Внешнеполитическое положение РСФСР и после окончания Гражданской войны оставалось весьма неустойчивым. Страна по-прежнему находилась в дипломатической изоляции. Продолжались вооруженные стычки, причем не только с японцами и белогвардейцами на Дальнем Востоке, но и на Западе. Весомым внешним фактором становилась и русская эмиграция, численность которой оценивалось в 1,5–2 млн человек. Отношение уехавших к Советской России было по большей части негативным. Для них это был либо ад, из которого удалось вырваться, либо рай, но потерянный навсегда. Для Ленина проблема была ясна:

– Наша белогвардейщина передвинулась через границу, отъехала на трое суток пути и сидит там и подкарауливает, имея опору и поддержку западноевропейского капитала. Отсюда ясны задачи и обязанности пролетариата²³¹⁹.

Первой эмигрантской антисоветской организацией – и по времени появления, и по известности – стал созданный в 1921 году в Варшаве савинковский «Союз защиты Родины и Свободы». К его возникновению приложили руку представители французских, английских, американских и, конечно, польских спецслужб.

Рижский мир, наконец-то заключенный с Польшей 18 марта 1921 года, содержал обязательство сторон не поддерживать подрывную работу друг против друга. Но соблюдать его ни Москва, ни Варшава не собирались. На территории Польши в лагерях для якобы интернированных сохраняли оружие и обучались не только военные структуры Савинкова, Петлюры, Булака-Балаховича. В июле 1921 года несколько вооруженных отрядов Савинкова пересекли границу Белоруссии и подняли там восстание. В октябре то же попытался проделать в Западной Украине 2-тысячный отряд петлюровцев, который за месяц удалось прогнать обратно в Польшу. Москва в долгу не осталась. Как ныне известно, «советские спецслужбы проводили операции по так называемой “активной разведке”, с одной стороны, стремясь ликвидировать белогвардейские бандформирования, а с другой, – поддерживать национально-освободительное движение белорусского и украинского населения на территории Польши»²³²⁰. Костяк партизанских отрядов составляли боевики левых польских партий, находившихся в орбите Коминтерна.

С территориальными и иными претензиями к России выступали Финляндия и Эстония, поддерживаемые Польшей прямо и некоторыми западными странами косвенно. В сентябре 1921 года финские иррегулярные части вторглись в Карелию, бои там продолжались более полугода.

Кремль всерьез опасался большой войны. Вспоминая события 1921 года, Молотов писал: «Ленин говорил тогда: “Надо помнить, что от всякого нашествия мы всегда на волоске”. Заседания Политбюро ЦК всегда начинались с рассмотрения международных вопросов и докладов наркома иностранных дел»²³²¹. Чем дальше страна уходила от революции, тем больше на первый план выходили ее национальные интересы, которые не сильно меняются со сменой режима, коль скоро окружающий мир остается во многом прежним.

Большевики сталкивались с растущей проблемой: как примирить программную цель распространения революции за пределы России и повседневные задачи обеспечения безопасности, получения доступа к зарубежному опыту, технологиям, ресурсам. Подобный дуализм – необходимость одновременно свергать капиталистические правительства и поддерживать с ними отношения – стал алгоритмом внешнеполитического мышления большевистского руководства. Что первично, каково сочетание одного и другого и возможно ли такое сочетание вообще? На практике такая двойственность с неизбежностью приводила к двухслойной внешней политике. Наркоминдел был призван поддерживать и развивать формально корректные отношения с государствами, против правительств которых в то же самое время вели подрывную деятельность структуры Коминтерна.

Мировая революция не опрокинула капиталистическую систему, но и Советская Россия каким-то образом уцелела. «Но мыслима ли, однако, такая вещь вообще, чтобы социалистическая республика существовала в капиталистическом окружении? – недоумевал сам Ленин в 1921 году. – Это казалось немыслимым ни в политическом, ни в военном отношении. Что это возможно… это уже факт… Получилось такое странное положение, такое неустойчивое, непонятное и все же до известной степени несомненное равновесие». Новая ситуация заставляла пересматривать международную стратегию большевизма. В первые годы после Октября, как мы помним, стратегией был «прямой штурм» бастионов капитализма. С 1921 года Ленин начинает склоняться к идее «длительной осады». На заседании комфракции ВЦСПС 11 апреля он заговорил (пожалуй, впервые) о неизбежности корректировки парадигмы:

– Будущее очень благоприятно. Но никоим образом нельзя смешивать этих двух деятельностей: с одной стороны, агитационной, которая приближает это будущее, и, с другой стороны, умение сейчас устроиться так, чтобы в капиталистическом окружении существовать. Если этого мы не сумеем, то придется подпасть под неприятные стороны пословицы, которая говорит: «Пока солнце взойдет, роса очи выест».

