Из дома

За полтора месяца до письма

Богдан научился ходить в сад. Нина забирала его уже после сна. Записала сына на английский язык и детское ушу, прямо там же, в самом садике.

Последняя неделя февраля выдалась чудесной. Светило солнце. Стоял легкий морозец. У дворовых котов ночами уже начался март. И в социальных сетях все чаще говорили о весне. О весеннем настроении. Удивительное ощущение, не правда ли?

Этот вечер был обычным, таким же, как и сто других вечеров. Богдан выпил кефир на ночь и уснул. Алина ушла в гости к подруге. С ночевкой. Хорошая девочка, одноклассница, вместе они делали уроки. И что самое удивительное для Нины и родителей той девочки, уроки действительно были сделаны. Утром важная контрольная.

На кухонном подоконнике у Нины стояли пять гиацинтов. Пять гиацинтов как символы начинающейся весны. Как тема огромных перемен.

А на подоконнике в спальне две орхидеи. Орхидеи нужно опускать в воду и опрыскивать.

Нина сидела у экрана и сочиняла пост.

Нина Титова: «О чем вы думаете?» – спрашивала социальная сеть.

Представь пространство, в котором пыль. И солнце светит на эту пыль.

Представил?

А теперь представь, что это разные частички – они разные по цвету, размеру и структуре. Цветная разная пыль.

А теперь постарайся увидеть только бирюзовые точки. Такое было упражнение у окулиста, чтобы права получить. Куча цветных, но только бирюзовые создают рисунок.

И соединяешь мысленно их. Твоя мысль, как нить, рисует узор с помощью этих точек.

Получается, например, бирюзовый куб. И это то, что мы делаем, когда рассказываем о своей жизни. Соединяем точки-факты с нашей целью. Чтобы нарисовать нужный сознанию узор. Из нейтрального.

Есть разная пыль – одну, например, видно только в темноте, а другую при свете. И их никак нельзя соединить.

Но есть и та и эта. Можно рисовать двух- и многоцветные узоры. Мы, когда говорим о жизни, так и делаем. Показываем свои пространственные ковры.

А еще есть пыль – просто пыль. Потому что в коврах пыль есть всегда.

И иногда надо чистить пыль. Я решила попробовать.

И Нина нажала «отправить».

Нина писала в открытый доступ. Но кого она хотела обмануть? С этой кнопкой, даже не кнопкой, а просто небольшим прямоугольником, нарисованным на экране, связано так много ожиданий. Не только у Нины. Часто у всех нас. Как будто ты имеешь потайной ход, чтобы выпустить свои секреты, чтобы подкормить амбиции или чтобы украдкой донести до сердца, которое любишь, немного своего свежесваренного тепла. А может быть, всего лишь для очередного своего заблуждения.

В двери повернулся ключ. Зашел Илья. Насвистывал что-то веселое.

– Какие новости?

– Хорошие новости, дорогая моя. К весеннему солнцестоянию откроемся. Будет большая грандиозная медитация. Сейчас ученики гуруджи работают над охватом всех самых серьезных соцсетей. Все прогнозы говорят о том, что мы будем успешны. Ты понимаешь, что это значит, глупышка моя?! Это значит, что твой муж будет очищать мир от зла! Мы будем настоящими воинами света! Только от наших дел никто не будет страдать! Ты можешь уместить в своей голове понимание, какой это шаг в развитии человечества? Об этом будут говорить, как о выходе человека в космическое пространство! И я – тот, кто все это делает! Я! Понимаешь, я! Оно мне открылось наконец-то, мое предназначение.

– Поздравляю тебя! Очень рада!

– Вот видишь, уже позитивное действие всего сказывается на тебе.

– Ты молодец, Илья. Будешь ужинать?

– Только чтобы тебя не обидеть, я скоро буду переходить на питание праной. Гуруджи говорит, что если в верном направлении медитировать, то человек вообще может отказаться от еды. Но это уже следующий шаг. Итак, что у нас есть пожрать? Пока я не ступил на следующую ступень.

– Я сделала креветки в чесночном соусе.

