Мэгги

Шэй стоял, раскинув руки, не менее нас удивленный этим освобождением от цепей. После мгновения всеобщего ступора в зале суда возник хаос. С мест для публики послышались крики. Один из маршалов поспешил к судье, чтобы отвести его в кабинет, а другой наставил на Шэя оружие, приказав ему поднять руки вверх. Шэй замер, и маршал проворно надел на него наручники.

– Остановитесь! – прокричал у меня за спиной отец Майкл. – Он не понимает, что происходит.

Маршал толкнул Шэя на деревянный пол, и тот в ужасе поднял на нас взгляд.

Я резко повернулась к священнику:

– Да что это такое, черт возьми?! Он что, превратился из Иисуса в иллюзиониста Гудини?

– Он способен на такое, – произнес отец Майкл, и мне показалось, я услышала в его голосе нотку удовлетворения. – Я пытался вам об этом сказать.

– А теперь скажу я, – парировала я. – Наш приятель Шэй заработал себе билет в одну сторону на каталку со смертельной инъекцией, если только один из нас не сможет объяснить судье Хейгу смысл произошедшего.

– Вы – его адвокат, – сказал Майкл.

– А вы – духовник.

– Помните, я говорил вам, что Шэй не захочет со мной разговаривать?

Я закатила глаза:

– Может быть, перестанем притворяться школьниками и займемся своими обязанностями?

Он отвел взгляд, и я сразу поняла, что предстоящий разговор не будет приятным.

Зал суда опустел. Мне предстояло достучаться до Шэя, чтобы внушить ему единственную здравую мысль, которую, как я надеялась, он сумеет изложить на свидетельском месте. У меня не было времени выслушивать исповедь отца Майкла.

– Я состоял в коллегии присяжных, приговоривших Шэя к смерти, – вдруг изрек священник.

В мои подростковые годы мама пользовалась одной уловкой: если я вдруг скажу что-нибудь, от чего ей захочется закричать, или двинуть меня, или то и другое, то, прежде чем ответить, она считала до десяти. И вот я чувствую, как у меня округляются губы для произнесения этих цифр, и с некоторым смущением осознаю, что в конечном счете стала такой же, как мама.

– Это все? – спросила я.

– А этого не достаточно?

– Просто хотела убедиться.

В моей голове проносились всякие мысли. У меня могут быть неприятности из-за того, что заранее не сказала об этом Гринлифу. Но я и не знала заранее.

– Есть какая-то причина, почему вы так долго это умалчивали?

– «Не спрашивайте, не говорите», – повторил он мои собственные слова. – Поначалу я думал, что помогу Шэю понять искупление и потом расскажу вам правду. Но в конечном счете Шэй сам просветил меня по поводу искупления, а вы уверяли, что мои свидетельские показания очень важны, и я подумал: может, вам лучше не знать. Я подумал: это в той же степени навредит суду…

Я подняла руку, останавливая его:

– Вы поддерживаете ее? Смертную казнь?

Священник ответил не сразу:

– Прежде поддерживал.

Мне придется известить об этом Гринлифа. Даже если показания отца Майкла вычеркнут из протокола, нельзя заставить судью забыть услышанное – вред уже нанесен. А сейчас предстояло нечто более важное.

– Мне пора идти. – Я обнаружила Шэя в отведенном ему помещении; он был по-прежнему в смятении, глаза крепко зажмурены. – Шэй, – позвала я, – это Мэгги. Посмотрите на меня.

– Не могу! – вскрикнул он. – Убавьте громкость.

В помещении было тихо – ни радио, ни каких-то звуков. Я глянула на маршала, но тот пожал плечами.

– Шэй… – опять обратилась к нему я, подходя к прутьям решетки. – Откройте глаза. – (Он приоткрыл один глаз, потом другой.) – Расскажите, как вы это сделали.

– Что – сделал?

– Это маленькое волшебство.

Он покачал головой:

– Я ничего не делал.

– Вам удалось освободиться от наручников, – напомнила я. – Что вы сделали: смастерили ключ и спрятали его под подкладку?

– У меня нет ключа. Я не отпирал кандалы.

