Мэгги

Я не слишком удивилась, услышав то, что Шэй Борн сказал священнику.

Нет, больше меня удивило то, с каким пылом он попался на эту удочку, заглотнув наживку.

– Речь уже не идет о защите прав Шэя, – произнес Майкл, – или о том, чтобы позволить ему умереть на его условиях. Речь идет о невиновном человеке, которого собираются убить.

Мы перешли в гостиную. Кристиан, сидевший на дальнем конце дивана, делал вид, что занят решением судоку в газете, а на самом деле прислушивался к каждому нашему слову. Это он перед тем вышел за дверь, чтобы позвать меня в собственный дом. Я мечтала лишь о том, чтобы отец Майкл выпустил свой праведный гнев, а я поскорее бы смогла вернуться к моменту, предшествующему его появлению.

В тот момент я лежала на спине, а Кристиан водил ладонью по моему боку, показывая, где делается разрез для удаления желчного пузыря, что на личном опыте оказалось гораздо более волнующим, чем на словах.

– Он – осужденный убийца, – возразила я. – Они учатся врать, прежде чем ходить.

– Может быть, не следовало признавать его виновным, – сказал Майкл.

– Вы же были в коллегии присяжных, вынесших ему смертный приговор?

Кристиан резко поднял голову:

– Вы там были?

– Добро пожаловать в мою жизнь, – вздохнула я. – Отец, вы слушали показания свидетелей. Вы из первых рук видели вещественные доказательства.

– Знаю. Но это было перед тем, как он рассказал мне, что, войдя в комнату, увидел Курта Нилона, совращающего собственную падчерицу, и что пистолет выстрелил несколько раз, пока Шэй пытался вырвать его из рук Курта.

При этих словах Кристиан подался вперед:

– Что ж, это делает его немного героем?

– Едва ли, раз он все же убил девочку, которую пытался спасти, – не согласилась я. – И почему, скажите на милость, он не донес эту информацию до своего адвоката?

– По его словам, он пытался, но адвокат посчитал, что это не пройдет.

– Ну ничего себе! – воскликнула я. – Разве это не говорит о многом?

– Мэгги, вы знаете Шэя. Он не похож на приятного американского парня и тогда не был похож. К тому же его нашли с дымящимся пистолетом, а перед ним лежали мертвые тела копа и девочки. Даже если он сказал правду, кто бы стал его слушать? Кого скорее обвинят в педофилии – геройского полицейского и образцового семьянина или подозрительного бродягу, выполняющего работу по найму? Шэй был обречен еще до того, как вошел в зал суда.

– Зачем ему надо было брать на себя вину за чужое преступление? – возразила я. – Почему за одиннадцать лет не сказать кому-то – любому человеку?

– У меня нет ответа на этот вопрос, – развел руками отец Майкл. – Но мне бы хотелось, чтобы ему сохранили жизнь, пока мы не дознаемся. Вы как раз говорите, что правовая система не всегда работает на всех. Это был несчастный случай. Убийство по неосторожности, а не предумышленное убийство.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – вмешался Кристиан. – За убийство по неосторожности не приговаривают к смерти?

Я вздохнула:

– У нас есть какие-нибудь новые улики?

Отец Майкл на минуту задумался и ответил:

– Он говорил, что да.

– У нас есть улики? – повторила я.

Его лицо осветилось.

– У нас есть камера слежения рядом с постом наблюдения, – сказал Майкл. – Значит, должна быть запись, так?

– Это всего лишь пленка с записью его рассказа, – объяснила я. – Вот если бы вы сказали, что обнаружены следы спермы Курта Нилона…

– Вы юрист Американского союза защиты гражданских свобод. Вы должны что-то сделать…

– С юридической точки зрения мы ничего не можем сделать. Мы не можем заново открыть дело, если только не появится какое-то фантастическое судебное доказательство.

– А если позвонить губернатору? – предложил Кристиан.

Мы разом повернули к нему головы.

– Ну разве это не происходит постоянно на телевидении? И в романах Джона Гришэма?

– Откуда ты так много знаешь об американской правовой системе? – спросила я.

Он пожал плечами:

– Как-то у меня был бурный роман с девушкой, изучавшей право в колледже.

Вздохнув, я подошла к столу. На нем амебой растеклась моя сумка. Я порылась в ней и, достав сотовый, набрала номер.

– Надеюсь, это что-то важное, – пробурчал мой босс на том конце линии.

– Извини, Руфус. Я знаю, что уже поздно…

– Ближе к делу.

