Потемневший иссохший скелет лестницы торчал из стены плачущего корпуса – ненадежный путь наверх, к темной пасти окна. Там, в полумраке забытых комнат, прятался кто-то несчастный, кто долгие годы оставался наедине со своим горем, не имея возможности ни поделиться им, ни попросить помощи. Одна эта мысль толкала Спящую по сложному для нее подъему, навстречу тому, кому она была нужна.

Плачущий там не был живым человеком. Но кем он был – не знал никто. Может, призраком, может, чьей-то ожившей страшилкой или еще кем-то. У Спящей не хватало фантазии и храбрости представить, кто может таиться в темных уголках порой обманчиво-дружелюбного «Еца». Оно напугало Пакость, который уже запросто передразнивает Тук-тук-тука и лезет в любое пекло. Одна эта мысль вызывала желание удрать без оглядки.

Но Спящая отчего-то верила, что плачущий ребенок, которого она углядела в своем видении, и плачущий корпус как-то связаны. Можно было помчаться к Пакости, Киту, отыскать Немо и поделиться с ними своими догадками, переложив груз ответственности на чужие плечи. А можно было самостоятельно найти отгадку. После того, что случилось с Немо, посетившей место аварии, Спящая чувствовала себя немного виновато. Сама-то с ними не пошла.

Коса тяжелой змеей соскользнула с плеча, когда она наклонилась и расстегнула босоножки. Каблуки совсем не подходили для грядущего путешествия. Самого что ни на есть реального, хоть и не слишком далекого. Бледная ступня, освобожденная от мягких ремешков, осторожно потрогала ржавый крошащийся наждак ступеньки.

Хлипкие перила царапали ладонь чешуйками высохшей краски, но Спящая держалась за них крепко, чувствуя, как неожиданно-ласковое солнце окутывает ее теплыми объятиями. Она не спешила, увлекшись не таким уж и сложным подъемом, даже на время забыла о своей цели.

Второе препятствие оказалось на порядок сложнее – пустая рама в разбухшей от непогоды двери, с которой дожди и солнце смыли весь цвет. Спящая была выше Немо и даже Кита, но была совершенно непривычна к подобным физнагрузкам. Преодоление его стоило Спящей надорванного подола и пары царапин на ногах.

Плитки пола обожгли холодом. Пыль и полумрак напали на нее, еще щурившуюся после солнечного дня, и уволокли в свой пустой мрачный мир. Совсем недавно тут были Лис, Немо и Пакость, но, как бы Спящая ни старалась рассмотреть их следы, ничего не получалось. Тут умирал яркий солнечный свет, едва переваливаясь через дыру в двери, тут затихали все звуки внешнего мира, а все проникшее сюда снаружи грозило исчезнуть навсегда. Она думала, что здесь будет страшно. Что она будет вздрагивать от каждого шороха и испуганно озираться по сторонам. Вместо этого Спящую охватило почти болезненное напряжение, вызванное ощущением абсолютной Пустоты, царящей тут и глотающей все без разбора.

Помедлив, Спящая пошла вдоль стены, уже практически не испытывая страха. Она толкнула одну дверь, потом вторую, третью.

Поддалась только четвертая. Четыре пустые кровати, дно которых покрывали знакомые узоры надписей, четыре тумбочки, встроенные в стену полки для вещей. Грязное оконное стекло давало совсем мало света.

– Привет, – позвала Спящая, чувствуя, как пыль оседает на ее губах. Воздух был затхлый, дышалось трудно. Она говорила на всякий случай, надеясь, что будет услышана. – Я пришла тебе помочь. Я хочу с тобой познакомиться. – Девушка произнесла это почти шепотом, неуверенно, и голос ее затихал в конце каждой фразы.

Мертвая комната хмуро молчала, не желая вести беседы.

Прислушиваясь, Спящая подошла к первой кровати у левой стены. Густая пыль, укрывающая пол, щекотала ступни. Не жалея светлого сарафана, она опустилась на твердую кровать, прямо на застывшие на ее дне гневные вопли, жалобы, секреты давно подросших и забывших о «Еце» детей, и устроилась на ней, поджав ноги. Коса свернулась тусклой змеей у плеча.

