Глава 10
Посадка

– Я не знаю, что на это скажут на Земле. Но это – наше общее решение. Я беру на себя ответственность как командир миссии.

«Орион-5» четвертый день вращался вокруг Марса. Пятеро членов его экипажа были первыми землянами, которые могли со столь близкого расстояния любоваться заходами и восходами Солнца на Марсе, происходившими почти с такой же частотой, как и на Земле.

Вид Красной планеты с орбиты оправдывал ее название. Хотя оттенки этой красноты то и дело менялись. Чаще всего поверхность ее огромных песчаных кратеров сверху выглядела светло-оранжевой. Но под определенным углом она словно покрывалась расплывчатыми темнеющими пятнами – это были участки поверхности, сначала становившиеся песочно-серыми, затем бурыми, а еще через пару минут приобретавшие насыщенный зловещий кроваво-бордовый цвет. Еще через некоторое время цветовые участки медленно расплывались. Эта зрелищная игра ярких оттенков, которую неопытный наблюдатель мог принять за загадочные процессы, все время изменяющие марсианскую поверхность, на самом деле была просто серией сложных оптических эффектов в атмосфере планеты, создаваемых под разными углами зрения отблесками железосодержащих оксидов, покрывающих поверхность Марса, и неустойчивым уровнем преломления солнечного света слабым магнитным полем планеты.

Основной задачей экипажа в эти дни была съемка различных участков поверхности Марса. Несмотря на большое количество искусственных спутников планеты, уже более ста лет планомерно выполнявших картографирование Марса, в изучении его поверхности до сих пор существовало немало белых пятен. Во-первых, потому, что территория планеты – весьма обширна. О Марсе принято думать как о небольшой планете (он в три раза меньше Земли), но при этом не стоит забывать, что на Марсе нет океанов, покрывающих большую часть нашей планеты. Площадь Марса примерно равна площади суши всей Земли. Во-вторых, неспециалистам кажется, что рассматривать Марс с орбиты гораздо удобнее, чем изучать из космоса Землю: ведь планета – практически «голая», у нее почти нет атмосферы и совершенно отсутствуют леса и растительность. На самом деле, над Марсом месяцами беспрерывно бушуют песчаные бури, надолго заволакивающие его поверхность. И даже в погожие дни из-за огромного перепада высот планеты (гораздо большего, чем на Земле) самые низкие области оказываются так затемнены, что на фотографиях с орбиты невозможно рассмотреть их детали. Хотя значительная часть ландшафта Марса похожа на безжизненную пустыню, отдельные его участки покрыты странными, причудливыми, необъяснимой формы крупными каменными образованиями, загадка происхождения которых всегда ставила ученых в тупик. Несмотря на совершеннейшие приборы и столетие исследований, Марс по-прежнему порождал гораздо больше вопросов, чем раскрывал секретов.

На третий день на марсианской орбите экипажу корабля пришло очередное сообщение из Центра в Хьюстоне. До сих пор никто из астронавтов не знал, кому доверят сделать первый шаг по планете. Это было невероятно важно, ведь имя и образ этого человека должны остаться в веках. Первопроходец будет третьим величайшим героем истории космоса, в одном ряду с Гагариным и Армстронгом, а в чем-то, возможно, даже и превосходя их. Подвиг этих людей сделал их бессмертными. Но, по опросам современных жителей Земли, ни Гагарин, сделавший всего один оборот вокруг земной орбиты и покинув пределы атмосферы лишь на полтора часа, ни Армстронг с его трехдневным вояжем на ближайшее к Земле небесное тело и выходом из корабля меньше чем на два часа, не могли сравниться с человеком, который прилетит на огромном межпланетном корабле с двигателем будущего и высадится на Марсе, удаленном от Земли на чудовищное расстояние, чтобы провести на этой планете два месяца уникальных исследований.