– Мне нужно позвонить Флинну по поводу Шэя Борна, – сказала я.

– Флинну? Губернатору Марку Флинну? Зачем тебе тратить последнюю апелляцию до того, как получишь вердикт от Хейга?

– Духовник Шэя Борна считает, что тот был неправильно осужден.

Подняв взгляд, я увидела, что Кристиан и Майкл оба пристально смотрят на меня.

– У нас есть новые улики?

Я закрыла глаза.

– Ну… нет. Но это действительно важно, Руфус.

В следующее мгновение я отключилась и сунула Майклу в руку бумажную салфетку с телефонным номером:

– Это номер мобильника губернатора. Позвоните ему.

– Почему я?

– Потому что он католик, – ответила я.

– Мне придется уйти, – сказала я Кристиану. – Губернатор хочет, чтобы мы прямо сейчас приехали к нему в офис.

– Если бы мне давали соверен всякий раз, как девушка так поступает со мной… – Кристиан замолчал, а потом, будто это самая обычная вещь в мире, поцеловал меня.

Ладно, поцелуй был кратким. И такой, каким мог закончиться фильм для детей. И он произошел на глазах у священника. Но все же это выглядело вполне естественным, словно мы с Кристианом целую вечность целуемся в конце каждой фразы, в то время как остальная часть мира застряла на пунктуации.

Но с этого места все пошло не так.

– Что ж, может быть, встретимся завтра? – предложила я.

– Следующие двое суток я работаю на вызовах, – ответил он. – В понедельник?

Но в понедельник я снова буду в суде.

– Ладно, – кивнул Кристиан. – Я позвоню.

Мы должны были встретиться с отцом Майклом в здании законодательного собрания штата, поскольку я хотела, чтобы он заехал домой и переоделся в подобающую священнику одежду, – джинсы и рубашка на пуговицах, в которых он пришел ко мне, не послужили бы нам во благо. Теперь, дожидаясь его на парковке, я проигрывала в голове каждое слово нашего разговора с Кристианом… и начала паниковать. Любой знает: если парень говорит, что позвонит, это означает, что не позвонит, – просто хочет быстро смыться. Может, дело было в поцелуе – предвестнике всей канвы разговора. Может, от меня пахло чесноком. Может, он провел в моем обществе достаточно времени и понял, что я не то, что ему нужно.

Когда на парковку въехал отец Майкл, я уже решила, что если из-за Шэя Борна не состоится мое первое свидание со времен скитания евреев по пустыне, то я сама казню его.

Я удивилась, что Руфус хотел, чтобы я одна встретилась с губернатором Флинном. Еще больше меня удивило то, что он считал, будто отец Майкл станет уклоняться от этого разговора. Однако Флинн не был уроженцем Новой Англии, он был выходцем с Юга и предпочитал непринужденность помпезности.

«Он ожидает, что ты придешь к нему просить отсрочку казни после суда, – размышлял Руфус. – Так что, возможно, тебе удастся захватить его врасплох».

Руфус предложил, чтобы вместо юриста с ним побеседовал представитель духовенства. И после двухминутного разговора отец Майкл обнаружил, что губернатор Флинн слышал его проповедь на прошлогодней Рождественской мессе в церкви Святой Екатерины.

В здание законодательного собрания штата нас провел охранник. Мы прошли через металлоискатели, после чего нас сопроводили в кабинет губернатора. Здание производило странное жутковатое впечатление; наши шаги по лестнице отдавались ружейными выстрелами. Поднявшись на площадку, я повернулась к отцу Майклу.

– Не говорите ничего провокационного, – прошептала я. – У нас всего одна попытка.

Губернатор сидел за письменным столом.

– Входите, – вставая, сказал он. – Рад увидеть вас вновь, отец Майкл.

– Благодарю, – ответил священник. – Польщен тем, что вспомнили меня.

– Знаете, вы прочитали проповедь, не вогнавшую меня в сон, и поэтому попадаете в весьма малочисленную категорию духовных лиц. К тому же вы руководите молодежной группой в Святой Екатерине. Год назад у сына моего соученика по колледжу начались какие-то проблемы, и он стал ходить в эту группу. Джо Каччатоне?

– Джои, – поправил отец Майкл. – Хороший парнишка.

Губернатор повернулся ко мне:

– А вы, должно быть…

– Мэгги Блум, – протянув ему руку, представилась я. – Адвокат Шэя Борна.

Я никогда прежде не стояла так близко к губернатору. Когда я видела его по телику, он казался выше.