Так дышать стало еще тяжелее. Пыль была повсюду – на полу, на подоконнике, на кровати. Она витала в воздухе, кружилась и оседала на лице, волосах, на платье Спящей, делая ее частью этого мира. Лежать было неудобно, уже на второй минуте у нее начала болеть спина, на третьей – судорогой сводить ноги. Расслабиться и уже по проверенному методу мысленно видоизменять комнату из-за этого никак не выходило. Ни заполнить все мысленно детскими вещами, ни застелить кровати, ни представить четверых девчонок или мальчишек…

Тогда она занялась своим состоянием. Спящая очень любила уют и стремилась создать его в любых условиях, будь то больничная палата или комната санатория. Он был как большой пазл, состоящий из множества кусочков: букет на тумбочке, маленькая вышитая подушка на кровати, тонкий, но теплый плед, календарь на стене. А самым главным были запахи. Ароматы корицы, кофе, шоколада, жасмина и конечно же яблок застыли в косметических средствах, ароматических свечах и прочем, что можно было спрятать в сумку и увезти с собой. Она чувствовала слабый запах своего любимого эфирного масла из яблочных семечек и представляла вместо жесткой старой грязной кровати уютный диван и теплый плед, вместо слабого света солнца – приглушенное свечение лампы под абажуром. Сначала было трудно. Потом боль в спине немного отступила, и собственные фантазии помогли забыть и о пыли, и о пожиравшей все пустоте.

А потом она перестала ощущать твердую кровать. Тело стало невероятно тяжелым, при этом растеряв чувствительность, и Спящая затаила дыхание, старательно думая о том, какой должна была быть комната в то далекое время, когда здесь отдыхали дети. Вот-вот должны были начаться семь секунд сплошного вакуума – перенос.

Потолок – белоснежный, покрытый свежей штукатуркой. Стены – чистые, недавно выкрашенные. По полу пролегли красные с зелеными краями дорожки. Крепкие светлые тумбочки, аккуратно застеленные кровати спрятаны под сине-белыми покрывалами, на каждой – белоснежный треугольник подушки. Картинка выходила до тошноты идеалистическая – прямо как из рекламного буклета. Заметив это, Спящая хотела приглушить белизну наволочек, добавить на стены трещинок, а на мебели царапин, но не смогла. После трех неудачных попыток она осознала, что лежит с открытыми глазами. Все то, что она выстраивала в своем сознании, непонятным образом стало реальным.

Спящая села, вопреки всем законам своих путешествий, ощущая себя не призраком, парящим над полом, а человеком из плоти и крови. Кровать, на которой она лежала, омолодилась лет на двадцать, покрывало и подушка хранили отпечаток ее тела. На наволочке остался серый след от ее измазанной пылью щеки. Комната была идеально чистой, но пыль, покрывающая одежду и кожу Спящей, никуда не делась.

Она погладила грубоватую ткань ничем не пахнущего покрывала, потом отогнула угол и увидела белую простыню, а под ней плотный полосатый матрас. Надписи на дне кровати исчезли, и она сама выглядела так, словно вчера приехала с завода. Разве что не пахла свежеспиленным деревом. Тут совсем не было запахов.

Последнее заставляло насторожиться, но Спящая списала это на странный перенос.

Температура воздуха не изменилась, а точнее, она просто не ощущалась. Не холодно, не жарко. Никак. Звуков тоже не было. Не звучали детские голоса, не топали десятки ног по лестницам. Некоторое время она просто прислушивалась, а потом подбежала к окну. Знакомые сосны, покачивающие ветвями на ветру, немного ее успокоили – хоть что-то неизменное было в незаметно изменившейся комнате.

– Как-то плохо вышло, – тихо сказала себе Спящая, отряхиваясь от пыли. – Может, сюда еще никто не заехал? Это какой год-то?

Боясь столкнуться с вожатым и воспитателем, девушка все-таки отворила белоснежную дверь и на цыпочках вышла в сверкающий отремонтированными стенами коридор. Плитка пола под босыми ногами была чистой и приятно прохладной. Никаких трещин, потеков и грязных разводов.

Она повернулась к пожарной лестнице, но передумала и пошла в ранее не виденную часть корпуса – к центральным ступенькам. Запаха краски не ощущалось, но Спящая боялась коснуться плечом или локтем стены, чтоб не измазаться сильнее.