Как многие и ожидали, выбор Центра пал на капитана корабля Дэвида Роджерса. Во-первых, он самый опытный и маститый из членов экипажа. Во-вторых, американец – представитель страны, участвовавшей в исследованиях космоса и организации марсианской миссии больше, чем любое другое государство. Правда, в мировых организациях была популярна и другая идея: решить этот вопрос жеребьевкой среди пяти астронавтов в прямом эфире с Землей прямо перед посадкой или даже ступить на Марс впятером одновременно. К сожалению, последний, довольно красивый и романтичный вариант был невыполним технически. Выход из корабля устроен так, что спускаться из шлюзовой камеры по лестнице на поверхность планеты можно было лишь по одному. Что касается идеи жеребьевки, то против нее резко выступило агентство NASA. Формальным предлогом для возражения стала неопытность одного из членов экипажа – израильского ученого – он, возможно, неловок для выполнения такой важной миссии. Хотя понятно, что агентство просто не хотело упустить американское первенство. Широкие дискуссии о том, почему первым ступит на Марс именно Роджерс, шли во всем мире, вызывая недовольство у миллиардов людей. Астронавты, хоть и имели обрывочную информацию с Земли, были в курсе этой проблемы. Возможно, имелось еще одно решение, которое бы больше устроило всех.

Многие думали о другом варианте, но первым высказал его израильтянин. Вечером, за сутки до приземления, за ужином – как всегда из запаянных пакетиков и тюбиков, он в шутку напомнил правило джентльменов – ladies first. На некоторое время в жилом отсеке корабля повисла тишина. Четверо мужчин-астронавтов обдумывали свой ответ на это вроде бы шутливое замечание. Каждый понимал, что, может быть, именно в этот момент изменится ход мировой истории, как бы громко это ни звучало. Первым ответил капитан:

– Я думаю, что Елена могла бы справиться с этим заданием.

Немец Шремп был против.

– Возможно, это не мое дело, но я бы предпочел работать в соответствии с регламентом. Я против того, чтобы мы сейчас что-то резко меняли. Если мы начнем делать все, что хотим, то как тогда Центр вообще будет координировать нашу миссию? Прости, Дэвид, но я категорически против.

Китаец лишь пожал плечами. В его функции входил контроль над работой всех технических систем «Ориона». И он единственный, кто должен был оставаться на корабле еще несколько дней.

Израильтянин, понимая, что от его голоса теперь зависит многое, начал издалека.

– Правоверные евреи-мужчины каждое утро начинают день одной и той же молитвой. В этой молитве есть и такие слова: «Спасибо тебе, Всевышний, за то, что Ты не создал меня женщиной».

Увидев удивленные улыбки и непонимание, Аарон продолжил:

– Люди, не разбирающиеся в религии, думают, что это доказывает, что для евреев женщина – это существо второго сорта. А ведь истинный смысл – прямо противоположный. Спасибо, Господи, что ты сотворил меня мужчиной, назначив мне таким образом самое трудное испытание на этой Земле, и я сделаю все, чтобы пройти мой путь праведно. Быть праведным мужчиной тяжелее. Ведь женщина от рождения – существо гораздо более чистое, высокое и совершенное. Ей в некотором смысле быть угодной Господу проще, естественнее. В еврейской тысячелетней традиции родство и национальность человека передается по матери. Только женская рука может зажечь свечи на семейном столе во время религиозных праздников. Подобное, особое, отношение к женщине характерно и для других религий. Да и как может быть иначе, если каждый человек начинает свою жизнь в женском чреве – святом источнике жизни. Я полагаю, что именно женщина должна ступить первой на планету, которая, кто знает, возможно, когда-нибудь станет новым домом для всего человечества. Я голосую за то, чтобы завтра первой из нас шла Елена.

Все четверо мужчин-астронавтов взглянули на Савицкую. Она ничего не смогла ответить. Впервые за многие годы ее блестящей карьеры в авиации и космосе на рабочем месте из ее глаз потекли слезы. Больше вопросов, очевидно, не требовалось.

– Ну что ж, Елена. Большинством голосов экипажа «Ориона» мы доверяем тебе эту миссию. И теперь тебе за эту ночь придется придумать несколько слов, возможно, самых важных в твоей жизни. У меня была пара задумок, но теперь это твое личное дело. Ведь Нил Армстронг свой «маленький шаг человека, огромный шаг человечества» придумал сам, в последнюю ночь перед прилунением.

Капитан корабля принял решение. Теперь оставалось только сообщить о нем Центру.

