3 мая. Там же

– Меня зовут Эмили Перкинс, – говорит она.

– А как же Альбион?

– Доктор Уэйверли находился под впечатлением от стихов Уильяма Блейка. У него есть поэма под названием «Видения дочерей Альбиона». Кажется, в честь этой поэмы он назвал свою яхту. У него был дом в Питтсбурге, куда он приводил заблудших девушек, и если те соглашались остаться, они принимали новое имя в знак начала новой жизни. Мне он предложил назваться Альбион.

– Это в Гринфилде? – спрашиваю я. – Дом с написанной на стене цитатой?

– Мы относились к баптистской церкви неподалеку, но финансировал все Уэйверли. А миссис Уэйверли руководила.

Я вижу, насколько этот разговор всколыхнул ее сердечную боль – она подносит чашку к губам, но не пьет, а рука дрожит.

– Сколько тебе было лет?

– Я была совсем юной. Родителей я не знала. Всю жизнь кочевала по приемным семьям, а потом меня приютила миссис Уэйверли. В пятнадцать и шестнадцать я была бездомной, сидела на мете и таблетках, вместе с группой ребят мы катались по округу Вашингтон и Западной Вирджинии, на несколько недель занимали заброшенные дома или старые амбары, а то и просто устраивались в лесу и взрывали себе мозг. Меня забрали за хранение наркотиков и признали виновной, но я была несовершеннолетней, так что меня отправили на реабилитацию. Там я начала себя резать, говорили, что я склонна к суициду. Когда мне исполнилось восемнадцать, меня перевели в психиатрическую лечебницу и назначили психотерапевта. Так я познакомилась с Тимоти.

– Он был твоим врачом?

* * *

Мы встречались раз в неделю. В первый раз он просто посмотрел на меня. У него такие голубые глаза… Он словно меня оценивал, формировал обо мне мнение за эти несколько секунд. Я сказала, что не пытаюсь покончить с собой, не понимала, что делаю, просто резала руки, а он улыбнулся и ответил: «Теперь все это в прошлом, все в прошлом». И я почувствовала себя прощенной. От одних этих слов.

Я провела там два года, но раз в неделю встречалась с Тимоти, а потом три раза в неделю, когда он начал готовить меня к сдаче экзамена и получению школьного аттестата. У него не было собственного кабинета, и когда мы встречались, он просил своего коллегу выйти и закрывал дверь.

Однажды он запер дверь и сел, выглядел он так, словно что-то обдумывает. А потом сказал:

– Эмили, за эти слова меня могут уволить. Я могу потерять работу, испортить всю карьеру. Но я должен это сказать, и мое желание это сказать превосходит страх потери работы. Я хочу рассказать тебе про Иисуса Христа.

Я уж забыла свою реакцию – может, закатила глаза. Не помню. Помню только, как Тимоти схватил меня за шею и сдавил. Я даже закричать не могла. В глазах почернело, а он, видимо, заметил это по моему лицу и отпустил, дав вдохнуть, но сам он дышал еще тяжелее, чем я. Через минуту он успокоился и извинился.

– Я не должен был этого делать, – произнес он.

Он сказал, что до сих пор борется с собой, но душа его чиста, все мы – чистые души, неприкосновенные, как бы ни истязали свое тело. Он сказал, что, несмотря на мое падение – наркотики, попытки порезать себя, – Христос все равно меня спасет и я могу переступить за свои границы, потому что, пусть тело мое испорчено, но душа чиста. Мол, все мы рождены во грехе, наши тела заманивают нас в ловушку греха, но души отражают подлинную сущность Бога.

Он подарил мне Библию в синей кожаной обложке, на ней было золотыми буквами выбито мое имя. Велел мне читать Евангелие. И показал где. Обратил мое внимание на слова, отпечатанные красным. Это часть нового курса обучения, сказал он. Потом отпер дверь и попрощался до послезавтра.

Я могла бы пожаловаться охраннику, который провожал меня обратно в палату. Могла бы сказать медсестрам за ужином, но не стала. Я испугалась. Испугалась того, что мне не поверят или ничего не сделают, а он об этом узнает. Я смолчала.

Тем вечером я читала Евангелие из страха, но ощутила перемены в себе и поверила, что меня коснулась благодать Иисуса. По крайней мере, мне так казалось, ведь это было так приятно. С тех пор прошло уже много времени, но когда я впервые прочитала Евангелия от Матфея и от Марка, о крещении Христа в Евангелии от Луки, мне казалось, что душа оттаяла, как будто была ледяной, но внутрь проникло невероятное тепло. Я упала на пол палаты и встала на колени у кровати, не зная, как молиться, а просто повторяла: «Боже, помоги мне, Боже, помоги мне», в истерике повторяла эту фразу и с каждым словом чувствовала, как меня переполняет любовь Иисуса.