– Прекрасно, прекрасно.

Илья уселся за стол. И стал листать свой планшет.

– Смотри, как красиво у нас будет! – Он показывал фотографии комнат.

– Да, красиво. – Нина поставила ужин на стол. – А у меня тоже новость, я работу нашла себе.

– Ты? Ты серьезно? Зачем тебе работать?

– Я тоже хочу улучшать человечество, может быть.

– Так, так, так! И как ты его будешь улучшать? Ты ж рожать пока не можешь, или вылечила свою миому эту уже?

– В процессе, это в процессе, – Нина подвисла, глядя на маленькие баночки со специями, – но я скоро выхожу на неполный день. Можно работать и из дома иногда. Я буду SMM-менеджером. Развивать движение «Живи с плюсом».

– Это что еще такое? – Илья уже лопал шарики на своем планшете. Новая версия, новые достижения.

– Так называется фонд, поддерживающий людей с ВИЧ-положительным статусом.

– Угу… Понятно… Что? – Илья оторвался от шариков. – Ты будешь помогать спидозникам? Зачем тебе это нужно?

– Затем же, зачем и тебе, – чтобы делать мир лучше. Чтобы страдание уменьшать.

– Милочка моя, а ты знаешь, почему эти люди стали спидозниками? Ты что-нибудь слышала про карму?

– По разным причинам стали. Какое это имеет значение сейчас?

– Ха-ха, да огромное значение! Ты что, тупица совсем? Неужели не понимаешь? Это же наказание для них! Им дана эта болезнь как отметина. Они уже безнадежны, инкурабельны. Если бы у тебя были хоть небольшие способности в проникающей медитации, ты бы могла ощутить их энергетический поток. У них черный поток! Они черные, они поглощают нашу светлую энергию и не дают ничего взамен.

– Илья, мне кажется, ты двинулся.

– Нет, я не двинулся, мне, наоборот, открылись глаза на все! Ты понимаешь, это человеческий мусор. Они делают нашу жизнь невыносимой! Они запутывают энергетические потоки своей гнилой энергией. Я понимаю, что смертная казнь – это неправильно сейчас, но считаю, что каждый спидозник должен быть маркирован и сослан в специальные поселения где-нибудь в безвредных местах. В тайге, например. Пусть доживают там свои жалкие дни. И вот это будет правильно.

– Илья, что ты такое несешь? Как ты можешь вообще так говорить про живых людей! Они ничем не хуже тебя.

– Они хуже, Ниночка, они отбросы. Каста неприкасаемых в нашем мире – это они. С ними вообще нельзя рядом находиться, не то что на них работать!

– Илья, ты не в себе.

– Это ты не в себе. Я собираюсь улучшать мир, я призываю, чтобы ко мне в клуб для медитаций ходили самые лучшие, самые сильные умы, самые здоровые люди, потому что они как раз и способны изменить мир. А ты хочешь окунуть себя в грязь больных СПИДом.

– Илья, ты размышляешь, как фашист какой-то.

– Нина, да пойми же ты наконец, что мы живем в мире двойных стандартов. С одной стороны, все говорят про инклюзию, но, с другой стороны, хотят сильных, умных людей, которые будут двигать человечество вперед. А эти зараженные ничего не могут двигать. У них вместо энергетической звезды – черная дыра. Ты представляешь, что такое черная дыра? Они едят тебя! Как у кого-то принято говорить – вампиры. Даже не вздумай туда выходить работать, ты загрязнишь наш дом.

Илья принялся есть креветки, довольно причмокивая.

– Это ж надо было догадаться. А о Богдане ты подумала? Сбагрить сына в детский сад, чтобы помогать тем, кто сам во всем виноват? – Илья даже стукнул по столу ручкой вилки.

– Илья, ты сам себя слышишь? Откуда в твоей голове поселилась такая ересь? Ну какая черная энергия? Это же полнейший бред! Что, твой невозможный гуруджи видит всех ВИЧ-положительных мира? Да он же шарлатан полнейший.

– Не смей так говорить, женщина!