Вечерний сеанс видеосвязи с Хьюстоном проходил по особому регламенту. Задержка сигнала теперь составляла уже около трех минут. Таким образом, диалог напоминал общение между двумя улитками или черепахами. После реплики одной стороны нужно было ждать ответа долгих шесть минут. Часовой сеанс связи состоял из обмена всего несколькими наборами фраз. Такой непривычный стиль общения мог довольно сильно действовать на психику обычного человека и даже вызвать неконтролируемый приступ раздражения. Но для подготовленных почти ко всему покорителей космоса это не было проблемой. Подобные сеансы связи проходили ежедневно, иногда по нескольку раз. Астронавты в долгих паузах развлекались, играя на дисплеях в компьютерные игры, либо, выключив микрофоны, в шутку делали ставки на то, что ответит им Центр на тот или иной запрос. Часто их прогнозы оказывались точными, так как сеансы связи обычно носили скучноватый, рутинный характер. Но после сообщения Центру о только что принятом решении ставки не решался сделать никто. Шесть минут на этот раз прошли в напряженном молчании. Единственной репликой была шутка Роджерса:

– Сейчас они скажут, чтобы я написал рапорт об увольнении и сегодня же вернулся домой.

При всей иронии, Центр вполне мог отдать распоряжение об отстранении капитана от управления миссией и передаче всех полномочий его старшему помощнику – Шремпу.

Но когда картинка, передаваемая с Земли, наконец ожила, их тревога развеялась. Лица сотрудников NASA, кажется, не выражали явного неудовольствия. Ответ одного из главных руководителей Центра был дан почти без раздумий.

– Согласно одному из положений устава миссии, командир экипажа вправе решать оперативные вопросы, не несущие угрозы ходу миссии и жизни членов экипажа. Полагаю, что выбор, кто первый ступит на Марс, – вполне подпадает под это положение. Однако американский флаг должен быть установлен первым, в порядке очередности. Надеюсь, с этим не будет проблем?

Нет, это возражений не вызвало. Все шесть флагов – США, Объединенной Европы, Китая, России, Израиля, а также Арабских Эмиратов, отменивших фетву о «самоубийственности» полета на Марс и выступивших одним из главных спонсоров миссии, должны были быть водружены сразу после высадки экипажа на планету. Очередность установки флагов для астронавтов не имела значения. Все четверо астронавтов-мужчин горячо поздравили Елену. Теперь эта идея нравилась уже всем.

Точное место посадки «Ориона» было определено более трех лет назад, еще в начале подготовки марсианской миссии. Оно находилось в одном из пологих участков долины Маринера. Выбор пал на этот участок по нескольким причинам. Во-первых, этот огромный каньон находится почти точно на экваторе, и его дно в полдень в летние месяцы нагревалось до комфортных земных плюс тридцати градусов Цельсия, при том, что на большей части планеты мороз в среднем составлял минус сто пятьдесят. Если бы давление на Марсе было таким же, как на Земле, то небольшие участки льда, тут и там выходящие на поверхность, в «жаркие» часы таяли бы, превращаясь в жидкую воду, которая могла свободно стекать затейливыми ручейками по высоким стенам каньона вниз, на его дно, ненадолго образуя там целые водоемы. Но, к сожалению, по законам физики, это было невозможно. При крайне низком марсианском атмосферном давлении лед мог лишь превращаться сразу в пар, минуя жидкое состояние, и затем сразу рассеивался. Но зато настоящего водного льда в этих местах повсюду было много – более чем достаточно для нужд экспедиции, включая эксперименты по выращиванию овощей в теплице. Помимо тепла и обилия льда на дне каньона было значительно меньше песчаных бурь, чем на поверхности планеты. Наконец, здесь был чуть более низкий радиационный фон. Еще об одной и, пожалуй, самой важной причине выбора именно этого места капитан корабля должен был сообщить коллегам уже после посадки.

В течение тридцати шести месяцев, предшествовавших этому дню, автоматическими аппаратами и роботами, управляемыми с Земли, велась неустанная работа по строительству базы для астронавтов. В общей сложности на Марс успешно приземлились двенадцать грузовых кораблей, оснащенных простыми двигателями, добиравшиеся до Красной планеты от десяти месяцев до полутора лет – в зависимости от того, на каком расстоянии она находилась в момент их запуска. В отсеках этих кораблей были не только запасы продуктов, воды, кислорода, необходимых материалов, но и маленькие армии автономных строительных роботов.