Десятого июня Ленин делал замечания Зиновьеву на тезисы о тактике Коминтерна: «Большинство нигде (рабочего класса) коммунистические партии еще не завоевали… Нелепо; нелепо и вредно писать и думать, будто кончился период пропаганды, начался период действий. Тактику Коммунистический Интернационал должен построить на том: неуклонно и систематически завоевывай большинство рабочего класса, в первую голову внутри старых профсоюзов. Тогда победим наверняка при всяком повороте событий».

Поворот был вызван трезвой оценкой начавшейся «капиталистической стабилизации» в мире, провала похода на Варшаву, попытки поднять революционное восстание в Германии в 1921 году, обернувшейся полным фиаско. Поворот был вызван и осознанием того непреложного факта, который Ленин сформулировал как «разрыв между величием начатых осуществлением задач и нищетой, как материальной, так и культурной»²³²².

При этом осуществленный Лениным вираж вовсе не означал его принципиального отказа от идей мировой революции. В Австрию и Германию была направлена первая партия выпускников партшколы Коминтерна. Были проложены курьерские маршруты на Запад, основные проходили через Одессу, Мурманск, Ревель (Таллин) и Ригу. Отдел международной связи Коминтерна возглавил Иосиф Аронович Пятницкий (Таршис). Сотрудник аппарата КИ Бергер замечал: «Если Пятницкий накануне Первой мировой войны организовал массовый перевоз литературы с Запада на Восток, из Лейпцига в Питер и Москву, имея в своем распоряжении ограниченные средства, а против себя всю мощь царского аппарата, то теперь, в двадцатые годы, ему предстояло направлять поток большевистской пропаганды с Востока на Запад, с Моховой, что возле Кремля, на заводы Гамбурга, Берлина, Глазго, Турина и в другие места»²³²³. Со средствами на мировую революцию не скупились. Рос аппарат Коминтерна. В его общежитии, коим выступала гостиница «Люкс» на Тверской, пришлось надстроить два этажа. У ИККИ были свои дачи в Кунцево, спецпайки, собственное подсобное хозяйство.

Для советских участников процесса Коминтерн был «окном в Европу». Интернациональная контрольная комиссия постоянно разбирала дела о спекуляции импортными товарами, среди которых на первом месте были женские чулки и грампластинки. Соломон, работавший в Таллине, был возмущен необходимостью по заказу Зиновьева постоянно формировать срочные грузы «для надобности Коминтерна», в которых преобладали деликатесы, парфюмерия и одежда²³²⁴. Поэтому далеко не случайно 9 сентября 1921 года Ленин написал проект секретного письма ЦК: «Нет сомнения, ч[то] денежные пособия от КИ компартиям буржуазных стран, будучи, разумеется, вполне законны и необходимы, ведут иногда к безобразиям и отвратительным злоупотреблениям. Всякий, берущий деньги от КИ, предупреждается, что он обязан с абсолютной пунктуальностью выполнить все инструкции ИККИ и в особенности пунктуально выполнять все правила и условия, необходимые для безусловно полной, быстрой и правдивой информации ЦК РКП насчет каждой копейки расходуемых денег»²³²⁵.

В новых условиях Ленин увидел необходимость проявлять осторожность. 4 мая 1921 года на заседании ПБ обсуждался вопрос об использовании дипкурьеров для перевозки коммунистической литературы. Постановили, что перевозка нелегальной литературы дипкурьерами возможно только с личного разрешения Горбунова. А использование сотрудников НКИД в интересах Коминтерна разрешалось с соблюдением строжайшей конспирации. Послам, сотрудникам диппредставительств и дипкурьерам запрещалось вести нелегальную работу. Сотрудничество Коминтерна и спецслужб тоже регламентировалось инструкцией от 8 августа: «1. Представитель Коминтерна не может в одно и то же время быть и уполномоченным ВЧК и Разведупра. Наоборот, представители Разведупра и ВЧК не могут выполнять функции представителя Коминтерна в целом и его отделов. 2. Представители Разведупра и ВЧК ни в коем случае не имеют права финансировать за границей партии или группы. Это право принадлежит исключительно Исполкому Коминтерна»²³²⁶.