Что ж, формально это было правдой. То, что я увидела, – это со звоном упавшие на пол скрепленные наручники, а руки Шэя каким-то образом освободились от них. Он наверняка мог открыть замки, а потом снова запереть их, но это было бы не так быстро и шумно, и мы все услышали бы лязг.

А мы не слышали.

– Я ничего не сделал, – повторил Шэй.

Когда-то я читала о фокусниках, умеющих смещать плечевые кости, чтобы выбраться из смирительной рубашки. Может быть, в этом и состоит секрет Шэя. Может быть, дело в гипермобильности суставов его пальцев и он способен втихомолку выскользнуть из металлических оков.

– Ладно, пусть так, – тяжело вздохнула я. – Вот в чем дело, Шэй. Не знаю, фокусник вы или мессия. Я не очень понимаю в спасении, чудесах или в том, о чем говорили отец Майкл и Иэн Флетчер. Я не знаю даже, верю ли я в Бога. Но в чем я разбираюсь, так это в законах. И прямо сейчас все люди в зале суда считают вас абсолютно помешанным. Вам надо собраться с духом. – Я взглянула на Шэя и увидела его сосредоточенный взгляд, ясные и умные глаза. – У вас есть единственный шанс, – медленно произнесла я. – Один шанс поговорить с человеком, который будет решать, как вы умрете и будет ли жить Клэр Нилон. Так что же вы ему скажете?

Однажды, когда я училась в шестом классе, я позволила самой популярной девчонке в школе списать у меня контрольную по математике.

– Знаешь что? – сказала она после. – Не такая уж ты неотесанная.

Она разрешила мне сидеть с ней за ланчем, и одним восхитительным субботним днем меня пригласили в торговую галерею с компанией ее подружек. В магазинах они прыскали себе на запястья духи и примеряли дорогие узкие джинсы, а моего размера там даже не было. Я сказала им, что у меня месячные и что я даже не покупаю джинсы, когда у меня раздут живот, – полное вранье. Но все же одна девочка предложила показать мне, как вызвать у себя рвоту, чтобы сбросить лишние пять фунтов. Как раз в этот момент мне делали макияж у прилавка косметики «Клиник», хоть я ничего не собиралась покупать. И, взглянув в зеркало, я поняла, что мне не нравится та, которую я вижу. Я потеряла себя в угоду этим девчонкам.

Глядя на Шэя, вновь занимающего место свидетеля, я вспомнила о том трепете школьницы, когда на время стала частью тусовки, стала популярной. Публика затихла, ожидая очередной вспышки, но Шэй был уравновешен и спокоен, даже чрезмерно тих. Вновь закованный в кандалы, он неловко сидел, ни на кого не глядя и дожидаясь, когда я обращусь к нему с тем самым вопросом. Интересно, думала я, возвращение его к образу истца говорит больше о том, кем он желает быть, или о том, кем стала я?

– Шэй, – начала я, – что вы хотите сказать данному суду?

Он перевел взгляд на потолок, словно ожидая, что оттуда, как снег, посыплются слова.

– «Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим», – пробормотал он.

– Аминь, – послышался с галереи женский голос.

Честно говоря, не это я имела в виду, когда сказала Шэю, что он может совершить последнюю попытку склонить суд в свою пользу. Для меня религиозные писания звучали так же странно и напыщенно, как диатриба, произнесенная Шэем на предмет организованной религии. Но возможно, Шэй был умнее меня, потому что его цитата заставила судью скривить губы.

– Это из Библии, мистер Борн?

– Не знаю, – ответил Шэй. – Не помню, откуда это.

Над моим плечом пролетел крошечный бумажный самолетик и приземлился ко мне на колени. Развернув бумагу, я прочла торопливо нацарапанную записку отца Майкла.

– Да, Ваша честь, – быстро сказала я. – Из Библии.

– Маршал, принесите мне Библию, – попросил судья Хейг; он начал листать страницы из тонкой гладкой бумаги. – Миз Блум, вы, случайно, не знаете, в каком месте?