Большой Хаб – так называлось сооружение, которое должно было стать не только надежным домом для первого экипажа астронавтов, но также служить базой и для нескольких следующих марсианских миссий. Ученым, изучавших Красную планету, было очевидно, что жилой отсек для астронавтов должен располагаться под грунтом, на глубине как минимум десять метров под поверхностью. Жесткая космическая гамма-радиация – медленный, но безжалостный убийца всего живого – из-за почти полного отсутствия атмосферы на Марсе была лишь ненамного меньше, чем в открытом космосе. Несмотря на все достижения науки XXI века, единственными действенными средствами для защиты астронавтов от радиации были резкое сокращение времени их полета к Марсу благодаря революционному двигателю, а также возможность упрятать людей на большую часть времени миссии глубоко под поверхность.

Следующий день, 7 октября 2084 года в христианском летоисчислении, должен был войти во все будущие справочники мировой истории. За прошедшие две с лишним тысячи лет произошло не так уж и много событий, которые могли бы сравниться с ним по важности.

Сам способ посадки на Марс также был по-своему уникален. Высадки людей на Луну предусматривали спуск астронавтов с орбиты на поверхность планеты в небольших аппаратах. Основной, материнский, корабль ждал их на орбите, потому что для мощного старта c поверхности Луны или Марса большому кораблю с его массой потребовалось бы слишком много энергии и топлива. В отличие от них, «Орион-5» имел достаточно термоядерного топлива, чтобы по завершении миссии не только успешно стартовать с Марса в космос, но потом, в случае необходимости, еще и облететь вокруг всей Солнечной системы. Поэтому Центр без колебаний принял решение о том, что посадка будет осуществляться самим кораблем. Тем более что атмосфера Марса чрезвычайно разряжена, и материнскому кораблю не требовалась такая уж мощная защита от перегрева его внешнего контура. Астронавтам также было гораздо удобнее иметь корабль рядом с собой, чтобы в случае чрезвычайной ситуации покинуть Красную планету незамедлительно. Разумеется, звучали и голоса скептиков: все-таки «Орион» был предназначен для преодоления космических пространств. Оставался риск, что такой гигант высотой около трехсот метров в случае порыва ураганного ветра не сможет сесть на Марс, сохраняя вертикальное положение. Поэтому корабль снабдили четырьмя сверхпрочными опорами, выдвигающимися в разные стороны из его корпуса при посадке. Кроме того, на случай, если корабль все-таки завалится на бок, его снабдили сложным устройством на мини-реактивной тяге, с помощью которого в условиях низкой марсианской гравитации корабль смог бы подняться из горизонтального положения. Скептики отмечали также, что Марс может преподнести любые сюрпризы: за два месяца на его поверхности с «Орионом» могла произойти какая-нибудь поломка (например, из-за слишком сильной песчаной бури), сделавшая бы невозможным возвращение астронавтов домой. Те же скептики утверждали, что корабль должен был остаться на орбите – так, как всегда происходило в истории космонавтики. Точку в этом важнейшем диспуте поставила Мэри Остин. Она заметила, что Марс – лишь первый шаг в покорении Солнечной системы, и поэтому людям в такой ситуации нужен корабль, который станет для них настоящим домом и надежным укрытием – как в космосе, так и непосредственно на самих планетах.

В девять утра по часовому поясу Хьюстона состоялся последний сеанс связи с Центром перед посадкой. Использование приборов виртуальной реальности для развлечений или отдыха в космосе строго запрещалось – так же, как, например, употребление алкоголя. Виртуальные технологии могли использоваться только под контролем и непосредственно для целей миссии, с разрешения командира. Но в это утро астронавтам было сделано послабление. Накануне близкие каждого из них записали трогательные послания на фоне родных пейзажей или дома, в уютной семейной обстановке. Родные смотрели на астронавтов улыбаясь, и казалось, что они находились в этот момент на расстоянии вытянутой руки; говорили, как они гордятся членами экипажа, и от всей души желали удачи. Эти послания стали для астронавтов желанным, но неожиданным подарком, растрогавшим их до слез. Трехлетний сын Елены по имени Владимир, уже бойко разговаривавший, пожелал маме, чтобы она не ударилась больно при посадке.