– Правильно сказал Антон Романович про тебя… Ты изменился, ты стал совсем безумным. Почему, Илья? Зачем ты все свое благоразумие размениваешь на безумное служение тому, у чего даже названия нет, лишь мешанина из всяких учений…

В Нине клокотал гнев. Илья сидел над тарелкой с недоеденными креветками, крепко сжав кулаки, так что костяшки пальцев побелели. Он снова хлопнул по столу вилкой.

– Ты безмозглая дрянь!

Илья встал и подошел к Нине близко-близко. Она сделала несколько шагов назад и остановилась у самой стены. Илья подошел еще ближе к ней, оперся рукой о стену. Его лицо нависало над ее лицом, люстра светила в глаза, Нина щурилась, ей было страшно.

– Может, ты и ударишь меня, потому что я недостаточно мозглая? Может, убьешь? И мир тогда станет лучше – на одну тупицу меньше ведь. Так ты размышляешь?

– Ты. Даже. Не. Представляешь. Каких усилий мне стоит любить тебя. – Илья говорил тихо, он шептал слова как змея, которая уже оскалила свою пасть.

– Так не делай усилий, не люби, я же тебя не заставляю.

В этот момент вдруг стало ясно, что вся кожа их брака уже давно в язвах, в гнойниках. И каждый новый назревающий и прорывающийся гнойник приносил боль обоим. Илья даже морщился то ли от боли, то ли от презрения.

– Послушай меня, Нина. Я старался, я берег тебя. Но ты не стоишь меня. Где ты и где я? Ты даже это не понимаешь! Я подобрал тебя, мусорную, порочную женщину, и сделал своей королевой. Но ты как была никто, так никем и осталась. Я рос, я развивался, расширял свои духовные просторы. Я проделывал огромную работу. А ты? Ты просто сидела и паразитировала на мне. Да, симпатичная баба, хотя сейчас уже ты и это теряешь. Ты просто матка. И сейчас ты такая матка, в которой никто не захочет растить свое потомство. Уж я-то точно не захочу.

Нина смотрела на лицо мужа, изменившееся от перекореживающего гнева. И кажется, даже не дышала, только глаза распахивались все больше и больше, у нижних век выступили слезы и так и стояли в глазах не стекающими по щекам каплями.

– Ты думаешь, я не понимаю тебя? Да я всю тебя вычислил. И тебя смотрели очень сильные люди. Сам гуруджи мне сказал, что ты черная женщина, которая будет тянуть меня во тьму и препятствовать свету. Я сомневался, я старался защитить тебя. Но потом и я увидел твою тьму, твою грязь, твое невежество и твой потолок. Я ощутил это еще в ретрите, но подумал, что смогу вытянуть тебя на свет. Что ты будешь моим камнем, моим коромыслом с кирпичами, которые монахи тащат на вершину горы, чтобы стать сильнее. Но сейчас я на вершине и мне не нужно коромысло с кирпичами. Ты понимаешь, не нужно, не всралось оно мне. И я с тобой только потому, что я великодушен, потому что даже псину нехорошо выкидывать на улицу, если ты ее подобрал.

– Какие ты страшные слова говоришь, Илья. Страшные, которые с вершины невозможно говорить. Илья, дорогой мой, ты же голый, совсем голый, как тот король из сказки, которому впарили супердорогое одеяние из несуществующей ткани.

– Не тявкай, сучка, а слушай. Я сейчас на пороге того, чтобы стать действительно великим, – он взял Нину за подбородок, сжал пальцами ее нижнюю челюсть, – и ты будешь делать все, что я тебе скажу. Я твой господин. И если я скажу, что ты не будешь работать на говноработе, а будешь мне отсасывать регулярно, то ты будешь приезжать ко мне в кабинет и отсасывать, когда мне это будет нужно и сколько раз мне это будет нужно.

Илья положил руки Нине на плечи и начал давить на них.

– Садись на колени, сучка.

Илья расстегивал штаны одной рукой, а другой рукой продолжал держать Нину за шею. Но она успела вывернуться и непонятно как убежать в ванную.