Поворот к «осаде» был воспринят в мировом комдвижении примерно так же, как и нэп в российской компартии. То есть, как оппортунизм, если не измена.

Накануне III конгресса Коминтерна в бывшей гостинице «Континенталь» несколько дней заседал его исполком. Среди участников, рассказывал Лозовский, «несколько человек, чрезвычайно лево настроенных, особенно из Франции. Среди них был делегат от молодежи по фамилии Ляпорт, который доказывал, что тактика Коминтерна оппортунистическая. Его основные установки частично подходили к установкам, выдвигавшимся некоторыми членами Коммунистической партии Германии, к этому времени придумавшими “теорию наступления”. ВИ буквально вбежал в зал заседания… В своей речи Ильич был беспощаден. Тут же он разделал и “теорию наступления”, которой тогда щеголяли не только немецкие представители, но и Радек, и Бухарин, и другие»²³²⁷. Ленин утверждал: «Победе коммунизма во Франции, Англии и в Германии можно помешать только левыми глупостями»²³²⁸.

Окончательный поворот Ленин оформил на самом III конгрессе КИ, который с помпой проходил с 22 июня по 12 июля, знаменуя собой огромный прогресс коммунистического движения. 605 делегатов представляли 103 организации из 52 стран, в том числе от 48 компартий. «В большом тронном зале императорского Кремлевского дворца, под высокими раззолоченными колоннами и алым бархатным полотнищем, украшенным советской эмблематикой, Ленин, все такой же добродушный, оправдывал свой вираж, – вспоминал участвовавший в конгрессе Виктор Серж, – в области международной стратегии он ратовал за перемирие и переключение усилий на завоевание масс. Непринужденный, сердечный, простой, насколько возможно…»²³²⁹.

– Теперь бесспорно наступило известное равновесие сил, которые вели между собой открытую борьбу… равновесие между буржуазным обществом, международной буржуазией в целом, с одной стороны, и Советской Россией – с другой.

Ленин и на международном фронте играл отступление. Сам он поведает: «На этом съезде я стоял на крайнем правом фланге. Убежден, что это была единственно правильная позиция, ибо весьма многочисленная (и “влиятельная”) группа делегатов, со многими немецкими, венгерскими и итальянскими товарищами во главе, занимала неумеренно “левую” и неправильно левую позицию, слишком часто заменяя трезвый учет не очень благоприятной для немедленного и непосредственного революционного действия обстановки усиленным маханием красными флажками»²³³⁰.

Однако даже все обаяние Ленина не спасло его от атак сторонников «теории наступления». Рвавшиеся в бой лидеры зарубежных компартий дружно упрекали «русских товарищей» за непростительную усталость, трусливую осторожность и исторический пессимизм. Возникла «опасность раскола делегации РКП(б), ибо позиции левых разделял Бухарин и, более сдержанно, Зиновьев»²³³¹. Ленин усмирял страсти:

– Чем ближе генеральное наступление, тем «оппортунистичнее» мы должны действовать. Теперь все вы вернетесь домой и скажете рабочим, что мы стали благоразумнее, чем были перед III конгрессом. Вы не должны смущаться, вы скажете, что мы допустили ошибки и хотим теперь действовать осторожнее; тем самым мы привлечем на свою сторону массы от социал-демократической и независимой социал-демократической партий, массы, которые объективно всем ходом вещей подталкиваются к нам, но которые боятся нас. Но после того, как мы завоюем массы благодаря нашему благоразумию, мы затем применим тактику наступления и именно в самом строгом смысле слова²³³².

Разногласия зашли настолько далеко, что Ленин даже обдумывал возможность формирования альтернативного руководства фракции РКП(б) в Коминтерне, если верх одержат ультралевые во главе с Бухариным. Проект резолюции о тактике Коминтерна писал Радек. Он показал их Ленину, от которого услышал:

– Прекрасные тезисы, но все нужно написать наоборот.