Спустя полчаса астронавты появились на экранах всей планеты, улыбаясь и на разных языках сообщая, что сегодня они впятером представляют единое человечество.

Посадка «Ориона» на Марс начиналась в 10:30 по Хьюстону, в полшестого вечера по среднеевропейскому времени. Для того чтобы обеспечить плавное приземление, тяга на термоядерном топливе использоваться не могла, так как из-за огромной мощности ею было невозможно тонко управлять. Спускаться с ее помощью на Марс – все равно что использовать молот для ремонта наручных часов. Специально для маневра приземления на Красную планету корабль был оснащен двумя обычными двигателями на химическом топливе, которые в ходе миссии должны были использоваться лишь один раз.

В этот раз все шло по плану. Ветровая обстановка в зоне посадки, по данным приборов, была исключительно благоприятной. Над Красной планетой стоял полный штиль. Она словно ждала своих гостей. По команде Роджерса астронавты, надев легкие скафандры, легли, надежно пристегнувшись, в своих отсеках. Маневр происходил в автоматическом режиме, хотя Ли Чжэньфань, наблюдая за приборами, в любой момент мог переключить управление кораблем на себя. «Орион-5», уже несколько часов находившийся на низкой орбите, включил резервные двигатели, работавшие на торможение. В случае с «Орионом», масса которого, по меркам пилотируемой космонавтики, была огромной, для плавного приземления требовалось даже больше топлива, чем обычной ракете при взлете с Земли, а также не один, а четыре огромных парашюта, выстреливавших в воздух аккуратно и строго по очереди, чтобы избежать спутывания строп. Это действие было одним из самых сложных и даже рискованных в миссии: еще на Земле оно многократно моделировалось на суперкомпьютерах, чтобы устранить все возможные неполадки. И даже со всеми этими технологиями мягкая посадка такого «монстра» была возможна лишь потому, что гравитация Марса – втрое меньше земной. На поверхность Земли такой гигант, как «Орион-5», не имел бы никаких шансов сесть ровно. При возвращении домой он должен был остаться на орбите, а астронавтов доставил бы на Землю обычный спускаемый аппарат.

Приземление «Ориона» транслировалось на весь мир в прямом эфире. Оно длилось недолго – менее пяти минут. На высоте около пятнадцати километров корабль замедлился до дозвуковой скорости, выпустил парашюты, и мягко, медленно, сохраняя ровное вертикальное положение, сел в точке с заданными координатами в долине Маринера, в четырехстах метрах от Большого Хаба, будущего дома астронавтов. Расстояние было оптимальным: астронавтам в скафандрах ничто не мешало пройти до Хаба пешком по ровной, замерзшей, покрытой красноватой пылью поверхности планеты. Ближе к Хабу приземляться было нельзя, чтобы густое облако едкой пыли высотой в десятки метров, образовавшееся при приземлении, не накрыло бы собой марсианскую базу.

Момент касания «Ориона» с поверхностью Марса сопровождался бурными аплодисментами и всеобщими криками восторга Центра в Хьюстоне. Кто-то из маститых ученых подпрыгивал на месте, словно ребенок, в воздух взлетали ручки и бумаги, в глазах некоторых людей стояли слезы.

– Прибыли. Спасибо, что были с нами. Надеюсь, что в следующий раз вы снова воспользуетесь услугами нашей авиакомпании.

Техасский юмор капитана Роджерса вызвал на «Орионе» взрыв веселья.

Все с нетерпением и надеждой смотрели в иллюминаторы корабля. Если с орбиты Марс местами казался почти кроваво-красным, то вблизи, с расстояния в несколько метров, его почва выглядела скорее блекло-желтой с оттенками ржавчины. Раздались позывные Центра.

– «Орион», как слышите нас? Как самочувствие экипажа? Что вы видите? Опишите визуально местность, которую вы сейчас наблюдаете.

– Я не уверен. Мне кажется, мы потерялись где-то в пустыне в Аризоне. Но, может быть, это и север Канады. Пейзаж выглядит сухим и холодным. Людей тоже не вижу.

– Капитан Роджерс, юмористическое телешоу начнется позже. Пожалуйста, докладывайте.