Лестница, которая легла ей под ноги, еще понятия не имела о том, что такое толпы больших и маленьких людей в кроссовках, сандалиях и шлепанцах, постоянно снующие туда-сюда. Проскочив светлый, чистый холл, Спящая выскользнула в распахнувшиеся от одного касания двери и остановилась.

«Ец», начинавшийся за порогом, был не просто омолодившимся, удивляющим ровными аллейками, ухоженными лужайками и новехонькой беседкой напротив. Он был совершенно другим, хоть и узнаваемым.

Первое, что бросилось в глаза, – небо. Вроде бы все то же голубое, но при этом переливающееся перламутром, как створка ракушки. Облака – обмотанные белой шерстью веретена – тянулись по небу длинными белыми полосами от гигантских когтей. Вокруг ни души, но слабый ветер, то и дело поглаживающий ее волосы, доносил тихий многоголосый шепот, звучащий на грани слышимости.

– Я хочу обратно, – сказала Спящая ветру, обнимая себя за плечи. Этот другой «Ец» мало походил на лагерь из прошлого, а ощущение пустоты уже не вызывало ничего, кроме страха. И тем не менее она спустилась со ступенек и, осторожно ступая и оглядываясь, пошла по аллейке.

Кору деревьев, толпящихся за беседкой, покрывал странный узор. Только подойдя почти вплотную, Спящая увидела, что это такое. На каждом стволе, будь то абрикос, тополь, сосна или акация, проступило отчетливо различимое человеческое лицо. Лица были разные – мужские и женские, молодые и старые, и все спокойные, расслабленные, словно уснувшие. Спящая, холодея, отступила прочь, очень не желая их будить. В лицах этих не было ни капли враждебности, но, чтобы принять их спокойно, нужно было быть Лисом или Немо. Или Пакостью на самый крайний случай.

Из окна корпуса, в котором они жили, вытек-выскользнул черный, как смола, тощий, гибкий кот весьма странного вида. Упал в траву, совершенно не по-кошачьи перекувырнулся и заскользил змеей, волнуя зеленое озерцо лужайки. Ушастая круглая голова, весящая, наверное, как все остальное тело, как-то держалась на тонкой шее. Спящая очень любила кошек, но ползущий уродец пугал и не вызывал желания знакомиться поближе. Она сделала шаг назад, уже решив вернуться туда, откуда пришла, когда почувствовала на спине чей-то взгляд.

На аллейке, в трех шагах от нее, стоял мальчик лет десяти, а то и меньше. Кудрявый, пухлый, розовощекий. Эдакий любимый бабушкин внук, приезжающий к ней в деревню на лето из пыльного города. Правда, вид у него был совсем не счастливый. Припухшие глаза, красный от слез нос, на щеках мокрые дорожки. Спящая не видела его раньше и не могла рассмотреть детально в своем видении, но она сразу поняла – перед ней тот, кого она искала.

– Привет. – Страх мигом куда-то делся, и она улыбнулась ему как можно приветливей. – Ты не подскажешь, что это за место?

Мальчик посмотрел на нее из-под светлых кудрей, спадающих на лоб. Губы и округлый подбородок мелкомелко задрожали.

– Что же ты… – Спящая протянула ему руку. – Не плачь. Я пришла, чтобы тебе помочь, только… Я не совсем поняла, где именно очутилась.

– Уходи! – всхлипнул мальчуган, не дав ей договорить. Крупные слезы хлынули у него из глаз и потекли по щекам, капая на воротник чистой рубашки. – Уходи! – Он махнул на нее пухлым кулаком, совсем не грозя, скорее в защитном жесте.

– Почему? – Спящая миролюбиво вскинула руки. – Я же хочу помочь, глупый! Погоди! Погоди…

Последнее слово было обращено к пустоте. На сером асфальте остались темные точки слез, но ревущий мальчишка неожиданно исчез, словно и не было его никогда. Только в корпусе громко хлопнула входная дверь. Растерянная Спящая потерла ладонью глаза и осторожно обернулась, проверяя, не появится ли он снова у нее за спиной. Никаких плачущих детей не наблюдалось. Черный змееподобный кот с огромной головой лежал, вытянувшись на траве, и пристально смотрел на Спящую огромными белыми, как горящие фары, глазами.