«Радеку не удалось написать все наоборот, – утверждал Лозовский. – И за дело взялся ВИ»²³³³. Так родились лозунги «завоевать массы» и «единого рабочего фронта». Главное в решениях III конгресса Ленин назовет: «Более тщательная, более солидная подготовка к новым, все более решающим битвам как оборонительным, так и наступательным»²³³⁴.

Поворот в коминтерновской политике был заметен и на Востоке. В Китае это нашло выражение в образовании «единого антиимпериалистического фронта КПК и руководимого Сунь Ятсеном Гоминьдана посредством индивидуального вступления коммунистов в эту партию при безусловном сохранении их политической самостоятельности»²³³⁵. Москва начала осаживать не по уму рьяных борцов за национальное освобождение. Когда корейские партизаны запросили прямую военную помощь для борьбы с Японией, Ленин решил: «Никаких открытых и тем более демонстративных действий. Больше тайны. Сию директиву дать от ЦК»²³³⁶. Инструкция была дана.

Но не исчезла и поддержка антиимпериалистического движения, которое в тот момент, по мысли Ленина, наиболее активно разворачивалось в бывшей Османской империи. 11 июня 1921 года греческий король Константин, вдохновленный англичанами, лично возглавил войска в Смирне и 4 июля начал самую крупную операцию греческих войск с античных времен. Была поставлена задача уничтожить турецкую армию и взять Анкару. Первоначально греческой армии сопутствовал успех. И здесь не последнее слово сказала Россия.

Ленин объяснял в декабре 1921 года назначенному послом в Анкару Аралову: «Конечно, Мустафа Кемаль-паша – не социалист, но, очевидно, хороший организатор, талантливый командующий, он возглавил буржуазную революцию. Кемаль – прогрессивный человек и умный глава государства… Нужно ему помочь, вернее, помочь турецкому народу»²³³⁷. Всего Ленин распорядился отправить в Турцию 60 тысяч винтовок с 2–3 тысячами патронов на каждую, 108 полевых и 12 тяжелых батарей и 10 млн рублей золотом²³³⁸. В литературе утверждается, что сам план войны против греков разрабатывался Фрунзе и его штабистами²³³⁹. В любом случае российская помощь сыграла – без преувеличения – решающую роль в переломе ситуации в пользу турецкой армии.

А сам Ататюрк 4 января 1922 года писал Ленину: «За границей могли удивиться, что русские и турки так быстро и полностью смогли примириться после столетий кровавых битв… Прошлая вражда, искусственно поддерживавшаяся старым деспотизмом, окончательно умерла»²³⁴⁰.

Отказ Ленина от прямого штурма и свержения зарубежных правительств помог начать отношения с этими правительствами. Введение НЭПа, открывавшего, казалось, возможности экономического взаимодействия, тоже послужило усилению интереса к возобновлению сотрудничества со стороны западных государств.

Только в 1921–1922 годах из-под пера Ленина вышло больше 200 документов по вопросу о концессиях. Но очевидно, что в нем боролись рыночный прагматик и ультралевый идеолог. Многие решения и распоряжения Ленина свидетельствовали о готовности приоткрыть экономику, хотя и очень выборочно, с соблюдением мер предосторожности и с учетом озабоченности чекистов по поводу притока непроверенных иностранцев. В этих вопросах Ленин руководствовался своими опасениями: «Усмотрим? Уследим? Нет. Все и вся вывезут». Большинство предложений о сотрудничестве отклонялось из-за «экономической невыгодности», опасений ослабления социалистического сектора народного хозяйства, подчинения страны иностранному капиталу. Порой вопрос о концессиях увязывался с дипломатическим признанием Советской России, что заводило переговоры в тупик.

Выход из изоляции начался с предложения нормализовать отношения с прибалтийскими, восточноевропейскими и азиатскими государствами. В Москве в 1921 году уже расположились посольства Эстонии, Латвии, Литвы, Польши, Финляндии, Афганистана и Ирана. И неофициальные представительства Великобритании, Италии, Австрии, Швеции и Норвегии. Пока все.

