37

В огромном пиршественном шатре Лестера Лафкина за обедом тишина. Все взгляды обращены на маленького короля цирка, а тот не сводит глаз с Брайди, которую сопровождают служанка-великанша и Эвриала, Королева Змей. Телохранители Лафкина, чувствуя, что их хозяину грозит опасность, на шаг отступают. Лицо миссис Дивайн пылает дикой яростью. Словно, дай ей малейший шанс, она перемахнет через стол и вцепится Лафкину в горло. Лафкин сгорает от любви к ней.

Он медленно кладет на стол вилку и встает, забыв про пирог в форме лебедя, которым он лакомился.

– Миссис Дивайн, – воркующим голосом произносит Лафкин, – давайте не будем делать поспешных выводов.

– Сэр, вы – лжец, – чеканит Брайди, тыча в него пальцем, чтобы у него не оставалось сомнений в том, кого именно она обвиняет.

Пришедшие с ней женщины согласно кивают в унисон. Питон, обвившийся вокруг шеи Эвриалы, тоже ритмично качает головой.

– Откуда мне было знать, что это тот самый ребенок? Она не очень-то была похожа на ту крошку, фотографию которой вы мне показывали.

– Это была девочка с фотографии Брайди, Лестер, – поправляет его Эвриала. – Правда, немного подросшая. С этим не поспоришь.

– Не поспоришь? – багровеет Лафкин. – Вы – предательница, мадам. Я с вами разведусь. – Он поворачивается к телохранителям. – Ну просто Анна Клевская: равнодушная, с толстыми лодыжками.

Стражи участливо поддакивают.

Кора подталкивает локтем Брайди.

– Давайте потрясу его? Сразу всю правду выложит.

Лафкин испуганно вздрагивает.

– Миссис Дивайн, вышло недоразумение. Простите, если я ненароком купил вашу похищенную девочку. Я же не знал.

Стражи бубнят что-то в его поддержку. Откуда он мог знать?

– Я оказался в тяжелейшем положении. Премьера на носу, а мою главную артистку доставляют мертвой. – Он качает головой. – Да не просто мертвой, а уже в стадии разложения. Вонь такая, что башку сносит.

Несколько его придворных морщатся.

– Ее даже просто так показать было бы нельзя, – поддерживает Лафкина один из его телохранителей. – А еще эти улитки. Ужас.

– Потому он так быстро и продал ее, – добавляет другой стражник. – За бесценок.

– На кой черт им все эти подробности?! – орет на своих людей Лафкин и затем обращается к Брайди: – Пожалейте меня, мадам. Мне даже нечего показать публике в качестве гвоздя программы. У меня только и остались, что поедательница крыс, второсортный ясновидец да мальчик с лишним пальцем на ноге.

– Есть еще пингвины, сэр, – напоминает ему один из телохранителей. – Они очень забавны.

Лафкин возводит глаза к потолку.

– Вас, Лафкин, с крючка никто не снимал, – грозит ему Брайди. – Я собираю информацию о ваших делишках.

Кора с Эвриалой обмениваются улыбками.

Лафкин кивает, прекрасно поняв ее намек.

– Что вы от меня хотите?

– Назовите имя коллекционера, которому вы продали тело ребенка.

– Сделка проводилась на условиях полной анонимности, миссис Дивайн. Никаких фамилий не называли.

– В таком случае мне придется навестить инспектора Роуза.

– Это был тип с большой головой и мерзкой ухмылкой, не очень высок ростом, – сообщает Лафкин.

– Кемп?

– Как скажете. – Он приспускает веки и, глядя на нее со страстным выражением на лице, добавляет: – Отобедаете со мной, Брайди Дивайн?

Брайди Дивайн награждает Лестера Лафкина полным презрения взглядом и решительным шагом покидает его шатер.

Придворные прячут усмешки.

Сердце Лафкина испепеляет жар любви.

38

Подобного дождя Лондон еще не видел. Улицы затапливают вонючие пенящиеся потоки, словно Господь выплеснул на город грязные помои после кипячения сатанинского исподнего.

Свирепый ураганный ветер, налетая с побережья, приносит вести об учиненных им разрушениях: о штормах и погубленных кораблях. Темза клокочет, снова вспучиваясь. Ее течение столь стремительно, что илокопатели не смеют сойти с берега, а лодочники лишь присвистывают, удрученно качая головами. Река никогда не была такой сердитой. Нет, они ни за что не выйдут в ее бурлящие взбесившиеся воды.

А грозовые тучи продолжают сгущаться над Лондоном.