В ту ночь я стала обращенной. Ощущала себя под защитой высшей силы. Я перечитала Евангелие и начала читать Бытие, а когда снова увиделась с Тимоти, сказала ему, что если он еще раз ко мне прикоснется, я на него настучу. Он только улыбнулся и сказал, что, увидев мое спасение, он тоже озарился этим внутренним светом. В конце встречи мы пожали друг другу руки и вознесли молитву Господу.

По его рекомендации меня выпустили, и он поместил меня в дом миссис Уэйверли. Думал, что я буду жить там в общине. Он представил меня миссис Уэйверли, ее звали Китти.

Теперь-то я понимаю. Китти вроде бы стояла во главе, но контролировал все Уэйверли. Он читал проповеди. Рассказывал про миссионерские поездки на Гаити и показывал фотографии пыльных деревушек, где находились прежние обитательницы дома. В доме Китти жили совсем молоденькие девушки, студентки, приехавшие в Питтсбург из других городов и стран, одинокие девушки, сбившиеся вместе в поисках дружбы и товарищества. Нас поощряли общаться друг с другом и вербовать в общину новых людей, но ограничивали контакты с теми, кто не интересуется религией. Мы ходили в походы в парк Огайопайл. Я была по-настоящему во все это влюблена. Я приняла имя Альбион, и Тимоти называл меня сестрой во Христе.

Как-то в субботу после обеда Тимоти и Уэйверли навестили меня в комнате наверху. Мы вместе помолились, и Тимоти объяснил, что произойдет. Я до сих пор помню, насколько спокойно звучал его голос. Уэйверли забрался в постель и поджидал меня. Он целовал меня так, будто хочет выпить, но трахал, словно меня там вообще не было. Мне хотелось бы объяснить, почему я на это согласилась, но я и сама не понимаю, просто тот дом стал всей моей жизнью. Хотя даже теперь я с омерзением вспоминаю тот день, жалею, что ничего не сделала, не сбежала с криками, но так уж вышло. Я прошла через это. Потом наступила очередь Тимоти, он в первый раз прикасался ко мне с тех пор, как пытался задушить тогда в лечебнице. А потом они надо мной помолились. Чтобы меня исцелить. Мою заразу. Просили Господа быть со мной милостивым.

Они приходили каждую субботу и, прежде чем приступить, называли меня избранной, возлюбленной ученицей Христа, а потом мне приходилось слушать их молитвы обо мне, и Тимоти ждал, когда закончит Уэйверли, чтобы занять его место. У Уэйверли все происходило быстро, но Тимоти был груб и иногда не мог кончить, пока меня не ударит. Он сказал, что достанет мне перкосет, и всегда приносил таблетки. Не знаю, принимал ли ты перкосет, но я на него подсела.

Потом он присылал в мою комнату Китти, она спала в моей постели, присматривая за мной, чтобы ничего не произошло, пока я под кайфом. Она кормила меня с ложечки и убаюкивала, как дитя, иногда гладила по голове и плакала вместе со мной. Помню, от нее пахло какой-то мазью и лаком для волос, и я чувствовала, как ее колючие ноги прикасаются к моим, когда она прижималась ближе. Но она со мной разговаривала, шепталась со мной, когда мы лежали рядом. От Китти я узнала, что у Тимоти есть другая семья, что он женат. А до того у него была еще одна жена. В прошлом у него были какие-то проблемы…

– Когда ты переехала в квартиру в Полиш-Хилле? – спрашиваю я. – Именно там я начал тебя искать.

– Тимоти сломал мне руку. Из-за этого доктор Уэйверли попросил меня переехать. Он снял мне квартиру, оплатил занятия в колледже искусств. Тимоти по-прежнему меня навещал – внизу в доме было кафе, и мы пили там кофе и просто болтали. Он извинился за случившееся. Сказал, что ему нужно кое-что прояснить в жизни. Почти каждый вечер он оставался у меня допоздна, и я ему позволяла. Он ругал меня, если я возвращалась домой поздно или встречалась с другими друзьями…

– С Пейтон? – спрашиваю я.

– Это из-за нее он сломал мне руку. Ему не нравилось, как мы сблизились, он сказал, что я над ним насмехаюсь.

– Что произошло?

– Это случилось утром, когда у меня не было занятий. Тимоти приготовил завтрак и сказал, что хочет на мне жениться. Объявил, что ненадолго – уедет в путешествие на юг с женой и вернется новым человеком, свободным. Мы будем жить вместе до второго пришествия Христа. Я спросила, куда он едет, но он не сказал. Лишь сказал, что далеко. «На неделю или две, а потом я к тебе вернусь».

– Ты жена Тимоти? – спрашиваю я.

– Сначала всему пришел конец…