На Западе инициатором возобновления отношений выступала Великобритания, одновременно воспринимавшаяся Москвой как главный враг. Торговое соглашение с Великобританией было подписано 16 марта 1921 года Красиным и министром торговли Хорном. Стороны обязывались отказаться от враждебных действий и пропаганды друг против друга, обменивались торговыми представительствами²³⁴¹. Ленин объяснял:

– Договор с Англией был договором социалистической республики с буржуазным государством, договором, который наложил на нас известную тяготу. Мы первому государству, с которым заключили договор, дали гораздо большую часть золотого фонда, чем другим. Но последствия показали, что благодаря этому договору мы пробили некоторое окошко.

Вслед за Англией торговые соглашения были заключены также с Италией и Австрией. На Х съезде партии Ленин докладывал:

– Несколько сот тысяч пудов разнообразных предметов продовольствия уже куплены и в самом спешном порядке идут из Литвы, Финляндии и из Латвии. Сегодня получено известие, что в Лондоне подписана сделка на уголь в количестве 18 ½ миллиона пудов, который мы постановили купить, чтобы оживить промышленность Петрограда и текстильную.

Франции долго не могли простить формальное признание правительства Врангеля и конфискацию Парижем российского Черноморского флота. А французы никак не могли смириться с отказом большевиков платить по дореволюционным долгам, главными держателями которых являлись французские обыватели. Они же – избиратели. «С Францией мы никакого договора не заключили, она считает, что мы должны ей, значит – любой корабль – “пожалуйте, это мой”, – утверждал Ленин. – У них есть военный флот, у нас нет»²³⁴².

Большие надежды Ленин по-прежнему возлагал на Соединенные Штаты. Надеясь достичь большего взаимопонимания с республиканской администрацией Гардинга, 20 марта ВЦИК принял Обращение к конгрессу США и президенту Гардингу, где говорилось, что «с самого начала своего существования Советская Россия надеялась на возможность скорого установления дружественных отношений с великой Северо-Американской республикой и рассчитывала, что между обеими Республиками создадутся тесные и устойчивые связи к взаимной выгоде»²³⁴³. Однако ответ госсекретаря Чарльза Юза от 25 марта был для Москвы, мягко говоря, разочаровывающим²³⁴⁴.

Советскую Россию в Вашингтоне не признавали. А вот Дальневосточную Республику – вполне. Чичерин 2 октября 1921 года информировал Политбюро: «Американцы стали обращать большое внимание на ДВР, чему, конечно, мы должны содействовать, так как они составляют противовес японским вожделениям». Поступали даже предложения «учредить в ДВР эмиссионный банк совместно с правительством ДВР с капиталом в 10–15 миллионов золотых рублей и со смешанным правлением из представителей американского капитала и правительства ДВР пропорционально числу акций, т. е. с американским большинством»²³⁴⁵. И в Вашингтоне было представительство ДВР, которое было форпостом де-факто большевистской дипломатии в Америке.

Но на важнейший международный форум, где обсуждались и дальневосточные проблемы, – Вашингтонской конференцию – Москва не была приглашена. Поэтому в ноте от 19 июля 1921 года говорилось: «Российское правительство торжественно заявляет, что оно не признает никакого решения, принятого упомянутой конференцией, поскольку это совещание состоится без его участия»²³⁴⁶. На Вашингтонской конференции был заключен «договор четырех держав» – Великобритании, США, Японии и Франции, который установил права на острова в Тихом океане, англо-японский союз, который нервировал американцев, формально прекратил свое существование²³⁴⁷. «Договор пяти держав» – добавилась Италия – устанавливал соотношение линейных флотов пяти стран в пропорции 5:5:3:1,75:1,75. Россия была оставлена Западом за бортом.

Прорыв на государственном уровне не получался, зато он намечался на общественном, где тон задавали наши соотечественники. Фактический представитель Москвы в США Людвиг Карлович Мартенс (он возглавлял Бюро советского представительства в Нью-Йорке, тогда как посольство в Вашингтоне по-прежнему занимал признанный посол Временного правительства Бахметьев), уверял: «Летом 1919 года по инициативе советской миссии в Нью-Йорке было организовано первое Общество технической помощи Советской России, встретившее огромное сочувствие со стороны не только российских, но и американских рабочих… Число рабочих, организованных в такие общества, в 1921 году превысило 10 тысяч человек… В последние месяцы 1920 года и первые месяцы 1921 года российские выходцы двинулись из Америки в Советскую Россию стихийным порядком, не спрашивая разрешения советских властей. За указанные месяцы через одну только Либаву прошло свыше 16 тысяч иммигрантов из Америки.