Я не знала, когда Шэй Борн читал Писание и читал ли вообще. Цитата могла прийти от священника, она могла прийти от Бога; это могла быть единственная известная ему строчка из Ветхого Завета. Но каким-то образом Шэй пробудил интерес у судьи Хейга, который не отмахнулся от моего клиента, а водил пальцем по страницам Библии, как слепой по шрифту Брайля.

Я встала, вооруженная подсказкой отца Майкла.

– Это из Книги Исаии, Ваша честь, – сказала я.

Во время перерыва я поехала в свой офис. Не по соображениям непоколебимой служебной этики – хотя формально одновременно с делом Шэя у меня было шестнадцать других дел, но мой босс разрешил мне отложить их до лучших времен, – а потому, что мне необходимо было на время отрешиться от суда.

Увидев меня, секретарша прищурилась:

– А ты разве не должна быть…

– Да! – выпалила я, проходя к своему столу через лабиринт картотечных шкафов.

Я не знала, как выходка Шэя подействует на судью. Я не знала, проиграла ли дело, еще до представления защитой свидетелей. Но зато я знала, что плохо спала последние три недели, что у меня нет корма для Оливера и вообще сегодня поганый день. Я провела руками по лицу, сообразив, что, вероятно, смазала тушь.

Вздохнув, я взглянула на гору документов на столе, которая постоянно росла, поскольку я не удосуживалась разбирать их. Там лежала апелляция, составленная в Верховном суде адвокатами одного скинхеда, написавшего белой краской слово «тюрбанник» на подъездной дорожке своего работодателя, владельца магазина шаговой доступности, пакистанца, который уволил того за пьянство на работе. Было там исследование на тему, почему слова «перед Богом» были добавлены в Клятву верности флагу в 1954 году, в эру Маккарти. Лежала там также пачка писем, поровну уравновешенная между отчаянными душами, желавшими, чтобы я боролась от их лица, и правыми консерваторами, ругавшими Американский союз защиты гражданских свобод за то, что союз превращал белого христианина, посещающего церковь, едва ли не в преступника.

Одно из писем упало мне на колени – простой конверт с обратным адресом тюрьмы штата Нью-Гэмпшир, из офиса начальника тюрьмы. Открыв конверт, я нашла там сложенный лист белой бумаги со следами водяных знаков.

Это было приглашение посетить казнь Исайи Борна. В список приглашенных входили: генеральный прокурор, губернатор, адвокат, который изначально вел дело Шэя, я, отец Майкл и несколько других неизвестных мне имен. Согласно закону, на казни должно было присутствовать определенное число людей как со стороны заключенного, так и со стороны жертвы. В этом смысле все немного напоминало организацию свадьбы. И совсем как на свадьбе, был указан номер телефона для ответа на приглашение.

Оставалось пятнадцать дней до намеченного дня казни.

Естественно, только я разглядела иронию в том, что первым и единственным вызванным свидетелем защиты оказался комиссар Департамента исправительных учреждений Джо Линч. Это был высокий худой мужчина, чье чувство юмора, очевидно, исчезло вместе с волосами на голове. Я не сомневалась: заняв эту должность, он не мог предположить, что столкнется с первой за более чем полвека казнью в Нью-Гэмпшире.

– Комиссар Линч, – обратился к нему помощник адвоката, – какая подготовка была проведена к казни Шэя Борна?

– Как вам известно, – ответил Линч, – в штате Нью-Гэмпшир не было оборудования, предназначенного для исполнения смертного приговора, вынесенного Шэю Борну. Мы надеялись, казнь можно будет провести в Терре-Хот, но этого не случилось. Нам пришлось соорудить камеру для смертельной инъекции, занимающую теперь изрядную часть прогулочного плаца тюрьмы.

– Вы можете представить анализ затрат?