Спустя полчаса командир сообщил о готовности экипажа покинуть корабль. Лишь один из астронавтов, Ли Чжэньфань, должен был оставаться на «Орионе» еще нескольких дней, пока его коллеги проходили период адаптации в Хабе. Четверо других членов экипажа уже стояли перед входом в шлюзовую камеру. Джентльмены, как и обещали, пропустили Елену вперед. После двух недель в невесомости и частичной атрофии мышц снова возникшая сила притяжения казалась им теперь весьма ощутимой: как будто бы она была не в три раза, а лишь ненамного меньше земной.

– Елена, ты придумала слова, которые войдут в историю?

– Я думала над этим всю ночь. Перебрала в голове афоризмы на английском, на русском и даже на французском. Конечно, я скажу эту фразу на английском, хотя мои соотечественники, возможно, потом еще веками будут корить меня за это. Не знаю, откуда у русских такое обостренное чувство патриотизма. В моих словах должно быть что-то теплое и близкое, понятное всем людям.

– Может быть, ты просто поблагодаришь тех, благодаря чьим усилиям мы здесь оказались?

– Я безусловно это сделаю. Но первые слова должны быть не об этом. Я придумала следующее: «О Вселенная! Мы – твои дети. Мы пришли с Земли с любовью и миром».

Роджерс и Шремп переглянулись. Аарон покачал головой.

– Вообще-то у Армстронга получилось поинтереснее. То есть вроде бы все правильно, но чересчур пафосно, что ли. И несколько банально, если честно. Впрочем, это твои слова. Решай сама.

– Ну тогда подскажите, что же мне говорить.

– Может, просто «Хьюстон, человек стоит на Марсе»?

– Я думала о таком варианте. Но ведь в английском человек и мужчина – это одно и то же слово, a man. Поэтому в устах женщины такая фраза прозвучит неловко, по-моему.

– Тогда можешь сказать что-нибудь с human – человеческий. Это слово универсально.

– Господи, я не знаю. Human мне тоже не нравится. Слишком затаскано. Может быть, мне вообще лучше промолчать? Я полностью потеряна. Такой момент, а у меня – никаких мыслей в голове.

– Елена, не переживай. Скажешь, что захочешь. В конце концов, не в этом смысл миссии. Нам пора.

Масса скафандров столетней давности, в которых Нил Армстронг и другие астронавты гуляли по Луне, составляла около ста земных килограммов. Вес современных скафандров, благодаря всестороннему использованию в них нанотехнологий и современных материалов, снизился до тридцати килограммов. Но их конструкция осталась почти той же, что и на заре космонавтики. Астронавты надевали скафандр без посторонней помощи примерно за три минуты. В условиях открытого космоса или чужой планеты человек мог продержаться в таком скафандре автономно около десяти часов. В него были встроены все системы жизнеобеспечения, включая необходимый запас воды и жидких протеинов, которые астронавт мог употреблять через специальную трубку. Из всех возможных угроз лишь от радиации подобный костюм защищал человека слабо.

Шлюзовая камера «Ориона-5» была рассчитана на двоих человек. За Еленой последовал Кевин. Ли, Дэвид и Аарон пожали ему и Елене руки, уже защищенные массивными перчатками, от всей души пожелав им успеха. Дэвид и Аарон должны были покинуть корабль десятью минутами позже.

Тяжелая дверь шлюзовой камеры медленно закрылась. Разгерметизация помещения шлюза заняла пару минут. Елена и Кевин стояли рядом. Кевин был на голову выше, примерно так же соотносилась и высота их скафандров, сделанных строго индивидуально. У нее мелькнула мысль, что физически сильному Кевину сейчас ничего не стоило бы отодвинуть ее в сторону как пушинку и первым спуститься на планету. Но она тут же отогнала ее: у немца явно не было таких намерений. Из наушников раздался голос капитана. Он спросил, готовы ли они к выходу, затем сообщил об их готовности Центру и затем, не дожидаясь ответа с задержкой в шесть минут, дал «добро» на открытие основного выхода корабля. Две массивные створки, направленные вниз, медленно раскрылись. Елена взглянула вниз. Автоматически выдвинувшаяся лестница высотой в полтора метра вела к серой, немного пыльной почве. Спуститься по лестнице в скафандре можно было, только находясь лицом к лестнице и спиной к выходу, держась за перила. По инструкции, Елена должна была докладывать о каждом своем шаге.

