Майкл

На утреннюю мессу в понедельник пришли только семь человек, и я был одним из них. Я не совершал богослужение – был мой выходной, так что мессу служил отец Уолтер вместе с дьяконом Полом О’Хёрли. Я, как и остальные, прочитал молитву «Отче наш» и принял участие в обряде приветствия мира, осознавая, что Шэй пропустил эти моменты, когда люди сходятся вместе для прославления Бога. Человек может обрести Его на собственном духовном пути, но в одиночку. Посещение церкви сродни признанию, как в семье, где все знают о твоих недостатках и, несмотря на это, хотят пригласить тебя вновь.

После того как отец Уолтер закончил мессу и попрощался с прихожанами, я еще долго сидел на скамье. Потом побрел к обетным свечам и стал глядеть на колеблющиеся языки пламени.

– Я не рассчитывал сегодня тебя увидеть, с этим вердиктом и прочим, – подходя ко мне, сказал отец Уолтер.

– Да, – откликнулся я. – Может быть, поэтому мне надо было прийти.

Отец Уолтер замялся:

– Послушай, Майки, тебе не удалось никого обмануть.

Я почувствовал, как волосы у меня на загривке встали дыбом.

– Что?

– Не следует смущаться из-за кризиса веры, – сказал отец Уолтер. – Это делает нас человечными.

Я кивнул, но не стал ничего отвечать. У меня не было кризиса веры: просто я думал, что отец Уолтер не более прав в своей вере, чем Шэй.

Отец Уолтер наклонился и зажег свечу:

– Знаешь, как я это себе представляю? Всегда будет существовать что-то плохое. Но удивительное дело: свет каждый раз побеждает тьму. Можно воткнуть свечку в темноту, но невозможно воткнуть тьму в свет.

Мы оба смотрели, как пламя взметнулось вверх за кислородом, а потом загорелось ровным светом.

– Полагаю, мы сами выбираем, остаться нам во тьме или зажечь свечу. А для меня Христос и есть эта свеча, – сказал он.

Я повернулся к нему:

– Но есть ведь не только свечи? Есть еще электрические фонари, флуоресцентные лампы и костры…

– Христос говорит, что другие могут творить чудеса от Его имени, – согласился отец Уолтер. – Я никогда не говорил, что вокруг нас не может быть миллиона точек света. Просто я думаю, что Иисус чиркает спичкой. – Он улыбнулся. – Я не мог понять, почему ты так удивился, когда решил, что Бог появился здесь, Майки. Разве Он здесь не пребывает? – Отец Уолтер зашагал по церковному проходу, а я шел на шаг позади. – У тебя будет время пообедать со мной на следующей неделе? – спросил он.

– Вряд ли, – с улыбкой ответил я. – Буду заниматься похоронами.

Так шутили между собой священники. Нельзя ничего планировать, поскольку твои планы могут быть нарушены жизнью и смертью прихожан.

Но на этот раз я осознал, что это не шутка. Через несколько дней я буду присутствовать на похоронах Шэя.

Отец Уолтер встретился со мной взглядом:

– Удачи тебе, Майкл. Буду молиться за тебя.

Почему-то я вдруг вспомнил, из чего состоит слово «религия» на латыни: re плюс ligere. Я всегда считал, что это переводится как «воссоединять». И только в семинарии я узнал, что правильный перевод – «связывать».

Впрочем, тогда я не видел разницы.

Когда я впервые появился в церкви Святой Екатерины, мне дали задание: принять сердце святого Жана Мари Вианнея, французского священника, умершего в 1859 году в возрасте семидесяти трех лет. Сорок пять лет спустя, когда тело эксгумировали, оказалось, что сердце священника нетленно. Наш приход был выбран в США местом поклонения сердцу. Ожидалось посещение тысяч католиков из северо-восточной части Штатов.

Помню, что был обескуражен, удивляясь, зачем мне пробиваться через полицейские ограждения и блокпосты, если я принял сан священника, чтобы быть ближе к Богу. Я смотрел, как католики вливаются в нашу маленькую церковь, нарушая распорядок мессы и расписание исповедей. Но, заперев двери за последними зеваками, я погружался в созерцание стеклянного футляра с помещенным внутрь органом. Для меня настоящим чудом был ход событий, приведший к нам через океан эту древнюю реликвию для поклонения верующими. Выбор времени – это главное. В конце концов, если бы тело святого не выкопали, то никогда не узнали бы о его сердце и не рассказали бы другим. Чудо становится чудом, если только кто-нибудь его наблюдает и передает историю кому-то еще.

Передо мной в зале суда рядом с Шэем сидела Мэгги, словно аршин проглотила. Пышная грива ее волос была собрана в узел на затылке. У Шэя был подавленный вид, он беспокойно двигал руками и шаркал под столом ногами. Я опустил взгляд на свои колени, где лежал конверт, который передала мне Мэгги. Там был рисунок, оставленный Люцием Дефреном, умершим на выходных. Поверх конверта лежала записка от Мэгги.

Джун отказалась принять сердце. Я еще не сказала Шэю.

Если – что маловероятно – мы выиграем дело, как сообщить Шэю, что мы не сможем дать ему то, к чему он так отчаянно стремится?

– Всем встать! – выкрикнул федеральный маршал.

Мэгги с натянутой улыбкой глянула на меня через плечо, когда весь зал суда поднялся при появлении судьи Хейга.

Когда судья заговорил, стало так тихо, что был слышен еле заметный шум от видеоаппаратуры.