Комиссар начал читать из гроссбуха:

– Затраты на проектирование и сооружение объекта составили тридцать девять тысяч сто долларов. Каталка для инъекции стоит восемьсот тридцать долларов. Медицинское оборудование для смертельной инъекции – шестьсот восемьдесят четыре доллара. Кроме того, издержки на сотрудников, включая встречу с персоналом, обучение персонала и посещение слушаний, составили в сумме сорок восемь восемьсот сорок шесть долларов. Первоначальное обеспечение – одна тысяча триста шестьдесят один доллар и химические компоненты – четыреста двадцать шесть долларов. Помимо этого, в помещении, где будет проходить казнь, были сделаны некоторые усовершенствования: вертикальные жалюзи в свидетельской зоне, выключатель с диммером в камере, тонированное полупосеребренное зеркало, кондиционер и аварийный генератор, беспроводной микрофон и усилитель в зоне обзора, телефонный разъем. На все это ушло четырнадцать тысяч шестьсот шестьдесят девять долларов.

– Итак, вы провели расчеты, комиссар. По вашим расчетам, как вы оцениваете затраты на казнь Шэя Борна?

– Сто пять тысяч девятьсот шестнадцать долларов.

– Комиссар, – подал голос Гринлиф, – штат Нью-Гэмпшир располагает виселицей, которая могла бы быть использована, если суд прикажет повесить мистера Борна?

– Уже нет, – ответил Линч.

– Тогда правильно ли будет предположить, что в случае необходимости сооружения новой виселицы налогоплательщики Нью-Гэмпшира понесут дополнительные издержки?

– Совершенно верно.

– Какие условия необходимы для сооружения виселицы?

Комиссар кивнул и ответил:

– Высота расположения пола по меньшей мере девять футов, поперечная балка на высоте девять футов, с зазором в три фута над головой заключенного. Отверстие в люке должно быть размером не меньше трех футов, чтобы обеспечить нужный просвет. Должен быть предусмотрен механизм разблокировки люка, не допускающий его раскачивания после открывания, и механизм закрепления веревки с петлей.

Несколькими короткими фразами Гордон Гринлиф сумел переключить этот судебный процесс с аспекта свободы вероисповедания, поданного весьма эмоционально, на мысль о неизбежности надвигающейся смерти Шэя. Я взглянула на Шэя. Он побледнел как лист бумаги, зажатый в его закованных в кандалы руках.

– На сооружение и материалы уйдет не меньше семи с половиной тысяч, – сообщил комиссар. – Кроме того, будут затраты на ограничители движения.

– Что имеется в виду? – спросил Гринлиф.

– Поясной ремень с двумя наручниками из прочного нейлона и ножные ограничители из того же материала. Нам может понадобиться тележка для транспортировки заключенного к виселице в случае его физического коллапса, а также механическая удавка.

– Просто веревка не подходит?

– Нет, если речь идет о гуманной казни, – ответил комиссар. – Эта удавка делается с помощью цилиндра Делрана, имеющего две продольные прорези и U-образный зажим для закрепления веревки, нужна также веревка длиной тридцать футов, смазка для удавки…

Даже я была под впечатлением от того, сколько времени и расчетов потребовала смерть Шэя Борна.

– Вы провели исчерпывающий анализ, – заметил Гринлиф.

Линч пожал плечами:

– Никому не хочется казнить человека. Моя задача – сделать это по возможности достойно.

– Комиссар Линч, какова будет стоимость сооружения и закупки оборудования?

– Чуть меньше десяти тысяч.

– И вы сказали, что штат Нью-Гэмпшир уже потратил на казнь Шэя Борна свыше ста тысяч?

– Верно.

– Если вам потребуется на этот раз соорудить виселицу для удовлетворения так называемых религиозных предпочтений мистера Борна, ляжет ли это чрезмерным финансовым бременем на пенитенциарную систему?

Комиссар шумно выдохнул:

– Более чем чрезмерным. К тому же это почти невозможно, учитывая дату казни.

– Почему?

– Закон говорит, что мы должны казнить мистера Борна путем смертельной инъекции, и мы готовы и способны сделать это после обширной подготовки. С профессиональной и человеческой точки зрения мне будет не по себе, если придется в последний момент сооружать виселицу.

– Мэгги, – прошептал Шэй, – меня сейчас вырвет.

– Придется потерпеть, – ответила я.

Он опустил голову на стол. В любом случае несколько сочувствующих зрителей могли подумать, что он плачет.

– Если бы суд приказал вам соорудить виселицу, – сказал Гринлиф, – насколько это задержало бы казнь мистера Борна?