Привычка, забытая с детства. И вот навык пригодился снова. Нина села на ванну, открыла воду. И попыталась что-то осознать. Перед глазами зачем-то вставали картинки из детства. Как она убегает от разъяренной мамы, а у мамы в руке прыгалки, и мама должна ее наказать за что-то. За что? Она в этом ужасе не помнит. Пропали ключи или пришла домой чуть позже? Сколько тогда ей было лет – шесть, семь? Она бежит, скользит по ковровой дорожке, дорожка скатывается под ногами. Впереди дверь с белой ручкой, спасительная дверь. А у нее ведь в школе были очень хорошие результаты по бегу, быстрее всех бежала 60 метров из всей параллели среди девочек. И только два мальчика могли обогнать ее.

Она запрыгивает за дверь и поднимает ручку вверх: если изнутри поднять вверх, то все, считай, спаслась. Не всегда так получалось, иногда не успевала, и тогда на ее теле были синие полосы – следы от ударов прыгалками. И вот она в ванной, в ванной черный пол. Мама стучит в дверь и обзывает ее, угрожает убить, сдать в детский дом, снять кожу. Но это все там, за дверью с белой ручкой, а здесь темно и черный пол. И щель между дверью и полом, через которую вползает свет. Надо просто ждать. Когда мама успокоится, можно выходить. Выходить, просить прощения несколько раз, мама будет говорить, что никогда не простит, плакать от обиды и такой непонятной боли внутри, душевной, что ли, боли. Скорее всего, еще придется постоять в углу. Но прыгалок уже не будет. И мама в итоге простит.

Потому что она тоже подобрала ее, как собаку, в свою жизнь, родила ее из тьмы. Нина никто. И мама простит, что она никто.

И вот сейчас все внезапно повторяется.

«Надо бежать! Нина, ты уже взрослая, ты не мусор, ты не собака, ты женщина хорошая, у тебя будет все хорошо…» Нина собирала все остатки своего разбрызганного по ванной разума, пробиралась сквозь замораживающий ужас воспоминаний. Она шептала себе снова и снова: «Надо бежать! Ты взрослая, ты хорошая, ты не виновата!»

В замке что-то зашуршало. Замок в ванную был не такой, как в детстве, его легко можно открыть с помощью ножа или отвертки. Илья открыл дверь, но заходить не стал.

– Выходи, – сказал он уже гораздо более спокойным голосом, – выходи, не бойся меня, я же не зверь какой-то… Да не бойся ты.

Нина снова вспомнила детство, когда она научилась определять, исходит ли от родителей жажда физической кары или уже нет. Так же и сейчас: она посмотрела, увидела, что нет опасности, и вышла.

Илья заварил индийский чай во френч-прессе. У обоих не было сил, руки плетьми висели вдоль тела, голова опущена, спина сгорблена, каждый чувствовал огромный мешок тяжести, давящий на плечи.

– Я очень испугался просто.

– Не оправдывайся, Илья. Не делай хуже.

– Я вообще не понял, как так все вышло.

– А я поняла… – Нина говорила тихо, устало.

– Что ты поняла, Нина? – У Ильи в голосе слышалось отчаяние.

– Я поняла про черные дыры.

Они молча взяли чашки и отпили пряного чая с молоком.

– Ты вот говоришь про этих людей, что у них черные дыры. Но на самом деле такая черная дыра у тебя в душе. Ты не хочешь ее знать, хочешь прогнать, думаешь о позитивных всяких твоих учениях, слушаешь своего гуруджи, потому что ты думаешь заткнуть эту свою черную дыру. Я ее видела сейчас, Илья. Я понимаю, почему ты ее хочешь заткнуть. Она ужасна. Но не обманывай себя. У тебя она есть. – Они молча смотрели на стол. Там нашлось несколько крошек, Илья бесцельно катал их пальцами по поверхности. – И у меня есть. И у людей с ВИЧ-статусом. И у твоего гуруджи. И у Москвы. И у мира.

– Так и что же делать?

– Не знаю, Илья. Ты можешь считать меня кем угодно, ты можешь оставить меня сейчас, как коромысло с кирпичами, но дыра твоя от этого не станет меньше. И наверное, даже больше не станет.