– Ах да, – ответил губернатор. – Печально известный Шэй Борн.

– Если вы исповедуете католицизм, – обратился к нему отец Майкл, – то как можете мириться с казнями?

Я удивленно взглянула на священника. Разве я только что не просила его не говорить ничего провокационного?

– Я выполняю свою работу, – ответил Флинн. – Есть много всякого, с чем я лично не согласен, но должен поступать профессионально.

– Даже если человек, которого собираются казнить, невиновен?

Взгляд Флинна посуровел.

– Суд признал его виновным.

– Приезжайте и поговорите с ним, – заявил отец Майкл. – Тюрьма в пяти минутах езды отсюда. Выслушайте его, и тогда скажете мне, заслуживает ли он смерти.

– Губернатор Флинн, – наконец обретя дар речи, вмешалась я, – во время… исповеди Шэй Борн сделал признание, говорящее о том, что некоторые детали его дела не были в свое время обнародованы, что смерти жертв произошли случайно, когда мистер Борн, по сути дела, пытался защитить Элизабет Нилон от сексуальных домогательств ее отчима. Мы полагаем, что, отсрочив казнь, успеем собрать улики, доказывающие невиновность Борна.

Лицо губернатора побледнело.

– Я полагал, священники не могут подвергать исповедь огласке.

– Мы обязаны это сделать, если может быть нарушен закон или если жизнь человека в опасности. Здесь мы имеем оба фактора.

Губернатор сложил руки, вдруг приняв холодный вид:

– Ценю ваше участие – как в религиозном, так и в политическом аспекте. Я приму вашу просьбу к сведению.

По его тону можно было понять, что нам отказано. Кивнув, я встала. Отец Майкл взглянул на меня и тоже поднялся. Мы попрощались с губернатором за руку и понуро вышли из кабинета. Мы молчали, пока не покинули здание. Над нами простиралось усыпанное звездами небо.

– Итак, – заговорил отец Майкл, – полагаю, это значит «нет».

– Это значит, надо выждать и посмотреть. Что, вероятно, означает «нет». – Я засунула руки в карманы пиджака. – Что ж, раз уж весь мой вечер пошел насмарку, назову его ночью…

– Вы не верите в его невиновность? – спросил отец Майкл.

– Не очень, – вздохнула я.

– Тогда зачем вы собираетесь сражаться за него?

– В детстве, когда я просыпалась двадцать пятого декабря, – это был обычный день. В Пасхальное воскресенье моя семья была единственной в кинотеатре. Причина, по которой я сражаюсь за Шэя, – закончила я, – в том, что я знаю, каково это – когда вещи, в которые ты веришь, делают из тебя аутсайдера, подглядывающего за другими.

– Я… я даже не представлял себе…

– Еще бы! – улыбнулась я. – Парни на верхушке тотемного столба никогда не видят то, что вырезано внизу. Увидимся в понедельник, отец.

Идя к машине, я чувствовала на себе его взгляд, словно это конус света или крылья ангелов, в которых я никогда не верила.

У моего клиента был такой вид, будто его переехал грузовик. Почему-то, пытаясь уговорить меня спасти его жизнь, отец Майкл совсем упустил из виду, что Шэй начал заниматься членовредительством. Его лицо было покрыто коростой и синяками, руки, накрепко прикованные к поясу после фиаско прошлой недели, расцарапаны.

– У вас кошмарный вид, – шепнула я Шэю.

– Когда меня вздернут, вид будет еще хуже, – прошептал он в ответ.

– Нам надо поговорить. О том, что вы рассказали отцу Майклу…

Но закончить фразу я не успела, потому что судья вызвал Гордона Гринлифа для произнесения заключительного слова.

Гордон тяжело поднялся:

– Ваша честь, данное дело – пустая трата времени членов суда, а также средств штата. Шэй Борн – приговоренный преступник, совершивший двойное убийство. Он совершил самое гнусное преступление в истории штата Нью-Гэмпшир.

Я взглянула на Шэя из-под полуопущенных ресниц. Если его слова – правда, если он видел, как насилуют Элизабет, то оба убийства становятся самозащитой и были совершены по неосторожности. Когда он был осужден, тесты ДНК не были еще распространены. Возможно ли, что сохранился какой-нибудь обрывок ковра или обивки дивана и тест подтвердит рассказ Шэя?