– Я бы сказал, от полугода до года, – ответил комиссар.

– Заключенному Борну придется целый год дожидаться казни?

– Да.

– Почему так долго?

– Мистер Гринлиф, вы говорите о сооружении объекта внутри функционирующей пенитенциарной системы. Прежде чем бригада начнет работу в тюрьме, необходимо проверить их анкетные данные. К тому же они приносят с собой инструменты, что может стать угрозой безопасности. Нам придется выставить рядом с ними надзирателей, чтобы они не прошли в опасные зоны. Нам необходимо будет удостовериться в том, что они не передадут заключенным контрабанду. Если придется начинать с нуля, это ляжет заметным бременем на исправительное учреждение.

– Благодарю вас, комиссар, – сказал Гринлиф. – Вопросов больше нет.

Я поднялась со своего места и подошла к комиссару:

– Ваша оценка сооружения виселицы составляет около десяти тысяч долларов?

– Да.

– Значит, фактически затраты на повешение Шэя Борна составляют одну десятую от затрат на казнь путем смертельной инъекции?

– Фактически, – ответил комиссар, – это составит сто десять процентов. Невозможно с гарантией качества соорудить камеру для смертельных инъекций в торговом центре, миз Блум, например в «Нордстроме». Я не могу вернуть то, что уже построено.

– Что ж, вам в любом случае требовалось соорудить эту камеру?

– Нет, если заключенного Борна не казнят таким способом.

– Однако Департамент исправительных учреждений не располагает камерой для казни путем смертельной инъекции других заключенных-смертников.

– Миз Блум, – возразил на это комиссар, – в Нью-Гэмпшире нет других смертников.

Я не могла предположить, что в будущем они появятся. Никто не хотел брать в расчет подобную опцию.

– Повлияет ли казнь Шэя Борна через повешение на безопасность других заключенных в тюрьме?

– Нет. Не во время самой процедуры.

– Повлияет ли казнь на безопасность надзирателей в тюрьме?

– Нет.

– А если говорить о персонале, то фактически для казни через повешение потребуется меньше людских ресурсов, чем для казни путем смертельной инъекции?

– Да, – ответил комиссар.

– Значит, при изменении способа казни Шэя проблем с безопасностью не возникнет. Ни для персонала, ни для заключенных. Единственным неудобством для Департамента исправительных учреждений являются издержки порядка десяти тысяч долларов на сооружение виселицы. Жалкие десять тысяч долларов! Это так, комиссар?

Судья встретился с комиссаром взглядом и спросил:

– У вас имеется эта сумма в бюджете?

– Не знаю, – ответил Линч. – Бюджет всегда бывает стесненным.

– Ваша честь, у меня есть с собой копия бюджета Департамента исправительных учреждений, которую можно внести в показания, – заявила я и вручила документ Гринлифу, судье Хейгу и комиссару Линчу. – Комиссар, вы с этим знакомы?

– Да.

– Можете прочесть подчеркнутую строчку?

Линч нацепил на нос очки.

– Расходные материалы для смертной казни, – прочитал он. – Девять тысяч восемьсот восемьдесят долларов.

– Что вы подразумеваете под «расходными материалами»?

– Химические компоненты, – ответил комиссар. – И то, что еще может понадобиться.

Я была уверена: здесь какое-то жульничество.

– По вашему свидетельству, химические компоненты стоят всего лишь четыреста двадцать шесть долларов.

– Мы не знали, что еще может понадобиться, – сказал Линч. – Направление движения транспорта, полицейские кордоны, медицинское оборудование, дополнительные людские ресурсы… Это наша первая казнь за почти семьдесят лет. Мы планировали ассигнования консервативно, чтобы в дальнейшем не оказаться без средств.

– Если эти средства предполагалось пустить на казнь Шэя Борна, разве имеет значение, потратят их на пентотал натрия или на сооружение виселицы?

– Гм… – замялся Линч. – Это все же не десять тысяч долларов.

– Да, – согласилась я. – Вам не хватает ста двадцати долларов. Скажите, это и есть цена человеческой души?