– Это уникальное судебное дело в истории Нью-Гэмпшира, – начал Хейг, – и, возможно, уникальное дело в федеральной судебной системе. Безусловно, Акт о религиозном землепользовании и Закон институциализированных лиц защищают свободу вероисповедания заключенных, в том числе и мистера Борна, но это не означает, что такой человек может просто полагать любое из своих убеждений истинной религией. Например, представьте, что произойдет, если приговоренный к смерти заключенный заявит, что, согласно догмам его религии, он должен умереть в старости. Поэтому, балансируя между религиозными правами заключенных и государственными интересами штата, настоящий суд озабочен не только материальными затратами и затратами на безопасность других заключенных. – Судья сложил руки. – Можно сказать, что в нашей стране не принято позволять правительству диктовать, какой быть Церкви, и наоборот. И это ставит нас в тупик, если только не определить безошибочный показатель того, что такое религия. И как же мы это делаем? Что ж, надо лишь обратиться к истории. Доктор Флетчер нашел аналогию между гностицизмом и убеждениями мистера Борна. Однако гностицизм не является процветающей религией в современном мире. Он попросту не существует в наше время. Пусть я и не претендую на роль эксперта по истории христианства, как доктор Флетчер, но мне кажется натяжкой стремление связать систему верований отдельного заключенного из тюрьмы штата Нью-Гэмпшир с религиозной сектой, исчезнувшей почти две тысячи лет назад.

Мэгги просунула руку назад, между рейками ограждения, отделявшего первый ряд мест для публики от стола истца. Я схватил сложенную записку, зажатую у нее в пальцах.

МЫ ОБЛАЖАЛИСЬ.

– С другой стороны, – продолжал судья, – некоторые из наблюдений мистера Борна относительно духовности и божественности кажутся страшно знакомыми. Мистер Борн верит в единого Бога. Мистер Борн считает, что спасение связано с религиозными обрядами. Мистер Борн считает, что контракт между человеком и Богом подразумевает персональную жертву. Все эти концепции вполне знакомы среднему американцу, исповедующему общепринятую религию. – Судья откашлялся. – Одна из причин, почему религия неуместна в зале суда, состоит в том, что это глубоко личное дело. И все же, как это ни странно, некоторые фразы, сказанные мистером Борном, взволновали данный суд. – Судья Хейг повернулся к Шэю. – Я не религиозный человек. Я много лет не посещал службу. Но я все же верю в Бога, хотя и не соблюдаю обряды. У меня такое чувство, что в равной степени достойно в выходные расчистить граблями лужайку пожилого соседа или взобраться на холм, чтобы полюбоваться красотой этой земли, как и петь осанны или пойти к мессе. Другими словами, полагаю, каждый человек находит собственную церковь – и не у всякой из них есть четыре стены. Но то, что я сам выбираю себе веру, не означает, что я несведущ в официальной религии. По сути дела, знания, которые я получил в юности, готовясь к бар-мицва, отзываются во мне даже сейчас.

У меня отвисла челюсть. Судья Хейг – еврей?

– В еврейском мистицизме существует принцип, называемый «тиккун олам», – сказал он. – Буквально это означает «исправление мира». Идея состоит в том, что Бог создал мир, помещая Божественный свет в сосуды. Некоторые из них разбились, и свет рассеялся повсюду. Задача человечества – помочь Богу отыскать и выпустить эти осколки света через добрые дела. Каждый раз, когда мы делаем добро, Бог становится более совершенным, а мы становимся чуть больше похожими на Бога. Насколько я понимаю, Бог обещал верующим Царство Небесное, прося их проявлять любовь и милосердие. Бодхисатва в буддизме обещает дождаться освобождения всех страждущих. И очевидно, даже те давно ушедшие гностики считали, что в каждом из нас есть Божественная искра. Мне кажется, независимо от того, какую религию вы исповедуете, акты доброты делают мир лучше, потому что мы тоже становимся лучше. И наверное, поэтому мистер Борн хочет пожертвовать свое сердце.

В самом деле, какая разница – веришь ты в то, что Иисус говорил словами из Библии или из Евангелия от Фомы? Какая разница – обрел ты Бога в освященной церкви, в тюрьме или даже в себе самом? Может быть, это не важно. Может быть, важно лишь не судить того, кто выбрал иной путь обретения смысла своей жизни.

– Из Акта о религиозном землепользовании и Закона институциализированных лиц от двухтысячного года я выяснил, что Шэй Борн обладает веским религиозным убеждением о необходимости пожертвовать свой орган после смерти, – заявил судья Хейг. – Кроме того, я выяснил, что намерение штата Нью-Гэмпшир осуществить казнь Борна путем смертельной инъекции делает невозможным отправление его религиозного обряда и что власти должны согласиться с альтернативным способом казни через повешение. В таком случае станет возможным донорство органа с медицинской точки зрения. Заседание закрывается, и я жду советников у себя в кабинете.

Поднялся неистовый шум, когда репортеры попытались перехватить адвокатов, пока те не ушли с судьей. Некоторые женщины рыдали, студенты размахивали кулаками, а в задних рядах кто-то запел псалом.

Мэгги перегнулась через ограждение и обняла меня, потом поспешно обняла Шэя.

– Мне надо бежать, – сказала она, и мы с Шэем остались друг против друга.

– Хорошо, – сказал он. – Это хорошо.

Кивнув, я потянулся к нему. Я никогда прежде не обнимал Шэя и удивился тому, как сильно билось его сердце у моей груди, какой теплой была его кожа.

– Вам надо позвонить ей, – сказал он. – Надо сказать девочке.

Как мне было объяснить ему, что Клэр Нилон отказывается от его сердца?

– Да, позвоню, – солгал я, и эти слова запятнали его щеку, как поцелуй Иуды.