– Он исчерпал все правовые меры на всех уровнях, – продолжал Гордон. – Штат, первый округ, Верховный суд. А теперь он отчаянно пытается продлить себе жизнь, подавая фальшивый иск, утверждающий, что он исповедует какую-то фальшивую религию. Он добивается, чтобы штат Нью-Гэмпшир и его налогоплательщики соорудили ему специальную виселицу, что позволило бы ему подарить свое сердце семье жертвы – людям, к которым он внезапно воспылал чувствами. Он определенно не испытывал этих чувств в тот день, когда убил Курта и Элизабет Нилон.

Разумеется, маловероятно, что появятся новые улики. К настоящему времени даже нижнее белье, найденное в его кармане, пропало или было отдано Джун Нилон. Следователи считают, что это дело было закрыто одиннадцать лет назад. А все свидетели умерли на месте преступления, за исключением самого Шэя.

– Да, существует закон, защищающий свободу вероисповедания заключенных, – сказал Гринлиф. – Согласно этому закону, евреи-заключенные могут носить в тюрьме кипы, а мусульмане – поститься во время Рамадана. Комиссар Департамента исправительных учреждений во исполнение федерального закона всегда принимает во внимание религиозную деятельность. Но говорить, что этот человек, который не способен контролировать свои эмоции в зале суда, который не может даже вспомнить название своей религии, во исполнение федерального закона заслуживает казни каким-то особым образом, – совершенно неправильно и не предусмотрено нашей системой правосудия.

Как только Гринлиф сел, судебный пристав передал мне записку. Заглянув в нее, я глубоко вдохнула.

– Миз Блум? – поторопил меня судья.

– Сто двадцать долларов, – начала я. – Знаете, что можно купить на сто двадцать долларов? Можно купить на распродаже отличную пару туфель «Стюарт Вайцман». Можно купить два билета на игру «Брюинз». Можно накормить голодающую семью из Африки. Можно купить контракт на сотовый. Или вы можете помочь человеку обрести спасение – и спасти умирающего ребенка. – Я встала. – Шэй Борн не просит свободы. Он не просит отмены приговора. Он лишь просит, чтобы ему позволили умереть в соответствии с его религиозными убеждениями. И мы знаем, что Америка стоит за право исповедовать собственную религию, даже если человек умирает в тюрьме штата.

Я направилась в сторону мест для публики:

– Люди продолжают стекаться в эту страну благодаря свободе вероисповедания. Они знают, что в Америке им не станут говорить, каким должен быть Бог. Их не станут убеждать, что есть только одна правильная вера и что их вера неправильная. Они хотят свободно говорить о религии и хотят задавать вопросы. Эти права были фундаментом Америки четыреста лет назад и в наши дни остаются ее фундаментом. Вот почему в этой стране Мадонна может устраивать шоу на распятии, а «Код да Винчи» был бестселлером. Вот почему даже после одиннадцатого сентября в Америке процветает свобода вероисповедания.

Вновь повернувшись к судье, я постаралась выложиться до конца:

– Ваша честь, мы не просим вас разрушить стену между Церковью и государством, вынося решение в пользу Шэя Борна. Мы лишь хотим исполнения закона – того закона, который дает Шэю Борну право исповедовать свою религию даже в тюрьме, если только государство не заинтересовано в запрещении этого. Единственный государственный интерес, который может обозначить штат, – это сто двадцать долларов и ожидание в течение пары месяцев. – Я вернулась к своему месту и скользнула на него. – Какова цена жизни и души по сравнению с двумя месяцами и ста двадцатью долларами?

Судья отправился в свой кабинет для вынесения вердикта, а к моему столу подошли два маршала, чтобы увести Шэя.

– Мэгги, – сказал он, вставая, – спасибо.

– Ребята, – обратилась я к маршалам, – можете дать мне минуту с ним в изоляторе?

– Только побыстрее, – сказал один из них, и я кивнула.

– Как вы думаете, у него есть шанс? – спросил отец Майкл, по-прежнему сидящий на скамье для публики за моей спиной.

Я достала из кармана записку, которую передал мне судебный пристав как раз перед началом моего заключительного слова, и протянула ее Майклу:

– Остается только надеяться. Губернатор отказал в отсрочке казни.

Когда я подошла к «клетке», он лежал на металлической лежанке, прикрыв рукой глаза.

– Шэй, – позвала я, встав перед решеткой, – со мной говорил отец Майкл. Он рассказал о том, что случилось в день убийства.

– Это не важно.