* * *

Брайди и Мертл стоят в кустах на Кавендиш-сквер. Ветви защищают их от непогоды. Брайди нравится слушать стук дождя по листьям и вдыхать поднимающийся от земли запах сырой почвы. Мертл нравится шлепать по лужам: чулки ее забрызганы грязью. Брайди, разумеется, изменила внешность. Старая торговка лентами, семенящая в узких неудобных деревянных башмаках. Глаза моргают за стеклами очков; капор, вечно наползающий на лицо оттого, что он ей велик.

В корзине она принесла плитку тоффи.

Мертл отламывает один кусочек для себя, второй – для Розы.

– По-моему, Розе очень идет ее новая вуаль, – отмечает Брайди. – Мы починим ей лицо?

Мертл задумывается. Поправив кусок кружева на капоре Розы, она сует палец в пустой глаз куклы, потом переворачивает ее вверх тормашками и рассматривает ее панталончики.

– Нет, оставим как есть, – отвечает девочка.

– Ладно, пусть так.

Мертл баюкает Розу на руках.

– Она дома, – заговорщицки сообщает девочка. – Только болеет.

У Брайди екает сердце.

– Кто дома?

– Кристабель, – шепчет Мертл. – Правда, теперь ее зовут по-другому.

– И как же ее зовут?

– Шибел. – Мертл поводит глазами.

Брайди смотрит на дом.

– Хотите пойти со мной и поздороваться с ней? – предлагает Мертл.

* * *

Маленькая девочка заводит старую торговку лентами в дом через вход для прислуги. Они минуют кухню и поднимаются по лестнице. Для столь рискованного приключения время выбрано весьма удачно. Няня прилегла вздремнуть после обеда, дворецкий корпит над бухгалтерскими книгами, кухарка вымачивает крупу.

Доктор Имс в больнице. Мистер Кемп в этот день не приходит.

Мертл мистер Кемп не нравится. Он показывает совершенно не смешные карточные фокусы, ходит бесшумно и имеет обыкновение подкрадываться к людям.

Мертл вместе с Розой расхаживают по коридору. Они взяли на себя роль караульных, пока Брайди возится с замком, орудуя отмычкой, которую она нашла в гостевом доме миссис Пич.

К тому времени, когда Роза завершает второй круг на лестничной площадке, Брайди открывает замок.

* * *

В комнате стоит резкий дух минеральных испарений, к которым примешивается вонь нагретых на солнце водорослей, о чем Мертл, сейчас вышагивающая за дверью, предупредила Брайди. Как ни странно, этот запах ей приятен. Окно занавешено голубым газом; сквозь щель в шторах Брайди видит, что оно зарешечено, а стекло облепляют улитки. По выкрашенным в голубой цвет стенам сочится влага.

Из обстановки в комнате только кровать и стул. На каминной полке аккуратно выставлены в ряд несколько предметов, пуговица и прочее. На кровати – девочка в белом платьице. Она сидит спиной к двери, поддерживаемая валиками и подушками; ее ноги накрыты одеялом. На ухе и шее у нее заживающие ранки, на коленях – неглубокая чаша с водой.

Брайди делает шаг вперед. Малышка оборачивается. Глаза как серовато-белый мрамор начинают темнеть, чернеть. Зрачки до странного плоские. Может, такой эффект создает приглушенный свет?

Девочка улыбается. Несмело, не разжимая губ. Почти так же, как теперь улыбается Брайди. На фоне голубого окна ее тонкие светлые волосы имеют оттенок цвета морской волны. Лицо прелестно, наделено сверхъестественным очарованием; чертам свойственна удивительно безупречная симметричность. Которую портит только криво посаженный бант, закрывающий одно ухо, – Мертл постаралась, догадывается Брайди. Пред ее очами девочка с фотографии, только немного подросшая. Хрупкая, худенькая. Из-под тонкой ткани платья выпирает позвоночник.

Брайди медленно подходит к стулу и так же медленно садится. Шибел возвращается к своему занятию. Окунает в чашу пальцы, шлепает по воде, плещется. Брайди смотрит на нее, не отрывая глаз. Шибел цепляет пальчиком капельку, потом еще одну и еще. И складывает их в другую ладошку.

И капля за каплей Брайди перестает сознавать себя, отдаваясь на волю воспоминаний.

Женщина выхватывает цветочную гирлянду из неразумных ручонок малыша и горделиво вешает ее на свой чепец; ее ореховые глаза лучатся смехом.

Девочка поскальзывается на мокром деревянном полу таверны, ныряя под стол, за кошкой.

Мокрая палуба на кренящемся пароходе во время шторма…

Шибел переворачивает ладошку, наблюдая, как капельки скатываются с нее.

Картины прошлого заполоняют воображение, а вместе с ними возникает непреоборимое желание обнять это существо. Ее порыв усмиряет жалость к малышке, к маленькой девочке, брошенной на произвол судьбы, как когда-то это произошло с ней самой.