– Я должен побороть это зло.

– А это не зло, Илья. Это просто черная дыра. – Нина невесело усмехнулась. И поймала себя на мысли, что делает это так же, как Ринат. Ведь когда общаешься близко, перенимаешь интонации.

– Нина, ты видишь, что гуруджи все-таки прав. Ты тащишь меня во тьму сейчас. – Илья говорил это спокойно, почти нежно. И печально как-то. Он даже попробовал усмехнуться так же, как и Нина. Вот и он уже перенял эту фирменную усмешку Рината.

– Я выйду на ту работу, Илья. Я не боюсь тебя совсем. То есть боюсь, но не хочу жить в страхе. В страхе перед фашистом. Я надеюсь, ты когда-нибудь поймешь, что заблуждаешься.

– Слушай, ну дались тебе эти больные. Зачем из-за них ругаться? Ведь все было хорошо. Пока ты не завела эту тему про работу. Что, неужели нет больше никакой другой работы? В салоне красоты, например, или где-нибудь в стратегически важном месте, например в «Газпроме». Что ты вцепилась в этот СПИД? Получается, что эта черная болезнь важнее, чем я? У меня в голове это не укладывается. Это же глупость полнейшая. Согласись же?

– Может быть. А может быть, я тоже болею вирусом иммунодефицита человека? А вдруг, Илья? Что тогда? Тогда тоже СПИД станет для тебя важнее, чем я?

– Погоди, зачем же передергивать факты. При чем тут ты – и болеешь. Это невозможно же.

– Откуда ты знаешь, что невозможно? Да что ты вообще про СПИД знаешь? Вдруг твой гуруджи тоже болен? Он давно проверялся?

– Нина, это уже паранойя.

– Я тоже так думала, пока меня это не коснулось…

– Так как коснулось-то? Как? Что ты все выдумываешь и драматизируешь.

– Если бы. Илья, я, возможно, инфицирована. Сейчас это никак не выявить. Но через месяц уже будет понятно с большей вероятностью. У меня был способ заразиться. Таким же способом заразилась одна моя знакомая.

Илья уставился расфокусированным взглядом на стол. Руки, катавшие крошки, замерли.

– И что это за способ заразиться? Для Богдана это опасно?

– Самый обычный, Илья, тот самый способ. Врачи говорят, что в быту не передается, так что для Богдана безопасно. А для тебя может быть опасно. Не было никакой миомы, Илья.

– Так ты еще неверна мне была?

– Да.

У Ильи побагровела шея.

– Уходи, – процедил он, – уходи сейчас же. Я больше не могу тебя видеть в своем доме. Ни секунды. Уходи.

– Мне сейчас особо некуда идти.

– Меня это не волнует. Ты просто встаешь и уходишь.

– А сын? Он же сейчас спит, будить его, что ли?

– Нина, ты всегда была туповата. Я сказал у-хо-ди. А не уходите. Таким, как ты, сын не нужен. Алина дома?

– Нет. Сегодня у подруги.

– Вот и хорошо. Уходи. Вещи я тебе пришлю потом.

– Я без Богдана не пойду. Ты с ума сошел!

– Это мой сын! Я его не подвергаю опасности, а ты подвергаешь. Ты трахаешься со спидозными мужиками, потом вешаешь мне лапшу про то, что у меня что-то не в порядке с душой. Что я голый король и прочую хрень. Это ты – голожопая королева. Вон! Покажешь справку, что не больная, тогда я подумаю, разрешать тебе видеть сына или нет.

Дальше все происходило очень быстро. Илья схватил Нину за волосы, потащил к двери. Достал из шкафа первую попавшуюся куртку, схватил сумку с калошницы и вытолкал Нину с вещами за дверь. Потом приоткрыл дверь и швырнул телефон, экран растрескался на красивые кусочки. Сквозь эти трещинки проступило время 2:14. В подъезде летала разноцветная пыль. Нина поднялась с коврика. Посмотрела на черный пол, – только сейчас она заметила, что он почти такой же, как в той ванной комнате ее детства.