нет, слушай на здоровье.

– А ты еще споешь? – уже не так жалобно спросил он.

С пряничным домиком она промахнулась. Ситуация была не менее сказочная, но уже из другой оперы. Некое волшебное создание хватает заблудшего путника или путницу, заточает в своих владениях и велит развлекать его до конца дней. Спящая скептически усмехнулась. В сказках в такой плен попадали умницы и красавицы, которые отлично рассказывали сказки, пели, как соловьи, и были необычайно храбры. И ни в одной не было слабой трусихи с грязными ногами. Она пожалела, что рядом нет Немо, эксперта в области сказок. Та бы точно нашла выход.

– А ты уже не хочешь, чтобы я ушла? – уточнила Спящая, взглянув на мальчишку из-за завесы волос.

– Если только ты не будешь меня обижать, – ответил напряженно тот, смотря на нее уже с недоверием.

– И не думала. – Спящая чуть повернулась к собеседнику. – У меня нет привычки обижать людей. Разве что нечаянно. Я просто заблудилась и теперь не знаю, как вернуться домой.

Она думала, что мальчишка объяснит ей, что это за место, но вместо этого он снова спрятался за дверь.

– Ты тут живешь? – поняв, что так ничего не узнает, сама начала расспрашивать его Спящая.

– Да… – донеслось из-за двери недовольное.

– Давно?

– Всегда…

– Тебе тут нравится? – Она спустила ноги с подоконника.

– Нравится. Тут лучше, чем ТАМ. ТАМ только смеются и обижают.

– Там – это в реальном мире? – Понемногу она начала понимать, или же ей просто так казалось. – И ты сбежал сюда? У тебя, наверное, тоже какие-то способности?

Мальчишка не ответил. Спящая подождала немного в неуютной тишине, потом подошла и заглянула за дверь. Никого.

– Я тоже хочу уметь так исчезать.

Единственный, кто мог ей хоть что-то объяснить, снова удрал, оставив ее одну-одинешеньку в этом ненастоящем «Еце». Спящая прислонилась к свежевыкрашенной стене и сползла на новенький ровный линолеум, вытянув многострадальные ноги. Светлый сарафан после всех злоключений выглядел так, словно им полы мыли.

– Итак, что у меня есть? – спросила она у своих коленей. – Тут есть мальчик, которого я, кажется, видела на эстраде. Он по какой-то причине удрал сюда из работавшего тогда «Еца» много лет назад, использовав какую-то силу, похожую на мою… Или просто удрал, потому что хотел удрать, а «Ец» дал ему такую возможность. Может, как с Тук-тук-туком? Он придумал вот такой мирок и сам сюда попал. А теперь и я каким-то образом. Теперь вопрос: как выбраться из этой странной сказки? Может, мне надо думать, как Немо? Или Лис?

Удивительная догадка пришла вместе с воспоминанием об удивительных сказках, которые можно было услышать только здесь и только от одного человека. Их герои жили только в снах и на рисунках того, кто сочинял эти сказки. А может, они уже и вышли за эти границы… Из корпуса Спящая вылетела так быстро, как могла.

Ночь в этом «Еце» не молчала. Она гудела сотнями разных голосов, обладатели которых ругались, мирились, сплетничали, смеялись, причитали и пели. Деревья, так напугавшие ее днем, теперь проснулись и спешили наверстать упущенное. Сосны за корпусом пели слаженным хором что-то похожее на военный марш. Пели по-настоящему, человеческими голосами, сливающимися в один. Приближаться к ним было страшновато.

Спящая поспешила к родному корпусу, к широкой полоске травы между двумя строениями, где не горели огоньки крошечного города. Колючки впились в ее ноги, лезвия пырея исполосовали кожу, но она, путаясь в траве, добралась до середины лужайки. Там Спящая опустилась на корточки и, сама не веря в то, что делает, шепнула:

– Король Змей, как мне вернуться домой?