Ознакомившись с этим положением, В. И. Ленин со свойственной ему стремительностью немедленно приступил к реализации плана использования этого движения в целях хозяйственного восстановления страны. Обсуждая этот план со мной, он не раз ставил вопрос о насаждении у нас по возможности в каждом уезде большого числа сельскохозяйственных коммун, оборудованных по последнему слову американской техники и долженствовавших служить примером культурного ведения хозяйства для отсталого русского крестьянства… Одновременно с организацией сельскохозяйственных коммун Общество технической помощи начало организовывать и отправлять в Советскую Россию также и промышленные кооперативы»²³⁴⁸.

Наладились связи с Русско-американской торгово-промышленной ассоциацией, основанной американским профсоюзом швейников, вознамерившимся открыть производство в России. 12 октября 1921 года был заключен примерный договор, который предусматривал аренду американцами нескольких швейных фабрик в Москве, оснащение их оборудованием. Ленин благодарил главу профсоюза Сиднея Хилмана, который не поленился доехать до Москвы: «Америка, естественно, стоит во главе государств, рабочие которых могут нам помочь, помогают уже теперь и будут помогать, – я глубоко уверен в этом – еще в гораздо больших размерах».

В середине 1921 года группа американских рабочих и инженеров во главе с голландцем Рутгерсом и американскими рабочими деятелями Хейвудом и Кальвертом начала переговоры с правительством о передаче им в эксплуатацию Кузнецкого каменноугольного бассейна. По итогам Ленин написал Молотову: «Вопрос трудный: за: если американцы выполнят обещание, польза будет гигантская. Тогда не жаль 600 000 рублей золотом, против: выполнят ли? Хейвуд – полуанархист. Больше сентиментален, чем деловит. Рутгер – как бы не впал в левизну. Кальверт – архиговорлив. Гарантий деловых у нас нет никаких. Увлекающиеся люди, в атмосфере безработицы, наберут группу «искателей приключений», кои кончат склокой».

В итоге Ленин принял решение и писал Мартенсу: «Я – за, если американские рабочие и колонисты вообще будут привозить с собой: 1) продовольствие на два года (Вы пишете, что это бывало; значит, возможно); 2) одежду на тот же срок; 3) орудия труда».

Дальнейшие переговоры велись при непосредственном участии Ленина. 19 сентября он пишет Куйбышеву: «У меня сейчас были Рутгерс, Кальверт и Хейвуд, представители группы американской рабочей колонии, желающей взять Надеждинский завод и ряд предприятий в Кузнецком бассейне. Они просят, чтобы их представитель (с переводчиком) лично был в СТО в пятницу. Я думаю, что надо разрешить». 30 сентября Троцкому: «Тов. Рутгерс держал в СТО речь «угрожающую» (выражаясь мягко), что-де мы ждать не хотим и не будем, вы поддаетесь саботажнику, “мы не из-за денег” работаем и т. п.» Наконец, 21 октября Ленин извещал Сибирское промбюро: «Соглашение с Рутгерсом достигнуто… Примите необходимые меры для безусловного исполнения»²³⁴⁹. Договор был заключен 26 ноября. Была создана Автономная индустриальная колония «Кузбасс», находившаяся в непосредственном подчинении СТО. Мытарства Рутгерста только начинались.

За первыми шагами по выходу из торгово-экономической блокады последовали новые советские инициативы, нацеленные на выход из изоляции политической. Конечно, ни о каких предтечах «перестройки и гласности» речи идти просто не могло. Шло медленное и осторожное «приоткрытие шлюзов», а споры разворачивались о его темпах и степени. Инициатором перемен выступал Чичерин, которого Ленин всячески осаживал. 15 октября наркоминдел для улучшения отношений с Западом предлагал Ленину и Троцкому выйти из Исполкома Коминтерна, выступить с правительственным заявлением о признании долгов царской России. Ленин отвечал: «О выходе моем и Троцкого из ИККИ не может быть и речи. О долгах достаточно заявить Красину… По-моему, никаких уступок и шагов делать не следует».