Двигаться оказалось достаточно легко. Скафандр был комфортным, не тяжелым, гибким, а низкая гравитация усиливала каждое движение ее тела.

– Хьюстон, я начинаю спуск по лестнице. Контакт перчаток с перилами надежный. Ступени вижу и чувствую ногами хорошо.

– Хьюстон, до поверхности мне осталось две ступени.

– Одна ступень.

Она на мгновение закрыла глаза. Показалось, что, возможно, этот момент ей только снится. Нет, скорее всего, – наяву. О словах, которые следовало произнести, она сейчас даже не думала. Все было сосредоточено на движениях. «… Мне осталось убрать ногу с нижней ступени и опустить ее вниз. Кажется, я это сделала. Теперь другую ногу вниз. Чувствую поверхность. Ровная и не скользкая. Стою обеими ногами. Теперь развернуться, поднять голову, и посмотреть вперед…»

Елене показалось, что она стоит на дне Большого Каньона в Аризоне, но только увеличенного в несколько раз, до почти невообразимых размеров. Открывшийся вид казался ошеломляющим.

– БОЖЕ, КАК ЗДЕСЬ КРАСИВО.

Эта первая фраза человека, ступившего на Марс, которую потом повторяли и обсуждали миллиарды людей, слетела с ее эмоциональных женских уст совершенно непроизвольно.

Долина Маринера представляла собой самый глубокий, широкий и длинный каньон во всей Солнечной системе. Разряженный воздух Марса позволял совершенно четко видеть крупные скальные образования, а также кратеры вулканов в радиусе двадцати километров. Одна из стен каньона – огромная, высотой три километра, относительно пологая по форме, словно исчерчена ниспадающими по ней высохшими миллионы лет назад руслами рек. Поверхность была окрашена, как в самых живописных земных пустынях: в красные, коричневые, желтые и даже зеленоватые тона. Пейзаж казался безжизненным, но при этом был невероятно притягательным.

Завороженное состояние Елены, близкое к благоговению, прервалось от ощущения тяжелого движения прямо у нее за спиной. Получив разрешение командира, Кевин вслед за ней спускался по лестнице. Встав обеими мощными ногами на землю, он произнес короткое приветствие на английском, но добавил затем и несколько немецких слов.

Когда из корабля вышли все четверо астронавтов, с помощью встроенных фото– и видеокамер они передали на Землю первые снимки Марса, сделанные людьми, а также с помощью автоматической камеры запечатлели себя вчетвером на фоне серо-красного каньона и огромного белого силуэта «Ориона». Флаги стран они торжественно водрузили на небольшом плато на некотором отдалении от корабля – так, чтобы при старте с планеты флаги не снесло потоком воздуха из сопла корабля. Кроме того, материя была покрыта специальной отталкивающей фотоны света пленкой, чтобы уже через несколько лет краска на них не слезла от солнечной радиации – как это произошло с полотнищем американского флага на Луне.

Уже в самый первый день, как и в последующие примерно шестьдесят дней, которые они планировали провести на планете, у астронавтов ожидалось много тяжелой работы.

До захода солнца, казавшегося более блеклой и маленькой, чем с Земли, светящейся точкой на небосводе, оставалось еще восемь часов. Продолжительность суток на Марсе почти соответствовала земной. Астронавтам предстояло добраться до Хаба, находящегося вроде бы рядом. Но чтобы приблизиться к нему, требовалось обойти стороной небольшой, но покрытый скользким и опасным гравием холмик. Внутри Хаба, суммарная площадь подземных уровней которого составляла более двухсот квадратных метров, надо было тщательно проверить герметичность всего помещения, а также исправность приборов для поддержания температуры и очистки воздуха. Рядом с Хабом стоял огромный ровер-вездеход, на котором астронавтам предстояло совершать длительные исследовательские поездки по марсианской поверхности. К счастью, он был в рабочем состоянии – так же, как и все системы жизнеобеспечения Хаба.

Солнце садилось за марсианским горизонтом. Уходил в небытие день, после которого человечество уже никогда не смогло бы быть прежним. Однако главная часть миссии только начиналась, и никто в этот момент не решился бы с уверенностью предсказать, чем она в итоге завершится.