– Нет, важно, – настойчиво произнесла я. – Губернатор отказался отсрочить казнь, а это значит, что мы опять бьемся лбом в стену. В наше время для отмены смертных приговоров применяются ДНК-улики. На том суде ведь был разговор о сексуальном насилии, прежде чем выдвинули обвинение? Если образцы спермы сохранились, мы можем протестировать их и сравнить со спермой Курта… Мне лишь надо, чтобы вы, Шэй, подробно рассказали о случившемся, и тогда я смогу запустить процесс.

Он встал и подошел ко мне, ухватившись за прутья решетки:

– Не могу.

– Почему?! – возмутилась я. – Разве вы лгали, сказав отцу Майклу о невиновности?

Шэй поднял на меня горящий взгляд:

– Нет.

Не могу объяснить, почему я верила ему. Может быть, я была наивна, поскольку не защищала раньше преступников, может быть, просто чувствовала, что обреченному на смерть человеку нечего было терять. Но когда Шэй встретился со мной взглядом, я поняла, что он говорит правду и что казнить невиновного человека намного ужаснее, чем виновного.

– Ну, тогда, – начала я, и голова у меня пошла кругом, – вы сказали отцу Майклу, что первый адвокат не стал вас слушать, но я сейчас слушаю. Поговорите со мной, Шэй. Расскажите что-то такое, что поможет мне убедить судью в ошибочном приговоре. И я напишу запрос на ДНК-тест, его надо будет только подписать…

– Нет.

– Я не смогу сделать это одна! – вспылила я. – Шэй, речь идет об отмене приговора, понимаете?! О том, что вы сможете выйти отсюда на свободу.

– Я знаю, Мэгги.

– Значит, вместо того чтобы попытаться, вы готовы умереть за преступление, которого не совершали? Вас это устраивает?

Пристально посмотрев на меня, он медленно кивнул:

– В первый же день, когда мы встретились, я сказал вам, что не хочу, чтобы меня спасали. Я хотел, чтобы вы спасли мое сердце.

Я была поражена:

– Почему?

Он с трудом подбирал слова:

– Все-таки в этом была моя вина. Я попытался спасти ее и не смог. Не подоспел вовремя. Мне никогда не нравился Курт Нилон. Когда я работал, то старался не находиться с ним в одной комнате, чтобы не чувствовать на себе его взгляд. Но Джун была такая милая. От нее пахло яблоками, и она делала мне сэндвичи с тунцом на ланч и разрешала сидеть за кухонным столом, словно я член их семьи. После того как Элизабет… позже… ужасно, что Джун осталась без них. Но я не хотел, чтобы она потеряла и прошлое. Семья – это не вещь, это место, – тихо произнес Шэй, – то место, где живут воспоминания.

Значит, он взял на себя вину за преступление Курта Нилона, чтобы дать возможность скорбящей вдове вспоминать его с гордостью, а не с ненавистью. Насколько хуже было бы для Джун, если бы в то время существовал ДНК-тест, если была бы доказана причастность Курта к предполагаемому изнасилованию?

– Вы начали поиск улик, Мэгги, и это снова разбередит ее раны. Такой путь – что ж, это конец.

Я почувствовала, как у меня сжимается горло и к глазам подступают слезы.

– А если однажды Джун узнает правду? И поймет, что вас казнили, хотя вы были невиновны?

– Тогда, – ответил Шэй, и его лицо озарилось улыбкой, – она вспомнит обо мне.

Я взялась за это дело, понимая, что мы с Шэем добиваемся разных результатов: я надеялась убедить его в том, что отмена приговора – это повод порадоваться, даже если сохранение его жизни отменяет донорство органа. Но Шэй был готов умереть. Шэй хотел умереть. Он дарил будущее не только Клэр Нилон – он дарил его и ее матери тоже. Он не пытался спасти мир, как я. Всего лишь одну жизнь за один раз – и поэтому имел шанс на победу в борьбе.

Он дотронулся до моей руки, которую я положила на прутья решетки:

– Все в порядке, Мэгги. Я так и не совершил ничего важного. Я не придумал лекарство от рака, не остановил глобальное потепление и не стал нобелевским лауреатом. Я ничего не сделал в жизни, а только причинял боль людям, которых любил. Но смерть… в смерти будет по-другому.

– Как это?

– Они поймут, что их жизни стоят того, чтобы жить.

Я знала, что меня долго будут преследовать мысли о Шэе Борне, независимо от того, приведут ли приговор в исполнение.

– Человек, думающий подобным образом, – сказала я, – не заслуживает казни. Прошу вас, Шэй. Помогите мне помочь вам. Не нужно разыгрывать из себя героя.

– Мэгги, – откликнулся он, – вам тоже не нужно.