Несдававшийся Чичерин 17 октября вновь предложил на высшем уровне признать долги царской России. Ленин в записке членам ПБ вновь возражал: «Такие шаги вызовут только впечатление нашей слабости: как всегда бывало в подобных случаях, противник обнаглеет. Считаю достаточным интервью Красина и полемику в печати»²³⁵⁰.

Советское правительство направило ноты всем великим державам с предложением провести переговоры для урегулирования двусторонних отношений. Ответа не последовало. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, по решению Политбюро, НКИД нотой от 28 октября выразил готовность «признать определенные финансовые обязательства по довоенным займам при условии признания Советского государства, установления мира, предоставления кредитов для восстановления экономики России и льготных условий погашения долгов»²³⁵¹. Была предложена идея созыва специальной международной конференции.

В конце года Красин сообщил из Лондона ответ и условия Ллойд Джорджа для признания де-юре: «Признать для себя обязательным все финансовые обязательства царского и Временного правительств… причем решение всех вопросов об убытках производится арбитражным трибуналом на основе общепризнанных принципов международного права и господствующих в цивилизованных странах принципов торговых сношений». Ленин отреагировал посланием Молотову: «Я думаю, что не только торопиться не надо, но что вообще условия абсолютно неприемлемы». Политбюро 31 декабря постановило английские требования отвергнуть.

В этих условиях основным партнером России станет Берлин. Осенью 1920 года – после польского провала – последовал неожиданный сигнал. Ленин рассказывал: «Германия разрешила въезд тт. Зиновьеву и Бухарину на предстоящий съезд Независимой партии в Германии. Может быть, это грубая провокация, но, с другой стороны, несомненно, приезд т. Зиновьева ускорит и углубит раскол среди “независимых”, который уже наметился». Зиновьев особого успеха на съезде НСДПГ не имел. Но сам факт его пропуска в Германию был очевидным жестом в сторону Москвы и выпадом против Запада. Ленин это оценил. В декабре 1920 года он утверждал:

– Германия одна из самых сильных, передовых капиталистических стран, она Версальского договора не может вынести, и Германия должна искать союзника против всемирного империализма, будучи сама империалистической, но будучи задавленной²³⁵². – Немецкое буржуазное правительство бешено ненавидит большевиков, но интересы международного положения толкают его к миру с Советской Россией против его собственного желания.

Инициатором сближения выступал главнокомандующий рейхсвером генерал фон Зект, создавший в начале 1921 года в военном министерстве «Зондергруппу Р» (Россия) для осуществления военного и военно-технического сотрудничества с Красной Армией. Советскому Союзу, как и другим державам, «требовались современное вооружение, развитая военная промышленность, новая техника… Для послевоенной Германии первоочередной задачей было освобождение от “Версальских оков” и возможность развивать собственные вооруженные силы. Такую возможность давало сотрудничество с СССР»²³⁵³. Появлялась возможность сформировать альянс двух парий Версальской системы, позволявший им сделать заявку на возвращение в мировую политику.

Российско-германский военно-политический союз так никогда и не будет формализован: обе стороны предельно цинично преследовали собственные интересы и не доверяли друг другу. Но и в рамках негласного альянса делалось немало. Политбюро приняло решение открыть немецкие командные курсы за пределами Москвы (в столице для этого большого дела не хватало свободных квартир). Вскоре Смоленск был полон немецкими летчиками. В феврале 1921 года Ленин получил из постпредства в Берлине шифровку о переговорах с немцами, в ходе которых было достигнуто соглашение о «восстановлении немецкой военной промышленности». Фирма «Блюм и Фосс» была готова строить подводные лодки, «Албатросверке» – самолеты, «Крупп» – артиллерию. Ленин наложил резолюцию: «Я думаю, да». И приписал: «Секретно»²³⁵⁴. Речь все-таки шла о нарушении Версальского договора. Негласная договоренность была достигнута. В ноябре Крестинский сообщил Ленину и Троцкому, что «Юнкерс» и другие фирмы начнут в России производство аэропланов. Вскоре такое производство действительно развернулось – на московском заводе в Филях.

В 1921 году с Германией был тоже подписан торговый договор, а 16 апреля Политбюро согласилось на предоставление немцам концессий.